Азимут бегства

11

Иерусалим. Тот же месяц. Дождь. Но пока не грянул гром, никто этого не замечает.

— В течение четырех тысяч лет люди стараются погубить евреев. Их проклинали, забрасывали камнями, водили по пустыне, был тот знаменитый большой потоп и бог знает сколько войн. Кто заметил, что идет дождичек, Иония?

Иония поднимает руки и улыбается, словно это цель его жизни, словно этот дождь — именно то, чего он ждал всю свою жизнь. Только он один заметил, что идет дождь.

Удивительно, что этот человек оказался в состоянии запомнить его имя, они встречались только один раз, и было это целых три месяца назад, но такова эта страна, оторванная от всего мира, здесь люди долго помнят мелкие любезности, рукопожатия, совместные выпивки — именно это становится со временем самой ценной валютой.

Маленькое кафе у западных ворот Старого Города, место, состоящее из старых, подогнанных друг к другу под причудливыми углами камней, это худшая часть города, если здесь вообще имеет какое-то значение это слово. Уже поздно, но свет выключен на много-много часов. Они сидят в темноте и пьют горький турецкий кофе из бумажных стаканчиков. Это место воплощает собой невозможность, откат во времена постоянной угрозы, когда человек оставался жить, только нарушая традиции. Это часть работы, но Иония не жалеет, что пришел. Что может быть лучше помещения, набитого бравыми стариками, собравшимися посмотреть древнее кино?

Сегодня билет на «Иметь и не иметь», и собеседник Ионии хочет знать, является ли он поклонником Богарта.

— Я пришел посмотреть на Лорен Бэйколл.

— Это очень уважительная причина.

— Люди иногда пересекают океан по более ничтожным поводам.

— Я пересекал, — говорит старик, откидывая назад голову, в углу его рта обозначается глубокая складка. — Кажется, начинают, идем внутрь.

Они встают и сквозь занавеску из шнурков с нанизанными шариками проходят в прокуренную комнату, заставленную старыми кушетками. Там десять, от силы пятнадцать человек, Иония ищет глазами нужного ему человека, но не видит никого в зеленом берете. На всякий случай он смотрит на часы, понимая, что пришел вовремя. У двери несколько свободных мест. Иония выбирает огромное кресло с рассохшимися швами и светлым одеялом, наброшенным на спинку. Вместо экрана голая стена, которую каждую неделю заново красят в белый цвет, чтобы изображение было четким.

Его собеседник усаживается на потрепанное ложе любви перед креслом Ионии и вместо пепельницы ставит рядом с собой старую банку из-под кофе. Он кладет ноги на оттоманку и усаживается поглубже, чтобы не загораживать Ионии экран. В импровизированном зале царит полумрак, кто-то чиркает спичкой и закуривает сигару. Иония видит, как кончик ее разгорается, как уголек. Сидящий на ложе любви старик лезет в карман, достает оттуда зеленую рыбацкую шапочку, оборачивается к Ионии, пожимает плечами и напяливает шапчонку себе на голову. На середине второй части старик, не оглядываясь, просовывает назад манильский конверт, который немедленно исчезает в кармане Ионии. Все происходит так быстро, что никто ничего не замечает.

Отличный фильм, просто стыдно уходить, не дождавшись конца. Ночь веет прохладой, с неба медленно падают жирные капли дождя. Иония едет к югу, к горе Хеврон, потом сворачивает к востоку, к сонной деревушке, приткнувшейся к берегу Мертвого моря. Ужасное место для автомобилей и техники, даже сам воздух пропах солью. За сезон металл превращается в ржавчину, машины не выдерживают и часа в этом климате. Дорога представляет собой кладбище валов и шпинделей, гниющих автомобильных внутренностей, машин, у которых по дороге отвалились колеса, и их просто столкнули с дороги — ждать, когда найдется покупатель, который купит этот хлам на металлолом. Вряд ли это то место, где можно найти дорогой множительный аппарат, только идиот стал бы здесь этим заниматься.

Иония выходит из машины и раскрывает зонтик, удостоверившись, что конверт по-прежнему лежит в кармане его пальто. Над входом вывеска «Ремонт лодок». Внутри настоящая мастерская и два запыленных лодочных корпуса. Можно поменять на нем двигатель, и получишь настоящую вещь. Эти лодки устойчивы к соленой воде, повреждениям и царапинам. У пирса покачиваются в свете новой луны две свежевыкрашенные лодки. Иония идет двести ярдов по свежей грязи. Никто не станет мостить подъездную дорожку, и, уж во всяком случае, не тот, кто старается привлекать к себе как можно меньше внимания.

На шее Ионии висит тонкий ключ, висит на той же цепочке, что и опознавательный солдатский жетон. Он размыкает застежку, и ключ соскальзывает ему в ладонь. Люди имеют склонность менять замки — особенно в таких старых побитых боковых дверях, — и менять достаточно часто. Не то чтобы это было трудно, этим мастерам ничего не стоит починить замок, и большую часть мелкого ремонта они вообще делают самостоятельно. Свой ключ он нашел в почтовом ящике и всю ночь не гасил свет, чтобы дать знать, что ключ получен.

Внутри оказывается маленькая типография и копировальная мастерская, небольшая рабочая станция, несколько прессов и две кладовые; в одной бочонки с серыми чернилами, на которых этикетки машинного масла, в другой — запас бумаги. Кто-то оставил включенной маленькую настольную лампу, не больше сорока ватт, яркости едва-едва хватает на то, чтобы выхватить из непроглядной темноты стальную конструкцию двери и каменную кладку стен. Иония мягко погружается в низкий диван рядом с лампой и достает из кармана конверт.

Обычное дело: здесь занимаются фабрикацией бумаг, небольшое производство документов для граждан, которые желают без помех путешествовать по миру. Еврей, даже если он израильский еврей, все еще должен быть свободен, чтобы заниматься своим малым бизнесом. Мастерскую организовали первоначально для людей, переживших холокост, — людей, которые хотели быть уверенными в том, что если это вдруг повторится, то у них будет способ представиться другими — русскими, итальянцами, самоанцами, — кем угодно, но только не теми, кем они были в действительности.

Иония докуривает сигарету и отпирает дверь кладовой. Мимо бочонков с чернилами он проходит к верстаку в дальнем углу комнаты. Левая ножка стола полая, внутри находится запасная пара очков. Мир немного меняется, когда Иония надевает их. Он перестает видеть, но зато начинает воспринимать запахи. Соленая вода, мускус и что-то еще, но точно не аромат сирени.

Чернила хранятся в бочонках, сложенных в ряды по пять в глубину и по три бочонка в высоту. Трудно добывать чернила, поэтому когда здесь получают хорошую цену, то покупают все, что только могут. Рискованное дело, но у них, по сути, нет иного выбора. Когда чернила высыхают, они приобретают светлосерый цвет, партнеры в Ватикане требуют пользоваться только такими чернилами, может быть, их делает брат или дядя кого-то из тамошних прелатов, который получает свой откат. Ионии это не нравится.

Еще одна маленькая тайна. Мир вообще полон тайн и секретов.

Из конверта выскальзывают двадцать семь листов текста, не намного больше, чем курсовая работа выпускника колледжа. Забавно, какими тонкими могут становиться некоторые жизни. Текст расположен колонками, на одной стороне латинский, на другой — итальянский. Иония читает итальянский текст — хоть какая-то языковая практика.

Это статья о трактате Исаака Лурия по поводу женщины-демона по имени Лилит, точнее, комментарии к трактату. Статья небольшая и не очень важная, представляет интерес для пары-тройки замшелых кабинетных хрущей. Лилит появляется в Торе только единожды, в дебрях книги Исаака, вместе с другими зверями она опустошает землю в день мщения. Антипод белой богини, женщина-демон душит по ночам детей.

Иония держит страницу, ощущая кожей старинный пергамент. Новый текст написан на старом листе. К концу второй страницы ему все становится ясно. В работе Лурии разбирается отношение Лилит к миру Келипота.

Келипот — это излюбленная тема, она часто фигурирует в таких документах. Есть люди, которые верят, что мир был вылит в существование. В то, что сосуды заполнились, чем и была дана жизнь. Это другой взгляд на акт Творения. Каббалисты утверждают, что эти сосуды не выдерживают божественного света и под его воздействием рассыпаются в прах. После этого ничто не может остаться на своем надлежащем месте. Вечные изгнанники, блуждающие и жаждущие возвращения. Именно в этот момент Творение стало незаконченным, запятнанным, искаженным. Некоторые, те, кто был частью божественного света, сумели вернуться к его источнику, но другие потерялись, выброшенные вместе с осколками сосудов в бессмысленное существование. Сочетание этих двух начал — искаженных аспектов божества — и стало известно под названием «келипот», царства зла, сосудов смерти.

Лурия приписывает Лилит важное положение в этом разрушении. Это случайное исследование, попытка схватить основные концепции. В документе немного новой информации, просто краткое резюме содержания оригинальной книги, хранящейся в Ватикане. Наглухо запертая комната глубоко под землей, под фундаментом какого-нибудь мощного строения вроде Башни Ветров. Так уж случилось, что Башня Ветров стала главным сооружением Ватиканского секретного архива. Это факт, который каждый желающий может почерпнуть в любом путеводителе по Риму. Единственная трудность заключается в том, что это запертое помещение не обозначено ни в одном путеводителе, да и вообще ни в одной книге. Вы не найдете его, даже если просмотрите все источники по истории христианства.

Кроме статьи Лурии, здесь же находится короткая история живописного полотна одного фламандского мастера, изъятого нацистами из частной коллекции во время оккупации Бельгии. Это было в конце 1944 года. Это были нацисты, и они стояли на грани поражения. Картина вместе с бесчисленным множеством других шедевров была продана Гитлером Ватикану, чтобы финансировать бесплодные военные усилия. Деньги осели в швейцарских банках, меняли владельцев, снова всплывали. Часть денег ушла на юг, в Аргентину, часть где-то спрятали в ожидании концы войны. Короче, самая обычная рутинная практика.

Эта статья оказалась неподписанной, но Иония предположил, что автор ее — иезуит, по отпечатку холодной жестокости и безукоризненной эрудиции. Один раз в месяц картину похищают из Ватикана и через Мальту привозят в Иерусалим, где в обязанность Ионии входит взять ее у курьера — каждый раз нового — и передать печатникам. Он занимает это место уже почти пять лет. Все это время он практически ни с кем не вступает в тесные отношения. Он живет — и временами живет совсем неплохо. Он завел кое-какие контакты, несколько раз удачно продал свой доступ к печатной информации, сделал несколько успешных вложений, вполне достаточных для того, чтобы — если ему вдруг придется в один прекрасный день исчезнуть — в комфорте провести остаток своих дней.

Каким-то шестым чувством он ощущал, что над ним есть босс. Некто руководящий, некто, приказывающий кому-то позвонить, и этот кто-то звонит еще какому-нибудь человеку, и тогда звонит телефон, и в трубку выкашливают нужные слова, и тут начинается движение. Кто заправляет всем этим шоу? Однажды он задал этот вопрос, но в ответ услышал смех, он знал только, что тот человек — восточный европеец, может быть, русский, и ему тогда же сказали, что для него же лучше не задавать вопросов, поменьше знать и вообще не раздумывать на эти темы. Это была очень интересная, своеобразная дисциплина, пример, на котором стоило поучиться.

Он взялся за эту работу, чтобы получить доступ к ранним комментариям к «И Цзин», которые, как и множество других сведений, хранились в бездонных хранилищах Ватикана.

Все это началось очень давно, в те времена, когда Иония очень хотел получить трактат, написанный во втором веке тибетским монахом и преподнесенный им в дар китайскому императору. То был подробный комментарий к первым десяти гексаграммам оракула и их отношение к календарному году. Истина же заключалась в том, что весь этот свиток был не больше, чем маленькой взяткой, восхвалением нового календаря, введенного Его Величеством. Подношение свидетельствовало о большом дипломатическом искусстве в поддержке интеллектуального безумия императора, в особенности если учесть тот факт, что эта поддержка выразилась в астрологическом трактате, написанном со всем доступным в то время совершенством. Иония узнал, что свиток, который он ищет, находится в Ватикане. Сначала Иония ничего не понял. Начал задавать вопросы, на которые никто не хотел отвечать, и поскольку Иония хорошо понимал, когда прекращать расспросы, и кто-то заметил, что он, кроме того, умеет держать язык за зубами, то этот кто-то позвонил еще кому-то, а тот, в свою очередь, сделал еще один звонок, и в результате Иония получил работу, которая оплачивалась американскими долларами. Истинное благословение для страны, которой с валютной наличностью повезло не больше, чем с ближайшими соседями.

Все, что Ионии довелось узнать, поразило его до глубины души. Католическая церковь — сколько людей знает ее секреты и тайны? Иония знает о потайных комнатах Ватикана, которые постоянно заперты для всех, для всех без исключения. Знает, что охрана этих комнат возложена на швейцарскую гвардию. Эти люди всю жизнь стоят перед запретными дверями и не пускают никого внутрь. Клирики, демоны и ангелы — все одинаково натыкались на острия алебард, когда пытались проникнуть в святая святых. Натыкаясь на угрожающий жест чужестранца, они понимали, что им отказывают в праве на часть их собственного мира. Это не шутка. Иония слышал истории о Папах, которых не пускали в некоторые помещения. Определенно, он мог быть духовным эмиссаром Господа, но у Господа свой план действий.

Иония принялся просматривать страницы по одной, еще один просмотр по ходу длительной операции. Отчасти он читает, чтобы почерпнуть важную для него самого информацию, но главным образом он ищет стилистические вариации, изменения по сравнению с предыдущими месяцами, любой сигнал того, что организация раскрыта. Неверное слово, плохо составленное предложение, несовпадающая ритмика текста — он знает своего иезуита. В том, что он делает, нет никакой радости и удовольствия. В три часа ночи он заканчивает чтение и помечает нижнюю часть листа значком С, сокращение от «курьер», и обводит букву аккуратным маленьким квадратиком — американизм пятидесятых — все квадратно, скучно, как всегда, — ничего необычного. Если бы он обвел литеру кружком, то это был бы знак того, что допущена утечка.

Сейф находится внизу, под кушеткой, и чтобы откинуть кушетку, надо открыть номерной замок, надетый на ножку. Он набирает комбинацию цифр, кладет письмо в сейф и достает оттуда маленький конверт. В нем пять тысяч долларов наличными и несколько других документов, которые надо распространить в городе в течение нескольких следующих дней. Обычно Иония этим не занимается, но он хочет заработать еще немного денег на путешествие в Колорадо, к тому же он уже так давно не был в отпуске.

Ему в голову приходит мысль о Кристиане, но он не желает сейчас думать о ней, у него важные дела в Колорадо, впереди долгая неделя, и чувство к Кристиане надо похоронить как можно глубже. Двадцать вторая гексаграмма «И Цзин» известна как Пи — милость. Внизу огонь, наверху — гора. Снизу поднимается сладкий жар, небо озаряется розовым, вот женщина, с которой он познакомился. Она не часть его дел, его мир состоит из прерывистых линий, и он хочет знать, сможет ли сохранить все, как было прежде.

Войдя в помещение, он снял ботинки и теперь наклоняется, чтобы их надеть. На крюке висит грязная тряпка для того, чтобы вытирать обувь в такие ночи, но сейчас Ионии придется снова ковылять по непролазной грязи назад, к машине, и пачкать ботинки. Протянув руку к двери, он другой рукой ощупал за пазухой маленький мешочек, висевший на шее. В нем оригинальный список «И Цзин», составленный на китайском языке, языке, который, как это ни странно, он понимал всегда.

Мешочек стал для него талисманом, он просто удостоверяется в его присутствии и выходит на улицу в сырую ночь. Он вернется в Иерусалим до того, как все люди проснутся и займутся своими делами, но на всякий случай он ерошит волосы и расстегивает несколько верхних пуговиц рубашки. Еще один ловелас возвращается домой предрассветной порой, встретить такого человека всегда считается добрым знаком в воюющей стране.