43. Дела семейные

Сидевшие неподалеку от рейдера, рассказавшего про женщину–ксера Ирландец и Пенопласт некоторое время молчали, глядя на одну из танцовщиц, а потом Ирландец сграбастал со стойки бутылку и обновил стаканы.

— Раз уж про любовь заговорили, вспомнилась мне история, как один мужик с женой в Улей угодил, оба выжили. Ну и через некоторое время не повезло бабе с жемчужиной, или там гороха перебрала, но обратилась в кваза. Белку поднять у них надежда весьма слабая, он ментат во второсортном стабе, она тоже не блещет, так что это, походу, если не навсегда, то надолго. Но так и живут вместе, по слухам и спят тоже. Мужика за глаза квазотрахом называют. С одной стороны, конечно, здорово увидеть такую любовь, а с другой — жалко мужика. Да и бабу тоже. Неоднозначная ситуация.

Пенопласт пожал плечами, опрокинул стакан:

— Помнится, был я еще молодой и неопытный по меркам Улья. Где–то через полгода после того, как сюда попал, вряд ли больше. Но второй дар, теперь уж полезный, у меня проявился, решил я, что теперь–то заживу, кум королю, не хер собачий на подхвате. И решил, что хватит с меня носильщиком трудиться, благо оружие у меня уже было. Нанялся в охрану каравана, не стрелком, правда, а водилой, ну и двинули мы, солнцем палимые, через степи, мимо гор.

Места вроде не особо опасные — в степях людей немного, зато есть мерзотные зараженные, которые из волков и шакалов получаются. И из овчарок пастушьих. На овцах и прочих верблядях отъедаются они вполне себе, но, как правило не больше рубера, нормальной элите в степи жрать нечего, голодно ей и откочевывают крупные твари туда, где посытнее. Стартуют со свитой, но, как правило, пока дойдут всю свиту сожрать успевают. И вот на такую кочевую тварюгу, голодную и злую, мы нарвались. И надо ж было случиться, что погналась она за нашим пикапом, напрочь проигнорировав и грузовозы и пассажирский «Белаз», его еще Титаником называли.

Не знаю уж, кем она в прошлой жизни была, но судя по тому, как бегала — не иначе как борзая. Да и башка у нее была длинная, как у птеродактиля, так что точно борзая была. Пикап она догнала влет, пулеметчику башку смахнула в одно касание. Если б не задержалась, чтобы его слопать — скорее всего я б с вами не говорил. Видно совсем изголодалась. Мы оторвались от нее немного, я хотел к каравану гнать, думал они нас огнем прикроют, но не тут то было. Может испугался пулеметчик на «Титанике», но долбанул он не по элитнику. А по нам. И прострелил нам двигло. Тут я совсем с жизнью простился, но старшОй наш, Алтай, каким–то хитрым даром элиту встретил, да так что она сдохла. Его это, правда не спасло — хлебало свое она все же в окно просунула и голову с рукой ему откусила начисто. А потом хлоп — и лежит.

Пенопласт прервался, добил виски и продолжил:

— Я понимаю — караван не догоню, пикап встал. Бегом не успею, а ждать меня точно никто не будет. В рацию ору — подберите, мол, суки, пикап пришлите. Элита, говорю, все, а свиты у нее и не было! Но второй пикап не приехал, даже потроха элитные их не убедили. Это потом уже я узнал, что сенс засек большую стаю, которая с другой стороны двигалась, а тогда решил, что твари они все кончненые и просто так меня бросили.

— А пулеметчик который в вас стрелял? — поинтересовался Ирландец.

— Ну, этого мудилу с волчьим билетом с каравана турнули. По крайней мере так мне потом сказали, хрен знает, как оно на самом деле. Занзибар, ну мудила черножопый, который потом квазом стал, говорил, что пулеметчик орал, будто по твари стрелял и в нас попал стучайно. Но не в том дело, это все присказка.

— А сказка, стало быть, впереди?

— В корень зришь. Так вот, пикап сдох, я один, кругом степь на полтыщи километров. По всем раскладам пришел мне пушистый зверь. Я посидел, погоревал минут пять, а потом думаю — да какого хера то? У меня под боком потрохов больше, чем я за полгода видел. Вылез из машины, давай элиту эту борзую потрошить. Доковырялся до мешка, выгреб и сам себе не верю — три красных и горсть гороха со споранами, да еще и янтаря немало. Не особо хорошего, но я и такого вблизи не видел. Убрал я потроха в рюкзак, одну горошину в пасть, остальные на себе припрятал. Взял снайперку свою и модный автомат Алтая. Бесшумку типа твоего Вала, только помоднее, АМБ. Выгреб из пикапа всю воду и живчик и думаю — а идти то куда? Откуда пришли? Хер дойду. Куда ехали? Тоже вряд ли, караван не догоню точно, а вот на тварей, им взбаламученных, набрести как нехер делать. Стал вспоминать — вроде Алтай говорил, что если на юг топать, то между пятнами черноты можно к реке пройти, а на берегу пара небольших стабов есть населенных. Ну и пошел, куда деваться. Как раз с той стороны элитник наш прибежал, я подумал, что если он такой голодный был, то по пути слопал все, что шевелилось, есть шанс никого не встретить.

И знаешь, пока шел, убедился, что вполне можно в степи прожить, если не особо брезгливый — мышей жрал, саранчу. Траву какую–никакую. Самым херовым для меня оказаось то, что кончился живчик. Споранов навалом, а бухла нет. К счастью вспомнил, что спораны можно просто в рот закинуть и сосать, главное вовремя выплюнуть, пока хлопьев не насосался. Тут вовремя не всегда успеваешь и есть побочка — на меня эта дрянь действовала как–то угнетающе, такая тоска накатывала, что хотелось на месте застрелиться. Пожалуй, что только жадность меня и удержала — еще две красных на кармане, да и других потрохов море. Какая, нахер, пуля в лоб?

Ну и глюки какие–то ловил, не без того. Хотя это, можкт от жары и жажды, воду–то я берег. Не знаю, от чего точно. Но мне там и змеи гворящие дорогу показывали и огнення птица ночью летала, разве что конька–горбунка не было. Где–то через неделю, может больше, добрел я до черноты. Иду, а кругом степь пегая — там черное пятно, сям черное, а между ними трава какая–то жухлая.

Оказалось, что Алтай был прав — я действительно добрел до реки. Речушка там мелкая, по колено, но довольно широкая. По берегам кусты какие–то, деревья. Я обрадовался, в воду плюхнулся. Полчаса, наверное, отмокал. А потом потопал по берегу и аккурат к вечеру вышел к домику на берегу. Знаешь, сложен он был из камней, на глине. Вокруг сад, виноград растет, персики. Пчелы жужжат. И видно, что дом обжитый, не заброшенный.

Я думаю — ну, жизнь налаживается и туда. Хозяева, ору, есть кто дома? В ответ — тишина. Тут я вспоминяю где я, понимаю, что хозяева могут меня и как пустыши встретить, а могут и как бегуны–джамперы, тут как повезет. Автомат только успел в руки взять, как чувствую, за спиной кто–то есть. Оборачиваюсь… А там близняшки того этитника, который Алтая сожрал. Только чуточку покрупнее. Стоят в десятке шагов от меня и смортрят. Буркала черные, сами такого цвета, как трава в степи. И не двигаются.

Я понимаю, что мой АМБ им — совершенно похер. Одного понять не могу — почему я еще жив. И тут у меня за спиной кто–то говорит — не шевелись мол. Они не тронут, пока я не скажу. Я и не шевелюсь. Не потому, что послушался. А потому что со страху тупо не могу. Слышу, как кто–то подходит, по шагам — человек, даже не кваз, мне от этого еще жутче стало, а сделать вообще ничего не могу. И вот… Она выходит у меня из–за спины, останавливается передо мной, элитникам чуть рукой махнула и они исчезли. Именно исчезли — не невидимыми стали, а телепортнулись куда–то. Смотрю — с виду передо мной девка лет двадцати. Азиаточка, не то казашка, не то киргизка.

— Не бойся — говорит. — только оружие положи, не зли их.

С меня словно оцепенение сняли. Я автомат и винтовку кладу, назад отшагиваю. А она мне — идем, мол. И в дом ведет. Наливает чай, плов подает, фрукты. Как будто я к ней в гости в нормальном мире пришел, а она меня только и ждала. Гостя дорогого. Я с голодухи на плов и фрукты налег, потом смотрю на нее и понимаю — глаа у нее как у элитника, ни белка, ни зрачка. Словно камни черные. Выглядит охереть как страшно. Тут–то меня снова и скрючило от страха. Что ж ты за тварь — думаю, не имунная ведь.

А она словно мысли мои чует — улыбается, одними губами.

— Не бойся, я тебя не убью. Я послала младшего, чтобы он привел сюда человека. Но ты пришел сам. Младший мертв?

Я думаю — если такой, как те два, только поменьше, то да, наверняка про моего элитника говорит. Киваю и думаю — не знаю, как он должен был кого–то привести, но Алтая и Фомку он убил не раздумывая. Не уверен, что меня бы тоже не убил.

— Ты жив. Улей решил так. — девица смотрт на меня и вдруг начинает платье снимать. Фигурка у нее — любой фитоняшке на зависть, да что там говорить, у Арта не все девчонки так хороши. Но, веришь, нет, ни малейших мыслей о чем–то эдаком у меня и близко не было. Смотрю на нее и дрожу как той–терьер на морозе. Пипец, пороче.

Рейдер налил себе вискаря, залпом выпил, поставил стакан и посмотрел на дрожащую руку.

— Не тронула она меня, просто показала, где душ. Знаешь, такой как даче — бочка, солнце ее греет. Вентиль открыл — течет. А потом ведрами воду таскаешь…

А ночью пришла. Прижалась ко мне — горячая, как… Ну намного горячее человека. Дочку, говорит, хочу. В темноте ее глаз не видно, страх куда–то делся, как рукой сняло…

Утром просыпаюсь — ее рядом нет. Только одежда моя постиранная разложена на стуле, рюкзак, оружие — все тут. Я оделся, из спальни вышел. Тут и черноглазая моя подошла. И как в глаа ей посмотрел — опять меня затрясло, но уже не так сильно. А она мне и говорит — собачки, клянусь, прям так и сказала- собачки, тебя к стабу отвезут, поближе к людям. Еды мол, тебе собрала, в рюкзаке лежит.

Я смелости поднабрался, спрашиваю, а не боишься, что дочка обратится, если вдруг получилось?

Тут она и улыбнулась от души — зубки, скажу я вам… Получилось, говорит, не сомневайся. А ребенку ничего не грозит — я, мол, знаю, где найти Страшного и как его убить.

Я смотрю на нее и охереваю — это ж она явно про скреббера говорит.

В общем посадила она меня на одного из элитников, рюкзак в зубы и алга. Элитники меня к вечеру до речного стаба домчали, высадили, пока никто не видит и только я их и видел.

Добрел я до стаба. Там древняя крепость под нужды Стикса перестроенная. Пулеметы, минные поля, красота. Ну и ребятки в ней — кочевнички, мать ити. Я так понял, что это кусок Туркменистана. Почезло мне — большинство по русски шпарит похлеще москвичей. Удивились, конечно, но приняли хорошо, стаб не гнилой оказался. Ну, а поскольку расспрашивали меня с ментатом, пришлось им как на духу все и выложить. Я, честно говоря, думал ментата удар хватит. Но ничего, нормально прошло. Он о чем–то со старейшинами местными пошушукался, полагаю не стоит ли меня заземлить, вернулся и повел меня в чайхану. Там и рассказал, что девку эту в тех краях знают.

Говорит, что лет десять назад бегала в тех краях элита, из человека выросшая, при трех руберах–псинах. А потом пропала, только собачки носятся. А через месяцок глядь — на одной псине девка верхом катается. Людей без нужды не кошмарит, но те, кто на ее собачек хотели поохотиться — не вернулись. Видать схарчила элитница белку вместе с каким–то рейдером, хер пойми насколько удачливым, вроде и белку добыл, а элите попался. Ну и переродилась в человека, но не до конца. И вот самое поганое знаешь что?

— Ну давай, удиви меня еще больше. — Ирландец налил в оба стакана, не из бутылки, а из своей заветной фляги. Где он добывал виски, чтобы ее наполнять никто не знал, но все, кому довелось к ней приложиться, знали — вискарь хорош, такого даже у Арта в баре не найти.

— Тянет меня туда вернуться. Страх я свой не забыл, но как лебедкой тащит. Еще как подумаю, что дочка у меня там… Я ведь в том мире так детей от жены и не дождался, хотя пытались… А ты говоришь — квазотрах. Квазотрах — это так, баловство невинное.

— Ну да. — Ирландец пригубил виски — Ну так и шуруй. Как там в фильме было — у всех свои недостатки. А то что страшно — ну привыкнешь, в Улье ко всему привыкают.

— В принципе есть в этом что–то… Ну а если сожрет?

— Нас всех тут рано или поздно сожрут, дружище. Но ты смотри на это оптимистично — если тебя сожрет твоя черноглазая, то ты так или иначе принесешь пользу семье. А если не сожрет, то будешь жить долго и счастливо и бояться только жену. В такой ситуации у тебя будет только одно правило — не ходить налево. Не, Пенопласт, зря ты ноешь. Тебе, я б сказал, повезло. А вот квазотраха — жалко


Загрузка...