Азимут бегства

47

Первым, кто почувствовал вкус к Книге Перемен, был Лейбниц. Отец Буве, священник-иезуит, который провел конец семнадцатого века в Китае, будучи там, писал Лейбницу из города под названием Пекин. Идея посетить это место не покидает Ионию. Знал ли Лейбниц о существовании Пекина до того, как получил письмо от Буве? Как вообще человек узнает о существовании какого-то места? Не ощущает ли он мир потайным уголком рта?

Они лежат в постели — Иония и Кристиана, они впервые занимаются любовью. Комната мала и бела, стены покрыты какой-то необычайной штукатуркой, какую никто из них никогда не видел. Над кроватью медленно вращается прикрепленный к потолку вентилятор, окно прикрыто открывающимися внутрь деревянными ставнями. Ставни и окно направлены под углом друг к другу, встречаясь вверху в одной точке, образуя фигуру, похожую на рыбий нос. Иногда сквозь щель в комнату врывается дуновение ветра, шевелящего москитную сетку, висящую над кроватью.

— Ты знаешь, что сказал голландец?

— Нет, — отвечает Кристиана, голова ее лежит на животе Ионии, пальцами она ласкает его ногу.

— Он сказал, что лучшее место для изучения иностранного языка — это полог москитной сетки.

— Это иностранный язык?

— Гм-м… — Все это время он рассказывает ей истории, истории об «И Цзин», о Лейбнице, о прерывистых и сплошных линиях. Для него это единственный способ выразить себя.

Она трет в ладонях москитную сетку, ощупывает крупные, в палец, ячейки.

— Где ты находишься? — спрашивает она.

— На Суматре.

— На Суматре. — Кристиана тоже любит ощущение, которое возникает от произнесения названия разных мест. Это стало частью их игры.

Спросите у последователя Дао, что есть самая сильная вещь на свете, и он проведет по песку сплошную линию. Это тай цзы — непрерывная линия, основа всего сущего. Это место, откуда возникают все другие места.

— Даже Суматра? — спрашивает Кристиана.

— Даже Суматра.

Он прерывает свой рассказ ровно настолько, чтобы поцеловать ее, но и это становится точкой, местом, картой, понятной только им двоим.