Беспощадные клятвы

13

АША

Мне удается сдержать слезы, пока такси не высаживает меня. Когда я выхожу из машины, мне на долю секунды кажется, что я слышу звук мотоциклетного мотора. Я оборачиваюсь и смотрю на темную улицу в поисках хоть какого-нибудь признака того, что за мной едет мотоцикл, но ничего не видно. Только огни транспорта с главной дороги, а затем низкая темнота моей.

Я сжимаю в пальцах ключи, пока иду к своему зданию, внутренне проклиная Финна за то, что он заставил меня волноваться. Я знаю, что его сердце было в хорошем месте, он попросил меня сделать эту работу, а его работа — охрана "Королей". Логично, что он будет беспокоиться о том, чтобы я добралась до дома в целости и сохранности, и захочет проследить за мной, чтобы ничего не случилось. Если бы я ему позволила он бы, наверное, проследил за мной до самой моей квартиры. А потом…

Мои глаза закрываются лишь на мгновение, когда я ввожу код, чтобы открыть внешнюю дверь, проскальзываю в пахнущий соснами холл своего многоквартирного дома и направляюсь к лестнице. После сеанса с Матвеем я не хочу, чтобы ко мне прикасались, но почему-то мысль о том, что это Финн прикоснется ко мне, воспринимается по-другому. Это даже не обязательно должно быть сексуальным. Я чувствую, без тени сомнения, что если бы я попросила его лечь со мной в постель и обнять меня, пока я засыпаю, он бы сделал это, даже если бы это означало, что он проведет всю ночь, желая меня, и при этом ничего не произойдет.

Именно такие вещи могут заставить тебя влюбиться в него, думаю я, заходя в свою квартиру и запирая за собой дверь на тройной замок, бросая ключи на стойку и раздумывая над тем, что бы выпить. Но все, чего я действительно хочу, это принять душ и лечь в постель, и не успеваю я дойти до ванной, как чувствую, что на глаза наворачиваются слезы.

Я плотно закрываю глаза, пытаясь сдержать их, обхватываю себя руками, как будто могу физически загнать эмоции глубже и запереть их, но, конечно, не могу. Все, что я заставляла себя не чувствовать, пока делала то, что хотел от меня Матвей, выплескивается наружу, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, нащупывая край прилавка, чтобы ухватиться за него, и начинаю плакать.

Это было почти слишком. Он был доволен, как кот, поймавший певчую птицу, что получил еще одну ночь со мной, несмотря на отказ Николая пустить его обратно в клуб. Это подтверждало, что Финн что-то задумал, Матвей, скорее всего, скоро вывалит полезную информацию, просто потому что не сможет удержаться от хвастовства передо мной. Он высокомерный, безрассудный, злобный человек, и у меня мурашки по коже бежали каждый раз, когда он прикасался ко мне.

Он видел, что Финну тоже не нравится мое присутствие, и воспользовался этим. Он не подозревал, что Финн не просто телохранитель, но я знаю, что он позаботился о том, чтобы Финн слышал, чем мы занимаемся, чтобы его команды и звуки удовольствия были слышны далеко в коридоре, где ждал Финн. И то, что он сказал после…

— Какой же гребаный мудак, — бормочу я, отрываясь от стойки и спотыкаясь, направляясь в ванную, мне нужен был душ, мне нужно было избавиться от ощущения рук Матвея. Он не кончал в меня, не так, как это показалось Финну… Я бы никогда не позволила ему трахнуть меня без презерватива. Если бы он попытался, я бы немедленно воспользовалась своим стоп-словом, и если бы он не послушал его, я бы позвала Финна.

Он просто хотел разозлить Финна. Может, мне стоило сказать Финну, что это неправда, думаю я, снимая с себя одежду и оставляя ее в куче, пока шагаю под горячую воду. Я видела, как он был взбешен, какое выражение было у него на лице, когда Матвей сказал это. Я была слишком сосредоточена на том, чтобы выбраться оттуда, чтобы сказать что-то другое, а потом, когда мы добрались до гаража, слишком сосредоточилась на том, чтобы Финн понял, что я не хочу, чтобы за мной следили до дома.

Ты слишком много о нем беспокоишься, говорю я себе, стоя в душе, позволяя горячим брызгам биться о напряженные мышцы моих плеч, прижимаясь лбом к прохладной плитке стены душевой. Финн справится сам, чем меньше мы будем говорить обо всем этом, тем лучше. Мне нужно, чтобы между нами было пространство, чтобы все было как можно более профессионально, как можно более отстраненно. Все остальное приведет только к неприятностям.

К неприятностям, которые мне слишком хорошо знакомы.

Большую часть ночи я могу не думать об этом. В большинстве случаев мне удается удержать себя от воспоминаний о той ужасной ночи, случившейся семь… почти восемь лет назад. Но сегодня, когда все мои защитные силы уже ослаблены после вечера с Матвеем, а боль по Финну пронизывает меня насквозь, у меня есть не одна причина, чтобы позволить слезам течь, пока я стою в теплой кабинке душа моей маленькой квартиры.

Защита Финна трогательна. То, как он смотрит на меня, каждый раз заставляет мое сердце биться. Но когда-то я знала кого-то подобного. Я впустила в себя такого человека, и он разорвал меня на части так, что я не уверена, что когда-нибудь смогу снова это почувствовать.

Джейми. Я чувствую свежую волну слез, вспоминая темные кудри, длинные руки и легкий смех, человека, слишком милого для того мира, частью которого он оказался. Человека, который не был достаточно жестким или грубым, чтобы противостоять тем людям, которые населяют мир, из которого я с тех пор так и не смогла полностью выбраться, даже если держалась на его задворках.

Если я позволяю себе вспомнить о нем хотя бы на мгновение, все возвращается. Неоновые огни стриптиз-клуба в Сент-Луисе, мне едва исполнилось восемнадцать, а я танцевала для мужчин вдвое старше меня, засовывающих долларовые купюры в трусики-стринги Victoria's Secret, крутясь вокруг шеста под любой хит из сорокового топа, который диджей решил поставить в тот вечер. Ничего похожего на то, чем я занимаюсь сейчас, никакой утонченности и элегантности "Пепельной розы", никакой эксклюзивности, которую я заработала, работая на Николая. Только я и бунтарство юности, побег из последней череды плохих приемных семей, а затем мальчик, который тогда был всего на три года старше меня, затащенный в клуб своими дружками-байкерами на свой двадцать первый день рождения.

Он был достаточно нагл и глуп, чтобы проследить за мной до того места, где я курила сигарету — ужасная привычка, которую я бросила несколько лет спустя. Он представился Джейми, а я дала ему свой тогдашний сценический псевдоним Гарнет, имя, которое в итоге много раз менялось на протяжении многих лет, пока я наконец не остановилась на Аше. Он сказал, что я прекрасно выгляжу, и я рассмеялась: на мне была короткая джинсовая мини-юбка и хлопковый топ в рубчик, волосы были убраны в беспорядочный пучок, а к шее все еще прилипали клочья пота, выступившего на сцене.

Странно, думаю я, стоя в душе, слезы все еще стекают по моему лицу, как мало я помню о некоторых годах после этого, и как ясно я помню ту первую ночь. Вплоть до того, во что я была одета, мотоциклы на парковке, пустую бутылку из-под ликера, о которую я чуть не споткнулась, когда он меня поцеловал.

В нем была невинность, которая не позволила мне сказать ему, чтобы он отвалил и вернулся в зал, как я бы поступила с любым другим мужчиной, который имел наглость следить за мной на заднем дворе. Любой другой мужчина показался бы мне отморозком, но Джейми не понимал, что нарушает негласное правило. Он просто хотел поговорить со мной, а я достаточно хорошо, даже в те времена, умела читать людей, чтобы понять, что он не причинит мне вреда. Если бы я сказала ему вернуться в зал, он бы пошел, возможно, как побитый щенок, но пошел бы. И, поразмыслив, я поняла, что не хочу этого.

— Я никогда не прихожу в такие места. — Он произнес это так, словно признавался мне в чем-то. Я фыркнула, выронила сигарету и раздавила ее под носком своей босоножки на высоком каблуке.

— Я стриптизерша, а не священник. И мне все равно. — Я скрестила руки под грудью, ожидая момента, когда его глаза опустятся, чтобы посмотреть на них, уставившись в мое декольте, как и все остальные мужчины на земле. Но этого не произошло. И он не опустил. Он продолжал смотреть на мое лицо, словно я была самой красивой вещью, которую он когда-либо видел, и это заставило меня задуматься.

— Зачем ты вообще сюда пришел? Твои приятели тебя запугали?

Его щеки раскраснелись, а носок одного из тяжелых мотоциклетных ботинок ударился о бетон.

— У меня сегодня день рождения, — сказал он наконец. — Двадцать один. Они сказали, что поход в стриптиз-клуб обязателен. Большим мальчикам — такие дни рождения, по их словам.

Я рассмеялась.

— Ничто не является обязательным, — сказала я ему, закатив глаза. — Но если только ты хорошо проводишь время…

— Я и не думал, пока не увидел тебя. — Его румянец стал еще глубже, и он шагнул чуть ближе, но это выглядело не так, как будто он хотел, а скорее как будто его тянуло ко мне, как мотылька к пламени, которое, как он боится, может сжечь его, но не может избежать. — Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.

— Красивая или милая? — Поддразнила я его, напомнив о его замечании за несколько минут до этого.

— И то, и другое. — Он покраснел сильнее, чем любой мужчина, которого я когда-либо видела, и я решила сжалиться над ним. Он уже дал мне хорошие чаевые, и он все еще смотрел на мое лицо, а не на мою грудь, чего я не могла сказать ни об одном мужчине, который когда-либо входил в двери этого клуба.

— А что, если я скажу, что ты можешь поцеловать меня в день рождения? — Не знаю, что побудило меня предложить это. Большинство мужчин захотели бы потискать сиськи или пощупать мою юбку, но почему-то мне казалось, что этот мужчина… Джейми, захочет поцелуя, а не чего-то столь грубого. Он выглядел так невинно, стоя там и краснея в резком свете уличных фонарей, и мне вдруг захотелось, чтобы он поцеловал меня. Он был так неуместен здесь, и мне захотелось немного этого. Иногда я ненавидела то, насколько хорошо я вписываюсь в обстановку.

— Я… — Его глаза расширились, и я впервые заметила, какой у него полный рот, мягкий на его глубоко загорелом лице, а буйство черных кудрей стало еще более беспорядочным, когда он провел по ним рукой.

Я отступила назад, прислонившись к кирпичной стене, и подняла на него брови.

— Тебе придется подойти за ним, если ты хочешь его получить, именинник. — Я подмигнула ему, и когда мой взгляд встретился с его взглядом, у меня возникло внезапное, странное чувство, что то, что он выберет, что-то изменит. Если он, заикаясь убежит это было бы все. Но если он найдет в себе смелость…

Было очевидно, что ему потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы найти в себе эту смелость. Он тяжело сглотнул, его горло заметно подрагивало, когда он смотрел на меня, прислонившуюся к стене, а затем, словно боясь, что передумает, если будет думать об этом слишком долго, он в три быстрых шага преодолел расстояние между нами, запустив руку в мои волосы и целуя меня, как человек, который хотел прижаться к моим губам больше, чем дышать.

Меня никогда так не целовали. Это недолжно было быть романтично стоя на заднем дворе стриптиз-клуба в одном из мрачных районов города, пустая бутылка Absolut трется о носок моих сандалий, а мусорный бак находится на расстоянии вытянутой руки. Это должно было казаться грязным, пошлым и неправильным, но, судя по тому, как он меня поцеловал, было неважно, где мы находимся, там или на тропическом пляже, ощущения были бы одинаковыми.

— Скажи мне свое имя, — прошептал он мне в губы, но это не было требованием. Это была просьба, молитва, шепот желания, который пронесся сквозь меня и заставил забыть обо всем, кроме того, как сильно я вдруг захотела его, хотя еще несколько минут назад я даже не знала, кто он такой.

Я никому в клубе не говорила своего настоящего имени. Мой босс знал его из-за бумажной работы, но ему было лучше не использовать его. Больше никто — ни вышибалы, ни другие танцовщицы, ни мой лучший друг по работе, который обслуживал бар, — не знал моего настоящего имени. Я была Гарнет, и не более того. Но когда его пальцы запутались в моих волосах, а руки обхватили черную кожаную жилетку, в которую он был одет, и притянули его ближе, а его губы снова приникли к моим, я прошептала это ему в губы.

Я пригласила его с собой домой. Секс на день рождения, — поддразнила я его, когда мы зашли в обшарпанную квартиру, которую я делила с девушкой, найденной на онлайн-объявлении, но это было нечто большее. Я поняла это с того момента, как он помог мне раздеться, руками и ртом проделывая путь по мне, словно поклоняясь мне, а когда я перевернула его на спину и вернула услугу, он издал такие звуки, каких я никогда раньше не слышала от мужчины. Это было наслаждение, сырое, ни от кого из нас не сдерживаемое, и я не была уверена, что он сделал со мной. Я сказала ему об этом, когда мы закончили, и его щеки снова покраснели, когда он пришел в себя и осознал, насколько диким это было.

Я почти решила, что он мог быть девственником, и спросила его об этом. Я была с ним откровенна до предела, как будто надеялась, что смогу прогнать его, отпугнуть, потому что сладость всего этого и то, что я чувствовала от него, пугали его. Казалось, он не принадлежал к той толпе, с которой бегал, не принадлежал к тому мрачному миру, который занимали я и его друзья, и это вызывало у меня подозрения. В этом было что-то большее, я была уверена.

Джейми уверял меня, что он не был девственником, хотя и признался, что до меня у него было не так много женщин. Это была субботняя ночь, когда он оказался в моей постели, следующие три дня у меня были свободны, и он покинул мою квартиру только в среду утром. К тому времени я уже знала, как он оказался в банде байкеров, в которой состоял, это произошло благодаря его брату, который вырастил Джейми и втянул его в банду по доверенности. Джейми это не очень нравилось: он не любил насилие и ему не нравились многие тактические приемы, которые банда применяла к другим. Тем не менее ему нравилось работать с машинами и мотоциклами, и уйти было нельзя.

Я знаю, что это было так, потому что со временем я попыталась.

Вода в душе становится холодной, вырывая меня из воспоминаний, а грудь болит так, будто я получила физический удар. Я чувствую, как опухло мое лицо, как заложен нос, как болит челюсть от сильного сжатия, и думаю, как долго я плакала. Как давно я погрузилась в воспоминания многолетней давности, воспоминания, которые чаще всего удается запрятать подальше.

Мне говорили, что процесс горевания должен быть исцеляющим. Время должно что-то лечить, но все это кажется свежим, каждый раз, когда я позволяю себе думать об этом, о нем. Поэтому я просто не делаю этого.

Я уехала из Сент-Луиса. Я оставила все это: нашу квартиру, все наши маленькие места, куда мы ходили вместе снова и снова, его могилу. Я ушла от всего этого, переименовала себя и начала другую жизнь.

Но мне никак не удается вырваться из этого чертова преступного мира мафии, Братвы и банд, которые, кажется, намерены проникнуть в мою жизнь, что бы я ни делала. Джейми хотел выбраться, и я хотела выбраться для нас, но без него было слишком легко оставаться с тем, что я знала. Если бы не Николай, заинтересовавшийся мной в клубе, где он увидел, как я танцую, возможно, я не была бы там, где я сейчас.

Деньги, напоминаю я себе, когда выхожу и вытираюсь, избегая смотреть на себя в зеркало. С деньгами, которые я зарабатываю на этой работе, а мне платят двойную зарплату, по сути, плюс бонус, и с теми, что я все еще зарабатываю во время ночей в клубе, я, наконец, смогу оставить все это в прошлом. Возможно, я смогу уйти от всего этого дерьма навсегда и дать себе достаточно пространства, чтобы начать новую жизнь.

Новое имя, новый дом, новый город. Шанс открыть себя заново.

Единственная сложность во всем этом — Финн. Он заставляет меня чувствовать то, что я похоронила все эти годы назад, вместе с единственным мужчиной, которого я когда-либо по-настоящему любила. Если я впущу их, если впущу его, то просто повторю прошлое заново.

Если я и позволю себе снова полюбить кого-то, а это чертовски важно, то это не будет другой мужчина, одетый в кожу и разъезжающий на мотоцикле. Человек, который работает на то, что по сути является просто большей, более богатой и лучше организованной бандой, человек, чья жизнь — это принуждение и насилие.

Это может закончиться только тем, что я снова потеряю кого-то, кто мне дорог. Через месяц, через год, через пять лет это настигнет его. Это всегда, черт возьми, происходит. Брат Джейми тоже мертв, я знаю, потому что еще несколько лет после отъезда проверяла некрологи остальных членов банды, которых я хорошо знала. Как и двое его лучших друзей. Еще несколько сидят в тюрьме. Быть в этой жизни, действительно быть в ней, а не просто жить на окраине и подрабатывать танцовщицей или эскортом, значит, в конце концов, оказаться за решеткой или быть убитым.

Не просто осознание того, что из меня выйдет плохая жена-братвы, не позволяло мне полностью влюбиться в Николая, не пытаться убедить его в том, что то, что у нас было, могло перерасти в нечто большее, а оно могло. Пока он не встретил Лилиану, шанс был. Я знаю, что он тоже что-то чувствовал ко мне. Но я не собиралась выходить замуж за человека из Братвы, даже за того, кто мог ее унаследовать.

Зная о том, что случилось с Лилианой и сестрой Николая Марикой, я чувствую себя оправданной в этом решении, даже если потеря того, что было у нас с Николаем, все еще причиняет боль. Финн просто стал бы еще большей потерей.

Мне нужно закончить работу, покинуть этот город и навсегда забыть о нем и обо всем остальном. Все это.

Вытащив из комода пару мягких шорт для сна и майку, я потянулась к тонкому кожаному кошельку, зарытому в груде одежды, настоящая причина, по которой я выбрала этот ящик, даже если мне хочется притвориться, что это не так. Он мягкий и податливый в моей руке, по краям потертый от хранения в заднем кармане джинсов, и я долго держу его в руках, пытаясь побороть желание открыть его. Это будет больно, говорю я себе, но сегодня болит все и тело, и разум, и душа. Что такого еще немного?

Я знаю, что там лежит, наизусть. Водительские права Джейми, давно просроченные, его красивое лицо на фотографии, которую сделали до того, как он был готов. Двухдолларовая купюра, которую я нашла на парковке у кинотеатра, куда мы всегда ходили, и которая, как он клялся, была счастливой. Но ему не повезло, думаю я, сглатывая комок в горле, и пальцы скользят по ней, чтобы достать маленькую стопку фотографий, запрятанную внутри.

Здесь есть полоска из фотобудки на свадьбе его лучшего друга, все больше глупых снимков, на которых мы оба так явно в хлам. Он клялся, что это его любимая фотография, на которой я прислонилась к стене за клубом, где он впервые поцеловал меня, в черной кожаной мини-юбке и таком же треугольном топе, мои волосы убраны в тот же беспорядочный пучок. Я ненавидела это, всегда считала, что выгляжу на фото изможденной, не замечая явных мешков под глазами и того, что макияж к тому моменту немного стерся, но он клялся, что любит меня именно такой, немного беспорядочной, немного растрепанной.

Я пролистываю их до последней, той, которую люблю больше всего, и той, на которую мне больнее всего смотреть. Его лучший друг Джесси сделал эту фотографию: мы с Джейми на его мотоцикле, я прижимаюсь к его талии, упираюсь подбородком в его плечо и смотрю в камеру, мы оба так явно счастливы. Джейми отрастил бороду, и я ненадолго закрываю глаза, запихивая фотографии обратно в бумажник, прежде чем успеваю вспомнить, как мне нравилось поглаживать ее по шее, как пахло масло для бороды, которое я ему купила, — ваниль и кедр, смешанные с запахом кожи, дыма и машинного масла, которые составляли его самого.

Я задвигаю бумажник обратно в ящик, чувствуя, как меня охватывает боль: я скучаю по Джейми, хочу Финна и ненавижу Матвея одновременно, эти эмоции борются внутри меня, пока я не чувствую себя настолько измученной, что мне остается только надеть одежду, которую я достала, и рухнуть в кровать, надеясь, что мне не будут сниться кошмары о том, что произошло сегодня.

Я не могу позволить себе быть настолько выбитой из колеи. У меня есть неделя до встречи с Матвеем, а пока нужно работать. При одной только мысли об этом на меня накатывает новая волна усталости. Я зарываюсь поглубже в кровать, размышляя, есть ли способ отпроситься на больничный на ночь или две, пока не вспоминаю, как много я потеряю, сделав это. За все время работы у Николая я ни разу не брала больничный, он бы сразу понял, что что-то не так.

Лучшее, на что я могу надеяться, это то, что я буду слишком измотана, чтобы мечтать.