Азимут бегства

70

Они идут недолго, минут двадцать, по канализационной трубе, но с каждым шагом под ногами становится все больше воды. Они скорее спускаются вниз, чем поднимаются. Головные фонари они выключили, чтобы поберечь батарейки, а когда туннель расширяется, Койот включает карманный фонарь. Тонкий луч пятнает светом узкие стены. Они на ощупь пробираются по круто спускающемуся коридору, запястья и плечи свело от напряжения — им приходится держать руки перед лицами, чтобы не наткнуться в темноте на какое-нибудь невидимое препятствие. Холодный ветер студит лодыжки.

— Постойте-ка минутку, — приказывает Койот, становится на колени и опускает руку в текущую воду. — Чувствуете?

— Да, — отвечает Анхель.

— Оставайтесь здесь.

— Пойду я, — говорит Анхель. — Я самый маленький.

Койот смотрит на него, кивает и отходит в сторону. Анхель включает головной фонарь и медленно идет вперед, внимательно глядя себе под ноги. Еще одна дыра. Не похоже, что это ловушка, но спуск довольно глубокий. Надо менять веревку. Он наращивает ее, вяжет узлы. Он делал это всего несколько раз, но понимает, что бросок в глубину может напугать его до беспамятства. Как, впрочем, и любого другого. Страха он почти не испытывает. Только глубокое, необоримое любопытство, какое он испытывает всю жизнь. Да что говорить, выбора, по сути, нет, и какого черта, уговаривает он себя, так ли уж много у меня шансов действительно проявить храбрость.

Он спускается, ощупывая одной рукой стену, держась другой рукой за веревку. Он видит стену, но слишком долго глаза его привыкали до этого к темноте, и он знает, насколько обманчивым и ненадежным все может стать в считанные секунды. Он спустился уже на пятьдесят футов. Стена груба и бугриста, карабкаться по ней будет легко, если возникнет такая необходимость, и, пожалуй, пока это единственное утешение. Спустившись на семьдесят футов, он наконец нащупывает ногами дно — кучу щебня, сваленного у края стены.

— Вниз! — кричит он.

— Мы тебя почти не видим, — отвечает Габриаль. Он различает только крошечное пятнышко света и случайно мелькнувшую копну волос.

— Крепите веревку и спускайтесь, когда будете готовы.

Камера, не слишком длинная и не слишком широкая, протягивается не более чем на тридцать футов и ведет к проему, открывающемуся в большое помещение. Где-то вверху невидимый потолок. Шахта, по которой они проползли, привела их к своеобразной трубе, но труба эта уходит отвесно вниз и до краев заполнена водой.

Койот смотрит на трубу, потом обходит ее и прислоняется к противоположной стене. Он закуривает и наблюдает, как остальные по очереди заглядывают в трубу. Жерло ее почти шесть футов в диаметре, обложено камнем, который в свете вновь включенных фонарей кажется почти белым. Вода непроницаемо густая, черная от старости.

— Представление окончено, достопочтенная публика, — сухо говорит Койот.

— Неужели нам придется туда нырять? — спрашивает Анхель.

— Дебаты можно считать открытыми, — изрекает Койот.

Один за другим они начинают осматривать помещение. Размер примерно двадцать на тридцать, стены сложены из тяжелых камней. Дальняя стена выше остальных, но даже осветив ее всеми четырьмя фонарями, они не смогли определить высоту. Тридцать футов, может быть, сорок. На вид порода вулканическая, неровная и холодная, но не сырая. Анхель — единственный, кто стоит неподвижно, он положил руки на стену и смотрит на трубу.

— Это же бетон, да? — спрашивает он.

Койот застывает на месте, он очень медленно подходит к тому месту, где стоит Анхель.

— Черт побери. — Он становится на колени рядом с трубой и принимается ощупывать ее края.

— Стены здесь сухие, — продолжает Анхель.

— И что из этого? — интересуется Амо.

— Почему тогда труба полна воды, если стены абсолютно сухие?

Габриаль подходит к стене и ощупывает камень. Потом направляет луч фонаря на потолок. Все очень зыбко и обманчиво. Он, правда, обнаруживает трещину, бегущую вдоль потолка.

— Койот, дай мне свой фонарь.

Койот передает фонарь, и Габриаль исследует лучом потолок. При ближайшем рассмотрении выясняется, что потолок не горизонтален, он имеет скос в одну сторону. Дальняя стена выше, чем та, которая примыкает к трубе.

— Есть хорошая новость, и есть новость плохая, — загадочно произносит Габриаль.

— Обе, — экономно говорит Амо, он хочет услышать обе новости, намекая, что вся его жизнь прошла по обе стороны любой истории.

— Плохая новость заключается в том, что если наверху пойдет дождь, то мы просто-напросто утонем.

— Какая волнующая новость, — саркастически замечает Амо.

— Не дождетесь, — говорит Койот.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Габриаль.

— Сорок дней и сорок ночей, — подсказывает Анхель. Он пересекает помещение и берет из рук Габриаля фонарь. — Взгляните на эту трещину. — Он поднимает фонарь, чтобы Габриаль мог все увидеть. — Порода очень груба и шероховата.

— Это вулканическая порода, — подсказывает Габриаль.

— Да, я знаю, но не похоже, чтобы вода лилась по этим камням пятьсот лет.

— Она бы сгладила все неровности, — добавляет Койот.

Анхель указывает рукой на дальнюю стену.

— Они хотели провести здесь канализационную трубу, но не стали этого делать.

Койот перестал смотреть в карту, она стала бесполезной. Где бы они ни находились, карта им больше не поможет. Он обдумывает новое положение — сколько приготовлений и чего они достигли в результате? С мистицизмом всегда так, ни найдешь, ни потеряешь, независимо от того, что ищешь… Но он не стал развивать эту мысль. Все равно было приятно последний раз встретиться с Самуилом.

— Вероятно, они не стали этого делать, потому что скала показалась им очень неустойчивой, — продолжает Анхель. — Они утопили трубу в пол, но на этом и остановились. Вероятно, труба глубиной не более восьми футов, а дальше дно. То есть они отвели дренаж от главной магистрали, которая проходит над нами, вода оттуда и сливается в трубу.

— Да, это, должно быть, там, — говорит Габриаль и указывает рукой туда, где во тьме исчезает верхняя часть дальней стены. — Бьюсь об заклад, что канализационная труба проходит над потолком и уходит к Ватикану.

— Что? — в один голос спрашивают Анхель и Амо.

— Все верно, в этом есть смысл, — говорит Койот. — Вода стекает в эту комнату, но это не канализация, это дренаж. К этой дренажной системе подключен Ватикан, а не город Рим. Стройку не закончили, так как в ней не было нужды. Они наткнулись на старый акведук, и это решило проблему.

— В чем же заключалась эта проблема? — интересуется Амо.

— Проблема заключалась в том, что у них есть полная кладовая редких книг глубоко под землей, о которых никто не должен знать, и они хотели быть уверенными в том, что если прорвется труба или если гнев Иисуса обрушится на город, они все равно не останутся наедине с промокшей грудой пергамента.

— Все это означает, что где-то над нашими головами находится труба, впадающая в акведук, а этот акведук приведет нас туда, куда мы и хотим попасть.

— Значит, все, что от нас сейчас требуется, — это найти вход в трубу, проползти по ней, войти в акведук, пройти по нему, и мы попадем в нужный нам туннель.

Койот берет одной рукой фонарь, другой карту, стараясь резкими движениями развернуть ее.

— Давай я возьму фонарь, — говорит Анхель.

Койот разворачивает карту и проводит линию. Анхель и Амо смотрят, как он выбирает маршрут, Габриаль в это время обследует потолок.

— Все понял! — кричит он.

— Что? — спрашивает Койот.

— Я нашел путь. — Он вытягивает руку вверх. — Смотрите сюда.

Они старательно смотрят, но видят только шатер из черного камня и несколько более светлых мест, от которых отражается свет фонарей.

— Смотрите, под каким углом потолок уходит вверх вот здесь. Потолок и дальняя стена образуют нечто вроде маленькой дымовой трубы. Вот почему там такое темное место.

Он направляет туда фонарный луч.

— Вы видите, что свет там немного рассеивается, а пятно заметно расширяется? Потолок там бетонный, потому что они вырыли ход, проложили в нем трубу по всей длине потолка, а потом запечатали отверстие и закрасили его. Если мы взорвем этот цемент, то сразу обнаружим большую, настоящую дренажную трубу.

— И кто из нас в нее влезет? — спрашивает Анхель.

— Это можно проверить только одним способом, — отвечает Габриаль. — Ты быстренько взберешься туда, взорвешь пробку и попробуешь в нее заползти.

— Почему он? — спрашивает Амо.

Анхель уже надевает снаряжение.

— Я же самый маленький.

— Думаю, что тебе надо пройти вдоль трещины на потолке, — говорит Габриаль. — Обогнешь ее и войдешь в дымоход. Зацепишься за какую-нибудь щель в бетоне и заложишь взрывчатку.

Койот открывает сумку и достает оттуда четыре пары наушников.

— Наденете до взрыва. — Он держит в руке пару наушников. — Если не хотите оглохнуть на всю жизнь.

Он снова роется в сумке и достает капсюль-детонатор, ком пластиковой взрывчатки размером с ластик и маленький взрыватель, подсоединенный к двум проводам по десять футов каждый.

— Вставляешь провода во взрыватель, уходишь и тянешь за собой провода, потом включаешь батарею и взрываешь.

— Спасибо, я все запомнил, — говорит Анхель, укладывая все принадлежности в пакет, который он пристегивает к одной из многочисленных петель сбруи.

Койот кладет руку на его плечо.

— Прости старика за излишнюю навязчивость.

Анхель наклоняется, снимает ботинки и надевает специальные сапоги с клейкими подошвами. Он поправляет на голове фонарь, страховочный ремень обвивает его, как патронташ. В гнездах масса полезных вещей — портативная мощная дрель, быстро высыхающий эпоксидный клей, полотняные петли, головные телефоны, матерчатый пакет с взрывателем и проводами, крюки и вытяжные ремни.

— Может быть, тебе понадобится и это. — Габриаль протягивает ему конец веревки.

— Спасибо.

Поначалу Анхель думал, что это простое дело, но теперь видит, что это не так.

— Черт.

— Подверни левую ногу носком внутрь.

Анхель не может поверить, что Габриаль видит, что он делает, он не может поверить, что висит вниз головой в двадцати пяти футах от потолка, не может поверить — но к чему продолжать, список получится слишком длинным.

— Ты можешь закрепить страховку?

— Стена очень сырая, — ворчит в ответ Анхель.

— Все равно попробуй, тебе надо будет повисеть, чтоб отдохнуть.

Правая рука — сжатый кулак, который он заклинил в трещине над головой. Правая нога повисает над пластами породы, а носок левой ввинчивается в трещину, которая в этом месте становится шире, а потом снова сужается, и это дает ему возможность прижать колено к скосу и закрепиться. Ему больно, но зато он перенес вес и может теперь освободить левую руку и достать зубчатое крепление. Он сжимает панель и зубчатые колеса, повернувшись, уменьшают аппарат. Анхель вставляет, поднимает его и нажимает пусковую кнопку. Пружина раздвигает аппарат, замок защелкивается, и крепление намертво сливается с трещиной. Силы Анхеля начинают иссякать. Он лихорадочно хватается за страховочную веревку. Сначала она выскальзывает из пальцев, но потом ему удается застегнуть карабин, вделанный в крепление.

— Держись!

В этом слове все — силы на исходе, я почти падаю, но я не хочу погибать. Каким-то образом это срабатывает. Габриаль изо всех сил дергает свой конец веревки, но крепление остается на месте, в мокром камне, а Анхель висит на высоте тридцати футов, дрожа от плещущего в крови адреналина.

— Можешь забить еще один крюк, на случай, если первый соскользнет, — говорит Габриаль.

— Не вижу для него места.

— Возьми два клина с болтами, те, с зазубринами, вгони их один над другим и заклинь. Это сработает.

Анхель достает клинья и в этот момент замечает металлический блеск в дальней стене. Это в десяти футах от того места, где он висит, и немного выше.

— Ты крепко взял веревку? — спрашивает Анхель.

— Да, а что?

— Хочу кое-что выяснить. Сейчас я пройду еще десять футов и снова закреплюсь.

— Давай, — отвечает Габриаль.

Трещина в этом месте шире, и Анхель находит нужный ритм. Остальные видят, как огонек его головного фонаря продвигается по потолку, но потолок начинает круто забирать вверх, и огонек исчезает из вида.

— Анхель?

Габриаль не чувствует натяжения веревки, но опасается тянуть, чтобы не сбить Анхеля.

— Анхель?

— Ни черта, все в порядке, — отвечает он откуда-то сверху. — Они действительно очень серьезно все здесь устроили.

— О чем ты говоришь? — спрашивает Амо.

— Зачем ты выключил фонарь? — кричит Койот.

— Я не выключал, — отвечает Анхель, и действительно, огонек снова появляется — желтоватое пятно на фоне темноты, — просто он скрылся за изгибом стены, стена здесь уходит в сторону, снизу этого не видно.

Блеск, который бросился в глаза Анхелю, оказывается металлической перекладиной, похожей на перекладину телеграфного столба, и выступает она из углубления в стене, поэтому виден только уголок, а снизу не видно вообще почти ничего.

— На чем ты стоишь? — спрашивает Габриаль. — Ты можешь закрепиться. Я уже нервничаю.

— Я не стою, я сижу.

— Что?

— Мы думали, что они сверлили проход наверх, но это не так.

— Я что-то не соображу, — говорит Габриаль.

— Канализационная труба идет от потолка вниз, они двигались тоже вниз. Я сижу сейчас на деревянной платформе, с которой они высверливали потолок, чтобы добраться до трубы. Не думаю, что нам придется что-нибудь взрывать, Койот.

— Как это?

— Ну, то, что мы приняли за бетон, на самом деле всего-навсего устье трубы, а вдоль трубы что-то вроде лестницы.

— Труба большая?

— Примерно такого же размера, как та, что торчит из пола.

— Да, они действительно все очень серьезно устроили, — замечает Койот.

— Я не могу точно сказать, — говорит Анхель, — но мне кажется, что это канал лавы, как будто мы проходим по старой системе пещер, или в старом кратере вулкана, или что-то еще в этом роде. Думаю, что они нашли готовое отверстие, расширили его и вставили в него трубу. То, что они выдолбили, и есть те камни, на которые мы прыгали. Они оценили размер этой полости и решили, что нужен настоящий всемирный потоп, чтобы заполнить ее. Думаю, что конец трубы здесь. Таково мое мнение.

— И что? — спрашивает Амо.

— То, что я сейчас привяжу веревку и выкурю сигарету, пока вы будете подниматься сюда.

— К чему ты ее привяжешь? — интересуется Габриаль.

— В стену вделаны железные ступени.

— Подстрахуйся чем-нибудь. Я не знаю, можно ли положиться на эти ступеньки.

— Я уже проверил, — отвечает Анхель.

Они один за другим поднимаются по веревке наверх, отдыхают на платформе, которую обнаружил Анхель, потом начинают взбираться вверх по железной лестнице. Перекладины холодны и покрыты острыми чешуйками ржавчины, которая впивается в ладони. Они поднимаются вверх на сто футов и останавливаются на следующей платформе.

— Не имею ни малейшего представления о том, что произойдет дальше, — говорит Койот. — Не имею представления, знает ли Общество о том, что мы здесь, или нет, и я не знаю, что они будут делать, если знают. Но я могу гарантировать вам, что Исосселес знает, что мы идем, и я уверен, что мы все знаем, что он собирается делать.

Они переглядываются, потом Койот добавляет:

— Стреляй первым, иначе выстрелит он.

Амо заглядывает в пропасть, из которой они только что выбрались.

— Неужели мы все это прошли?

— Ерунда, — небрежно отвечает Койот, в его голосе слышны смешливые нотки, — это были цветочки, ягодки впереди.

Башню Ветров построили при Папе Григории XIII, подчиняясь веяниям времени и решениям Тридентского Собора. Башня возвышается над Галереей Географических Карт, длинный коридор которой расписан стилизованными итальянскими ландшафтами на фоне географической карты полуострова, дополненными плывущими на дельфинах святыми, синими океанскими водами и жуткими морскими чудовищами. Башня больше похожа не на обсерваторию, а на храм своими тяжелыми камнями и длинными сумрачными коридорами. На всех стенах картины — выцветшие и облупившиеся персонификации времен года, взятые из библейских сюжетов с участием ветра. Расступившееся Красное море, святой Павел, терпящий кораблекрушение на Мальте, Илья, едва не погибший во время молитвы на горе Кармель, Иисус Христос, усмиряющий бурю простертыми руками, Иезекииль, что-то страшное видящий на реке Ховаре, Моисей, призывающий палящий ветер и заблудший из Екклезиаста, который ничего не делал просто потому, что не пошел дождь, — человек, оставшийся с непосеянным зерном, сбежавшими быками, стоящий как громом пораженный, с недоуменно раскрытым ртом.

«Кто наблюдает ветер, тому не сеять, а кто смотрит на облака, тому не жать».

В меридианном зале башни есть анемоскоп, его угловатые металлические стрелки изменяют направление в зависимости от направления ветра. Механизм хорошо смазан, и движущиеся детали не скрипят.

В картине, представляющей бурю на море Галилейском, видно отверстие во рту фигуры, изображающей южный ветер; через это отверстие вырывается луч света, показывающий разные направления в разные времена года. Луч света отмечает время на меридианах, нанесенных на полу комнаты. Тонкие линии, направляющие наши движения. Несмотря на свою древность, календарь этот на удивление точен. Ошибка составляет не более одной секунды за один час. Погрешность — двадцать шесть секунд в день, 9490 секунд за один год и один день за 3323 года. День пропадает, невидимо испаряется.

Меньше чем через пятьдесят лет, когда Паоло Боргезе приказал свести все ватиканские записи в единый секретный архив, для этой цели использовали Башню Ветров. Залы и переходы были заставлены кубическими деревянными ящиками, по четыре стороны на ящик, по десять выдвижных ящиков на сторону, две маленькие резные ручки на один выдвижной ящик; восемьдесят способов открыть историю Бога. Здесь больше слов, чем может прочитать человек за всю свою жизнь, да что там один человек — это не смогла бы сделать ни армия, ни все христолюбивое воинство.

Тот же Паоло Боргезе, своим секретным декретом, секретным даже для секретного свода правил, повелел построить второе хранилище — под фундаментом Башни Ветров. Это было место, предназначенное не для того, чтобы наносить вехи времени, а для того, чтобы затормозить его бег. Место застывшего времени. Именно Паоло Боргезе был основателем Общества, он оставил после себя Общество, коему было поручено охранять башню под башней. И именно в этом тайном хранилище приказал Паоло спрятать всю истинно мистическую литературу, хранившуюся в Ватикане, включая многие из уцелевших речений Каббалы. Возможно, за всем этим таилось некое завистливое уважение, но скорее всего это была просто одна из многих отнятых у человечества вещей и спрятанная на долгое время чтобы никто не мог ею пользоваться. Еще одна утрата, которую не может восполнить даже всеведущий Бог.

Для тех немногих, кто знает о ее существовании, место это носит маловразумительное наименование — «другая башня». Это не особенно приятное место, и единственное его украшение — это копия картины из Башни Ветров — разоренный крестьянин, стоящий на пашне с открытым ртом. Крестьянин, прошедший тяжкий путь познания.

Здесь нет прямых линий. Переходы поднимаются то вверх, то опускаются вниз, то вьются прихотливыми поворотами.

Койот снова вооружается картой и исполняется верой, и если их предадут, то они станут еще четырьмя трупами, погребенными в далекой стране под фундаментом великой церкви.

Сырой воздух пахнет мхом. Почти час они ползут по сточной трубе, диаметр которой едва ли больше ширины плеч Койота, но сам он не унывает, он скользит по узкому туннелю так ловко, словно занимался этим всю жизнь.

— И это акведук? — Анхель произносит только эту короткую фразу, но все понимают ее потаенный смысл.

— Хрена лысого, — отвечает Амо. Если это не акведук, то им придется вернуться, или застрять здесь на веки вечные, или наткнуться на тысячу возможных неприятностей, и что тогда?

Включен только один головной фонарь из четырех, они берегут батарейки, судорожно вдыхая чернильный ночной мрак. Больше всего на свете Койот боится дождя, он молит Бога только об одном маленьком чуде — чтобы дождя не было. Они ползут и ползут, у них трещат суставы, им холодно, тяжело дышать, еще тяжелее говорить, а это и вовсе плохо. Впереди расширение трубы и поворот. Обрывистый круглый порог нависает над отверстием, ведущим в пространство не больше кабинки для душа, но высота почти в рост человека, и они могут наконец выпрямиться. В тусклом свете фонаря Габриаль вдруг замечает, что Амо побелел как мел. На побелевшем лице выступает холодный пот. Что тут скажешь? Габриаль протягивает Амо свою бутылку с водой, ничего, он сам попьет поменьше, но вода не помогает. Все беспомощно смотрят, как Амо все больше впадает в тяжелую клаустрофобию.

Теперь Амо не способен отвечать даже на самые простые вопросы. Он где-то далеко, глаза его пусты и влажны.

Проход впереди оказывается узкой завитой щелью, похожей на провал каньона. Воздух становится разреженным и горячим. Если что-нибудь заблокирует проход, по которому они только что проползли, то им придется потратить часы на разбор завалов, а если они взорвут их, то наверняка не выживут, все стены здесь держатся на честном слове, и это большая удача, а большая удача и маленький взрыв редко ходят рука об руку.

Идут они, как гуси, согнувшись в три погибели, спина горизонтально, шея вытянута вперед. Но все же это лучше, чем ползти. Они постепенно поднимаются по покатому склону, и никто из них не может сказать, сколько они идут — десять футов, сто или вообще всю жизнь.

Габриаль идет замыкающим. Вот Амо кладет ему на грудь руку и подает сигнал остановиться. Они останавливаются и ждут в нависающей темноте. Койот что-то шепчет Анхелю, тот передает Амо, а он поворачивается к Габриалю, но не может вымолвить ни слова. Тогда Анхель подныривает под него, подбирается к Габриалю и передает ему слова Койота. «Мы идем по щели между акведуком и башней, впереди очень крутой подъем, а за ним акведук разделяется на сотню ответвлений, которые могут завести куда угодно, тем более что мы движемся в полной темноте. Поэтому Койот не хочет рисковать. Он говорит, чтобы мы не отставали и держались друг за друга».