(без) Право на ошибку

ГЛАВА 8

5 лет назад

Это уже никуда не годилось!

Нет, ну правда, сколько можно?

У меня нервы не выдерживали постоянно переживать, глядя из окна своего замка на осаждающее его войско. Еще и катапульты притащил бы, чтобы пробить брешь…

Нет, Норильский, конечно, не действовал напролом. Но что-то в нем изменилось с того дня, как я разлила кофе. Он будто обрел полную уверенность, ветер в паруса или мотор в задницу и открыл на меня охоту.

Я была невинна — но не неопытна. Наивна, но не дура. И понимала, что значат все эти долгие взгляды. Невзначай задетый рукав. Слишком частые посещения соседнего кабинета с неизменным то «здравствуй», то «давай ты сделаешь мне кофе — у моей секретарши не получается такой вкусный» и самыми разными комплиментами касательно моей внешности или работы.

Он не был пошлым, грубым или пугающим — потому не давал повода дать ему серьезный отпор. И я вынуждена была мило улыбаться, местами краснеть, а в голове постоянно крутилось непонимание — ну зачем ему это?

Да, он вел себя как мужчина, слегка влюбленный в юную девочку, которую боялся напугать излишним напором. И не сфальшивил ни разу.

Но я ему не верила.

Не знаю почему. Интуиция? Я же не провидица…

А может это мой страх? Страх что и так постоянно гнал меня прочь от излишне настойчивых мужчин и намеков на постель? Ведь я понимала — Горильскому именно постель и нужна была. Мне почему-то казалось, что он вполне себе отдает отчет в том, что я совершенно неопытна, и это его заводит.

Это заводило не его одного…

Я почувствовала внезапную тошноту и быстро выбралась из своего кресла, где сидела и вот уже несколько минут в замешательстве смотрела на стол, на котором лежал совершенно очаровательный букет. И под предлогом того, что цветам нужна вода, схватила из шкафа вазу и бросилась наружу, в туалет, не обращая внимание на разговаривающих о чем-то Веринского и его личную помощницу.

А потом заперлась в кабинке, уселась на опушенную крышку унитаза и попыталась справиться с нахлынувшими ощущениями.

Вдох-выдох.

Но перед глазами не закрытая дверь кабинки.

Перед глазами темно, и мерзкий шепот заливает уши, и тянется, тянется в сторону одеяло, а моих ног, все выше, касаются чужие, потные ладони, а я лежу, замерев, с перехваченным от ужаса горлом. И кожа холодеет, а он останавливается, и начинает что-то делать своими руками — не со мной, слава богу не со мной…

«Невинная грязная девочка, ты же хочешь этого, ты же знаешь, как ты меня заводишь…»

Я трясу, мотаю головой, пытаясь вытряхнуть из черепной коробки отвратительные воспоминания, которых там слишком много, которые заполняют ее от края до края, даже не давая шанса мне вдохнуть глубоко.

Не давая шанса нормально воспринимать все эти поползновения в мою сторону.

Возможно, мне стоило пойти в полицию. Или рассказать матери. Или уже потом, после бегства из родного городка, пойти к психологу. Возможно. Но я знала что было бы — мать не поверила бы. Она цеплялась за этого ублюдка, как за последний шанс продлить свою молодость. Она была полностью зависима от него — от мужчин вообще, наличия этих мужчин в своей жизни. И я ненавидела эту зависимость в ней, я еще будучи подростком поклялась, что так не буду зависима никогда.

А стала. Стала зависима от того ужаса, что приносили мне ночные приходы моего названного отчима. И эта зависимость мешала мне жить до сих пор.

Я стеснялась пойти в полицию. И даже к психологу. И подругам не могла рассказать о таком — он вбил мне в голову, что я сама виновата, сама хочу этого, сама соблазняю. Я выбрала бегство и только несколько лет спустя, наконец, подняла голову, чтобы посмотреть на мир вокруг. И только став старше я поняла, что ничуть я не виновата, а если виновата — лишь фактом своего существования и своей молодостью.

Я ужасно боялась, что история снова повториться. Что меня снова будут заставлять, только потому, что я намекнула на что-то такое — одним своим видом или жестами…

Не знаю. Зачем-то же Горильский лезет ко мне?

Нет, я не планировала оставаться девственницей до скончания веков, но мне тяжело было представить Артема на месте моего… первого. Я бы вообще предпочла, чтобы меня не замечали и дали мне спокойно работать.

Вышла из туалета и внимательно посмотрела в зеркало.

Немного бледная и глаза какие-то больные, но в целом неплохо. Надо набрать воды и вернуться на свое место. И сделать вид, что все отлично.

Мне не хотелось, чтобы Михаил Андреевич или Нина что-то заметили. Для меня было важно их мнение. Их уверенность в моей компетентности.

Да и вообще…

Я вздохнула.

Почему-то ужасно хотелось понравиться Веринскому. Как сотрудница, конечно. О большем и не помышляла. Я отдавала себе отчет, что мы из слишком разных миров. Что я ему не ровня — ни по каким параметрам. Даже Артем Вениаминович и то был как-то… ближе, проще что ли. Пусть и обладал не меньшей властью и, уверена, большими деньгами. Но что-то было в нашем генеральном директоре, что ставило его на постамент, выше остальных.

Наверное, аристократизм и жестокость королей прошлого. От которых ждали великой милости и боялись получить «направление» на плаху.

Он был высокомерной скотиной, не щадящей чужих чувств или надежд, но был настолько уверен, что имеет на это право, что никто не мог тоже противиться этому ощущению.

А еще он был крайне привлекательной скотиной.

Я хмыкнула.

Говорить о Веринском как о скотине не стоило даже мысленно.

Думать о нем как о привлекательном мужчине тоже лучше было не начинать. И вообще думать.

Потому что его не получится с легкостью выбросить из головы. Слишком просто, видя его каждый день, запустить в работу завод по производству розовых очков. Ведь даже находясь лишь на орбите его существования, я не могла отделаться от мысли, что Михаила Андреевича стало как-то много в моей жизни и мыслях.

Я часто вспоминала его совершенно сумасшедший, какой-то странный взгляд, причину которому я так и не поняла — тот взгляд, о который я споткнулась, как о реальное препятствие, и испортила ковер.

Я ловила себя на том, что как завороженная могу разглядывать его длинные крепкие пальцы, которыми он перебирал бумаги, когда давал задание мне или Нине. Что принюхиваюсь к воздуху в кабинете, пытаясь распознать нотки того парфюма, которым он пользовался.

И смеялась над собой.

Не было ничего более пошлого чем влюбленная в своего красавчика-шефа секретарши.

Поэтому я не собиралась влюбляться.

Вернулась в приемную.

Нина и генеральный все еще стояли там. И Веринский проводил меня довольно странным взглядом.

А я поставила букет в вазу и снова села за компьютер.

— Он пристает к тебе? — чуть не проорал Дима в телефонную трубку.

— В том то и дело, что нет! — попыталась я объяснить и тут же ойкнула, поняв, как это прозвучало. — Я имею в виду, что в его действиях нет ничего такого — но они меня напрягают. Поэтому если мы разыграем такую сцену…

— Я не против, конечно, — друг согласился. — Я бы вообще пошел еще дальше — заявился к тебе в кабинет и…

— Нет-нет! В этом нет необходимости. Всего лишь встретимся на крыльце — Артем Вениаминович грозился подвезти меня сегодня, раз общее совещание отделов закончится очень поздно, но у меня мало того, что будет законный повод отказать, так я наконец смогу дать понять ему, что не одна. И это будет выглядеть очень правдиво.

Я говорила быстро и тихо, стоя в конце коридора, чтобы никто не услышал. Эта идея ко мне пришла внезапно, но я все больше уверялась, что она беспроигрышна.

— Хорошо, так и сделаем. Я после работы приеду и сяду в кафе неподалеку, а как поймешь, что освобождаешься — предупредишь меня.

Счастливо кивнула.

И как я раньше не придумала такую замечательную причину, по которой не могла принимать ничьи знаки внимания? Ведь живу же с мужчиной! И пусть мне не хотелось напрягать Диму лишний раз, но глупо не воспользоваться этими возможностями.

День прошел как обычно, только вечером, вместо того, чтобы судорожно допечатывать документы или бежать в химчистку, или в салон цветов, или еще куда — чтобы мой шеф чувствовал себя ухоженным и предусмотрительным — я готовила большой конференц-зал к совещанию.

Ну а потом старательно выполняла роль принеси-подай, с интересом прислушиваясь к разговорам.

Когда я думала, что смогу научиться здесь многому, я даже не предполагала, что настолько. В вузах этому не учили — у меня уже давно возникло ощущение, что преподают у нас теоретики экономики, тогда как практики предпочитают зарабатывать деньги.

И это ощущение крепло с каждой неделей в компании Веринского.

Мне всегда были интересно все, что связано с бизнесом, поэтому я с удовольствием впитывала нюансы, прикупила себе несколько книг по совету Нины, лезла во все доступные мне на внутреннем сервере документы и записывала, записывала — в специальном блокноте, у себя на подкорке, на клочках бумаги. Нет, меня не волновали никакие особенные тайны компании, больше — общие принципы.

А еще, как здесь велись дела.

Жестко, уверенным тараном, постоянным расширением, интуицией на грани озарения, невероятно точной аналитикой и прогнозами — и с полным пониманием, что они рискуют и все может накрыться в одночасье.

Агрессивное движение вперед, которое приносило свои плоды.

Как-то я прочитала среди всякой мотивационной бурды одну очень правильную вещь. Что победители проигрывали раз в сто больше, чем побежденные. Все просто. Чем больше ты пытаешься, пробуешь, тем чаще проигрываешь. Но и выигрываешь тоже.

Так и поступали в «Волне».

И за всей этой политикой компании стоял Веринский. Да, пусть он был непростым человеком, с которым никто не мог ужиться; пусть он был самовлюбленным эгоистом; параноиком и женоненавистником — несмотря на весь его живой интерес к

женским телам.

Но он был гениальным бизнесменом, и это не могло не восхищать.

Наконец, совещание закончилось. Было уже темно — несмотря на то, что весна была на подступах, это пока не слишком чувствовалось.

Я собрала все записи, которые могли понадобиться Михаилу Андреевичу и занесла их в приемную. Завтра разберусь. А потом сменила обувь, накинула свою дутую куртку и пошла в сторону выхода.

Где меня, ожидаемо, перехватил Горильский.

Ни с того ни с сего намотал мне шарф на шею и пропустил вперед в лифт, подталкивая в спину.

— Артем Вениаминович…

— Артем.

— Артем Вениаминович, — повторила я твердо. — Нет необходимости провожать меня… или подвозить.

— Не стесняйся, — он дурашливо подмигнул, но глаза оставались холодными. — Мне не сложно помочь симпатичной девушке.

Я стиснула зубы и промолчала. Ничего, Дима уже должен быть на месте и если все пройдет, как я задумала, заместителю генерального останется только смириться.

В сопровождении Горильского я вышла на крыльцо и с облегчением заметила знакомую фигуру.

— Димка! — заорала, наверное, слишком громко, потому как мужчина рядом, уже протянувший ко мне руку — видимо, для того чтобы спуститься с крыльца — вздрогнул. А я сбежала с нескольких ступенек и кинулась на шею другу. А потом и вовсе прижалась к его губам своими — чтоб уже совсем наглядно.

И запоздало подумала, что вот это, пожалуй, было лишним.

Потому что мой «сосед» прижал к себе довольно крепко и с удовольствием ответил на поцелуй.

Я отстранилась, чуть вывернулась из его рук, прощально махнула Горильскому, стараясь не всматриваться в того, чтобы не выдать себя, и потащила Диму прочь.

— Фух, — сказала за углом, — получилось. Спасибо тебе.

Он странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

И мы поехали домой, испытывая жуткое чувство неловкости. Точнее, я его испытывала — и страх, что окончательно отвратила такого замечательного парня от себя. Как друга — но он был единственным моим другом.

Вот что мне не хватало? Мы давно жили вместе, я была уверена в его порядочности и в том, что он всегда будет осторожен и действовать так, чтобы не навредить мне. Я даже не боялась его ни капельки!

Почему же я не могла…

Не могла. Я понимала, что это будет слишком похоже на то, что делала моя мать, которая не могла быть одна — ей надо было, чтобы рядом был мужчина. Просто был — не важно, какой сволочью он является. Или насколько она к нему равнодушна.

Не стоило быть с кем-то только потому, чтобы быть с кем-то.

Дима сволочью не был, но и в качестве своего парня я его не рассматривала. Потому в присваивать его не стоило, а пора было копить на аренду квартиры. Мой испытательный срок был закончен и меня взяли на постоянную должность — а значит я могла рассчитывать на регулярную и довольно большую зарплату. И могла съехать уже, чтобы дать, наконец, человеку возможность побыть одному. Или найти кого-то.

Я порывалась поговорить обо всем этом с другом честно, но с того вечера его как подменили. Он избегал общения и приходил домой даже позже, чем я. Фактически, когда я уже лежала в постели.

Я все раздумывала, что же послужило тому причиной. И надеялась, что на выходных мы все же с ним увидимся.

Но поговорить в тот раз нам не удалось.

Потому что в пятницу меня вызвал Веринский и безапелляционным тоном, глядя на меня нечитаемым, тяжелым взглядом заявил, что он летит в командировку.

А Нина не может его сопровождать,

Поэтому я полечу вместо нее.