Бесы

(на руках и на ногах), чтоб только сделать своему литературному сопернику неприятность». А спустя некоторое время сделал заготовку для следующего полемического выпада: «Но по­чему г-н Тургенев взял путешествие на карачках в Карльсруе именно на себя? Я нигде не упо­мянул, что говорю про него, и почем знать, может быть, нашлись и еще готовые проползти?»

(Т. 24. С. 68, 69).

ты, не окончившие курса, но окончившие ученье, адвокаты без процессов, артисты без талан­та, люди с большим самолюбием, но с малыми способностями, с огромными притязаниями, но без выдержки и силы на труд. Внешнее руководство, которое гуртом пасет в обыкновен­ные времена стада человеческие, слабеет во времена переворотов, люди, оставленные сами на себя, не знают, что им делать» и т. д. (Герцен. Т. 10. С. 45-46).

Отдана я понмарю, Обучаться букварю. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня. Я в начале в первый раз, Начинала с буквы аз. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня. <...>

Пономарик мой сокол, Велит мне учить глагол. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня. <...>

Пономарь мой Агафон, Принуждает учить он. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня. <...>

Пономарь жестоко бьет, Принуждает учить ферт. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня. <...>

Вот удалой молодец, Моей азбуке конец. Ах! барыня, барыня, Сударыня барыня.

(Новейший всеобщий и полный песенник, или Собрание всех употребительных, доселе из­вестных старых и новых отборных песен лучших в сем роде сочинителей: В 6 ч. СПб.: В тип. И. Глазунова, 1819. Ч. 2. С. 116-120).

¹ Строки, вызывающие затруднение у комментаторов. В какой-то мере пролить свет на со­держание загадочных «толиких» (которые вызывают такой восторг у публики, слушающей чтение Липутина: «Именно, именно, вот это реализм, без „толиких" ни шагу!») позволяет черновой автограф стихотворения, где эта строфа первоначально читалась иначе: «.Не возь­мет и пономарь. / Без приданого ни шагу! / Без приданого букварь» (Т. 11. С. 355). Остает­ся только объяснить, почему в окончательном тексте «приданое» скрылось под малопонят­ным обозначением «толиких». Возможно, здесь подразумевается шутка, распространенная в эпоху Достоевского, которая нашла отражение в повести Я. П. Буткова «Порядочный чело­век» (1845), где один из персонажей, намереваясь выгодно жениться, говорит, что для этого «надо бно только найти <.> пристойную персону — лет не старее пятидесяти, с толиким же не менее числом тысяч приданого» (БутковЯ. П. Повести и рассказы. М., 1967. С. 44-45).

В качестве другой гипотезы укажем на старинную эпиграмму Корнелия Шонея Гудского «К Ликорезе», в которой фигурируют оба интересующих нас слова:

¹ В контексте картины губернского праздника, изображенного как библейский «вальта­саровский пир» (см. примеч. на с. 540), сравнение хроникером себя с «духовидцем», способ­ным предсказать трагическую развязку событий, прочитывается как аллюзия на ветхозавет­

пел сокрушительное поражение и вскоре был убит. Гай КассийЛонгин (Gaius Cassius Longinus, 85-42 до н. э.) в звании народного трибуна в 49 г. до н. э. соединился с Помпеем и разбил флот Цезаря у Сицилии, но после Фарсальской битвы перешел на сторону последнего и был сделан его легатом. Более известен как заговорщик (совместно с Брутом) и убийца Цезаря (44 до н. э.).

под низкими сводами — позабытая лампадка едва теплилась красным огоньком перед древ­ним образом» (Там же. С. 221).

жен фриз, на котором помещены горельефы 109 исторических деятелей, воплощающих идею опоры самодержавной власти на общество в лице его славнейших представителей.

² Как указал С. Панов, «такого рода „литературная кадриль" была поставлена на Масленице 1869 года на вечере Московского артистического кружка» (Панов С. «Литературная кадриль» в романе «Бесы» // Звенья: Сб. материалов и документов по истории литературы. М.; Л., 1936. Т. 6. С. 574). Вот как об этом вспоминала одна мемуаристка: «Дело было на масленице. Назна­чен был костюмированный бал и сняты были все залы Московского дворянского собрания в расчете на особо громадный наплыв публики. <.> В числе новинок этого фестиваля была очень остроумная литературная кадриль, все участники которой должны были быть загримированы и одеты с намеками на то или другое направление наличных московских и петербургских газет. <.> .условлено было во время исполнения кадрили временами переходить с спокойных тан­цев на более или менее смелый канкан, причем из особой наблюдательной ложи раздавался зво­нок, музыка внезапно умолкала, и виновный внезапно приглашался к барьеру „наблюдательной ложи", где ему объявлялось „первое предостережение"». Затем следовало второе и третье «пре­достережения», после чего «нарушителя порядка брали под руки и под звуки марша выводи­ли из залы, что знаменовало собою прекращение. деятельности или „закрытие" газеты. Этот шутливый номер, исполненный в начале бала, удался вполне и вызвал гомерический хохот пу­блики.» (Исторический вестник. 1910. № 2. С. 559-560). Анонс этого «костюмированного бала», который состоялся на масленичной неделе, в пятницу 28 февраля 1869 г., был напечатан в газете «Московские ведомости» (1869. 28 февр. № 47). Из него, в частности, можно узнать, что в программу бала входили «Шутовская пляска», а также «Карнавал. Комический марш». Кро­ме того, эта публикация позволяет уточнить, что бал проходил не в Московском дворянском, а в

маркиз Андрью (то есть Андрей Краевский. — Б. Т.) выпустил свое объявление о новой газете „Умеренный басок"» (ПСС. Т. 20. С. 44). См. также примеч. на с. 124 и 576.

³ Крылатое выражение из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (реплика Хлестовой); ср.:

¹ Повесть А. В. Дружинина «Полинька Сакс» была опубликована в № 12 журнала «Сов­ременник» за 1847 г. В основу ее сюжета положен классический «любовный треугольник». Чиновник особых поручений Константин Сакс, узнав, что его молодая жена Полинька по­любила другого — юного князя Александра Галицкого, чтобы избежать огласки и скандала, увозит ее из Петербурга на дачу, расположенную «на отдаленном берегу Невы, в дремучем лесу». В течение месяца, пока она находится там, он хлопочет о расторжении брака, так как, продолжая любить жену, стремится обеспечить ее счастье с Галицким. Выправив все необхо­димые для того документы, он передает их Полиньке со словами: «Вы совершенно свободны. Вы более не замужем». По требованию Сакса Полинька и Галицкий венчаются и уезжают за границу. Только после этого великодушного поступка мужа Полинька понимает, что по-на­стоящему любит лишь одного Сакса, что ее влюбленность в Галицкого была ошибкой. В фина­ле повести Константин Сакс получает известие, что его бывшая жена умерла. Как понимают

(Мк. 15; 34; ср.: Мф. 27: 46). В черновиках романа «Идиот» этот предсмертный вопль Хри­ста оказывается в центре обсуждения героев: «Был, впрочем, ужасный крик. — Какой? — Элой! Элой! — Так это затмение. — Не знаю, но это ужасный крик» (Т. 9. С. 184). В версии, изложенной Кирилловым, подобный «ужасный крик» не только отсутствует, но и в принци­пе невозможен.

³ Впервые девиз Французской буржуазной революции «Свобода, Равенство, Братство» (Liberte, Egalite, Fraternite) был озвучен в речи М. Робеспьера «Об организации Националь­ной гвардии», произнесенной 5 декабря 1790 г. в Национальной ассамблее. В трансформи­рованной формулировке: «Свобода, равенство, братство или смерть!» — появился в поста­новлении парижского политического клуба Кордельеров (Общества друзей прав человека и гражданина) 30 июня 1793 г. (см.: Бабкин, Шендецов. Т. 2. С. 73).

⁴ Свобода, равенство, братство или смерть! (фр.)

вино-водочных напитков. Занимала промежуточное положение между полуштофом и шкали­ком, составляя чуть более 300 мл.

¹ «Жизнь Иисуса» (фр.). Книга французского философа, писателя, историка религий

Э. Ренана «Жизнь Иисуса», открывавшая 8-томную «Историю происхождения христианст­ва», вышла в свет в Париже 1863 г. и тогда же была прочитана Достоевским (см.: Кийко Е. И. Достоевский и Ренан // Материалы и исследования. Т. 4. С. 106-122). Рассматривая евангель­ского Иисуса исключительно как историческую личность, Ренан в то же время считал, что должен изобразить своего героя «прекрасным и очаровательным (каков, без сомнения, он и был)» (Ренан Э. Жизнь Иисуса. М., 1991. С. 34). Он утверждал, что «Иисус — самая высо­кая из колонн, указывающая человеку, откуда он пришел и куда должен стремиться», и что «в нем сочеталось всё, что есть хорошего и высокого в нашей природе» (Там же. С. 282). В «Дневнике писателя» 1873 г. Достоевский упомянул Ренана как автора, «провозгласивше­го в своей полной безверия книге „Vie de Jesus", что Христос все-таки есть идеал красоты че­ловеческой, тип недостижимый, которому нельзя уже более повториться даже и в будущем» (Т. 21. С. 10-11).

реводе, выполненном в конце 1850-х гг. Текст эпиграфа, приведенный по «каторжному» эк­земпляру Достоевского, бывшему у него с собою во время пребывания в Европе, был при­веден в переводе Российского Библейского общества, осуществленного в конце 1810-х гг. Разночтения незначительны и имеют преимущественно лексико-грамматический характер.

ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон эту пакость, которою ее окор­мили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется „Бесы", и это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней. <.> Тема слишком сильна. Но так как еще никто, из всех критиков, судивших обо мне, не отказывал мне в некотором таланте, то, веро­ятно, и в этом длинном романе будут места недурные» (Т. 29, кн. 1. С. 145).

¹ Ср.: «А кто соблазнит одного из малых сих , верующих в Меня; тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море» (Мк. 9: 42; ср.: Мф. 18: 6, Лк. 17: 2). Библейские комментаторы толкуют эти слова расширительно, понимая под «малыми» «не детей только <...> но всех христиан, подобящихся детям», «тех, кои сами умалили себя до подобия дитяти, ради царствия Божия» (Евангелие от Матфея с предисло­виями и подробными объяснительными примечаниями епископа Михаила. С. 352, 355). Равно и слова: «А кто соблазнит.», которые по церковному толкованию понимаются пре­дельно широко: «.введет в грех или поставит препону добродетели» (Там же. С. 352), — Ставрогин, на душе которого лежит тяжкий грех растления малолетней Матреши, склонен понимать по-своему, в светском словоупотреблении — как «обесчестит», «растлит». Так Достоевский демонстрирует возможности евангельского текста, при встрече его с греховным сознанием, как бы изнутри перестраивать свою семантическую структуру, продуцируя новые, актуальные смыслы, обостренно воспринимаемые переживающим свой грех человеком.

[1] Выражение С. Н. Булгакова; см.: Булгаков С. Н. Русская трагедия: О «Бесах» Ф. М. До­стоевского в связи с инсценировкой романа в Московском художественном театре // О До­стоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М., 1990. С. 199.

[2] Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. : в 30 т. Л., 1980. Т. 20. С. 192. Далее все тексты До­стоевского цитируются по этому изданию; при цитатах в скобках указываются том и страни­ца, для томов 28-30 также указывается номер полутома. Все курсивные выделения в цита­тах принадлежат Достоевскому (или другому цитируемому автору), выделения полужирным шрифтом — автору настоящей статьи.

[3] Здесь и далее при цитатах из романа «Бесы» в скобках указываются страницы настоя­щего издания.

[4] Письмо от 10 февраля 1873 г. великому князю Александру Александровичу (наследнику).

[5] МочульскийК. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 427.

[6] Использую здесь терминологию самого Достоевского из подготовительных материалов к роману «Преступление и наказание»; ср.: «Предположить нужно автора существом всеве­дущим и непогрешающим, выставляющим всем на вид одного из членов нового поколения»

(Т. 7. С. 149).

[7] Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства : в 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 176.

[7] Там же. С. 178-179.

[8] Там же. С. 176-177.

[9] Там же. С. 17.

[10] Степун Ф. А. «Бесы» и большевистская революция // Достоевский Ф. М. Бесы; «Бесы»: Антология русской критики / сост. Л. И. Сараскиной. М., 1996. С. 687.

[11] В разных местах романа поездка Степана Трофимовича и Варвары Петровны в Петер­бург отнесена то на девять, то на десять лет до начала сюжетного действия.

[12] Ср. в стихах одного из крупнейших представителей немецкого романтизма, Новали- са: «Плакать, вечно плакать буду: / Не дано свершиться чуду, / Чтоб на миг, издалека, / Мне блеснул Он, вняв моленье! / До могилы то томленье, / Та священная тоска» (Новалис. Ду­ховные стихи / в переложении Вячеслава Иванова // Иванов Вяч. Собр. соч. : в 4 т. Брюссель, 1987. Т. 4. С. 205).

[13] Отмечу, что в письме А. Н. Майкову от 9/21 октября 1870 г. Достоевский, излагая за­мысел «Бесов», почти дословно повторяет эти слова как выражение одной из ключевых идей своего произведения; ср.: «И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народ­ность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа» (Т. 29, кн. 1. С. 145).

[14] Евнин Ф. И. Роман «Бесы» // Творчество Ф. М. Достоевского : [сб. ст.]. М., 1959. С. 261.

[15] Чирков Н. М. О стиле Достоевского: Проблематика. Идеи. Образы. М., 1967. С. 186.

[16] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 440.

[17] Там же.

[18] Волынский Аким. Достоевский. СПб., 2007. С. 405.

[19] Ткачев П. Н. Больные люди // Ткачев П. Н. Избр. соч. на социально-политические темы : в 4 т. М., 1932. Т. 3. С. 13. Впервые эта статья была опубликована в журнале «Дело» (1873. № 3-4). Небезынтересно, что Ткачев во время петербургских студенческих волнений совместно с С. Г. Нечаевым возглавлял радикальное меньшинство, весной 1869 г. был аресто­ван, в 1871 г. привлечен к процессу по нечаевскому делу и провел несколько лет в заключении в Петропавловской крепости.

[20] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 445.

[21] «Катехизис революционера» был напечатан летом 1869 г. в Женеве, в типографии Людвига Чернецкого, и представлял собою небольшую брошюру, содержавшую зашифро­ванный текст. Изъятый во время ареста у одного из членов «Народной расправы» (у дру­гого был обнаружен ключ к шифру), «Катехизис революционера» был расшифрован в ходе следствия по «нечаевскому делу» и опубликован в «Правительственном вестнике» (1871. 9 июля. № 162). К этому времени Достоевским была написана и опубликована первая часть «Бесов». Публикация второй части романа началась в № 7 «Русского вестника», вышедше­го в свет 8 августа 1871 г. (главы I «Ночь» и II «Ночь (продолжение)»).

[22] Цит. по:Лурье Ф. М. Нечаев: Созидатель разрушения. М., 2001. С. 107. В дальнейшем «Катехизис революционера» цитируется по данному изданию.

[23] Ср. позднейшее свидетельство Н. А. Бердяева: «В русской революционной мысли все­гда был „стыд собственного мнения". Этот стыд почитался у нас за коллективное сознание, со­знание более высокое, чем личное. В русской революции окончательно угасло всякое индиви­дуальное мышление, мышление сделалось совершенно безличным, массовым. Почитайте ре­волюционные газеты, прислушайтесь к революционным речам, и вы получите подтверждение слов Петра Верховенского» (Бердяев Н. А. Духи русской революции [1918] // Из глубины : сб. ст. о русской революции. М., 1990. С. 74).

[24] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 212.

[25] Парадокс ситуации заключается в том, что стихотворение «Студенту», которое До­стоевский спародировал в «Светлой личности», его автор, Н. П. Огарев, действительно по­святил Сергею Нечаеву. В романе же «Бесы» приписывание Верховенским авторства «Свет­лой личности» А. И. Герцену — откровенная мистификация (подробнее см. примеч. на

с. 428-429).

[26] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 212.

[27] Назиров Р. Г. Петр Верховенский как эстет // Назиров Р. Г. Русская классическая лите­ратура: сравнительно-исторический подход: исследования разных лет. Уфа, 2005. С. 85.

[28] Спасович В. Д. Сочинения : в 10 т. СПб., 1893. Т. 5. С. 141.

[29] Например: «Образ Великого инквизитора просвечивает в Верховенском» (Булга­ков С. Н. Русская трагедия. С. 210; ср.: Бердяев Н. А. Духи русской революции. С. 74).

[30] Чуть ранее Великий инквизитор сравнил мятежный народ с «маленькими детьми, взбунтовавшимися в классе и выгнавшими учителя» (Т. 14. С. 233).

[31] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 439.

[32] См.: Там же. С. 446.

[33] Волынский Аким. Достоевский. С. 429.

[34] Там же. С. 430.

[35] Гуардини Р. Человек и вера. Брюссель, 1994. С. 241. Схожим образом трактует план Петруши и А. Б. Криницын, отмечая, что «для разрушения мира ему нужен некто на роль антихриста, который соблазнит верных Христу тайной и красотой» и что «из Апокалипси­са и Нового Завета извлекает Верховенский» эту идею (Криницын А. Б. Сюжетология рома­нов Ф. М. Достоевского: Монография. М., 2017. С. 64). Показательно, что, сообщая хрони­керу о своем конфликте с сыном, Степан Трофимович неожиданно затрагивает и названную тему: «Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа пред­ложить желаешь?» (с. 286). Планы Петруши, как открывается в главе «Иван-Царевич», были другими, но сама идея подмены Христа, подстановки на место евангельского Мессии иной фигуры, действительно, входила в его замысел.

[36] Гессен С. И. Трагедия зла: (Философский смысл образа Ставрогина) // Достоевский Ф. М. Бесы; «Бесы»: Антология русской критики. С. 675.

[37] Волынский Аким. Достоевский. С. 429.

[38] См., например: Бем А. Л. «Фауст» в творчестве Достоевского // Бем А. Л. Исследова­ния. Письма о литературе. М., 2001. С. 231-243. Также см. след. примеч.

[39] Иванов Вяч. Достоевский: Трагедия — Миф — Мистика // Иванов Вяч. Собр. соч. Т. 4. С. 523. Ср.: Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 452; Мережковский Д. С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С. 276.

[40] Волынский Аким. Достоевский. С. 364.

[41] Полонский Вяч. Николай Ставрогин и роман «Бесы» // Достоевский Ф. М. Бесы; «Бесы»: Антология русской критики. С. 630.

[42] Уточнено по автографу (см.: РГБ. Ф. 93. 1.1.4. С. 22).

[43] Евнин Ф. И. Роман «Бесы». С. 244.

[44] Долинин А. С. «Исповедь Ставрогина»: (В связи с композицией «Бесов») // Достоев­ский Ф. М. Бесы; «Бесы»: Антология русской критики. С. 548-549.

[45] Гроссман Л. П. Бакунин и Достоевский // Гроссман Л. П. Творчество Достоевского. М., 1928. С. 262.

[46] Там же. С. 226.

[47] Нет, кстати, ни слова о революционной деятельности Ставрогина и в его «Исповеди» (в исключенной из печатного текста главе «У Тихона»), где герой старательно объединяет в единой картине все свои грехи.

[48] Евнин Ф. И. Роман «Бесы». С. 244, 246.

[49] См.: Чирков Н. М. О стиле Достоевского. С. 174-183.

[50] Евнин Ф. И. Указ. соч. С. 244.

[51] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 451.

[52] Это исповедальное письмо датируется концом января — февралем 1854 г. и написано Достоевским в Омске в первые недели после выхода из острога.

[53] Подробнее см. примеч. к этому месту на с. 319-320.

[54] Использую здесь слова князя Мышкина из романа «Идиот», сказанные о Парфене Ро­гожине (см.: Т. 8. С. 192).

[55] Ср.: «Он хотел бы уверовать, но так как сам он к этому просто-напросто не способен, то он пытается внушить веру другому — в надежде убедить таким образом самого себя» (Гу­ардини Р. Человек и вера. С. 239).

[56] Выражение М. Хайдеггера.

[57] Подробнее о человекобожеской идее Кириллова см.: Тихомиров Б. «Кто же это так смеется над человеком?»: Мотив «онтологической насмешки» в творчестве Достоевско­го // Dostoevsky Studies: The Journal of the International Dostoevsky Society. New Series. 2013. Vol. 17. P. 90-95.

[58]Исследователи спорят о причинах срыва, произошедшего ночью в отношениях героев. «Была ли тут со стороны Ставрогина страсть в ее обычных, нормальных проявлениях <.> или тут было с его стороны, при банкротстве нормальных сил, одно только оскорбительное для Лизы фантазирование опытного, но слабосильного эротического беса?» — задается во­просом Аким Волынский. И отвечает: «Анализ происшедшего между ними разговора, от­дельных пластических и психических деталей всей этой сцены показывает, как мне кажет­ся, что нормального течения чувств здесь не было <.> что вместо живых страстей он пы­тался дать себе и Лизе бледные декадентские суррогаты настоящего живого сладострастия» (Волынский Аким. Достоевский. С. 347). Акиму Волынскому возражает А. Л. Бем: «На наш взгляд, — пишет он, — дело здесь вовсе не в извращенности сексуальных переживаний Став­рогина, а в нарушении им одного из основных моральных законов: человек не должен рассма­триваться как средство для достижения своих эгоистических целей» (Бем А. Л. Сумерки ге­роя // Достоевский Ф. М. Бесы; «Бесы»: Антология русской критики. С. 666). Ответы эти, однако, лежат в разных плоскостях, и одно объяснение не исключает другого.

[59] Знаменательно, что, еще переступая порог дома в Скворешниках, Лиза «мертвецом от­рекомендовалась» (с. 597), то есть отдавалась Ставрогину без какой-либо надежды, всемерно сознавая неизбежность катастрофы.

[60] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 452.

[61] Иванов Вяч. Экскурс: Основной миф в романе «Бесы» // Иванов Вяч. Собр. соч. Т. 4. С. 437 и след.; Бердяев Н. А. Ставрогин. С. 177.

[62] Также см.: «Не из одной „насмешливости" своей и не только на пари женился Ставро­гин на несчастной хромоножке. Тут сказалась какая-то стыдливая, трогательная мысль. Была тут и „великая жалость" и „великая жажда бремени" — и какое-то темное чувство неведо­мой вины перед ней, перед всеми несчастными и обиженными» (Слонимский А. Л. Ф. М. До­стоевский : очерк. Пг., 1915. С. 11). В аспекте нравственно-психологического сюжета такой взгляд, возможно, грешит определенной произвольностью. Но, как кажется, он подводит нас к другому измерению сюжета — мифопоэтическому (о чем далее).

[63]. Волынский Аким. Достоевский. С. 347.

[64] «Слушайте, я не люблю шпионов и психологов, по крайней мере таких, которые в мою душу лезут», — в раздражении бросает Ставрогин архиерею Тихону (с. 749). Замечательно, что наиболее глубоко в романе «залезает» в душу Николая Всеволодовича именно Петруша Верховенский, умело играя на том, что герой пребывает в борении с самим собой и, в част­ности, что в его моральном сознании конфликтно скрестились противоположные аргументы pro и contra по поводу убийства Хромоножки. Очевидно, в архитектонике «Бесов», как она изначально выстраивалась Достоевским в печатном тексте романа, Тихон и Петруша Верхо­венский должны были являться героями-антагонистами, занимающими в отношении «не­завершенного и нерешенного ядра личности» Ставрогина примерно такие же отношения, которые в «Братьях Карамазовых» в отношении Ивана занимают Алеша и черт (см.: Бах­тин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собр. соч. : в 7 т. М., 2002. Т. 6. С. 283-285). Но исключение из романа уже на этапе его публикации главы «У Тихона» раз­рушило этот композиционный замысел.

[65] Волынский Аким. Достоевский. С. 346-347.

[66] Чирков Н. М. О стиле Достоевского. С. 184.

[67] См.: Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 198.

[68] Иванов Вяч. Достоевский: Трагедия — Миф — Мистика // Иванов Вяч. Собр. соч. Т. 4. С. 512.

[69] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 452.

[70] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 199.

[71] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 452.

[72] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 199.

[73] Плетнев Р. В. Земля: (Из работы «Природа в творчестве Достоевского») // Вокруг Достоевского : в 2 т. М., 2007. Т. 1: О Достоевском : сб. ст. под ред. А. Л. Бема. [По изд.: Пра­га, 1929, 1933, 1936. Т. 1-3] / сост., вступ. ст. М. Магидовой. С. 156.

[74] См. глубокую разработку этого вопроса: Зандер Л. А. Тайна добра: (Проблема добра в творчестве Достоевского). Frankfurt am Main, 1960. С. 38-52.

[75] Там же. С. 56.

[76] Иванов Вяч. Достоевский: Трагедия — Миф — Мистика. С. 524. Ср.: ЗандерЛ. А. Тай­на добра. С. 35.

[77] Так, например, Вяч. Иванов «отречение» Ставрогина «от своей жены, Хромонож­ки», ставит в один ряд с его «переходом в чужеземное подданство» («гражданин кантона Ури») как тождественные символы, знаменующие измену героя России (Иванов Вяч. Траге­дия — Миф — Мистика С. 525).

[78] Степун Ф. А. «Бесы» и большевистская революция. С. 692.

[79] «Против „вечно женственного" совершает он величайшее свое преступление (Матре- ша) и высочайший свой подвиг (женитьба на хромоножке)» (Мочульский К. В. Гоголь. Со­ловьев. Достоевский. С. 436).

[80] Ср.: «Поэт определенно указывает на его высокое призвание; недаром он носитель крестного имени (огаиро^ — крест). Ему таинственно предложено было некое царственное помазание. <.> На него была излита благодать мистического постижения последних тайн о Душе народной и ее ожиданиях богоносца. <.> Но сам <он>, в какое-то решительное мгно­вение своего скрытого от нас и ужасного прошлого, изменяет даруемой ему святыне» (Ива­нов Вяч. Достоевский: Трагедия — Миф — Мистика. С. 525).

[81] Там же. С. 523.

[82] Чирков Н. М. О стиле Достоевского. С. 185.

[83] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 209.

[84] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 442.

[85] Булгаков С. Н. Указ. соч. С. 209. И конечно же, именно этот эпизод, а не учение о «на­роде-богоносце», которое при всей страстности его исповедания героем не открывает ему путей к истинной вере, — именно этот эпизод и последовавшая за ним трагическая развязка делают Шатова любимейшим героем Достоевского. Как странно в этой связи читать у Бердя­ева: «У Достоевского была слабость к Шатову, он в себе чувствовал шатовские соблазны. Но силой своего художественного прозрения он сделал образ Шатова отталкивающим и отри­цательным» (Бердяев Н. А. Духи русской революции. С. 74).

[86] Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С. 442.

[87] Криницын А. Б. Сюжетология романов Ф. М. Достоевского. С. 113-114.

[88] Там же. С. 113.

[89] Там же.

[90] Строго говоря, в Евангелии рассказ об исцелении гадаринского бесноватого является свидетельством о реально произошедшем событии, но, будучи включенным в художественную структуру романа Достоевского, он приобретает иной жанровый статус и начинает функцио­нировать в качестве притчи, что и подтверждается аллегорическим истолкованием его сюжета.

[91] В письме А. Н. Майкову от 9/21 октября 1870 года, где он излагает замысел «Бесов» (см.: Т. 29, кн. 1. С. 260).

[92] Криницын А. Б. Сюжетология романов Ф. М. Достоевского. С. 114.

[93] Булгаков С. Н. Русская трагедия. С. 209.

[94] В эпиграф вынесены строки из второй и шестой строф стихотворения А. С. Пушки­на «Бесы» (1830), впервые опубликованного в альманахе «Северные цветы на 1832 год» (СПб., 1831). В письме в редакцию «Русского вестника» от 7/19 октября 1870 г., перед нача­лом публикации первой части, Достоевский писал: «.прошу покорно сверить мой эпиграф из Пушкина с изданием Пушкина. Я припоминал наизусть» (Т. 29, кн. 1. С. 140). Поскольку пунктуация в эпиграфе, как он напечатан в «Русском вестнике» (1871. № 1. С. 5), в ряде слу­чаев существенно отличается от пушкинского аутентичного текста, можно заключить, что эта просьба писателя не была выполнена. В настоящем издании эпиграф приведен в соответствие с письменно закрепленной волей Достоевского. Текстологическое обоснование см.: Тихоми­ров Б. Н. Как печатать пушкинский эпиграф к роману Ф. М. Достоевского «Бесы»? // Рус­ская литература. 2017. № 1. С. 245-246.

[95] Текст эпизода из Нового Завета приведен в переводе Российского Библейского общест­ва по изданию: Господа нашего Иисуса Христа Новый Завет. Первым изданием. СПб., 1823. С. 158. В мемориальном экземпляре, принадлежавшем писателю, процитированный фраг­мент отчеркнут в тексте чернилами (см.: Евангелие Достоевского. С. 178). В главе седьмой части третьей («Последнее странствование Степана Трофимовича»), где этот же эпизод об исцелении бесноватого читает умирающему Степану Трофимовичу книгоноша Софья Мат­веевна, евангельский текст приведен в синодальном переводе конца 1850-х гг., имеющем ряд разночтений с переводом Библейского общества.

[96] По установившемуся в исследовательской литературе мнению, губернским городом, в котором разворачивается действие «Бесов», является Тверь. По возвращении из Сибири, не имея права проживать в Москве и Петербурге, Достоевский провел в Твери без малого полгода, с августа по декабрь 1859 г., и хорошо знал этот город. По указанию М. С. Альтмана (который суммирует наблюдения своих предшественников), «город в „Бесах" разделен боль­шой рекой на две части, соединяющиеся плашкоутным <...> мостом; Тверь также разделяет­ся Волгой на две части, соединявшиеся в бытность там Достоевского плашкоутным мостом. Часть города Заречье, где жили Лебядкины, напоминает часть Твери — Заволжье. Местона­хождению фабрики Шпигулина соответствует тверская окраина с текстильной фабрикой Кау- лина, основанной в 1854 году» (Альтман. С. 75). Косвенным подтверждением этих наблюде­ний также является упоминание Хроникером «нашего т-ского купца» (с. 695), допускающее прочтение как «тверского». Связаны с Тверью и реальные прототипы некоторых персона­жей романа (см. примеч. на с. 132, 383, 391-392).

[97] Имеется в виду роман Дж. Свифта «Путешествие в некоторые отдаленные страны све­та Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей» (1726), пе­реводы которого (первоначально с французского) появились в России еще в 70-х гг. XVIII в. (см., например: Путешествий Гулливеровых книга первая, содержащая в себе путешествие в Лиллипут, переведенная с французского языка на российский Государственной Коллегии ино­странных дел переводчиком Ерофеем Коржавиным. СПб., 1772; автор в издании не указан).

[98] Вершок — русская мера длины, составляющая 1/16 часть аршина, или 4,44 см. В рома­не Свифта лилипуты в двенадцать раз меньше Гулливера, то есть ростом более трех с полови­ной вершков.

[99] Описанный казус имел место после пребывания Гулливера не в Лиллипутии, а в Броб- диньяге (стране великанов), когда, привыкнув жить в окружении гигантских предметов, он по пути на родину, «замечая малую величину домов, деревьев, скота и населения», полагал, «что снова оказался у лилипутов», «боялся растоптать встречных путешественников и часто кричал им, чтоб сворачивали с дороги, и раза два рисковал быть побитым за свою наглость» (Путешествие Гулливера в Лиллипут, Бробдиньяг и в страну Гуингмов. Сочинение Свифта. М., 1869. С. 170).

[100] Ср.: «Говорю обо всех этих мелочах собственно для того, чтоб показать, как велика сила привычки и предубеждения» (Путешествие Гулливера в Лиллипут, Бробдиньяг и в страну Гу- ингмов. С. 171).

[101] Хроникер перечисляет имена крупнейших представителей западничества 1840-х гг.: фи­лософа Петра Яковлевича Чаадаева (1794-1856), критика Виссариона Григорьевича Белин­ского (1812-1848), историка Тимофея Николаевича Грановского (1813-1855) и мыслите­ля, прозаика, публициста, с 1847 г. политического эмигранта Александра Ивановича Герцена (1812-1870). Ближайшим образом одним из прототипов Степана Трофимовича явился для Достоевского Т. Н. Грановский. Начиная с первых набросков в подготовительных материа­лах к «Бесам» Верховенский-старший длительное время назывался именем своего прототи­па — «Грановский» (Т. 11. С. 65 и след.). Приступив к составлению первоначальных планов романа, Достоевский писал 26 февраля / 10 марта 1870 г. Н. Н. Страхову, прося своего корре­спондента прислать ему только что вышедшую книгу А. В. Станкевича «Тимофей Николае­вич Грановский: Биографический очерк» (М., 1869): «Книжонка эта нужна мне как воздух и как можно скорее, как материал необходимейший для моего сочинения, — материал, без ко­торого я никак не могу обойтись» (Т. 29, кн. 1. С. 111). Подробности жизни Т. Н. Грановско­го писатель широко использовал в работе над «Бесами» (см. примеч. на с. 67-68, 78, 147).

[102] По наблюдению В. Н. Алекина, схожее выражение неоднократно используется в «Запи­сках о 1812 годе» С. Н. Глинки; ср.: «.хотя Жан Жака (Руссо. — Б. Т.) и называли мечтате­лем, но многие, особенно политические, мечты его осуществились и доказали, что мечтатель видел далее политиков и дипломатов современных. Они кружились в вихре обстоятельств, а он издали наблюдал обстоятельства, вникал в дух века своего и за двадцать лет до 1789 года прочитал в будущем новую судьбу Франции»; «Вихрь обстоятельств уничтожил переписку и возможность предпринимать что-либо с целью определенною» (Записки о 1812 годе. С. Н. Глинки, первого ратника Московского ополчения. СПб., 1836. С. 61-62, 85).

[103] По замечанию критика-современника, оценившего меру сходства персонажа «Бесов» и его прототипа, конечно же, «этот профессор не Тимофей Николаевич, а Степан Трофимо­вич, не Грановский, а Верховенский; он пишет о Ганау, а не о „Волине, Иомсбурге и Винете", не о Баярде и аббате Сугерие, а о каких-то неопределенных рыцарях; читает лекции об арави­тянах, а не о „судьбах еврейского народа" и об „испанском эпосе"» (МарковЕ. Романист-пси­хиатр: (По поводу произведений Достоевского) // Русская речь. 1879. № 6. С. 174). «Арави­тяне», однако, возникли под пером Достоевского тоже не произвольно: с лекции об истории аравитян начал свою деятельность на педагогическом поприще в Петербургском универси­тете в октябре 1834 г. Н. В. Гоголь, приглашенный для чтения курса древней и средневеко­вой истории. Его первая лекция была весьма удачна, но «все следующие лекции Гоголя были очень сухи и скучны.» (Иваницкий Н. Выправка некоторых биографических известий о Го­голе // Отечественные записки. 1853. № 2. Смесь. С. 120).

[104] Намек на магистерскую диссертацию Т. Н. Грановского «Волин, Иомсбург и Винета», защищенную в 1845 г. в Московском университете и посвященную истории средневековых европейских городов. Ганау (нем. Hanau) — город в Германии, в земле Гессен, известный с се­редины XII в. Ганзеатический — относящийся к Ганзе (др.-герм. hansa — союз), торговому со­юзу вольных немецких городов, составленному в 1241 г. Гамбургом и Любеком и затем суще­ственно расширившемуся.

[105] Критика магистерской диссертации Т. Н. Грановского началась еще до ее защиты. «Дис­сертацию я не защищаю до сих пор, — писал Грановский 2 января 1845 г. Н. Х. Кетчеру, — потому что друзья мои, Давыдов и Шевырев, при пособии Б<одянско>го хотели возвратить мне ее с позором. Я просто не взял и потребовал от них письменного изложения причины. Ра­зумеется, они уступили». «Обо мне кричат, — писал он спустя два месяца тому же корреспон­денту, — что я интригант и тайный виновник всех оскорблений, которые наносятся славянст­ву» (цит. по: Станкевич. С. 146). Критику своих оппонентов из славянофильского лагеря сам Грановский расценивал как «старческие жалобы людей, которые любят не живую Русь, а вет­хий призрак, вызванный ими из могилы, и нечестиво преклоняются перед кумиром, создан­ным их праздным воображением» (Там же. С. 147). А. И. Герцен записал в своем дневнике после защиты Т. Н. Грановским магистерской диссертации: «Это было публичным и торжест­венным поражением славянофилов и публичной овацией Грановского» (Герцен. Т. 2. С. 406).

[106] Имеется в виду журнал «Отечественные записки», на страницах которого в 1840-е гг. печатались переводы романов Ч. Диккенса (Dickens, 1812-1870) «Оливер Твист» (1841), «Бэрнеби Родж» (1842), «Жизнь и приключения Мартина Чодзльвита » (1844), «Домби и сын» (1847-1848), а также рассказы «Квартира со столом и прислугой» (1840), «Дуэль» (1843) и очерковые циклы «Письма с дороги» (1846), «Картины Италии» (1846-1847). В эти же годы в «Отечественных записках» появились романы Жорж Санд (Sand; наст. имя и фамилия: Аврора Дюпен, по мужу Дюдеван, 1804-1876) «Орас» (1842), «Андре» (1843), «Домашний секретарь» (1844), «Жак» (1844), «Жанна» (1845), «Проступок господина Антуана» (1846), «Лукреция Флориани» (1847), повести «Мельхиор» (1842), «Марки­за» (1845), «Теверино» (1845), «Проклятое болото» (1846). Параллельно в журнале пе­чатались обстоятельные рецензии на произведения Жорж Санд (Жорж Занда, как именова­ли писательницу в эти годы), принадлежавшие перу П. Н. Кудрявцева, А. Д. Галахова («Гале­рея женщин Жорж Занда», 1844), В. Г. Белинского (на повесть «Мозаисты», 1841, романы «Мопра», 1842, 1844, и «Мельник», 1846).

[107] Намек на статью Т. Н. Грановского «Рыцарь Баярд», напечатанную в 1845 г. в мос­ковском журнале «Библиотека для воспитания». Пьер Террайль де Баярд (Bayard, 1473­1524) — французский рыцарь и полководец. Еще при жизни современники называли его «рыцарем без страха и упрека», и это его прозвище стало крылатым выражением — сино­нимом чести, бескорыстия и воинской доблести. После смерти Т. Н. Грановского его самого А. В. Никитенко охарактеризовал как «Баярда мысли, рыцаря без страха и упрека» (Ники- тенко. Т. 1. С. 421).

перлюстрации этого письма как человеком «неблагонадежным» московский генерал-губерна­тор А. А. Закревский распорядился установить секретный надзор.

[109] Биограф Т. Н. Грановского пишет: «.его обвиняли в том, что в чтениях истории он буд­то бы никогда не упоминает о воле и руке Божией, управляющих событиями и судьбою наро­дов. Вследствие таких толков Грановский вскоре должен был принести свои объяснения ми­трополиту московскому, Филарету» (Станкевич. С. 241).

[110] Достоевский имеет в виду членов петербургского кружка, собиравшегося на «пятни­цах» в доме М. В. Буташевича-Петрашевского на Покровской площади и получившего в исторической литературе название «общества петрашевцев». В ночь с 22 на 23 апреля 1849 г. несколько десятков посетителей «пятниц» Петрашевского, в том числе и Достоевский, были арестованы и заключены в казематы Петропавловской крепости. Следствие по делу петра­шевцев длилось до середины ноября 1849 г., когда Военно-судной комиссией им был вынесен приговор. В частности, Достоевского приговорили «за недонесение о распространении пре­ступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочи­нения поручика Григорьева — лишить <...> чинов, всех прав состояния и подвергнуть смерт­ной казни расстрелянием» (цит. по: Бельчиков Н. Ф. Достоевский в процессе петрашевцев. М., 1971. С. 177). Вместе с Достоевским к смертной казни было приговорено еще 20 человек. Однако позднее генерал-аудиториат ходатайствовал перед императором Николаем I об опре­делении осужденным вместо смертной казни иных наказаний. В частности, М. В. Петрашев- ский был сослан на каторгу пожизненно. Приговор Достоевскому был определен лично ца­рем: «На четыре года (на каторгу. — Б. Т.) и потом рядовым» (Там же. С. 180).

[111] Шарль Фурье (Fourier, 1772-1837) — крупнейший теоретик французского утопическо­го социализма. В 1849 г., в показаниях следственной комиссии по делу петрашевцев, Досто­евский так сформулировал свое отношение к учению Фурье и его последователей: «Фурь­еризм — система мирная; она очаровывает душу своею изящностью, обольщает сердце тою любовию к человечеству, которая воодушевляла Фурье, когда он создавал свою систему, и удив­ляет ум своею стройностию. <...> Реформы политической фурьеризм не полагает; его рефор­ма — экономическая. Она не посягает ни на правительство, ни на собственность <...>. Но, без сомнения, эта система вредна, во-первых, уже по одному тому, что она система. Во-вторых, как ни изящна она, она все же утопия, самая несбыточная. Но вред, производимый этой утопией <...> более комический, чем приводящий в ужас. Нет системы социальной, до такой степени ос­меянной, до такой степени непопулярной, освистанной, как система Фурье на Западе. Она уже давно померла, и предводители ее сами не замечают, что они только живые мертвецы и боль­ше ничего» (Т. 18. С. 133). На одном из заседаний кружка петрашевцев Ипполит Дебу пред­ложил обществу перевести труды французского мыслителя на русский язык, чтобы, по словам Д. Д. Ахшарумова, «доставить возможность читать сочинения Фурье тем, кто не знает фран­цузского языка, а также и изучение его системы» (Дело петрашевцев. Т. 3. С. 120).

[112] В характеристике поэмы Верховенского-старшего Достоевский пародийно утрирует особенности формы и ряд мотивов поэтической мистерии В. С. Печерина «Pot-Popurri, или Чего хочешь, того просишь» (1833), дополняя изложение ее сюжета образами, заимствован­ными из произведений некоторых других авторов 1830-х гг. По наблюдению В. С. Киселева- Сергенина, «в „поэме" Верховенского — бесспорно сплавились мотивы и образы, почерпну­тые из различных литературных источников»: «весь эпизод с „хором неживших душ" взят из стихотворения Е. П. Ростопчиной „Нежившая душа. Фантастическая оратория", датиро­ванного декабрем 1835 г. и вошедшего в т. 1 „Стихотворений" поэтессы <...> . „Хоры" всевоз­можных духов и говорящих стихий в изобилии представлены в мистериях А. В. Тимофеева „Последний день" (1834), „Жизнь и смерть" (1834) и „Елисавета Кульман" (1835). В послед­ней подают голоса бабочка и песчинка (у Достоевского — „насекомое" и „минерал")» (Поэ­ты 1820-1830-х годов. Т. 2. С. 735, примеч.).

[113] Кроме общей композиционной формы второй части трагедии И. В. Гете «Фауст» (опубл. 1832), изобилующей разнообразными «хорами» (в том числе «Хор насекомых», «Хор блаженных младенцев», «Хор ангелов» и проч.), и некоторых конкретных образов (например, появления у Гете Протея в виде гигантской черепахи; ср. в поэме Верховенского: «.является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами»), возможно, До­стоевский также намекает на юношескую поэму Т. Н. Грановского «Фауст», о которой пишет в своих воспоминаниях об историке И. С. Тургенев: «Он не занимался исключительно исто­рией; он даже писал тогда стихи <...> и я смутно помню отрывок из драмы „Фауст", прочи­танной мне им в один темный зимний вечер.» (Тургенев. Соч. Т. 5. С. 326).

[114] Аллюзия на образы из шестой главы библейской книги Откровения св. Иоанна Бого­слова, в которой повествуется о событиях, предшествующих Судному дню; ср.: «И когда Он снял третию печать, я слышал слова третьего животного: иди и смотри. Я взглянул, и се конь вороной; и сидящий на нем имел меру в руке своей.<...> И когда Он снял четвертую печать, я слышал глас четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и се конь блед­ный, и сидящий на нем, имя ему Смерть; и ад следовал за ним; и дана ему была власть над чет­вертой частию земли, умерщвлять мечем и голодом и смертию, и зверями земными» (Отк. 6: 5, 7-8; в мемориальном экземпляре «каторжного» Нового Завета Достоевского стих 8 отчеркнут ногтем; см.: Евангелие Достоевского. С. 611). Схожий образ, генетически восхо­дящий к последней книге Священного Писания, возникает и в мистерии В. С. Печерина «Pot-Popurri...», где в одной из сцен («Торжество смерти. Интермедия») является Смерть в образе прекрасного юноши на белом коне. Ее сопровождают Небо, Земля и многие народы, восклицающие: «Vive la Mort! » (Поэты 1820-1830-х годов. Т. 2. С. 482-485).

[115] По-видимому, этот мотив жаждущих смерти народов также восходит к шестой главе От­кровения св. Иоанна (см. предшеств. примеч.), в финале которой читаем: «И все цари зем­ные, и вельможи, и богатые, и тысященачальники, и сильные, и всякий раб и всякий свобод­ный <...> говорили горам и камням: падите на нас, и сокройте нас от лица сидящего на пре­столе, и от гнева Агнца: ибо пришел великий день гнева Его; и кто может устоять?» (Отк. 6: 15-17). Можно предположить, что всеобщий возглас в преддверии Судного дня, обращен­ный к камням и горам («.падите на нас, и сокройте нас»), Достоевский склонен был воспри­нимать как наивно-отчаянное стремление грешников спрятаться в смерти от суда Господня. Ср. в подготовительных материалах к «Бесам» набросок, включающий трансформирован­ную цитату из того же места Апокалипсиса: «.в несколько столетий можно до того замер- твить мир, что он с отчаяния и в самом деле захочет быть мертвым. Падите горы на нас и по­давите нас» (Т. 11. С. 181).

последователи и становятся теми «атлетами», которые намериваются достроить Вавилон­скую башню для отчаявшегося человечества (ибо «из жалких бунтовщиков никогда не вый­дет великанов для завершения башни»): «Они отыщут нас тогда опять под землей, в ката­комбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: „Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". И тогда уже мы и достроим их башню.» (Т. 14. С. 230-231, 235, 238).

[117] Олимп — гора в Греции, на которой, согласно древнегреческой мифологии, обитали ан­тичные боги. В иронической, травестийной форме здесь впервые в романе возникает мотив бо­гоборчества и человекобожества, в серьезной, трагедийной форме получивший в дальнейшем повествовании развитие в образе Алексея Кириллова — героя, который, уверясь, что «место­положение Бога оказалось пустым», утверждается в мысли, что в обезбоженном мире человек обязан сам стать Богом («вакантное место занять», как он говорит в одной из черновых редак­ций; см.: Т. 12. С. 80). В поэме Степана Трофимовича легковесная комика в изображении бе­жавшего с Олимпа божества контрапунктически соотносится с данным также с ироническим акцентом, но тем не менее сохраняющим известную серьезность предшествующим образом всадника по имени Смерть, знаменующего приближение (или даже наступление) Судного дня.

[118] Из названных произведений, аллюзии на которые присутствуют в описании поэмы Сте­пана Трофимовича, за границей, в 6-й книге альманаха А. И. Герцена и Н. П. Огарева «По­лярная звезда» на 1861 год (Лондон, 1861), была напечатана поэма-мистерия В. С. Печерина «Pot-Popurri...». Под заглавием «Торжество смерти» она тогда же была перепечатана в сбор­нике «Русская потаенная литература XIX столетия», вышедшем под редакцией Н. Огарева (Лондон, 1861). По свидетельству жены писателя, первое из названных изданий было купле­но Достоевским в Дрездене 27 апреля / 9 мая 1867 года (см.: Достоевская. Дневник. С. 20).

[119] Инверсионно процитированные строки из «лирической комедии» Н. А. Некрасова «Медвежья охота» (1866-1867), опубликованной в 1868 г. в журнале «Отечественные за­писки» (№ 9. Отд. I. С. 1-16). Одним из персонажей комедии так характеризуется «лишний человек» минувшей эпохи 1840-х годов:

Ты стоял перед отчизною, Честен мыслью, сердцем чист, Воплощенной укоризною, Либерал-идеалист!

(Некрасов. Т. 3. С. 17). К Степану Трофимовичу Верховенскому, как он изображен в романе «Бесы», вполне могут быть отнесены и другие строки этого произведения:

Грозный деятель в теории, Беспощадный радикал, Ты на улице истории С полицейским избегал; Злых, надменных, угнетающих Лишь презреньем ты карал, Не спасал ты утопающих, Но и в воду не толкал. Ты, в котором чуть не гения Долго видели друзья, Рыцарь доброго стремления И беспутного житья!

(Там же). Важнейшую доминанту построения образа героя Достоевского (особенно во вто­рой части романа) намечают также строки: «Ты бродил разочарованный, / Красоту бого­творя.» (Там же). «.Сходство простирается до такой степени, что трудно представить себе более близкую конкретизацию очерченного Некрасовым типа», чем Степан Трофи-

[120] Ср. в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя: «.если старик нач­нет горячиться, он делается просто гадок; молодежь как раз подымет его на зубки и выставит смешным. Смотри же, чтоб не сказали о тебе: „Эк, скверный старикашка! всю жизнь валялся на боку, ничего не делая, а теперь выступил укорять других, зачем они не так делают!"» (Го­голь. Т. 6. С. 50).

О, сколько он извел фиксатуаров,

О, сколько он перчаток износил! Позднее, в 1868 г., поэт ко второй строчке своей «Эпитафии» сделал примечание: «NB. Бо­лезнь, под названием „гражданская скорбь", была в это время в моде в Петербурге, так что даже смерть некоторых гимназистов и кадетов была приписываема этой болезни» (Щерби­на. С. 290, 574). В романе «Бесы» слова «гражданская скорбь» употреблены в стилистиче­ском ключе, близком «Эпитафии» Щербины (ср. ниже: «Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское.»). Именно таким ироническим употреблением это­го выражения и возмущается в приведенных строках Некрасов.

[122] По свидетельству биографа Т. Н. Грановского, расставшись на несколько недель с невес­той, Елизаветой Мильгаузен, он во все дни разлуки «пишет к ней каждый день, а иногда два раза в день»; «случалось, что, отлучившись на несколько часов из дому, он присылал ей свои строки для того только, чтобы сказать, как любит ее, чтобы уведомить, что у него весело или тяжело на душе» (Станкевич. С. 193, 211).

[123] Случай иронического использования библейской фразеологии; ср. в Евангелии от Луки реакцию Девы Марии на рассказ пастухов о возвещенном им ангелами известии, что рожден­ный ею Сын — Спаситель мира: «.Мария сохраняла все слова сии, слагая их в сердце Сво­ем» (Лк. 2: 19).

[124] Холерина — острое желудочно-кишечное заболевание, напоминающее холеру, но менее опасное. Эта деталь, возможно, готовит сохранявшееся длительное время в подготовитель­ных материалах к «Бесам» сюжетное положение, при котором после всех произошедших в городе событий Верховенский-старший «умирает от стыда и от страха поносом» (Т. 11. С. 98, также см. с. 83, 84, 89, 113, 121). По-видимому, приступая к публикации начала романа, Достоевский еще не отказался от такого ядовито-карикатурного художественного решения.

[125] Библейский фразеологизм со значением кровного или (в переносном значении) духов­ного родства. Восходит к ветхозаветному рассказу о создании Евы из ребра Адама; ср.: «И со­здал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа» (Быт. 2: 22-23). Здесь употреблено с легкой иронией, обусловленной гендерной ин­версией: Варвара Петровна занимает позицию мужчины, Степан Трофимович — женщины.

[126] Имеется в виду Крымская война 1853-1856 гг., в ходе которой русская армия противо­стояла объединенным силам Турции, Франции и Англии. В мае 1855 г. в Керчи высадился французский экспедиционный корпус, а также была осуществлена третья бомбардировка оса­жденного Севастополя. Называя причину смерти генерала Ставрогина, Достоевский, по-ви­димому, иронически намекает на так называемую «медвежью болезнь».

[127] «Не знаю, согласитесь ли вы со мной, — писал Достоевский в главке „Идеалисты-цини­ки" в „Дневнике писателя" 1876 г., и именно в связи с размышлениями о „незабвенном рус­ском человеке" Т. Н. Грановском, — но когда наш русский идеалист, заведомый идеалист, зна­ющий, что все его и считают лишь за идеалиста, так сказать, „патентованным" проповедником „прекрасного и высокого", вдруг, по какому-нибудь случаю увидит необходимость подать или заявить свое мнение в каком-нибудь деле (но уже „настоящем" деле, практическом, текущем, а не то что там в какой-нибудь поэзии, в деле уже важном и серьезном, так сказать, в граждан­ском почти деле), и заявить не как-нибудь, не мимоходом, а с тем, чтоб высказать решающее и судящее слово, и с тем, чтоб непременно иметь влияние, — то вдруг обращается весь, каким- то чудом, не только в завзятого реалиста и прозаика, но даже в циника. Мало того: цинизмом- то, прозой-то этой он, главное, и гордится.<.> Идеалы побоку, идеалы вздор, поэзия, стиш­ки; наместо них одна „реальная правда".» (Т. 23. С. 64).

[128] По наблюдению М. С. Альтмана (см.: Альтман. С. 87-88), в этой зарисовке генеральши Ставрогиной присутствуют портретные черты Полины Виардо, как их описывает, например, мемуаристка Н. А. Островская: Виардо «была очень некрасива: с длинным желтым лицом, с крупной челюстью, и действительно, как говорили о ней, напоминала лошадь» (Тургенев­ский сборник. Пг., 1915. С. 67). Эта портретная аллюзия, по заключению исследователя, знак прототипической близости Степана Трофимовича и. Тургенева, который живет при Полине Виардо, как Верховенский при Варваре Петровне.

[129] Имеется в виду портрет Н. В. Кукольника (1809-1868) работы К. П. Брюллова, гравиро­ванный на стали для издания: Сто русских литераторов. Издание книгопродавца А. Смирди- на. СПб., 1839. Т. 1. Вклейка между с. 598/599. Живописный оригинал портрета Кукольника (1836) находится в Государственной Третьяковской галерее.

[130] Граф Алексис де Токвиль (Tocqueville, 1805-1859) — французский историк, публицист, политический деятель. В своих известных трудах «La Democratie en Amerique» («Демокра­тия в Америке», 1835-1840) и «L'Ancien regime et la Revolution» («Старый порядок и ре­волюция», 1856) Токвиль затрагивал проблемы, актуальные и для пореформенной России: представительное правление, централизация и т. п., поэтому его книги в 1860-х гг. неодно­кратно переводились и издавались в России. «Токквиль положительно сделался популярней­шим из публицистов в наших усадьбах, — иронизировал в начале 1870-х гг. М. Е. Салты­ков-Щедрин в „Дневнике провинциала в Петербурге". — Без него корнеты шагу ступить не могут, хотя знают его только по слухам и устным рассказам других корнетов». Здесь же вари­ант фамилии французского публициста в форме «господина Токевиля» Щедрин относит к «плодам деревенских досугов» (Салтыков-Щедрин. Т. 10. С. 327).

(юная Аглая Епанчина в «Идиоте» «нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы всё узнать» — Т. 8. С. 358). По характеристике исследователя, романы этого автора, «отличав­шиеся занимательной фабулой, фривольным содержанием и слишком откровенными для его современников шуточками, вводили в художественную литературу мир улицы, были насы­щены живыми картинами уличных происшествий, забавных сценок, развлечений праздных парижан» (Абрамовская И. С. Достоевский и Поль де Кок // Достоевский и современность. XVIII. 2004. С. 3). О русской репутации Поль де Кока позволяет судить следующий пассаж из посвященного французскому писателю очерка Н. А. Некрасова, напечатанного в 1842 г. в «Литературной газете» (8 марта. № 10): «Журналы наши прокричали Поль де Кока безнрав­ственным, тривиальным, грязным; они иногда даже отказывались говорить о его произведени­ях, опасаясь обвинений в дурном тоне. И вот мы начали припрятывать романы Поль де Кока с своих кабинетных столов или закладывать их под спуд, под романы Дюма, Сю, Сулье, Жорж Занд и тому подобных господ и госпож. Мы доставали их оттуда только украдкой, читали вти­хомолку, втихомолку смеялись, наслаждались и поучались, объявляя решительно, что не чита­ем и презираем Поль де Кока. Но правду утаить трудно: романы Поль де Кока в подлиннике и в переводе расходились у нас очень исправно, и это обличало добрых людей, которые сты­дились признаться в своей слабости» (Некрасов. Т. 11, кн. 1. С. 51-52; в «Литературной газе­те» очерк «Поль де Кок» напечатан без подписи автора).

¹ Зады — «старый, заученный урок; что уже пройдено ученьем» (Даль. Словарь. Т. 1. С. 575).

[132] Александр Николаевич Радищев (1749-1802) — писатель, поэт, философ-просветитель, автор запрещенных в XIX в. произведений — оды «Вольность» (1783) и «Путешествия из Петербурга в Москву» (1790). После публикации «Путешествия.», вызвавшего негодова­ние Екатерины II (по ее словам, Радищев — «бунтовщик, хуже Пугачева»), книга была кон­фискована, а ее автор арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Первоначальный смертный приговор был заменен Радищеву десятилетней ссылкой в сибирский острог Илим, из которого он был возвращен в 1796 г., после смерти Екатерины II. До 1801 г. жил под поли­цейским надзором в провинциальном Немцове. Полную свободу получил лишь после воца­рения Александра I. А. И. Герцен в 1868 г. отозвался о Радищеве как одном из «наших свя­тых, наших пророков, наших первых сеятелей, первых борцов, погибших в неравной борь­бе.» (Герцен. Т. 20. С. 314).

[133] В 1849 г., в № 2 «Отечественных записок» (где печаталось продолжение романа Досто­евского «Неточка Незванова»), было помещено такое объявление: «В некрологе, помещен­ном в „Северной пчеле", г. Иван Теряев поместил в числе умерших прошлым 1848 годом Алек­сея Дмитриевича Галахова <.>. Считаем нужным исправить эту ошибку „Северной пчелы": <.> А. Д. Галахов жив и здравствует в Москве, деятельно работая над своими хрестоматия­ми, которые приобрели теперь повсюдную заслуженную известность.» (Отечественные за­писки. 1849. № 2. Смесь. С. 259). В 1860 г. этот курьез на страницах «Свистка» — сатириче­ского приложения к журналу «Современник» — вспомнил Н. А. Добролюбов: «Прискорб­но, конечно, объявлять, что я, дескать, жив, и сколько мы помним, в русской литературе только Алексею Дмитриевичу Галахову пришлось однажды сделать такое объявление» («Свисток». Собрание литературных, журнальных и других заметок: Сатирическое приложение к журналу «Современник». 1859-1863. М., 1981. С. 82. Сер. «Литературные памятники»).

[134] По расчетам Л. И. Сараскиной, подробно рассмотревшей хронологию событий и соста­вившей «Художественный календарь романа „Бесы"», Николай Ставрогин должен был за­кончить Александровский лицей в С.-Петербурге в декабре 1860 года (XXIV курс), а поезд­ка Варвары Петровны и Степана Трофимовича в столицу имела место в зиму 1859-1860 гг. (см.: Сараскина. С. 16, 53).

[135] Подобным образом публика принимала, например, Т. Г. Шевченко, когда он впервые выступал на литературном чтении в Пассаже в ноябре 1860 г. Е. А. Штакеншнейдер записа­ла в своем дневнике: «Вот, век изучай, и всё не поймешь то, что называют публикой. Шев- ченку она так приняла, точно он гений, сошедший в залу Пассажа прямо с небес. Едва успел он войти, как начали хлопать, топать, кричать. Бедный певец совсем растерялся. Думаю, что неистовый шум этот относился не столько лично к Шевченку, сколько был демонстрацией. Чествовали мученика, пострадавшего за правду» (Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854-1886). С. 269). Достоевский также выступал на этом вечере.

заголовком «Безобразный поступок „Века"». Вслед за этой публикацией под тем же заголов­ком газета поместила еще ряд писем возмущенных читателей

[137] М. А. Антонович в «Кратком обзоре журналов.» писал в 1863 г. на страницах журнала «Современник»: «Газеты и журналы единогласно высказали мысль, что цензура не достига­ет своей цели, и вследствие этого стали придумывать разные средства, которые бы вернее при­вели к той цели, которую имеет в виду цензура. <.> Поговаривали даже и о свободе печати, т. е. об освобождении ее от цензуры. <.> Некоторые предлагали освободить литературу от цензуры и подвергнуть ее надзору суда.» (Современник. 1863. № 1/2. Современное обозре­ние. С. 235-256; обзор напечатан без указания имени автора).

[138] В начале 1860-х гг. в русском обществе проходили бурные дискуссии о необходимости орфографической реформы. В частности, 10 марта 1862 г. в здании 2-й петербургской гимна­зии было проведено общественное слушание «по вопросу об упрощении русской орфогра­фии», на котором с докладом выступил известный педагог В. Я. Стоюнин. В прениях по до­кладу обсуждалась судьба букв «ё», «и (i)» и «э». На втором заседании, прошедшем 24 марта, ставился вопрос об исключении из алфавита букв «Ъ» и «ъ». Учитель К. М. Кадинский, на­стаивавший на уничтожении буквы «ъ», говорил, что «он на досуге перебрал несколько рус­ских изданий и пришел к тому убеждению, что один ъ составляет на странице двадцатую часть всех букв, так что, по его вычислению, из сорока печатных листов два уходят на ъ. При этом он привел следующий факт, очень грустный для карманов издателей и читателей. „Энциклопеди­ческий Лексикон предполагается издать в сорока томах; стало быть, два тома будут посвящены одному еру. Каждый том обходится издателям в 15,000 руб.; следовательно, 30,000 рублей им придется заплатить за ер!"» (Время. 1862. № 3. Смесь. С. 74). В 1863 г. в статье «Наши толки о народном воспитании» А. Н. Пыпин писал как о веянии времени: «.в Петербурге составил­ся целый комитет реформаторов, который действительно решил, что нашу обыкновенную азбу­ку и орфографию следует переделать, потому что они очень трудны <.>. В комитет очень либе­рально принимается всякий желающий, и однажды явился туда даже господин, предлагавший просто уничтожить и предать забвению азбуку, завещанную нам предками, и предлагал вместо нее латинскую; — комитет, впрочем, благоразумно отклонил предложение. Вопрос об азбуке и орфографии продолжает дебатироваться до сих пор.» (Современник. 1863. № 1/2. Современ­ное обозрение. С. 19; статья напечатана без указания имени автора). Отзывался на полемику о необходимости реформы русской орфографии и журнал братьев Достоевских «Время», один из авторов которого, К. Сунгуров, в статье под названием «Орфографическая распря» иро­нически охарактеризовал споры вокруг названной проблемы как «процесс здешних грамоте­ев с русской орфографией» (Время. 1862. № 3. Смесь. С. 57).

[139] Петербургский Пассаж, грандиозный по тем временам «торговый комплекс» европей­ского типа, был открыт в Северной столице в 1848 г. Конструктивной особенностью Пасса­жа, обусловившей его название, явилась трехъярусная галерея-проход (фр. passage) во всю

[140] Многие из перечисленных здесь тем отражают радикальные требования, сформулиро­ванные в революционной прокламации П. Г. Заичневского «Молодая Россия», написанной от имени несуществующего Центрального Революционного Комитета и распространявшей­ся в Москве, Петербурге и других городах в мае 1862 г. Ср.: «Мы требуем изменения совре­менного деспотического правления в республиканско-федеративный союз областей, причем вся власть должна перейти в руки Национального и Областных Собраний. На сколько обла­стей распадется земля русская, какая губерния войдет в состав какой области, — этого мы не знаем: само народонаселение должно решить этот вопрос»; «Мы требуем доставления всем областям возможности решить по большинству голосов, желают ли они войти в состав феде­ративной Республики Русской»; «Мы требуем полной независимости Польши и Литвы, как областей, заявивших свое нежелание оставаться соединенными с Россиею»; «Мы требуем полного освобождения женщины, дарования ей всех тех политических и гражданских прав, какими будут пользоваться мужчины; требуем уничтожения брака как явления в высшей сте­пени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а следовательно и унич­тожения семьи, препятствующей развитию человека, и без которого немыслимо уничтожение наследства»; «Мы требуем общественного воспитания детей.»; «Мы требуем уничтоже­ния главного притона разврата — монастырей.» и т. п. (Прокламации шестидесятых годов. М., 1926. С. 65-67).

[141] Андрей Александрович Краевский (1810-1889), редактор и издатель журнала «Отече­ственные записки» и газеты «Голос», с 1858 г. владел домом на Литейном проспекте, № 38 (соврем. № 36), где располагались контора и редакция его изданий, а также типография.

[142] Поражение (ит.).

[143] Михаил Бакунин, формулируя программные положения анархизма, заявлял: «У нас нет отечества. Наше отечество — всемирная революция» (цит. по: Пустарнаков В. Ф. М. А. Ба­кунин // Бакунин М. А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 6). Ср. принципи­альную позицию по этому вопросу и Международного рабочего общества «Internationale» (в передаче обозревателя газеты «Голос»): «Отечество есть пустое слово, ошибка человеческо­го ума <.>. Национальность — это случайный результат рождения — зло: его надобно унич­тожить» (Голос. 1871. 2 июня. № 151).

[144] В 1864 г. в фельетоне «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах», напечатанном в журнале «Эпоха» (№ 5), Достоевский так пародийно представил позицию нигилистической критики в отношении Пушкина и вообще «чистого искусства»: «Отселе вы должны себе взять за правило, что сапоги во всяком случае лучше Пушкина, потому что без Пушкина очень можно обойтись, а без сапогов никак нельзя обойтись, а следственно, Пушкин — роскошь и вздор. Поняли?» (Т. 20. С. 109). При всей гротескной утрированности дилеммы «Пушкин или сапоги?» (вариант «Шекспир или сапоги?»), пародийная формулировка которой, по- видимому, принадлежит самому Достоевскому, в ней нашла вполне точное выражение тен­денция, получившая распространение в так называемой «утилитарной критике». В рома­не «Отцы и дети» (1862) И. С. Тургенев предвосхитил крайности подобной позиции в ни­гилистических заявлениях Базарова: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта.» и «Рафаэль гроша медного не стоит.» (Тургенев. Соч. Т. 7. С. 28, 52). В середи­не 1860-х гг. на схожей «платформе» стояли публицисты петербургского журнала «Русское слово»; см., например, программные заявление В. А. Зайцева: «Пора протрезвиться и уви­деть громадную несоразмерность между пользой, приносимой поэзией обществу, и наградой, которую она получает; пора понять, что всякий ремесленник настолько же полезнее любого поэта, насколько всякое положительное число, как бы мало ни было, больше нуля» (Русское слово. 1864. № 3. Отд. II. С. 64). В примечаниях академического ПСС с отсылкой к этому же месту статьи Зайцева критику приписывается и другое суждение: «.нет такого полотера, нет такого золотаря, который бы не был полезнее Шекспира в бесконечное множество раз» (Т. 12. С. 312). Однако приведенное высказывание взято не из статьи В. А. Зайцева, а из обзора «Юбилей Шекспира в Петербурге», напечатанного в «Библиотеке для чтения» (1864. № 4/5. Общественные заметки. С. 34), анонимный автор которого подобным образом спароди­ровал отношение критика «Русского слова» к классическому наследию. О распространении означенной дилеммы в публицистике этих лет свидетельствует и следующий пассаж из статьи анонимного автора «Мнения Бокля о сочинениях Милля»: «.как ни блестящи такие афо­ризмы, как, например: „сапоги лучше Шекспира, а г. Антонович лучше сапогов" <.> — од­нако же не следует и этим истинам верить без некоторого сомнения. <.> Публика некото­рым из блестящих афоризмов не поверила вполне: например, она не сознается, чтобы сапоги были лучше Шекспира, чтобы Тургенев был равен Аскоченскому.» (Отечественные запи­ски. 1865. № 1. С. 119).

[145] Со мной обошлись как со старым ночным колпаком! (фр.)

[146] По замечанию С. А. Рейсера, «формула „общее дело" начиная с 1850-х годов — эвфе­мизм, заменявший понятие „революция" (слово, невозможное в печати) и хорошо известный натренированному в „эзоповом" языке читателю эпохи. <.> Привычный оборот многократ­но встречался (в более или менее сходных вариантах) в статьях <.> Чернышевского, Добро­любова, Писарева, Шелгунова, в стихах Некрасова, Добролюбова и многих других поэтов той эпохи» (Чернышевский. Что делать? С. 853, примеч.). Впрочем, точнее, пожалуй, гово­рить о выражении «общее дело» в более широком значении «освободительное движение», нежели конкретно и однозначно в значении «революция».

(Русская эпиграмма. С. 482). Оценивая подобную юмористику как мелкотравчатую, Досто­евский в фельетоне «Опять „Молодое перо"» (1863) поместил пародийное четверостишие, построенное на повторе навязших в ушах рифм из современной сатирической поэзии «Ис­кры», «Современника» и др. радикальных журналов: Век и Век и Лев Камбек, Лев Камбек и Век и Век. На пистончике корнет, Страхов, жители планет

(Время. 1863. № 3. Критическое обозрение. С. 162; см.: Т. 20. С. 96. В третьей строчке име­ется в виду тема карикатуры Н. Степанова, высмеивавшей вельможу-невежду, который, услы­шав название духового инструмента корнет-а-пистон, специально поехал в Павловск с целью послушать, «как корнет играет на пистоне». В четвертой — название статьи Н. Н. Страхова «Жители планет», вызвавшей ряд критических отзывов в радикальной журналистике). Пер­вые две строчки этого четверостишия, которые «всё лепетал под стук вагона» Степан Тро­фимович, охарактеризованные как «стишонки», принадлежащие перу «тех, которые заяв­ляют себя прогрессистами» (Т. 20. С. 108), были повторены Достоевским также в фельетоне «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах» (Эпоха. 1864. № 5. С. 280).

[148] Может разбить мою жизнь (фр.).

тал и очень хорошо помню» (Т. 23. С. 33). Ср.: «Денег появилась такая масса, что не знали, куда девать. Выписывали из Петербурга прелестниц и где-нибудь в селе Едрове устроивали афинские вечера. На одном таком вечере цыганку Стешку исщипали так, что для того, чтобы замять дело, потребовалось отдать табору не меньше двадцати тысяч рублей. Поливали друг друга шампанским, поили шампанским реку.» (Салтыков-Щедрин. Т. 16, кн. 1. С. 359). В набросках к «Бесам» упоминание «афинских вечеров» возникает в контексте, содержащем полемическую аллюзию на картину социалистической утопии из романа Н. Г. Чернышевско­го «Что делать?» («Четвертый сон Веры Павловны»): «Вот тут труд всеобщий (если б все были Христы) проявился бы с радостным пением, но не афинских вечеров» (Т. 11. С. 193).

[150] «Федор Михайлович выше всего в живописи ставил произведения Рафаэля и высшим его произведением признавал „Сикстинскую Мадонну"», «которую он признавал за высочайшее проявление человеческого гения» (Достоевская. Воспоминания. С. 204, 202).

[151] В любой стране (фр.).

[152] В стране Макара и его телят (фр.). Французский парафраз русской поговорки «куда Макар телят не гонял», употребляемой со значением угрозы принудительно отправить (со­слать, упечь) в самые отдаленные места (в ссылку, каторгу, на поселение и т. п.). Ср. в пьесе А. Н. Островского «За чем пойдешь, то и найдешь. Женитьба Бальзаминова», напечатанной в журнале братьев Достоевских «Время» (1861. № 9): «Ты теперь весь в моей власти, пони­маешь ты это? Что хочу, то с тобой и сделаю. Захочу — прощу, захочу — под уголовную под­веду. Засудят тебя и зашлют, куда Макар телят не гонял» (Островский А. Н. Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1974. Т. 2. С. 371). См. также схожую с парафразом Верховенского игру с этим вы­ражением у Щедрина («В среде умеренности и аккуратности», 1874): «Помилуйте, Алексей Степаныч! Ему метресса изменила, а я из-за этого должен с Макаровыми телятами знакомст­во сводить! На что похоже!» (Салтыков-Щедрин. Т. 12. С. 42).

[153] Я всего лишь простой приживальщик, и ничего больше! Да, н-н-ничего больше! (фр.)

и вот он под ним корчится, а освободиться не умеет. Иной соглашается жить и придавленный, а другой не согласен и убивает себя» (Т. 23. С. 24). Интересно, что если в «Бесах» эта характе­ристика отнесена к Шатову, то в набросках к «Дневнику писателя» Достоевский уже упоми­нает в этой связи Кириллова: «Мне говорили, что Кириллов не ясен. Я бы вам рассказал про Малькова. Недоконченные типы. <.> Придавленные камнем из „Бесов" и т. д.» (Т. 24. С. 163).

[155] А. У. Порецкий, товарищ Достоевского еще с 1840-х гг., писал ему 6/18 июня 1871 г.: «Вот и теперь, не далее как на днях, Вам же я был обязан тем, что воскресли предо мной не­которые, потемневшие было, черточки этого прошлого: передо мной первая (еще не дочитан­ная мною) часть Ваших „Бесов"; там одно словечко „недосиженные" разом перенесло меня к сороковым годам: ведь это словечко нашего общего друга Степана Дмитриевича, который, право, сродни Вашему „Степану Трофимовичу"; хоть бы, напр<имер>, эти ночные излияния перед ребенком. Не знаю, где Вы подглядели и подслушали их, но они — истина; они близ­ко-свойственны обоим Степанам.» (ОРРГБ. Ф. 93. II.7.113; цит. по: Д. Письма. Т. 2. С. 496, примеч.). Это свидетельство А. У. Порецкого позволяет говорить, что при создании образа Верховенского-старшего Достоевский воспользовался некоторыми чертами своего близкого знакомого также еще с 1840-х гг. — доктора С. Д. Яновского. Об интимных сторонах семей­ной жизни Яновского («ночные излияния перед ребенком») писатель мог знать от его жены, актрисы А. И. Шуберт, с которой в начале 1860-х гг. он был в весьма близких, доверитель­ных отношениях. Однако приведенные наблюдения (включая общее имя) еще не дают доста­точных оснований для зачисления С. Д. Яновского, вполне заурядного представителя эпохи 1840-х гг., в ряд прототипов Степана Трофимовича Верховенского (ср.: Альтман. С. 90-91).

[156] У этих семинаристов (фр.).

[157] Выражение «золотая середина (средина)» («aurea mediocritas», лат.) восходит ко вто­рой книге од римского поэта Горация: «Тот, кто золотой середине верен, / Мудро избежит и убогой кровли, / И того, в других что питает зависть, — / Дивных чертогов» (Гораций. Собр. соч. СПб., 1993. С. 85; перевод А. П. Семенова-Тян-Шанского). Употребляется примени­тельно к тому, чьи решения, действия чужды крайностей, риска. У Достоевского — со значе­нием «посредственность, заурядность»..

[158] Ср. далее: «А, это отставной капитан; прежде он только штабс-капитаном себя назы­вал» (с. 169). Согласно Табели о рангах, чин штабс-капитана относился к X, а капитана — к более высокому, IX классу. Таким образом, при первом появлении в городе Лебядкин «титу­ловал» себя более низким чином, чем впоследствии. Но, судя по комментируемому замеча­нию Хроникера, и этот чин был присвоен Лебядкиным незаконно. Петр Верховенский на­зывает его «отставным чиновником бывшего провиантского ведомства» (см. примеч. на с. 260), что согласуется и со словами самого Лебядкина: «.служил всю компанию по сдаче подлого провианта» (с. 203). Можно предположить, что Лебядкин является отставным кол­лежским секретарем (в гражданской службе также чин X класса), но именует себя соответ­ствующим военным чином, считавшимся более престижным (чину капитана соответствовал чин титулярного советника). Законодательно это было запрещено, но в быту широко практи­ковалось (ср. с гоголевским майором Ковалевым в повести «Нос», который в действительно­сти являлся коллежским асессором, — оба чина по Табели о рангах относились к VIII классу).

тливого, а теперь уважаю, как человека честного» (ЛемкеМ. К. Николаевские жандармы и ли­тература 1826-1855 гг. СПб., 1909. С. 64).

[160] Это описание также входит в систему аллюзий, отсылающих к роману Н. Г. Чернышевско­го «Что делать?»; ср.: «.собрались, по обыкновению, в воскресенье на загородную прогулку. Летом они почти каждый праздник ездили на лодках, на Острова. Вера Павловна обыкновенно ездила с ними, в этот раз поехал и Дмитрий Сергеич, вот почему прогулка и была замечатель­на: его спутничество было редкостью, и в то лето он ехал еще только во второй раз. <.> И дей­ствительно, прогулка удалась как нельзя лучше. Тут всего было: танцовали в 16 пар, и только в 12 пар, зато и в 18, одну кадриль даже в 20 пар; играли в горелки, чуть ли не в 22 пары, импро­визировали трое качелей между деревьями; в промежутках всего этого пили чай, закусывали.» И далее: «.Дмитрий Сергеич, человек очень сильный, вошел в большой азарт, когда офицер поборол его: он надеялся быть первым на этом поприще <.>пять раз он схватывался с ним, и все пять раз офицер низлагал его, хотя не без труда» (Чернышевский. Что делать? С. 142-143).

[161] Канканировать — танцевать канкан (танец с непристойными телодвижениями, высо­ким вскидыванием ног; возник и получил распространение в Париже в 1830-х гг.).

ков кружка Степана Трофимовича. Однако позднее эти планы претерпели трансформацию, и капитан Картузов, многократно фигурировавший в подготовительных материалах к «Бе­сам», в окончательном тексте «распался» на двух совершенно несхожих персонажей (но рав­но влюбленных в Лизу Тушину) — капитана Лебядкина и Маврикия Николаевича. Упомина­ние в первой главе романа капитана Картузова под «собственным именем» — рудимент ран­них планов Достоевского, связанных с образом этого персонажа.

тельно благодаря присутствию в нем французского гарнизона и было ликвидировано, когда на завершающем этапе Рисорджименто (национально-освободительное движение за объеди­нение Италии) войска Итальянского королевства вошли в Рим (20 сентября 1870 г.) и про­возгласили его столицей Италии (26 января 1871 г.), после чего папа Пий IX, отказавшийся идти на какие-либо компромиссы с объединенной Италией, переехал из своей резиденции в Квиринальском дворце (ставшем резиденцией короля Виктора-Эммануила) на Ватиканский холм и провозгласил себя «узником Ватикана». С этого времени правовой статус Святого престола оставался неурегулированным до 1929 г.

[164] «La Marseillaise» («марсельская», фр.) — знаменитая песня эпохи Великой француз­ской революции, написанная в 1792 г. К. Руже де Лиллем и ставшая сначала гимном револю­ционеров, а затем и всей страны (24 ноября 1793 г. «Марсельеза» избрана Конвентом в каче­стве национального гимна Франции).

[165] 19 февраля 1861 г. в Петербурге император Александр II подписал Манифест об отме­не крепостного права, озаглавленный «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», а также «Положение о крестьянах, выхо­дящих из крепостной зависимости», состоящее из семнадцати законодательных актов, каса­ющихся вопросов освобождения крестьян, условий выкупа ими помещичьей земли и разме­ров выкупаемых наделов по отдельным районам России. Манифест был обнародован 5 мар­та 1861 г.

И всё чудится, будто встают мужики, И острят топоры, и сбирают полки, И огромною ратью идут без бояр На Москву да на Питер. А в поле пожар <.> И поют мужики. Вот и Кремль, и Москва. И катится одна за другой голова —

Что-то грозное будет. <.>

И мы в каторжных шубах, и долог наш путь. А вокруг собралися попы да полки, И акафисты правят, и точат штыки — Что-то страшное будет. (Вольная русская поэзия. С. 65-66). По свидетельству А. Г. Достоевской, книжка «Поляр­ной звезды», в которой напечатано это стихотворение, была куплена писателем в Дрездене 27 апреля / 9 мая 1867 г. (см.: Достоевская. Дневник. С. 20).

[167] Дорогой друг (фр.).

[168] Ср. в Записной тетради Достоевского 1875-1876 гг. инвективу в адрес И. С. Тургене­ва: «Вы, вы продали имение и выбрались за границу, тотчас же как вообразили, что что-то страшное будет. <.> .вилла в Баден-Бадене на чьи деньги, как не на крепостные, выстрое­на?» (Т. 24. С. 74. Уточнено по: РГАЛИ. Ф. 212.1.15. С. 15).

[169] По-видимому, автореминисценция Достоевского, отсылающая к повести «Село Сте- панчиково и его обитатели» (1859), где среди рукописей Фомы Фомича Опискина после его смерти было обнаружено «бессмысленное рассуждение о значении и свойстве русского му­жика и о том, как надо с ним обращаться» (Т. 3. С. 130).

[170] «Камаринская» («Ох ты, сукин сын, камаринский мужик, / Не хотел ты свойму барину служить.») — русская народная плясовая песня, героем которой является мужик Камарин­ской волости — пьяница и бунтарь. Популяризована в одноименной увертюре М. И. Глинки (1848). Картина исполнения «Камаринской» оркестром каторжников дана в «Записках из Мертвого дома» (1860-1862) (см.: Т. 4. С. 127-128). В «Селе Степанчикове и его обитате­лях» (1859) Достоевский выразительно описывает, как пляшет «Камаринского» крестьян­ский подросток Фалалей: «Надобно заметить, что Фалалей отлично плясал<.> но особен­но любит он камаринского мужика. Не то чтоб ему уж так очень нравились легкомысленные и во всяком случае необъяснимые поступки этого ветреного мужика — нет, ему нравилось пля­сать камаринского единственно потому, что слушать камаринского и не плясать под эту музы­ку было для него решительно невозможно. <.> Оркестр составляли две балалайки, гитара, скрипка и бубен <.>. Надо было посмотреть, что делалось тогда с Фалалеем: он плясал до забвенья самого себя, до истощения последних сил, поощряемый криками и смехом публики; он взвизгивал, кричал, хохотал, хлопал в ладоши; он плясал, как будто увлекаемый посторон­нею, непостижимою силою, с которой не мог совладать, и упрямо силился догнать все более и более учащаемый темп удалого мотива, выбивая по земле каблуками. Это были минуты истин­ного его наслаждения.» (Т. 3. С. 63-64). Сохранилось свидетельство, что в 1849 г. на вечере у петрашевцев С. Ф. Дурова и А. И. Пальма Достоевский слушал «Камаринскую» в испол­нении самого М. И. Глинки, которого он очень любил и высоко ценил (см.: Гозенпуд. С. 70).

танцевать «трепака»: «Так танцуй же ты „Деву Дуная", / Но в покое оставь мужика», — не представляется убедительной. В реплике: «Не променяю Рашель на мужика!» — где выбор делается в пользу французской актрисы, обозначена, как представляется, совершенно иная дилемма. Да и Некрасову, который на соседних страницах «Бесов» не однажды именуется «народным поэтом» (с. 76, 90), затруднительно приписать подобное восклицание.

Можно предположить, что эта полемическая реплика возникла в ходе дискуссии, вспых­нувшей во время московских гастролей французской актрисы, когда на сцене Малого театра одновременно игрались утром «Федра» с Рашелью в заглавной роли, а вечером «Бедность не порок» А. Н. Островского, где роль Любима Торцова исполнял знаменитый актер Пров Садовский. «Некоторым особо горячившимся приверженцам самобытности это давало по­вод к сравнениям в духе того, что Островский лучше Расина, Любим Торцов (герой его новой драмы) ближе к натуре, нежели Федра, а его потрепанная одежда народнее роскошного наря­да Роксаны» (Зингер Г. Р. Рашель. М., 1980. С. 204). Особенно категорично выступил в этой полемике Аполлон Григорьев, который на страницах славянофильского журнала «Москви­тянин» (1854. № 2) опубликовал пространное стихотворение в трех частях» под названием «Искусство и правда» (в автографе «Рашель и правда»), где, в частности, резко противопо­ставил игру Прова Садовского и Рашели, Любима Торцова и героинь Корнеля в исполнении французской актрисы. Любим Торцов, конечно же, не «мужик», а промотавшийся купец, хмельной и бездомный (у которого, впрочем, «тятенька мужик был»). Но в контексте опи­санной дискуссии, как реакция на крайности славянофильской критики, противопоставляв­шей народный театр Островского французской классической трагедии, вполне могла возник­нуть и ответная полемическая реплика: «Не променяю Рашель на мужика!»

[172] См. примечание к восклицанию Степана Трофимовича: «.Шекспир и Рафаэль — выше освобождения крестьян» (с. 563).

[173] «Букет императрицы» (фр.) — изысканные духи, созданные в 1863 г. парижским пар­фюмером Пьером Герленом специально для жены императора Наполеона III — императрицы Евгении — и получившие в 1867 г. медаль Парижской всемирной выставки.

[174] «Антон Горемыка» — повесть Д. В. Григоровича, впервые опубликованная в журна­ле «Современник» (1847. № 11), в которой повествуется о трагической судьбе крепостного крестьянина, страдающего от неуемного гнева управляющего барским имением.

чий хлеб, отказывались повиноваться местной администрации, выбирали должностных лиц из своей среды. 12 апреля в Бездну вошли войска под командованием генерал-майора графа А. С. Апраксина. Около дома Антона Петрова собралась толпа числом до 5000 человек. Ап­раксин потребовал выдать Петрова, но ему кричали: «Нам не нужно посланного от царя, но самого царя давай нам; стреляйте, но стрелять вы будете не в нас, а в Александра Николаевича (то есть императора. — Б. Т.)». После этого по приказу Апраксина было произведено шесть залпов по толпе, в результате чего был убит 51 человек и несколько десятков ранено. Только тогда толпа рассеялась, а Антон Петров вышел из дома, неся над головою «Положение о кре­стьянах.», и был арестован. По приговору военно-полевого суда, учрежденного по распоря­жению императора, Антон Петров был 19 апреля 1861 г. публично расстрелян. Студенты Ка­занского университета и Казанской духовной академии организовали панихиду по жертвам расстрела в селе Бездна, на которой с речью выступил А. П. Щапов. Несколько статей без- дненским событиям посвятил «Колокол» А. И. Герцена и Н. П. Огарева (1862. 1 и 15 июня, 1 июля 1861; 15 февр., 1 и 15 марта).

[176] Споры о соотношении национального и общечеловеческого вспыхнули в русской обще­ственной мысли в самом начале 1856 г., когда в прессе бурно обсуждалось программное за­явление редакции славянофильского журнала «Русская беседа» о том, что «одною из глав­ных целей сего издания будет посильно содействовать развитию Русского воззрения в науке и искусстве». Критика западнического лагеря выступила с возражением, суть которого со­стояла в том, что «науки и искусства допускают лишь одно воззрение просвещенное, следо­вательно общечеловеческое». В ответ идеологи славянофильства выдвинули тезис, что «тогда только и является произведение литературы, или другое какое, вполне общечеловеческим, когда оно в то же время совершенно народно», и указывали, что «именно этой-то народно­сти, этого самобытного воззрения и недостает нашей умственной деятельности» и т. д. (см.: СамаринЮ. Ф. Два слова о народности в науке // Русская беседа. 1856. № 1. Науки. С. 35-47; Аксаков К. С. Еще несколько слов о Русском воззрении // Там же. № 2. Смесь. С. 84-86; «Рус­ская беседа» и так называемое славянофильское направление // Русский вестник. 1856. № 6. Современная летопись. С. 212-225 и др.). В первой половине 1860-х гг. на страницах журна­ла «Время» Достоевский неоднократно обращался к этой проблематике, формулируя свой взгляд на значение национального начала в схожем ключе с публицистами славянофильского лагеря; ср.: «Наука, конечно, вечна и незыблема для всех и каждого в основных законах сво­их, но прививка ее, плоды ее именно зависят от национальных особенностей, то есть от почвы и народного характера» (Т. 18. С. 50).

[177] Подразумевается Петершуле, или Санкт-Петри-Шуле (нем. St. Petri-Schule), — Главное немецкое училище при Евангелической церкви святого Петра в С.-Петербурге, учрежденное в 1735 г. В конце XVIII в. было причислено ко 2-му разряду учебных заведений наравне с гим­назиями. Находилось на Большой Конюшенной улице, в здании, принадлежавшем церкви св. Петра (см.: Червяков. С. 34-36 (2-я паг.)). Соврем. адрес: Б. Конюшенная ул., № 10.

[178] Для нашей святой Руси (фр.)

[179] Под «Игоревым временем» здесь подразумевается глубокая древность. Имеется в виду либо киевский князь X в. Игорь (по летописной версии, сын Рюрика), убитый древлянами в 945 г., либо князь Игорь Святославич (1151-1202), герой древнерусского эпоса «Слово о полку Игореве» (кон. XII в.). Судя по упоминанию далее «Слова о полку Игореве», разбору которого предполагал посвятить лекцию Степан Трофимович (с. 145), второй вариант пред­ставляется более предпочтительным.

[180] Но надо различать (фр.).

[181] По указанию историка философии И. И. Евлампиева, «представление о том, что в че­ловеке Бог раскрывает себя, впервые наиболее очевидно проявилось в немецкой мистике, впервые у Мейстера (Иоганна) Экхарта», в учении которого Бог «полностью „антрополо- гизируется" в том смысле, что никакого Бога (в любом возможном смысле) невозможно ни представить, ни описывать вне человека, человек — это абсолютное поле для полагания лю­бых возможных смыслов» (Евлампиев И. И. Мейстер Экхарт и неклассическая философия // Verbum. СПб., 2015. Вып. 17: Мейстер Экхарт и св. Григорий Палама: актуальность духовно­го опыта). Похожие идеи можно найти и у немецких мистиков XVI-XVII вв. — Якоба Бёме и Ангелуса Силезиуса. Ср. в религиозной поэзии последнего (из сборника «Херувимский странник». Кн. 1, ст. 105):

Я ношу образ Божий: когда Он захочет Себя увидеть, Это случится только во мне или в том, кто мне подобен.

(цит. по: Михайлов А. В. Время и безвременье в поэзии немецкого барокко // Михайлов А. В. Избранное: Завершение риторической эпохи. СПб., 2007. С. 16). Поэзия Ангелуса Силезиу­са могла быть известна русскому читателю по изданию: Райские цветы, помещенные в седми цветниках. М.: Университетская тип. у Н. Новикова, 1784 (книга представляет собою избран­ные анонимные переводы из сборника Ангелуса Силезиуса «Херувимский странник»). Ср. также в современных переводах Л. Гинзбурга:

Ты смотришь в небеса? Иль ты забыл о том, Что бог — не в небесах, а здесь, в тебе самом? Бог жив, пока я жив, в себе его храня. Я без него ничто, но что он без меня?! (Слово скорби и утешения: Немецкая поэзия времен Тридцатилетней войны. М., 1963. С. 79). Приведенные строки Силезиуса также важны для уяснения историко-философской перспективы, в контексте которой необходимо рассматривать религиозно-философскую по­зицию Кириллова.

[182] В книге «К истории религии и философии в Германии» (1834), опубликованной с не­которыми купюрами в журнале братьев Достоевских «Эпоха» (1864. № 1-3), Г. Гейне писал: «„Великий язычник" — таково прозвище, данное Гете в Германии. Но это прозвище подходит не вполне. Язычество Гете удивительно модернизировано. Его могучая языческая натура про­является в отчетливом, зорком схватывании всех внешних черт, всех красок и образов; однако христианство в то же время одарило его более глубоким пониманием; несмотря на его упор­ное сопротивление, христианство посвятило его в тайны мира духов, он причастился крови Христовой и оттого стал понимать сокровеннейшие голоса природы <.>. Замечательно, как у Гете эта языческая его природа была проникнута нашей современнейшей сентиментально­стью, как в античном мраморе бился пульс нового времени и как он сочувствовал страданиям юного Вертера с такой же силой, как и восторгам древнегреческого бога. Таким образом пан­теизм Гете весьма отличается от языческого» (Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т. 4. С. 296).

[183] Смягченная версия суждения, зафиксированного в подготовительных материалах в варианте: «Христос не понял женщину» (Т. 11. С. 65). Высказывалось мнение (см.: Т. 12. С. 288-289, примеч.), что здесь имеется в виду роман Ж. Санд «Лелия», существующий в двух качественно различных редакциях (1833, 1839). В России этот роман был запрещен цензурой, его перевод был напечатан лишь в 1897 г. Приведенное суждение принадлежит ге­рою, и его неправомочно рассматривать как оценку самого Достоевского, утверждавшего, что «Жорж Занд была, может быть, одною из самых полных исповедниц Христовых, сама не зная о том» (Т. 23. С. 37). В специальном обобщающем исследовании Е. И. Кийко (Кийко Е. И. Достоевский и Жорж Санд // Acta Litteraria Academiae Scientiarum Hungaricae. 1982. T. 24 (1/2). P. 65-85) роман «Лелия» не упоминается и реплика героя «Бесов» не комментирует­ся. Вопрос о том, какое произведение Жорж Санд имеет в виду Степан Трофимович, требует дополнительного изучения.

[184] В знаменитом письме Гоголю из Зальцбрунна от 3/15 июля 1847 г. Белинский, настаи­вая, что русский народ — «по натуре своей глубоко атеистический народ», в частности, пи­сал: «В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успеха­ми цивилизации; но религиозность часто уживается с ними: живой пример Франция, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и образо­ванными и где многие, отложившись от христианства, всё еще упорно стоят за какого-то бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация вовсе не в его натуре; у него слишком мно­го для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме» (Белинский. Т. 10. С. 215).

[185] Между нами говоря (фр.).

[186] Неуклюжая контаминация двух фразеологизмов: «Промеж пальцев проскочило (прозе­вал)» и «Сквозь пальцы смотреть (потакать, поблажать)» (Даль. Словарь. Т. 3. С. 12). Здесь — в значении первого фразеологизма («прозевали»), оформленного по модели второго.

[187] В басне И. А. Крылова «Любопытный» (1814) между заглавным героем, который по­бывал в петербургской Кунсткамере и «часа там три ходил», и его приятелем происходит та­кой диалог:

«<.> Какие бабочки, букашки,

Козявки, мушки, таракашки!

Одни, как изумруд, другие, как коралл!

Какие крохотны коровки!

Есть, право, менее булавочной головки!»

«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!

Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —

«Да разве там он?» — «Там». — «Ну, братец, виноват:

Слона-то я и не приметил».

(КрыловИ. А. Сочинения: В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 89). Здесь в оценке Шатова, В. Г. Белинский, увлекшись «французскими социальными букашками», лишь «не приметил слона» — рус­ский народ, в то время как своим оппонентам из круга Верховенского Шатов бросает упрек в том, что они, «мало того что просмотрели народ<...> с омерзительным презрением к нему относились». В переписке самого Достоевского времени работы над «Бесами» (письмо Н. Н. Страхову от 23 апреля / 5 мая 1871 г.) эта резкая и несправедливая оценка распростра­няется и на Белинского, который, по его словам, «проклял Россию и принес ей сознательно столько вреда» (Т. 29, кн. 1. С. 208).

[188] В письме А. Н. Майкову от 9/21 октября 1870 г., излагая замысел «Бесов», над кото­рыми уже более полугода шла напряженная работа, Достоевский в заключение писал: «И за­метьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа» (Т. 29, кн. 1. С. 145).

[189] Сообщения о подобных происшествиях нередко появлялись в газетной хронике. Так, обозреватель газеты «Голос» описывал, как «какой-то средних лет господин перебирал­ся через дорогу» и его сшибла «пара вороных в дышловых санках», мчавшаяся «самым су­масшедшим образом» через Александринскую площадь к Невскому проспекту. Сбитый гос­подин, «к счастью, отделался только падением и испугом. При виде удачного столкновения рысачник погрозил упавшему джентльменским кулаком и прокричал фразу, смысл которой часто можно слышать, хотя и в другой форме, от истых рысачников: „Мерзавец! Вздумал под­вертываться под лошадей, чтоб сорвать награждение. Благодари судьбу, что не переломил руку или ногу"» (Голос. 1865. 6 марта. № 65; рубрика «Петербургские отметки»). Любопыт­но, что аналогичное событие имело место и в предыстории лермонтовского Печорина; ср.: «Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: „Берегись, поди!." Прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан, и развевался воротник серой шинели. Едва он успел поднять глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; маши­нально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отбро­шен несколько шагов в сторону на тротуар... раздалось кругом: „Задавил, задавил", — извоз­чики погнались за нарушителем порядка, но белый султан только мелькнул у них перед глаза­ми и был таков» (Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 4. С. 261). Надо, впрочем, отметить, что это — фрагмент из незавершенного романа «Княгиня Лиговская», опублико­ванного лишь в 1882 г. (Русский вестник. высказывалось мнение, имеющее под собой определенную аргументацию, что Достоевский мог знать текст этого незавершенного лермонтовского романа до его публикации (см.: Валагин А. П. Читал ли Достоевский «Кня­гиню Лиговскую»? // Материалы и исследования. Т. 3. С. 205-209).

[190] Бретёр (фр. bretteur, от brette — шпага) — задира, скандалист; человек, ищущий пово­да для вызова на дуэль.

[191] Имеются в виду герои исторической хроники У. Шекспира «Король Генрих IV» (1598). Принц Гарри — старший сын короля Генриха IV, будущий король Англии Генрих V. В соот­ветствии с преданием Шекспир изобразил юного принца как гуляку, проводящего время в сомнительной компании, хотя такая характеристика не соответствует историческим данным. Во второй части хроники, когда после смерти отца принц Гарри сам становится королем, Ге- нихом V, он радикально меняется, заявляя: «.в гроб с отцом сошло мое беспутство»; «.я проснулся, и тот сон мне мерзок» (Шекспир У. Полн. собр. соч.: В 8 т. М., 1959. Т. 4. С. 231, 243). В следующей хронике Шекспира, «Генрих V», он уже благородный и мудрый прави­тель. Причем это преображение у Шекспира изначально «запрограммировано» принцем Гарри как его принципиальная жизненная установка:

Я знаю всех вас, но до срока стану Потворствовать беспутному разгулу; И в этом буду подражать я солнцу, Которое зловещим, мрачным тучам Свою красу дает скрывать от мира, Чтоб встретили его с восторгом новым, Когда захочет в славе воссиять, Прорвав завесу безобразных туч, Старавшихся затмить его напрасно.

Так я, распутные повадки бросив

И уплатив нежданно старый долг,

Все обману дурные ожиданья,

Являя людям светлый образ свой;

И, как в породе темной яркий камень,

Мой новый лик, блеснув над тьмой греховной,

Величьем больше взоров привлечет,

Чем не усиленная фольгой доблесть.

Себе во благо обращу я злое

И, всем на диво, искуплю былое

(Там же. С. 17). На подобное грядущее преображение Ставрогина и намекает сравнение Сте­пана Трофимовича. Подробнее о параллели «Ставрогин — принц Гарри» см.:Левин. С. 213— 215. О Фальстафе см. примеч. на с. 260.

[192] По-видимому, Ставрогин принимал участие в военной кампании по подавлению Поль­ского восстания в Северо-Западной России 1863-1864 гг. (подробнее см.: Сараскина Л. И. К биографии Николая Всеволодовича Ставрогина: польский след // Достоевский и мировая культура. СПб., 1998. № 11. С. 171-187).

[193] Это впечатление от внешности Ставрогина повторяет аналогичную портретную харак­теристику Свидригайлова в «Преступлении и наказании»; ср.: «Это было какое-то стран­ное лицо, похожее как бы на маску: белое, румяное, с румяными, алыми губами, с светло-бело­курою бородой и с довольно еще густыми белокурыми волосами. Глаза были как-то слишком голубые, а взгляд их как-то слишком тяжел и неподвижен. Что-то было ужасно неприятное в этом красивом и чрезвычайно моложавом, судя по летам, лице» (Т. 6. С. 357). Л. П. Гроссман рассматривает эту «ставрогинскую маску» как знак прототипической связи героя «Бесов» и Михаила Бакунина (см.: Гроссман. С. 216), ссылаясь на портретную зарисовку молодого ре­волюционера-анархиста в воспоминаниях Т. П. Пассек; ср.: «...М. А. Бакунин, с которым все как-то робко, тоном ниже говорили. Во всей его фигуре было что-то дерзкое, вызываю­щее; лицо матовой белизны особенно неприятно поражало при коротких, курчавых, чер­ных волосах. Мне он был антипатичен» (Пассек Т. П. Из дальних лет: Воспоминания: В 2 т. М., 1963. Т. 2. С. 98). Однако появление этой же портретной характеристики в романе «Пре­ступление и наказание» разрушает аргументацию Л. П. Гроссмана.

[194] По наблюдению Г. А. Бялого (см.: Т. 12. С. 289, примеч.), «невозможная дерзость» Ставрогина, по-видимому, подсказана следующим психологическим экскурсом Л. Толстого в повести «Отрочество» (глава XIV «Затмение»): «.я весьма ясно понимаю возможность самого ужасного преступления, без цели, без желания вредить, — но так — из любопытства, из бессознательной потребности деятельности. Бывают минуты <.> когда мысль не обсужи­вает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни остаются плот­ские инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный к такому со­стоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства, раскладывает и разду­вает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать, которых он нежно любит. Под влиянием этого же временного отсутствия мысли <.> и инстинктивного любо­пытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, еже­ли пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все обще­ство чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: „А ну-ка, любезный, пойдем"?» (ТолстойЛ. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1978. Т. 1. С. 150).

[195] Реминисценция из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (слова Фамусова); ср.: Пиши в четверг, одно уж к одному, А может, в пятницу, а может, и в субботу, Я должен у вдовы, у докторши, крестить. Она не родила, но по расчету По моему: должна родить... (Грибоедов. Т. 1. С. 36).

[196] «Голос» — политическая и литературная газета, выходившая в Петербурге с 1863 по 1884 г. (редактор-издатель А. А. Краевский).

[197] Этот поступок Ставрогина — знак его генетической связи с героем «Моей испове­ди» (1802) Н. М. Карамзина, «где разработана личность человека, лишенного всякой веры в истину и науку, для которого жизнь — „китайские тени" и потому представляет только аван­тюрный интерес. Ветреник, безбожник, надуватель жен, остроумный карикатурист, который в Риме, „с добрыми католиками целуя туфель папы, укусил ему ногу и заставил бедного старика закричать из всей силы", за что и высидел несколько дней в крепости св. Ангела — этот своеобразный русский Дон Жуан, которому „весь свет казался... беспорядочною игрою китайских теней (это было его любимое слово), все правила — уздою слабых умов, все долж­ности — несносным принуждением".» (Эйхенбаум Б. М. Карамзин // Эйхенбаум Б. М. О прозе: Сб. статей. Л., 1969. С. 209). На то, что «эпизод с губернатором в „Бесах" разительно

[198] См. примеч. на с. 281.

[199] Парафраз крылатого выражения из басни А. И. Крылова «Любопытный» (см. примеч. на с. 112).

[200] Виктор Консидеран (Considerant, 1808-1893) — французский философ и экономист, последователь и популяризатор учения Ш. Фурье (см.: Destinee sociale par V. Considerant, Paris, 1834-1844; Description du Phalanstere et considerations sociales sur l'Architectonique par VConsiderant. Paris, 1848). В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» именно с первой из этих двух книг Консидерана — «Общественное предназначение» — Лопухов начинает обра­зование Веры Павловны (см.: Чернышевский. Что делать? С. 67, 840, примеч.). А. И. Герцен находил это сочинение Консидерана «несравненно энергичнее, полнее, шире по концепции и исполнению всего вышедшего из школы Фурье; разбор современности превосходен, стано­вится страшно и стыдно. Раны общественные указаны и источники их обличены с беспощад­ностью» (Герцен. Т. 2. С. 359).

[201] Сектатор — сторонник, последователь какой-либо секты. Здесь — приверженец утопи­ческого социализма.

[202] Фаланстера (фаланстер) — в утопических прожектах Ш. Фурье (1772-1837) величест­венное по архитектуре и рационально организованное по своей планировке колоссальное здание дворцового типа для совместного проживания фаланги — основной ячейки будуще­го гармонического общества (все население земного шара философ планировал организовать в 2 985 984 фаланги).

[203] Иерусалим — один из главных центров христианского паломничества, место поклоне­ния христианским святыням. По свидетельству А. Г. Достоевской, сам писатель еще в 1866 г. не исключал для себя возможности «поехать на Восток, в Константинополь и Иерусалим и, может быть, там навсегда остаться» (Достоевская. Воспоминания. С. 119). В письме племян­нице С. А. Ивановой от 14/26 декабря 1869 г., незадолго до начала работы над «Бесами», Достоевский также сообщал: «Мне бы непременно надо быть на Афоне и в Иерусалиме, надо непременно; а в настоящее время я не могу этого исполнить.» (Т. 29, кн. 1. С. 89). В «Испо­веди» Ставрогина, которую читает Тихон, также сообщается, что Ставрогин «был на Восто­ке, на Афоне, выстаивал восьмичасовые всенощные.» (Т. 11. С. 20).

[204] По догадке Л. И. Сараскиной, имеется в виду не реальное, а «литературное путеше­ствие» в Исландию — «самое удивительное путешествие XIX века». В 1864 г. в Париже вы­шел в свет приключенческий роман Ж. Верна «Путешествие к центру Земли», в котором «ученая экспедиция» профессора Лиденброка отправляется именно в Исландию, с тем что­бы спуститься там в кратер дремлющего вулкана Снайфельдс, а затем, после разнообразных приключений, выйти на поверхность через жерло другого вулкана на берегу Средиземного моря близ Ниццы. Исследовательница полагает, что Ставрогин «примазался» именно к этой экспедиции. Французскому писателю удалось закрепить за легендарным исландским вулка­ном репутацию «врат в подземный мир». Исключительно популярный роман Ж. Верна вы­шел в 1865 г. в Петербурге в «переделке с французского», а в 1871 г. в добротном переводе Марко Вовчка (см.: Сараскина. С. 61-67).

[205] Монтрё (Montreux) — курортный городок на северо-восточном берегу Женевского озе­ра, состоящий почти исключительно из гостиниц и вилл; Верне (Vernex) — местечко близ Монтрё, с пристанью для пароходов. В 1868 г. Достоевский некоторое время жил в Веве, по­близости от Монтрё, где бывал неоднократно. «Вевей городок еще меньше Женевы. Правда, местоположение — картинка и климат прелестный, но ведь ничего-то нет более, кроме, может быть, библиотеки. Правда, в шести верстах, не более — Vernex-Montreux, там музыка, воксал, гуляния и проч.»; «Veve, Vernex-Montreux, Shillion и Вильнев — удивительны» (Т. 28, кн. 2. С. 288, 220).

[206] В отрывочных сведениях, сообщающихся о графе К. на протяжении романа, можно усмо­треть ряд аллюзий на графа Павла Дмитриевича Киселева (1788-1872) — генерала от инфан­терии, члена Государственного совета (1834), в эпоху царствования Николая I министра госу­дарственных имуществ, с 1856 по 1862 г. посла во Франции. Свое отстранение Александром II накануне эпохи реформ от должности министра и назначение послом Киселев переживал как опалу («Известна была и его замечательная деятельность, несколько приостановленная в самое последнее время»). Он внимательно следил из Парижа за преобразованиями в России. Деятели реформы 1861 г. ценили мнение Киселева и обращались к нему за советами («Стро­гие, уединенные мнения графа К. насчет последних реформ были известны» — с. 374). Так, следуя его советам, Великий князь Константин Николаевич включил в редакционные комис­сии тех людей, которых он ему рекомендовал. Киселев поддерживал деятельность своего пле­мянника сенатора Н. А. Милютина — руководителя работ по подготовке крестьянской ре­формы. Выйдя в отставку, продолжал жить в Париже, где и скончалс. 14 ноября 1872 г. В то же время в обрисовке графа К. как частного лица («У графа все три дочери невесты»— с. 139) Достоевский, что естественно, отступает от реалий семейной жизни своего прототипа: пря­мые намеки на столь влиятельное лицо в романе были бы неуместны.

[207] Откупщик — тот, кто за денежный взнос в казну приобретал от государства на опреде­ленный срок монопольное право на продажу каких-либо товаров, получение каких-либо до­ходов, взимание налогов и т. п. В 1861 г. откупная система в России была заменена акцизом.

[208] Добрейший друг (фр.).

[209] Эти нескончаемые русские слова!.. (фр.)

[210] Выражение впервые было употреблено М. Е. Салтыковым-Щедриным в рассказе «Здравствуй, милая, хорошая моя!», опубликованном в № 1 журнала «Современник» за 1864 г. Ср.: «„А хотя бы он и издох!" — воскликнул Феденька, всё более и более приходя в ад­министративный восторг» (Салтыков-Щедрин. Т. 8. С. 490). Рассказ вошел в щедринский сатирический цикл «Помпадуры и помпадурши» (1863-1874), однако в отдельном издании «Помпадуров.» (1873) приведенное место отсутствует.

[211] Вы знаете, у нас. Одним словом (фр.).

[212] Чтобы показать вам свою власть (фр.).

[213] Однако это весьма любопытно (фр.).

[214] Прелестных дам (фр.).

[215] Вы знаете эти псалмы и книгу Иова (фр.). Ветхозаветная Книга Иова (фрагменты из глав 1, 2, 38, 42) читается в церкви с понедельника по пятницу в последнюю неделю Великого поста (на Страстной седмице). Об отношении Достоевского к Книге Иова выразительно свидетель­ствует следующее место из его письма жене от 10/22 июня 1875 г.: «Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг; бросаю читать и хожу по часу в комнате, чуть не плача <...>. Эта книга, Аня, странно это — одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был еще тогда почти младенцем!» (Т. 29, кн. 2. С. 43). По-видимому, в этом признании писатель имеет в виду не канонический текст Священного Писания, но рассказ о праведном Иове из иллюстри­рованной книги «Сто четыре священные истории, выбранные из Ветхого и Нового Завета, в пользу юношества, Иоанном Гибнером» (СПб., 1815). Как свидетельствует жена Достоевского, «по этой книге Ф<еодор> М<ихайлович> учился читать» (Примечания Достоевской. С. 126).

[216] И он показал свою власть (фр.).

[217] По мнению М. С. Альтмана, «бараньи глаза» и «несколько бараний взгляд» (с. 432) губернатора фон Лембке — это одно из указаний на реального прототипа персонажа «Бе­сов» — графа Петра Трофимовича Баранова (1814-1864), бывшего тверским военным и гра­жданским губернатором (1857-1862). Достоевский лично близко общался с П. Т. Барано­вым и его женой, прожив в 1859 г. несколько месяцев в Твери, когда по возвращении из Си­бири он еще не получил разрешение на жительство в Петербурге (см.: Альтман. С. 78-80).

[218] Что за дикая выдумка! (фр.).

[219] Вы знаете (фр.).

[220] С таким высокомерием (фр.).

[221] Неужели? (фр.).

[222] См. также в «Преступлении и наказании» бранное упоминание Катериной Иванов­ной «этих шлепохвосток», «расфуфыренных шлепохвостниц» (Т. 6. С. 296-298). Хвост — здесь: «волочащаяся по полу задняя часть подола у платья» (Словарь Островского. С. 225; см. здесь же поясняющий пример: «То-то ты хвосты-то и отрепала, по передним шлямшись»).

любви", а бирюзовый цвет — „постоянство"» (Материалы и исследования. Т. 10. С. 144). Впро­чем, в источнике, на который ссылается исследователь, бирюзового цвета нет, а «постоянство» символизирует голубой цвет. Поэтому укажу и близкие варианты: светло-зеленый — «наде­жда» и голубой с зеленым — «тайная кара» (Ровинский Д. Русские народные картинки. СПб., 1881. Вып. 1: Сказки и забавные листы. С. 455-457 («Реестр о цветах и мушках»)).

[224] По моде XIX в. девочек до четырнадцати лет одевали в виднеющиеся из-под платья ба­тистовые панталоны с рюшами, лентами, кружевом. Девицы, достигшие брачного возраста, и дамы скрывали эту часть одежды под длинной юбкой (см.: Кирсанова Р. М. Костюм в рус­ской художественной культуре 18 - первой половины 20 вв.: Опыт энциклопедии. М., 1995. С. 198). Эта же деталь обыгрывается Достоевским в повести «Дядюшкин сон», где расцени­вается персонажами как скандальное обстоятельство даже применительно к пятнадцатилет­ним девочкам (см.: Т. 2. С. 329).

[225] Ставшее нарицательным имя первого канцлера Германской империи Отто фон Бисмарка- Шёнхаузена (Bismarck-Schonhausen, 1815-1898), прозванного «железным канцлером» за не­преклонную волю, твердую последовательность и крайнюю жесткость политических решений.

[226] Мой добрый друг (фр.).

[227] Прелестное дитя! (фр.)

[228] Нувеллист (от фр. nouvelle — новелла) — то же, что беллетрист. Ирония здесь состоит в том, что у слова «нувеллист» существовало и другое значение (от фр. nouvelliste) — «вестов­щик, любитель новостей». В этом значении слово употреблялось в названии ряда периодиче­ских изданий (см., например: «Нувеллист, музыкальный журнал для фортепьяно», выходив­ший в Петербурге в 1840-1916 гг.).

[229] Но, моя милая. (фр.)

[230] Раздражителен, но добр (фр.).

[231] О, это довольно глупая история! Я вас ожидал, мой добрый друг, чтобы вам рассказать. (фр.)

[232] Все одаренные и передовые люди в России были, есть и будут всегда картежники и пья­ницы, которые пьют запоем. (фр.)

[233] Но, между нами говоря (фр.).

[234] Мой милый, я (фр.).

[235] В примечаниях, которые были сделаны женой писателя на полях романа «Бесы», опу­бликованного в составе 7-го издания Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского (СПб.: Изд. А. Г. Достоевской, 1905. Т. 7), она сообщает: «В зиму 1867-68 г. у Феодора Ми­хайловича часто болели зубы (зимою мы жили в Женеве, весною в Vevey), и он уверял, что зубы болят от близости Женевского озера и что он об этом свойстве Женевского озера где-то читал» (Примечания Достоевской. С. 102).

[236] Сбрендить — здесь: сказать что-либо несуразное (см.: Даль. Словарь. Т. 4. С. 142; ср. примеч. на с. 681).

[237] Пяльцы — приспособление («верстак») для женского рукоделья, рама для натягивания ткани, по которой вышивают, стегают и т. п. (см.: Даль. Словарь. Т. 3. С. 552). Пяльцы бывают ручные, небольшие и стоячие, на ножках.

[238] Незадолго до начала работы над «Бесами» устойчивый интерес Достоевского к «Слову о полку Игореве» был оживлен публикацией стихотворного перевода этого шедевра древне­русской литературы XII в., выполненного другом писателя А. Н. Майковым. Еще до публика­ции Достоевский писал ему из Женевы: «Но что же, что же наконец „Слово о полку Игоре­ве" — Вы не пишите, где оно будет? Вероятно, в „Русском вестнике". В таком случае я прочту его! Можете представить, с каким нетерпением жду» (Т. 28, кн. 2. С. 259). И в более раннем письме: «Пришлите мне, ради Бога, сейчас, как напечатаете, где бы я ни был тогда» (Там же. С. 245). Перевод А. Н. Майкова был опубликован в петербургском журнале «Заря» (1870. № 1. В этом же номере печаталось начало рассказа Достоевского «Вечный муж»).

[239] Но, мой добрый друг (фр.).

[240] Но ведь это ребенок! (фр.)

[241] Еще одна аллюзия на прототип Степана Трофимовича — историка Т. Н. Грановского, значительное место уделявшего Испании в своем лекционном курсе по истории Западной Ев­ропы XV-XVI вв., а также опубликовавшего в 1847 г. в «Живописной энциклопедии» ста­тью «Испанская инквизиция», а в 1854 г. в «Отечественных записках» — рецензию «Но­вые исследования о Сиде», большую часть которой составляли экскурсы в средневековую историю Испании, а также обзор отражений личности кастильского средневекового рыцаря Сида в испанской литературе и фольклоре (вошла под названием «Испанский эпос» во 2-й том «Сочинений» Т. Н. Грановского, вышедших в 1866 г.).