Австралийские рассказы

Нашивка стражника Кэйси

Перевод В. Маянц

Сороки уже распрощались с заходящим солнцем, и лес погружался в сумерки. С холмов донеслись крики первых ночных птиц; в камышах у ручья заплакал кроншнеп.

Мой брат Уилл дернул поводья и ускакал.

— До свидания, сестренка, — сказал он на прощание. — Долго не задержусь.

Я улыбнулась: Уилл не подумал, как трудно будет ему выполнить это намерение. Ведь он едет к Лиззи Лэйси, а у Лиззи хорошенькое личико. Не мало обещаний нарушается из-за прихотей любви, — нечего и ждать Уилла раньше полуночи. А что мне до любви? Простая деревенская девушка вроде меня рада бы подарить сердце, да некому.

У меня озябли пальцы, — стало холодно. Я была совсем одна, не с кем словом перемолвиться. Отец с матерью с утра уехали в Батерст, а кругом дороги были полны бродяг, которых влек на Запад блеск золота. Уилл скрылся из виду, и сразу ледяной волной на меня хлынул страх. Утром Мэри Стонтон приглашала меня к ним на танцы. Теперь я пожалела, что отказалась. Но все-таки, будь душа у Мэри такая же прекрасная, как и лицо, не наговорила бы она про меня столько гадостей. Не мешало бы ей попридержать язычок, хоть она, может быть, и верх совершенства, — как про нее думает стражник Кэйси. Всякой женщине успех приятен, а Мэри совсем задрала нос; успех до того отполировал ее гордыню, что от этого блеска отвернуться хочется. Ну и что же, если у меня серые глаза, — такими их сделал господь; и теперь уже нашелся человек, для которого нет цвета приятней. Еще она сказала, что у меня щеки красные, как у деревенщины. А я и за это поблагодарила бога: значит, я здоровая и крепкая. Бывает, бледнеют и мои щеки, но именно бледнеют, а у Мэри в таких случаях они сделались бы землистые.

Тут я опомнилась и рассмеялась. Вся-то досада из-за того, что Уилл отправился к Лиззи, а ко мне никто не примчится ручку поцеловать! Глупая ты, Кэрри, подумала я, подожди, и твое время придет. Рано тебе забивать голову подобными мыслями. Жизнь еще поднесет тебе эту розу, не миновать тебе и острых ее шипов.

Я повернулась, чтобы войти в дом, но тут неподалеку тихонько заржала Салли и, взмахивая серебристым хвостом, понеслась ко мне по зеленой траве выгона. У изгороди она остановилась и протянула морду над жердями, застенчиво выпрашивая ласку. Я дала ей пирожок и, пока дальний лес не расплылся в сумерках, все болтала с ней и гладила по бархатному носу. И вот, лаская лошадь, я заметила, что она как-то странно себя ведет. Будто слушает меня только одним ухом. Другое все время настороженно подрагивает, словно ловит какой-то отдаленный звук. Но как я ни вслушивалась., ничего подозрительного не заметила. Как ни всматривалась я в темноту, ничего не увидела, кроме сухих деревьев. Зато набралась я страху! Потрепав Салли за челку в последний раз — мне так не хотелось от нее уходить, — я повернулась и вошла в дом.

Огонь в очаге не погас. Сучья, которые всегда весело трещат, рассыпая искры, уже превратились в белый пепел, но все еще мрачно тлели два больших полена железного дерева. Я зажгла лампу, села и стала смотреть на угли: это так приятно, когда хочется помечтать! В девичьи годы голова забита всякими фантазиями; смотришь на язычки пламени и воображаешь самые удивительные истории. Опустив голову на руки, я сидела, слегка отвернувшись от пылающих углей. От жара слипались веки, и вскоре сон сомкнул их совсем.

Вдруг я проснулась — и сразу взглянула на дверь. И комнате стояли двое: высокий и низенький. Оба были в матросских куртках, у одного ужасно косили глаза.

— Кто вы? — сказала я, вставая, и почему-то сильно заволновалась.

— Усталые путники, детка, — сказал высокий.

— От самого Сиднея шагаем, — добавил второй.

— Уже два дня во рту ни крошки, — продолжал первый.

— И ни глоточка, — сказал другой.

— Подумать только, — я притворялась, что верю и сочувствую, — трудно вам пришлось. Ничего, я сейчас вас накормлю досыта, а потом, как кончите, нужно будет вам уйти. Знаете… — я постаралась смягчить свои слова, — мы не пускаем ночевать незнакомых.

— Понятно, — сказал высокий, — ну, накорми нас хорошенько, милочка.

— И как кончим, — прибавил второй, — так и уйдем.

И, посмеиваясь, они пошли к столу.

Ставлю я перед ними холодное мясо, сливки, лесной мед и чувствую, от испуга руки у меня так и трясутся.

— Ты одна, детка? — спросил наконец высокий, развалившись на стуле.

— Да, — но, поняв, что сделала промах, я тут же добавила: — то есть не надолго. С минуты на минуту приедет брат вместе со стражником Кэйси.

Низенький закурил трубку, за ним высокий.

— Пора убираться, — сказал высокий.

Низенький вытащил трубку изо рта и пустил длинное белое облако дыма.

— С чего начнем? — спросил он.

— Со звонкой, — сказал высокий.

Услыхав эти слова, я бросилась к двери.

«Сначала деньги, — подумала я, — а потом?»

— Ты куда? — низенький прыгнул мне наперерез.

— Пустите, — закричала я, — кто-то идет!

Он стоял передо мной, скрестив руки, и нагло улыбался.

— Может, возлюбленный, крошка?

— Мой брат, — ответила я.

Высокий отворил дверь, высунул голову и прислушался. Потом выпрямился и захлопнул дверь.

— Никого, — сказал он, — девочка ошиблась.

— Иди ко мне! — поманил меня низенький, раскрыв объятья.

Я пятилась от него, пока не наткнулась на очаг. Я совсем растерялась и дрожала от ужаса.

— Мой брат — высоченный парень, — сказала я, — он с вами одной рукой расправится.

Они загоготали, и низенький сказал:

— Зато сестричка у него — прелесть!

— Если у вас есть хоть капля совести, оставьте меня в покое. Скажите, что вам нужно, — я отдам.

— Лови ее на слове, — вставил высокий.

— А как же, — сказал другой. — Так что же ты нам дашь?

— Чего вам нужно? — обрадовалась я.

— Да, разных разностей, детка, — сказал он.

— Табачку, — стал перечислять его приятель, — чаю, сахару, мучицы…

— Словечко на ушко! — прервал низенький и, протянув руку, дотронулся до меня.

Я отшатнулась и, хоть рост у меня невелик, попыталась смерить его гордым взглядом.

— Подите вон, сэр! Это дом моего отца.

— Какой милый ротик и какие дерзкие слова! — сказал низенький. — За это требуется поцелуй!

Он схватил меня и притянул к себе. Сначала я вырывалась молча, но когда его бородатое лицо коснулось моей щеки, я откинула голову и закричала на весь дом. Он все сильнее прижимал меня к себе; его дружок и не собирался прийти мне на помощь. Я была как в тисках, и потом еще долго оставались синяки. Отбиваюсь я и вдруг вижу — звезды; наверное, подумала я, жуткий сон кончился. Щеки обдало холодным ветром, я попробовала освободиться. Опять подул ветер, опять мелькнули звезды, — это открылась дверь, кто-то стоял на пороге: какой-то мужчина, настоящий великан; он оглушительно выругался, — а мне показалось, что прозвучала прекрасная песня.

Матрос выпустил меня, отодвинулся и ухмыльнулся, будто он здесь ни при чем.

— Благослови вас бог, — я пошла к двери, прижимая руки к сердцу; оно так колотилось, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Незнакомец поднял руку, и я, не дойдя до него, остановилась. Он держал ружье; у плеча на длинном блестящем стволе играли блики.

— Как раз вовремя, — спокойно сказал он. — Кого первого?

Я взглянула на матросов. Они жались друг к другу, перепуганные до смерти. Высокий качнулся, как деревце на ветру, а низенький в ужасе заслонился рукой, будто защищался от удара.

— Кого первого? — повторил незнакомец.

— Никого! — ответила я, задрожав.

Он немного опустил дуло, с усмешкой поглядел на меня и намекнул на такое, что мне стало очень стыдно.

— Нет, нет, — закричала я, — это неправда! Я вижу их в первый раз, я честная девушка!

Губы его тронула улыбка, и взгляд больших темных глаз смягчился.

— Верю, — коротко сказал он.

Он шагнул на середину комнаты.

— Что, проголодались? — спросил он у низенького.

Тот кивнул.

— И она дала вам сливки и меду — все лучшее, что есть в доме?

Низенький промолчал.

Незнакомец снова вскинул ружье к плечу, взгляд темных глаз устремился вдоль нацеленного ствола.

— А вы вздумали расплатиться с ней своей грязной монетой? Ну что же, — продолжал он, — за это я, пожалуй, начиню ваши головы свинцом.

Я бросилась вперед, испугавшись, что он приведет в исполнение свою угрозу.

— Уходите! — закричала я матросам. — Скорей, пока не поздно!

Они повернулись, хотели улизнуть, но незнакомец приказал им не двигаться.

— За сегодняшнее надо вас наказать, — сказал он, — а тогда можете идти — оба прямо на каторгу.

Они вздрогнули и пристально посмотрели на него.

— Именно! — Он переводил взгляд с одного на другого. — Что, совесть нечиста, а?

Насупившись, они опустили глаза. Незнакомец повернулся ко мне.

— Принеси кнут! — приказал он.

Я стояла, не зная, что делать. Он добавил:

— У меня рука затекла от ружья. Их давно бы следовало отправить на тот свет. Неси кнут.

Я побежала за кнутом и вернулась.

— Хлестни-ка вот этого по лицу.

— Это жестоко, — возразила я.

— Живей, иначе он умрет, — не успеешь и подойти.

Я стала перед матросом.

— Поднимай руку, — скомандовал незнакомец.

И велел хлестнуть изо всей силы:

— Как взбесившегося быка!

Я нерешительно повиновалась и ударила легонько. Но потом малодушие куда-то исчезло. И когда я во второй раз занесла кнут, в руке вдруг появилась обычная сила и уверенность, и я несколько раз яростно стегнула матроса. Он загородил глаза ладонями и громко умолял о пощаде. Я опомнилась и отступила, вся дрожа; к глазам подступили слезы.

— Хорошо! — сказал незнакомец. — Теперь второго, они друг друга стоят.

— Он меня не трогал, — сказала я.

Незнакомец взглянул на него.

— Тебе повезло, — сказал он.

Лицо высокого просветлело.

— Повезло, да не очень, милый мой, — продолжал незнакомец.

Я заметила, как смертельный страх исказил лицо высокого, а у низенького трусливо забегали глаза.

— Ну-ка, подойди, — незнакомец поманил низенького.

Дрожа, матрос двинулся к нему. Не успел он сделать и несколько шагов, как незнакомец скомандовал: Стой!

Тот немедленно остановился.

— Косоглазый, прихрамывает после кандалов, одет как матрос! — громко и отчетливо сказал незнакомец. — Принеси-ка подпруги, девушка.

— Зачем?

— Неси, говорят! — резко повторил он.

Я пошла, но так обиделась на его грубый окрик, что у меня загорелись щеки. Наверное, я покраснела, — иначе почему, когда я вернулась, он стал говорить со мной совсем иначе?

— Я не привык разговаривать с дамами, не обижайся, — сказал он.

Я сразу простила его, а вслух сказала, что и не думала обижаться.

— Вы хороший человек, судя по вашему сегодняшнему поступку.

— Возможно, — ответил он, — только одна звезда — это еще не все небо.

Он замолчал, а у меня не хватило духу спросить, что он имел в виду. Он протянул руку за подпругами, я подала.

Потом он повернулся к тем двоим, и голос его стал жестким.

— На пол, лицом вниз! — загремел он. — Живо! Живо! Оба, или…

Они сразу растянулись на полу, жалкие, как черви.

— Возьми-ка ружье, девушка, — сказал незнакомец, — если вот этот пошевелится, стреляй. Я займусь вторым.

Он был рожден, чтобы приказывать. Я взяла ружье, и если бы распластавшийся на полу человек шелохнулся, это было бы последним движением в его жизни. Но матросы были до того запуганы, что и не пикнули, пока незнакомец связывал им руки за спиной. Покончив с этим, он перекатил своих пленников на спину и поглядел на них.

— Зачем вы сделали это? — спросила я.

— Чтобы стражник Кэйси получил нашивку, — засмеялся он.

— Стражник Кэйси? Не понимаю.

— Скоро поймешь, — сказал он.

И мне пришлось удовлетвориться этим. Кто был этот человек, с губ которого так легко слетали приказания и взгляда которого невозможно было ослушаться, я не знала. Я чувствовала только, что доброта прорывалась сквозь его суровость, как песня птицы сквозь бурю.

— Эй, ты! — обратился он к низенькому. — Знаешь, что сейчас делается в доме Уезерли?

Матрос отвернулся и не ответил.

— А ты? — спросил он высокого.

— Нет, — сказал тот. — Где это?

— Врете оба! — сказал незнакомец. — Они живут под Рейнджем.

— А что там делается? — вмешалась я.

— Хоронят покойницу, — ответил он, переводя взгляд с одной распростертой фигуры на другую и кивая головой.

— Какое несчастье! — воскликнула я. — Бедная миссис Уезерли! Когда она умерла?

— Вчера.

— Она была еще полна сил.

— Ей встретился кое-кто посильнее.

— Кто — смерть?

— Смерть и два дьявола, — он заскрежетал зубами.

Я с удивлением посмотрела на него:

— Два дьявола? О чем вы говорите?

Низенький лежал на боку и поглядывал на незнакомца, как побитая собака на хозяина. Незнакомец пнул его ногой.

— Говори! — сказал он. — Кто из вас ее убил?

— Не я! — застонал матрос. — Это бандиты из зарослей.

— Лжешь! — изумленно крикнул незнакомец, как как будто он не поверил своим ушам. — Мы никогда… — он вдруг остановился, взглянул на меня и понял, что выдал себя с головой.

— Вот оно что, — прошептала я; он отвернулся.

Теперь я все поняла, но почему-то он совсем не показался мне страшным.

— Я хотел скрыть это, — сказал он. — Как-то вырвалось. Раз уж идет худая молва — ничего не поделаешь.

У него был очень удрученный вид, и мне стало его жаль. Какой-то ангельский порыв подтолкнул меня, я подошла к незнакомцу, поднялась на цыпочки и поцеловала его.

— Господи! — сказал он, и его чудесные глаза сверкнули. — Уже столько лет…

Он понизил голос и продолжал, как бы говоря сам с собой:

— Ну и что же? Она всего лишь ребенок.

— Этот вечер превратил меня в женщину.

— Нет, нет! Ты ребенок. Ни одна женщина не поступила бы, как ты. Но когда-нибудь ты станешь женщиной. Тогда ты будешь целовать только губами, не сердцем, — и обманешь сердце, которое полюбит тебя.

Прошло несколько минут, прежде чем он опять заговорил.

— В загоне я видал лошадь. Приведи ее сюда. Тебе надо будет кое-куда съездить.

И когда Салли стояла у крыльца и я была уже в седле, он продолжал:

— Поезжай к Стонтонам, Кэйси у них. Скажи ему, — он тихо засмеялся, — тот, кто одолжил у него коня около Уезерборда, ждет здесь, чтобы украсить его за это нашивкой. Возвращайся вместе с Кэйси.

Я повернула Салли и хотела сразу же ехать.

— Подожди, еще одно слово. Ты хочешь, чтобы я был убит? Или стражник Кэйси?

— Конечно, нет! Как вы можете спрашивать?

— Не верю я женщинам, — возразил он, — с тех пор как повстречались мне иуды в юбках.

— Испытайте меня, — сказала я. — Как я могу предать вас? Вы столько для меня сделали!

— Когда вы с Кэйси подъедете к мосту, крикни: «Куу-иии!» Я постерегу здесь этих тварей; а как ты крикнешь, исчезну.

Салли тронулась, и с порога, где стоял незнакомец, освещенный лампой из комнаты, послышалось:

— Прощай, девочка!

— Прощайте! Я буду помнить вас всегда!

Плакал кроншнеп, и незнакомец рассмеялся, словно хотел облегчить разлуку. Но потом еще долго мне делалось грустно при воспоминании о глубокой скорби, вложенной природой в плач кроншнепа и отозвавшейся тогда в голосе человека. Казалось, и птица и человек оплакивают горькую утрату.

Я скакала по тропинке, которая вела напрямик через гору и спускалась к речке. Копыта Салли прогремели по дощатому мосту и выбили искры из булыжника на другой стороне. Там, где тропинка кружилась в зарослях дикого хмеля, я опустила поводья. В скрэбе[8] лошадь сама немного замедлила ход, ей не понравились хлесткие удары упругих веток. Вот и вторая речка, вместо камней для перехода здесь белеют бычьи черепа. Расплескивая воду, Салли выбралась на берег и в несколько прыжков одолела высокий склон. Еще миля — и я оказалась у бревенчатого забора Стонтонов, сквозь деревья виднелись ярко освещенные окна. Вскоре до меня донеслись звуки концертино и веселые голоса.

Я привязала Салли у ворот и вошла в дом. Несколько парочек кружились в танце. Уже на пороге я почувствовала себя очень неловко, а от веселой музыки, когда я шла, мне казалось, что ноги у меня еле волочатся по полу.

Мэри Стонтон танцевала со стражником Кэйси. Она была очень красивая и очень бледная, и, проплывая мимо меня, она едва соизволила меня заметить. Стражник Кэйси был футов шести ростом, у него были волнистые волосы, от которых женщины приходят в восторг. При каждом повороте на его груди сверкали металлические пуговицы. Танец кончился, и Кэйси оказался рядом со мной. Я дотронулась до его руки.

— Мистер Кэйси!

— Здравствуй, Кэрри! — подчеркнуто вежливо заметила Мэри. — Как ты поздно!

— Я не танцевать, Мэри, я к мистеру Кэйси.

— Ах, мне следовало бы догадаться, — она рассмеялась и с насмешкой поглядела на мое платье, забрызганное при переезде через речку.

Я вскинула голову и отвернулась.

— Стражник Кэйси, вы мне уделите минутку?

— Что тебе надо? Можешь высказать все здесь, — сказала Мэри Стонтон. — То есть, конечно, если ты не боишься, что мы услышим.

— Я собиралась говорить только с вами, — обратилась я к стражнику. — Но теперь, — я покосилась на его возлюбленную, — пусть все слушают.

— В чем же дело, мисс Энсон?

— Вы хотите нашивку?

— Можно подумать, что ты супруга губернатора, — заявила Мэри Стонтон и так расхохоталась, что я покраснела.

Я не обратила на нее внимания, просто повернулась к ней спиной, а потом спокойно улыбнулась.

— Один джентльмен желает заплатить вам за лошадь, которую вы ему одолжили около Уезерборда. Он ждет у нас.

Я во все глаза смотрела, как он воспримет мои слова. На щеках у стражника выступили красные пятна. Он прикусил нижнюю губу, в глазах сверкнул затаенный гнев, как огонь в прикрытом костре. Все, кто стоял вокруг, так и покатились со смеху. Кэйси повернулся к группе весельчаков, хохотавших громче всех.

— Смеяться-то вы умеете, — сказал он, — а хватит ли у вас мужества драться?

Никто не принял вызова, только улыбки на их лицах удивительно быстро сменились грустью.

Первой заговорила Мэри Стонтон.

— Кэрри Энсон, — ее дрожащие губы побелели, — если ты пришла сюда оскорблять людей, то сидела бы ты лучше дома.

— Не обращай на нее внимания, Мэри, — сказал стражник, — какой-то болван над ней подшутил.

— Ничего подобного, — возразила я, — меня послал один человек, он сейчас у нас, и с ним два матроса; один из матросов, — я сказала это тихонько, так что меня слышали только стражник и Мэри, — убийца миссис Уезерли.

Стражник подскочил как подстреленный, поглядел мне прямо в глаза и перевел дыхание.

— Черт подери! — вскрикнул он и направился к двери.

— Трое против одного, Мэри! — сказал он.

— Останься, — попросила она, — тебя могут убить.

— Один против одного, стражник! — прервала я. — Двое связаны, третий сторожит.

— Чепуха! — зло закричала Мэри. — Станет он сторожить! Не езди один, Кэйси!

— Именно один! Я должен его захватить. Где мой карабин и фуражка?

— Возьми кого-нибудь с собой! — умоляла Мэри.

— Нет! Я поеду один. Ты ведь знаешь, что будет, если все пройдет удачно, — и он серьезно заглянул ей в глаза.

Я учтиво засмеялась.

— Мэри, пригласишь меня в подружки, а?

Она даже не улыбнулась и с каменным лицом отошла, раскачивая юбками.

— С божьей помощью я сегодня арестую троих, мисс Энсон, — шепнул мне Кэйси.

«С божьей помощью этого не будет, стражник Кэйси!» — шепнула я себе.

Он повернулся к выходу: за спиной карабин, на боку сабля, на каштановых кудрях фуражка, — ничего нет удивительного, что Мэри Стонтон потеряла из-за него покой. Глаз радовался смотреть на такого молодца.

Некоторые вызвались ему помочь, но он холодно отказался. Я выбежала и была в седле прежде него.

Он удивился.

— Вам нужно остаться, мисс Энсон.

— Мне нужно домой, стражник Кэйси.

— Может быть кровопролитие.

— Этого не должно быть.

— Что-то очень вы храбрая, — подозрительно сказал он. — Все без обмана?

— Если вы не трус, за мной! — объявила я.

Когда я проезжала мимо Мэри Стонтон, она пробурчала что-то про «подколодную змею», а стражника просила быть поосторожней. В глубине души я уверена, что главной опасностью, которая подстерегала стражника, она считала меня, и я рассмеялась при мысли, что из всех опасностей, которые стоят на пути у мужчины, — бандит еще не самая страшная.

Стражник ехал позади, позвякивая уздечкой.

— Мисс Энсон, — сказал он, — эти матросы, о которых вы говорили, — один из них высокий?

— Да.

— А другой — низенький?

— И косой.

— Верно, — и он замолчал.

Ехать рядом по узкой тропинке было невозможно. Я воспользовалась этим и держалась впереди. Кэйси несколько раз пытался меня объехать, но я похлопывала Салли, и она оставалась впереди. У ручья Кэйси вырвался вперед, но моя кобыла рванулась и опять обогнала его на другом берегу.

— Посторонитесь, мисс Энсон, дайте мне проехать вперед.

Я возразила, что хорошо знаю дорогу.

— Очень может быть, но дело не в этом.

Я молчала, мне нечего было сказать.

— Впереди может встретиться опасность, — продолжал он, — а вы всегда готовы наделать глупостей.

Подыскивая ответ, я вспомнила грозу на прошлой неделе.

— Впереди есть опасное место, — ответила я, — там дерево повалилось, вы запутаетесь в ветках.

Он что-то буркнул себе под нос, но я не разобрала.

Немного спустя мы добрались до поваленного дерева и объехали его.

Тогда Кэйси опять заговорил:

— Теперь вы не станете возражать?

— Нет, — сказала я, — только там чуть подальше на сучке пчелиное гнездо. Как бы вы не приняли его за нарост — еще смахнете плечом. Не очень-то будет приятно, правда? — И я рассмеялась, чтобы он не заметил, как я увильнула от ответа. Но Кэйси было не до смеха, и он смолчал.

Вскоре я крикнул, чтобы он остерегался пчел, и он пригнулся в седле.

— Ну? — сказал он.

— Подождите, стражник; тут кусты, я пока останусь впереди, а то если я вас пропущу, ветки будут хлестать Салли по глазам.

— Глупости! — проворчал Кэйси.

Когда кусты остались позади и мы оказались среди хмеля, он вдруг приказал мне остановиться.

— Шутки в сторону, мисс Энсон!

— Что вы? Кто шутит, мистер Кэйси?

— Человек у вас в доме — разбойник!

— Не может быть? — невинно изумилась я.

— А вы соучастница.

— Ах, что вы говорите, стражник!

— Я говорю, что вы должны остаться здесь.

— Но мне нужно домой.

— Тогда я вас арестую.

— Арестуете меня и упустите троих взрослых мужчин?

— Вы меня вынуждаете, — ответил он.

— Стражник, этот разбойник — человек храбрый; возможно, вы его подстрелите, но ведь и он может подстрелить вас.

— Обо мне не беспокойтесь, мисс Энсон.

— Я о вас и не беспокоюсь.

— Тогда значит о…

— Человеке, который меня спас! — И я стрелой полетела вперед. В первый раз в жизни я шла против закона и вся трепетала от волнения. Кэйси выругался и с грохотом помчался за мной по пятам; приглушенным голосом он требовал, чтобы я остановилась, и описывал, какие ужасные меня ждут последствия. Я смеялась и, нагнувшись вперед, уговаривала Салли приналечь еще сильнее. Это было необходимо, потому что его конь был лучше и с каждым шагом он все приближался. Вот морда его коня поравнялась с моим седлом, вот с плечом Салли, вот мы голова в голову подскакиваем к мосту.

Я приподнялась в седле, закинула голову и протяжно закричала:

— Куу-иии! Куу-иии!

— Замолчи, дрянь!

Я натянула поводья так, что Салли взвилась на дыбы, и еще раз крикнула:

— Куу-иии!

Потом опустилась в седло и прислушалась. Стражник был уже темным пятном, быстро таявшим во мраке. Лошадь его летела с ужасающей скоростью, отчаянно звенели поводья и сабля.

Потом послышалось — бух-бух-бух, — это упали жерди. Я облегченно вздохнула, откинулась в седле и задышала спокойно впервые за это время. Все дальше, все глуше топот второго коня, он раздавался в сухостойном лесу, как шаги в пустом доме.

— Хорошо же вы поступили! — Так встретил меня стражник Кэйси, когда я немного спустя вошла в дом. — Прекрасно для приличной, воспитанной девушки!

Я тронула стражника за рукав, опоясанный серебристой полоской.

— Этой нашивке здесь так одиноко, стражник; насколько будет красивей, если их будет две, а?

Он холодно улыбнулся; тогда я, приободрившись, заявила, что незнакомец совсем не такой уж скверный человек.

Кэйси покачал головой.

— Очень скверный, — возразил он.

Вскоре приехал Уилл, и вот какой произошел разговор.

— Где ты его встретил?

— У дальних ворот, — ответил Уилл.

— Что он сказал?

— Прицелился и велел поднять руки.

— А потом?

— Забрал коня и часы и дал мне вот эту лошадь.

— Ну что ж, — спокойно сказал стражник, — я все-таки захватил двух преступников. И в конце концов, мисс Энсон, не такой уж он скверный человек, а?

— Конечно, стражник; особенно если он вернул именно ту лошадь, которую брал в долг.

Кэйси отвернулся к окну. Занималась заря.