(без) Право на ошибку

ГЛАВА 7

Михаил

Не помню, когда я так сходил с ума…

Точнее, помню. Пять лет назад. Когда эта маленькая дрянь действительно была маленькой.

А девочка созрела… По другому и не объяснишь ее совершенные, сумасшедшие, голодные движения. Не имеющие ничего общего с робкой нежностью, которую она демонстрировала раньше. Мелькнула мысль, что ей просто в кайф трахаться — и не важно с кем — но тут же пропала, потому как я уже не мог думать, не мог анализировать.

Она резким движением распахнула мою рубашку, от чего пуговицы хваленой марки разлетелись в разные стороны, и провела ногтями по моей груди — от шеи до пояса брюк.

Даже не заморачиваясь с пиджаком.

Просто процарапала дорожку к моему паху, будто единственное, что ее интересовало — это мой стояк. А потом выгнулась, потерлась о меня всем телом, одновременно запуская руки под одежду, прижимаясь ко мне, ощупывая мышцы спины и кусая меня за подбородок, а дальше и вовсе — привстала на цыпочки, что ли? — впиваясь острыми зубками в мои губы.

Я осатанел от этих действий.

От ее уверенности.

От того, что инициатива снова принадлежала ей — она словно пыталась подмять меня под себя, столкнуть в пропасть, превратить в долбанную тряпку, поставить свою изящную ножку мне на горло и насладиться своей доминантной ролью, которая настолько ей подходила.

Ну уж нет. В это пекло мы полетим вместе.

Я подхватил ее под задницу, впиваясь пальцами так, что наверняка оставил синяки, и быстро прошел в спальню. Где просто бросил на кровать слишком самостоятельную гостью, а потом одним движением, не заботясь о том, что я могу порвать тончайший капрон, стянул с нее чулки.

И привязал этими чулками к изголовью ее руки.

Она не сопротивлялась. Смотрела на меня своими ведьминскими глазами.

В них мелькала насмешка.

— Что, девки не дают тебе просто так — приходится связывать?

Не удержалась ведь.

Сучка. Но восхитительная сучка. Я поймал себя на мысли, что хочу ее чуть ли не больше, чем в прошлом. Раньше я все время боялся сделать ей больно, навредить своими словами или действиями, обидеть. Будто шагал по хрупкому мостику, опасаясь, что напугает то чудовище, что взяло ее под свое крыло.

Не стоило беспокоиться. Даже тогда.

И уж сейчас — тем более.

Мне захотелось затолкать трусы, которые я быстро стянул, ей в рот, чтобы она заткнулась и не смела больше поливать меня грязью, но я не смог. Увидел ее бедра с узкой полоской волос между ними, почувствовал еще явственней запах и влажность и забыл обо всем.

Кроме того, что на сегодняшнюю ночь это все мое.

И что я уже сполна расплатился за то, чтобы обладать ею.

Я втянул носом воздух, а потом резко раздвинул ее колени, опустил голову и впился языком и губами в возбужденную плоть. И сам же застонал от удовольствия и от того, что это потрясающее ощущение мне так знакомо.

Я скучал. Оказывается вот по этому я скучал.

Настя чуть ли не заорала и выгнулась, так, будто у нее совсем не было хребта. Подставляя себя под мои губы еще ближе, вжимаясь своими бедрами в мое лицо. Я не мог отказать себе в удовольствии. Себе и ей. Я с ума сходил от ее стонов, метаний, того, как влажнела ее кожа; изнывал от ее сладости и нежности. От того, как наливаются ее складочки, как пульсирует розовая сердцевина. Я мял, облизывал, покусывал и впитывал каждый ее вздох, каждый удар пятками по моим плечам, каждую, даже мелкую, дрожь, а когда она гортанно выкрикнула мое имя и затряслась в накрывающих ее волнах оргазма, проник в нее двумя пальцами, сходя с ума от ее узости, а потом не выдержал, не дал ей возможность одной пройти этот путь до конца, резко привстал на руках, расстегнул ширинку и вошел в нее сразу на всю длину, ловя губами всхлипы.

Мне достаточно было нескольких движений, чтобы я тоже кончил.

И это был один из лучших оргазмов в моей жизни.

Я повалился рядом, хрипло дыша, вслушиваясь в ее глубокое и тяжелое дыхание, всматриваясь, как дрожат ресницы на щеках.

И потом сам же выругался на себя. На свое желание рассмотреть.

Будто почувствовав изменения в моем настроении, она открыла глаза и повернула ко мне голову.

Во взгляде все еще полыхали угли наслаждения, из которых так легко было раздуть пламя. А она уже готовилась сказать что— то гадкое. Я это почувствовал за секунду до того, как чувственные губы произнесли:

— Все, на что ты способен, ведмедик? Туда-сюда и…

Я заткнул ее рот поцелуем.

А потом разорвал мешающий мне бюстгальтер и искусал не маленькую, но торчащую грудь с каменными сосками. И снял, наконец, всю одежду, чтобы осязать ее каждым миллиметром тела, чтобы наш пот смешался и впитался в кожу друг друга. Я даже не заметил, как она выпуталась из своих оков, но тут же почувствовал это, потому что в мою спину впились острые ногти, царапая меня до крови и доводя до исступления. Я покрывал поцелуями ее лицо, шею, снова возвращался то к ее губам, то к соскам, которые всасывал и грыз, и целовал в сопровождении восхитительных, порочных звуков, что слетали с ее губ. А потом, когда понял, что снова не выдерживаю, перевернул ее, распластал по кровати, прихватил зубами шею, как ненасытное животное, и вошел между ее сомкнутых ног, врываясь в потрясающую узость так, как мы с ней любили…

Блядь, не думать об этом!

Я навалился на нее всем весом, ощущая, насколько она горячая, сладкая, живая подо мной. Глаза закатывались от дикого наслаждения, которым упивалось все мое тело, от того, что она двигается вместе со мной, хрипит, выгибается, голова мечется по кровати, а руки вцепляются в подушку в такт моим движениям.

Я вбивался в нее, как сумасшедший, словно она была живительным сосудом, а я путником, почти сдохшим в пустыне от жажды. И мне все было мало, мало этого единения, я просунул руку под ее живот, прижал еще сильнее, настолько мне хотелось растворить ее в себе, а потом почувствовал, как сжимается она вокруг моей плоти, как мычит, вцепившись зубами в свою руку и приказал:

— Кричи… Кричи для меня…

И вместе с ее криком кончил и сам закричал, будто и не было ничего раньше между нами. Будто всегда было так — по— правильному.

Как же я ее ненавидел.

Тогда. Только тогда? Я же вычеркнул эту историю из своей жизни, разве нет? Не собирался тратить время на таких, как она, на эмоции, направленные на людей. Слишком бессмысленно.

И в то же время понимал — ненавижу. И это чувство ядом расползается у меня внутри.

Потому что ненавидел ее за то, что она сделала не тогда. А сейчас. Просто поехала со мной и отдалась так остро и разрушительно, много раз — будто я обещал заплатить.

И я не мог не думать о том, скольким мужчинам она вот так отдавалась. Со сколькими орала, изгибаясь в оргазме. Скольких имела совершенно беспринципно — и сколько имело ее?

Я хотел встряхнуть ее, скинуть с кровати, вышвырнуть за дверь…

Но вместо этого смотрел на Настю и не мог не смотреть.

И не мог спать.

А она, утомленная, заснула. Как всегда, на животе, подогнув под себя подушку, с чуть полураскрытыми губами, опухшими от бесконечных ласк, и исцарапанными руками.

Мы были как сумасшедшие — даже не замечали, что наносим друг другу повреждения. А сейчас мне фантастически нравились эти отметины, что я оставил на ней.

Чуть сдернул простынь, которой она была укрыта.

Царапины, синяки на боках — у нее все еще была нежная, чувствительная кожа. Багровые засосы на шее. Лицо чистое, умытое — я лично умывал ее. Залез с ней в душ и намыливал раз за разом совершенное тело и лицо, а потом поставил ее на колени, вбивался в ее рот, выгибаясь от удовольствия до боли в пояснице. И трахал ее стоя, прижав спиной к стенке кабины, чувствуя как заливает вода наши лица, рты, трахал до искр в глазах, до тех пор, пока она не начала всхлипывать от сумасшедшего оргазма.

Спутанные волосы, гибкая спина, тонкие, длинные пальцы. Она одинаково умело печатала ими и обхватывала мой член.

Слишком умело.

Не выдержав, я встал, натянул спортивные штаны, снова налил себе коньяк и уставился в окно, за которым занимался рассвет.

У нас была целая ночь, и я чувствовал себя полностью опустошенным. И не только физически. Но на этом все. Хватит. Иначе я не выдержу и убью эту сучку, будто она что-то для меня значит.

Подавил в себе желание разбудить ее и отхлестать по щекам, чтобы призналась, сколько мужиков через нее прошло, и сделал еще один глоток.

Сопьюсь так к хренам собачьим, если одни только мысли о ней вызывали желание снова уйти в запой…

Но я не стал ее будить. Стоял и смотрел, как поднимается солнце над городом, которого больше не будет существовать в моей личной географии. И когда она зашевелилась и потянулась, медленно обернулся.

И снова поразился насколько неэмоциональной она стала — по ее лицу ничего нельзя было прочесть.

Она присела, чуть размяла себе затекшую шею, отчего простыня сползла с ее груди, задев соски. Рот моментально наполнился слюной, будто и не было этой ночи.

Я сглотнул.

Ну уж нет, второй раз я на нее не поведусь. Точнее, третий. И не собираюсь говорить с ней ни о чем — вызову такси и пусть валит.

Хм, а она ведь знает, какой эффект производит на меня ее обнаженное тело и это совершенно невинное выражение лица.

Какого же хрена тебе не хватало?!

Это снова вопила память…

— С Артемом ты так же кончала? — спросил вопреки своим собственным решениям, впиваясь взглядом в ее лицо, чтобы не пропустить ни малейшего отблеска эмоций.

Я надеялся на сожаление, но там мелькнуло что-то, отдаленно похожее на страх.

Бред.

Я тут же отбросил эти ненужные сведения.

Она чуть наклонила голову, наполовину скрываясь за своими волосами, и ответила уже привычным мне насмешливым голосом:

— А ты думаешь твой член какой-то особенный?

— Не более особенный, чем то, что у тебя между ног— Это тоже была перчатка. Но насмешница даже не дернулась. Только прищурила глаза.

— Так с чего же ты так бесишься?

А ведь и правда бесился. Как поняла? Я был уверен, что в совершенстве овладел искусством притворяться истуканом с острова Пасхи. Но и Настя в совершенстве научилась разбивать мое каменное укрытие своей хрустальной шпилькой, будто заделалась Золушкой в нашей совсем не детской сказке.

Она встала, подхватила с пола одежду и скрылась в ванной. А спустя несколько минут вышла, в одном только платье и вышла — ее белье все еще валялось среди смятых простыней.

И от осознания того, что она собралась на улицу вот в таком виде, у меня сжались кулаки.

От нее так и несло сексом. А она будто и не стеснялась этого, еще и волосы скрутила, открывая искусанную шею.

— Даже чаю не попьешь? — прозвучало, надеюсь, иронично, а не жалко.

— Считаешь, у меня не хватит денег заказать его самой?

Подняла с пола сумочку, все еще валяющуюся возле двери и достала сотовый телефон. Похоже, чтобы вызвать машину.

А я понял, что нервничаю. От того, что она сейчас просто выйдет и исчезнет из моей жизни снова.

Но разве я не этого хотел?

Ага, и потому сделал так, чтобы продлить еще немного эту агонию. Потому что я больной придурок.

Взял со стола бумажник, в котором всегда была крупная сумма, и достал пачку сотенных долларовых купюр. И если бы я не следил за ней так пристально, я бы даже не заметил, как ее пальцы сжали на мгновение сумочку, да так, что на тонкой коже остались глубокие вмятины.

Ну же, давай. Порви эти деньги, швырни мне в лицо, устрой скандал — и тогда еще несколько минут ты будешь рядом со мной…

А она подошла совершенно спокойно, взяла шелестящие бумажки, пересчитала, хмыкнула, а потом сложила их и засунула за пояс моих штанов:

— Считай это сдачей за удовольствие. И не волнуйся — со мной уже расплатились.

Что?

О чем она говорит?!

Видимо на моем лице было такое недоумение, что она сочла нужным уточнить:

— Многие в городе были рады твоему приезду. Веринский. Так что они скинулись на прощальный подарок…

Твою ж…

Что?!

Она же не серьезно?!

Блядь, она что…

Хохочет. Просто хохочет мне в лицо.

Не весело и задорно, как когда-то, когда ее радовало почти все, когда пенилась кровь и наши отношения были легче гелиевых шариков в голубом небе.

Нет, это был смех уверенной в себе, свободной и взрослой женщины, которая придумала удачную шутку. Ни хрена не смешную шутку!

— Ты бы видел, как тебя перекосило, Миша-а, — она перестала смеяться так же резко, как начала. — Что, не приятно становится объектом чужих игр?

— А ты, смотрю, в этом поднаторела.

— Жизнь заставила, — она беспечно пожала плечами и быстро обулась.

— Тогда чем мы отличаемся?

Почему мне казалось, что меня провели? Что я и правда поучаствовал в чужой задумке, и не то что бы даже не выиграл, но просто не понял правил? Что меня только что использовали — сделали так, как обычно поступал я?

— Всем, — она внимательно посмотрела на меня. Прощальным мать его взглядом! — Я всегда цеплялась за то хорошее, что было в тебе. Ты же и тогда, и сейчас был готов поверить в худшее.

Щелчок закрываемой двери оглушил сильнее, чем звук выстрела.

О чем она?

Я тряхнул головой.

Бред. Все что здесь происходило — полный бред.

Я не мог ошибаться в отношении нее, я никогда не ошибался. Так что хватит фокусироваться на этом. Слишком много чести для такой, как Настя.

Меня ждала моя жизнь. По моим правилам. Ждал завтрак, машина в аэропорт и куча дел, которые встали без моего присутствия.

Так что я забуду ее еще быстрее, чем свалю из этого города.

Еще быстрее, чем тогда, пять лет назад, когда охрана выводила ее из офиса.