Библиотека литературы Древней Руси. Том 14 (Конец XVI - начало XVII века)

ОРИГИНАЛ

Лета 7119 въ 7 ко второй недели Великаго поста[349]

Еуфимей Феодоровъ сынъ помолился Господу Богу, ко второй суботе у отца духовнаго на покаянии был и причастие святое принял. И на ту ночь ночевал к воскресению Христову в трапезе у святые великомученицы Екатерины[350] со инеми причастьники. И приуснул на скамьи у столпа под образом Божиимъ Спасовым и Пресвятые Богородицы.

«И не ведаю, меня понесло, и не ведаю, повело, а ноги не дотыкаются до земли. И положило меня ниць под образомъ Пречистые Богородицы, что межи Царскихъ и Северных дверей.[351] И я стал плакатися со слезами, видя Пречистые образъ. И Пречистая плачется слезами великими за миръское согрешение и глаголеть: „Постъники, де, постятся, а со слезами не молятся в ночи и в день. И весь мир согрешил. А яз, де, сама Пречистая, плачюся ко Христу со слезами”. И яз, Еуфимей, то видение сказал отцу духовному попу Феофилакту: „И, кабы, де, священникъ, молебны пети Пречистой”. И поп молвил: „Что, де, тебе Бог наказал, то и твори, а нам, де, сего дни ехати в Пиренему молебновъ пети в часовню”.[352] Да и поехали.

И того же Великаго поста к третему воскресению я, Еуфимей, у правила был ко святей доре.[353] И в то воскресение на обедни я молился Пречистой Богородице — у крыласа стоял у праваго[354] — что Пречистая образ дала от труда, чтобы мир не смущался и верил бы моим речамъ, что яз то в видении помыслил в мир сказати. И у меня в то время сердце здрожало, и рука правая здрожала, и левая, и заломило голову назад к ногам. И несло меня к Царским дверям, и от Царскихъ дверей несло на ногах из церкви в трапезу, а из трапезы на улицу. А голова назаде заломлена. А мир то все виделъ, как меня тружало: ногу у меня левую заломило вверхъ и меня здымало.

И Пречистая меня за руку имала и моею рукою метныхъ людей по очам била рукавом за грех, хто чемъ Богу и людем повинен, — а мне в тое пору Пречистая все растворила. И Пречистая же моею рукою, рукавом, и попа по очам махала, что он преже меня, тружаника, иным крестьяном, двоеженцам и ротником, дору давал. И диячка Пречистая же моею рукою, рукавомъ, по очам и по книги била. И книгу затворить ему велелъ, да и дела ему до книге нетъ.[355] А Пречистая мною волна и велела говорить. Да Пречистая же мне велела в мире сказати, чтобы крестьяне казенные свечи имали да къ церкви Божии приносили. И Пречистые же наказаниемъ тружаючись, яз выходил из церкви в трапезу, свечниковъ бранил.[356] И Пречистая же мне нарекла: „За ваше миръское согрешение Господь Богъ спуститъ с небесе тучю з дождемъ, и з градом, и с каменемъ горящим, толко не обратитеся, лихоимцы и мздоимцы, и не останете злых делъ, и не учнете со слезами молитися Спасу, и Пречистой Богородице, и всем святым”.

Да Пречистая же мне сказала, что, де, иные крестьяне крестъ кладут несполна. Да в том же трусе Пречистая, усмотря человека в церкви в нечистомъ платье, а другово человека в самоедском платье,[357] выгнала из церкви моею рукою, рукавом машучи и бьючи. Да и про то Пречистая меня тружала, чтобы пьяные люди в церковь не ходили, или нечистые, и в платье нечистомъ — церкви бы Божии не сквернили, берегли бы накрепко того и розпрашивали бы. И тех статей надо мною было много, и на всехъ статьяхъ меня тружало всяко: и вверхъ бросало в церкви Божии, а до земли не допуская. А миръ то все виделъ, тот мой труд.

А в те поры молебны пели звоном и со кресты ходили в другую церковь молебеновъ пети. И в другой церкви меня тружало же. А молебны велелъ служити яз, Еуфимей, по Пречистые наказу: „И вы бы естя, многой мир, обратилися ко Господу Богу, и молилися со слезами, и Пречистыя наказанья слушали, и моим трудаж верили, что меня тружало за мои грехи. А хто не послушает и не поверитъ Пречистая наказанья и моим трудам, и того Пречистая миром проклинати. И надо всяким то же збудется, что надо мною грешным было”. И на всех статьях Пречистой Богородице молился, как она меня тружала — и с трудовъ спустит. А мир то виделъ: и поп, и дьячки, и мужи, и жены. И Юрье Семеновъ сынъ Щепеткин[358] — и ему, Юрью, страсть была же Пречистые Богородицы наказаниемъ и повелением. А Пречистая мною, грешникомъ, волна».

Да в том же трусе Божиим повелением тот же тружаникъ в церкви вопил — велел бревна ронити всем миром на весну и ставити храм в Пиренемы у святого великомученика Георгия и у новоявленнаго милостиваго чюдотворца:[359] «И вы, православные крестьяне, обратитеся ко Господу Богу, и ко Пречистей Богородицы, и ко всем святым всем сердцемъ и всею душею с великими слезами о вашем согрешеньи. И Господь Богъ милосердый молитвами Пречистые Богородицы и всех святых покаяние ваше приимет и подастъ вамъ всего много, чего у Спаса, и Пречистые Богородицы, и у всех святых просите».

«А я, попъ Феофилактъ, над нимъ, Еуфимьемъ, сие видел и речи таковы от него слышал во святых церквах при всем мире. Писал поп Феофилактъ своею рукою. А те люди, которые были в церкви в платье неподобном, и те винилися: „Так было”».

Лета 7120-го декабря въ 6 день

На Болшей Пенеге, в Чаколскомъ стану, Рождества Пречистые Богородицы в приходе на память иже во святыхъ отца нашего Николы Мир Ликийских чюдотворца, в постъ Филиповъ святых апостолъ[360] бысть чюдо дивно и ужасти исполнено. В церкви святые великомученицы Екатерины при всем православном християнстве Чаколского стану в пяток, егда Божественною литоргию совершивше и над канономъ Николе чюдотворцу тропари отговорят,[361] бысть чюдо. Человекъ той же, котораго в лонском году тружало въ Великий пост, имянем Еуфимей, по прозвищу Елка, стоял Божественную литоръгию во церкви святые великомученицы Екатерине. И нааде на него во время Божественныя литоргии сумрак. И ставъ пред нимъ человекъ въ платье сизом хрептом, а лица своего не показал, а не говорил ничево. И по литоргии, и по тропарех над каноном взяла невидимая сила того Еуфимия, на хребет заломило и понесло на одной ноге от Царских дверей. Несло к Северным[362] дверемъ и принесло ко образу Пречистые Богородицы Одегитрия, что промежи Царскими дверми и Северными. И он, Еуфимей, начал во весь голосъ говорити: «О Мати Божия, Пресвятая Богородица! Помилуй, не изломи, скажу, скажу, скажу право! Скажу, не потаю, скажу!» И на многъ час то ему глаголющу. И абие повороти его на запад лицем, и к народу нача рукавом махати: «Народ Божей! Обратитеся, покайтеся, обратитеся!» И того ему много глаголющу. И народ стоя, ничтоже глаголя, толко и говоря, де, «Господи, помилуй!»

И тот же Еуфимей в трусе и во трудах глаголя: «Не у всякого человека платье чисто, и не всяк человекъ достоин во церковь ходить — темъ церковь Божию сквернитъ. Покайтеся! Толко не покаетеся, будет воля Божия и над храмы!» И той же Еуфимей нача велиим гласомъ к народу вопити: «О злии злодеи! Обратитеся! Ходите в Божественную и пречестную в церковь подобны! И молитва после байны надобе! И не всякая байна подобна, и в байны не всякая вода чиста!»[363] И отцу своему духовному припречал, и рукавом во труде ему махал, говорил: «Ты, де, пастырь овцам и нам, крестьяном, учитель и наставникъ. Учи, наказуй! Двоеженам, и троеженам, и четвероженам причастья не давай! И пьян самь, и дьячек, и понамарь в церковь не ходи! И пияныхъ в церковь не впущай же! И жены, которые детей крещают и в церковь ходят, платье на них и поясы нечисты. И о том имъ ты, отець духовный, сказывай же! А жены бы темъ не красилися, и не таилися такой меры». И по труде, егда Еуфимию невидимая сила ослаби: «Молебен пой, батко, да и звонить вели». — И в те поры пели молебны Пречистой Богородице и великомученице Екатерине звоном. — «И за книги вели прииматца подобными руками. Да и креститься вели гораздо, многие православные крестьяне крестятся не гораздо». И того Еуфимия во церкви пред Царскими дверми и пред образом Пречистые Богородицы Одегитрея всяко крятало: и наперед, и назад, и на бок ломало. «А толко не покаетеся, и в третии увидите надо мною такой трус и тружание. И над вами, и всеми православными крестьяны то же будет, что надо мною видели. И среду и пяток храните чисто! И крестьяне бы деревеньския свеч в трапезу променных не вносили, и крестьяне бы техъ свечь в трапезе не имали и не покупали».[364] И егда той Еуфимей был по-прежнему, какъ все православные крестьяне, и сказал отцу своему духовному Феофилакту:

«Того же 120-го году на память иже во святых отца нашего Николы Мирликийскаго чюдотворца. Ночи яз, де, спал дома, и поутру ставъ, да умылся, и помолился Спасу и Пречистой Богородице. И по молитве и в одной рубахе прилегъ на лавку без постелки. И наиде на меня легок сонъ. И пришел, де, ко мне человекъ, взял меня и поставил на погосте в Чаколе. И водил меня по Запогостью, где бобылские худые дворишка стоят, которые держат пива продажные.[365] И что зиму яз в трапезе в Чаколе говорил в тое пору, как трус был Божиимъ праведным попущениемъ. — Воры приходили на Двину и попа, де, посекли в Тойме ночи у питья.[366] — И яз, Еуфимей, тогда то говорил: „Кому, де, миръ поучати и наказывати на страх Божий, а те, де, сами по ночам пьют. А на них же смотря, миръ таково же погибает. Да таково же им и обретается”. И старец Амфилофей мне, Еуфимью, учалъ говорити: „Ты, де, сталъ попом указывати!” А говорил мне со рьяни, кручиною: „Какой, ли, де, ты!” И я, Еуфимей, того устрашася, поослаб и не учалъ, было, в мире говорити, как мне стало студно, да не говорилъ и до нынешнаго видения и тружания. А тот старец Амфилофей <...> про него те белые люди: „Тому не подобает на столе ясти с нами, тот ротникъ, погибшей человекъ”. И говорят, седя: „Ныне, де, кресты целуютъ в Росийском государьстве многие люди. И за то ныне царства, и городы, и волости погибаютъ, и храмы от молния за то погорают".[367] А на меня, Еуфимья грешного, позирают, и поговаривают, и наказывают, и велят извещати в народе, и велят, написывая, розсылати по всем градом и по волостем. И после стола те светлые люди, востав, почали город глиною мазать высоко, а сами говорят: „Надобе, де, город на весну крепить крепко и высоко”».[368]

И просняся, и воставъ, Еуфимей молился Господу Богу, и Пречистой Богородице, и всемъ святым и шел к церкви, кабы застать начало воскресенской завтрени. И стоял у Божия милосердия в церкве великомученици Екатерины воскресенскую завтреню. «И какъ начали пети ирмос четвертые песни,[369] и в те поры почалъ молитися Господу Богу и Пречистой Богородице и просити у Господа Бога и у Пречистые Богородицы о том, что мне в сновидении виделося: „И меня ты, Господи, и Пречистая Богородица, не пощади в том, чтобы мое сновидение в мире было явно, что и прежнего моего явления и труда моего не помнят, от пиянства не уимаются!”»

И как начали пети ирмос пятые песни, и в те поры того Еуфимия заломило на хребет, и голову заломило же. И понесло по церкви и принесло ко образу Пречистые Богородицы Одегитрия, что стоит промеж Царьских дверей и Северных. И почало его крятать всяко, тружать и ломать. И Еуфимей в труде говорил: «Велитъ молитися и говорить велит Исусову молитву: „Господи Исусе Христе сыне Божий, помилуй нас!” А охати не велит, то слово худо». И сам говорит: «Господи, помилуй!» И в том часе почал вопети и крычати нелепыми гласы. И как отпустило, и Еуфимей в те поры перекрестился и поклонился Пречистой Богородице до земля: «Пощади, Пречистая Богородица, рад тебе страдати и в мире извещати, что повелела, верою и правдою. И доставь меня Царства Небеснаго, избави мя муки вечныя. И отстану сего сесветнаго всего житья и всех творцовъ миръских. Полно, полно!» И то слово удвоиша и утроиша.

И почал в труде в церкви вопить во весь голосъ, как мога: «Надобе на Двине Архангельской город крепить накрепко и надобе глиною мазати высоко!»[370] — И то слово много говорил. — «И в Пиримени зачали храм соружать, и ныне оплошали и окинули. А толко за грехъ что Богъ и Пречистая Богородица спустит от лица своего, не пощадит и от небеснаго огня за умножение грехъ, тогда не понадобится ли?! Чаю, будет понадобится!» И во труде говорил в народе: «Слушайте, и пишите, и розсылайте по погостом!» И во уме у него, Еуфимея, было, про собя сказали, о совокупленье з женою, что преже сего двожды его тружало, въ первом труде и в другом не претило. И ныне въ третьемъ труде ему не претило же впередь съ женою не совокуплятися. И сказа: «К церкви ходят многие неподобны люди и не в чистом платье». И о том он, Еуфимей, крепко вопилъ и говорил, чтобы впередь ходили в чистоте. И ходя по церкви и по трапезы, говорилъ попу, и дьячку, и пономарю, и многимъ мирским людем, чтобы обратилися, и Богу молилися со слезами, и по домом бы наказывали накрепко, чтобы без собя жены ваша жили в чистоте и греха не творили. И к метным людем припадывал, зубы стисня, говорилъ: «Обратись, обратись к Спасу и къ Богородицы, пролей слезы от сердца за свой грех! Милостивъ Господь Богъ, кающагося приемлет!»

Лета 7121-го в первую неделю Петрова поста[371] Рождество Пречистые Богородицы в Чаколе

Прежний тружаный человекъ Еуфимей именем, рекомый Феодоровъ сынъ, в дому своемъ, в ызбе прилег на лавку. «И в сумраке ста у мене жена, сияющи в ризах, цветом риза сиза, и учала меня тружати и ломити. И стало мне быти страшно и тяжело. А говорит мне: „Про что, де, ты опустился и ослабелъ, не говоришь моего наказания в мире?" И мне прииде во ум то, начал молитися Пречистой Богородице: „Пощади, пощади мя, Пречистая Богородица, рад тебе, Госпожи, тружатися и извещати!” А во образ я ея разсмотрети не могъ от страха, видел в мегновении ока. А я, Еуфимей, говорити перестал был для того <...> тогда как на меня зашумелъ. И пришел из трапезы на подворье. И палъ с печи, и убился до крови. И лежал без памяти, и призывал игумена Кеврольскаго,[372] и покаялъся. А я, Еуфимей, по ся места опять рад Спасу и Богородицы трудитися и молитися. Аминь».

Лета 7121-го Болшие Пинеги, Чаколскаго стану, Рождества Пречистой Богородицы приходе

Чакольской же житель, крестьянинъ Елфимей Феодоров сынъ, зовом по прозвищу Елка, что и прежние его труды явны были и видение. «И яз, Еуфимей, зовом Елка, моляся в Троицы славимому Богу, и Пречистой Богородици, и всем святым. И почал Божию благодать в себе таити и Пречистые Богородицы наказаная в мире не почал сказывати для мирского сумнения и осуду. И загове въ Петровъ постъ и Павловъ святых апостолъ съ ерейского попова благословения, постились Петровъ постъ первую неделю. Все крестьяне Чакольскаго стану обещались варити канон[373] к воскресению к первому Петрова посту ныне 121-го. И в воскресение Христово отстоявъ святую литоргию и над кануномъ тропари и „Свято”[374] отговоря. И чакольской поп почал канун молити Всемилостивому Спасу, въ Троицы славимому Богу, и Пречистой Богородицы, и всем святым. И яз, Еуфимей, почалъ говорити попу Феофилакту: „Попъ, будет ты хошь меня слушати, и ты меня слушай Пречистой Богородицы наказаная". И поп говорил: „Яз Пречистой Богородицы наказаная рад слушати”. Еуфимей говорилъ: „И ты пой молебен звоном Пречистой Богородицы. И яз вам Пречистые Богородицы наказание без трудовъ скажу". И попъ не пивъ канонъ и почалъ пети молебен звономъ Пречистой Богородицы. И на молебне запелъ попъ ирмос. И наиде на меня Божей трус и Пречистой Богородицы наказание. Меня, Еуфимия, заломило на хребет, и стала меня тружати Пречистая Богородица. „О Владычица Пресвятая Богородица! Пощади! Рад яз твое наказание в мире сказывати!”» А труды его видели все православные крестьяне. И отпевъ молебенъ, и почали канун молить, и Еуфимию канун молить даваютъ. И Еуфимей молит канун, а не пьет. «И крестьянинъ Шеймогорской волости именем Мосей канун дал молить мне, Еуфимию. И язъ, Еуфимей, почал канун молити Всемилостивому Спасу и Пречистой Богородице. И меня, Еуфимия, почало тружати с кануном, а канун в туясе на руке на одной. А меня, Еуфимия, заломило на хребет и тружало много с кануном». А Еуфимей говорил: «Тот канун доходен Пречистой Богородицы. Православные крестьяне, молитесь Богу, обратитесь!» И попъ моля канун. И в скопкаре[375] осталось канун, и Еуфимей говорил: «Кануну не оставливайте, пейте все!» А преже того было, канун оставливалъ пономарь и попъ. И Еуфимей говорилъ: «В томъ грехъ великъ, и после того оставливают канун в церкви и пьют». «И после вечерни почали канун пить мирьской, а мне, Еуфимью, поп далъ просвиру, и говорилъ: „Ты кануну не пьешь с нами”. И с того меня Пречистая Богородица за то меня тружало — а труды мои виделъ весь миръ — и за то мне, Еуфимию, тружание было, что младенцы меж собою сквернятся и церкви Божии сквернят. А то вы и сами ведаете, что надобе глупых побечетчи». А у нас про то сыскалось: что робята межи собою укорялись, а жены траву жали в кусте и то слышали. Богу нашему слава ныне.

Лета 7122-го декабря въ 26

Божиимъ изволениемъ и Пречистые Богородицы в видении видел прежний труженикъ Еуфимей Федоровъ сынъ первые недели по Рожестве Христове: «Идет, де, Пречистая Богородица со аггелы, и со апостолы, и со множеством святых. А говорит, де, Пречистая Богородица: „Ходила, де, яз на помощь православным, да воротилась, потому, де, что не обратятся ко Спасу со слезами и не молятся. И яз, де, их не защищу. А будетъ, де, обратятся вседушьно ко Спасу, и еще, де, Господь умилосердится на них. А яз, де, о них страдала много”. А идет, де, с нею, Богородицею, много святых. А на правом, де, плечи у нее, Богородици, образ Спасовъ и Пречистые Богородици на иконе. А икона, де, величествомъ в аршинъ. А у меня, де, Еуфимья, в тое пору кабы крестъ Христовъ в рукахъ несут».

И пришел он, Еуфимей, ко церкви Божии, и отслушавъ заутреню, и молебеновъ, и часовъ. И стало его, Еуфимия, тружати, ломити назад и всяко крятати всяко. И учал вопити крепко и молитися со слезами. А говорил: «Согрешилъ, де, пред тобою, Мати Божия! Вижу, де, благодать Божию великую, а таю. А ныне, де, скажу и рад тебе страдати!» И учал он, Еуфимей, вопити, аки с пытки: «Обратитеся, миръ, окаянники, согрешили, де, вси: и попы, и дьячки, и проскурни!» Да опять много учал вопити: «Образ, де, надобе написати Пречистые Богородицы всем миром. Пречистая, де, Мати Божия изволила: „Еще, де, не отвращу лица своего от вас". И клали бы, де, на строение образа Божия по силе немного, без пожаления, с радостию и без роптания. А писати, де, образъ, постясь всемъ миромъ, да и иконнику, де, поститися же. А писати, де, образ и поститися в Великий постъ. А ныне, де, толко обратитесь со слезами, и еще, де, Пречистая Богородица пощадит вас от всех притчей, от нынешней беды. А и впред, де, у Спаса и у Пречистые Богородицы всего много: может, де, Спасъ показнити и помиловати».

А тружало его, Еуфимья, много, и ломило крепко, и вопил он со слезами много. И пал ниць пред образомъ Пречистые Богородице, что промеж Царскихъ и Северных дверей, и плакался, выл, рыдал великим воплем: «Погибли, де, царство, и городы, и весь миръ за ересь всякую и за чернокнижие. Ох, де, противники, злодеи, обратитесь!» И говорил то: «Смотрите, де, миръ, что надо мною, грешным, деется, и слушайте моих речей, и памятуйте, и розсылайте, написав! Не бойтесь, не сам яз затеялъ, Спасъ да Пречистая мною вольна и владеетъ мною и языком моим!» И попу говорил: «Чтобы, де, у васъ ропотъ меж собою впред не был! И службы, де, у вас церковные залегаютъ! Сего дни, де, которой праздникъ великой,[376] а у тебя, де, обедни нет за питьемъ!» И попъ сказал: «Я, де, в том перед Спасом». И вопил того много, чтобы, де, жили по-старому, какъ писали святии аггели, и святии апостоли, и богоноснии отцы. И у нас в Чаколе то мир виделъ, и порадели, и веру от чиста сердца ко Спасу и Пречистой Богородице подержали. «И обетъ бы сотворили той праздникъ, Пречистые Богородицы Собор, праздновати честно, с молебены и с каноны. И образ той написати, Собор Богородицы, понеже на той праздникъ чюдо се Богъ явил. А клали бы на строение того образа всем миромъ, по силе, с радостию, без роптания, да молились с верою!»

И того же 122-го в ту же в первую неделю по Рождестве Христове пришел с погоста Петръ Павловъ сынъ Артемова домой и учал того тружаника Еуфимия бранити: «Воруетъ, де, мужикъ дуростию». И то он, Петръ, много поносил тогда и преже того. И после ужины наиде мракъ, аки сон, на его Петрову дочеръ Пелагию, и явися, де, ей святый Артемей Веркольский[377] и стал, де, ея будити: «Стань, де, Пелагия!» И она устрашилася. И он в другие, и втретие: «Стань, де, не бойся, скажи отцу своему, и матери, и людемъ, живут, де, они не гораздо! Попъ, де, их благословилъ говети къ кануну обетному, кабы, де, дал Богъ помощь на воровъ,[378] и ко другому кануну, к празднику Рождества Христова. И оне, де, благословились да иные, де, говели, а иные, де, не говели. А мы, де, за них страдаем. А яз, де, ныне иду со службы». И она, проснясь, учала тихонько сказывати всем. И отець ея Петръ учал ея закликивати: «Што, де, ты, робя, вракаешь! Много, де, тебе и надобе, что Елки же!» И как огонь угасили, и вся семья легла спать, и ту девицу Пелагию заломило назад голову до ног. И лежала три дни, не говорила. А мучило ея крепко, билась, и рот у нея ворочало под ухо на обе стороны.

И по трех днех Богъ дал ей язык. И она сказала отцу своему Петру: «Прощайся, де, ты съ Еуфимьем Федоровым с тружаником. Ты, де, на него поносишь и говоришь напрасно. Меня, де, ныне святая Парасковгия Пиренемская да святый Артемей Веркольский для тебя тружают. И то, де, мне сказали: „Пьете, де, и ядите рано, и крох не бережете — то, де, велми грешно”». А говорила та девица смыслено, аки не млада, а возрастом она девятым летом. И Петръ ту свою дочерь привозил к церкви, и велелъ молебен пети, и съ Еуфимьемъ прощался со слезами. И то тружание сказалъ в народе в трапезе подлинно, как написано здесь. И Петрова жена Ульяна сказала: «Яз, де, грешная, видела в видении, как над тою своею дочерию, де, сила. На печи сидя и во мраце, и пришел, де, тот же святый Артемей млад, въ белах ризах, а заговорил, де, то: „Смотри, де, Ульяна, что над вашим дитятем деется! Вечеру, де, муж твой Петръ, что древилъ про Еуфимья?!”»

И того же 122-го генваря въ 9 день въ третюю неделю по Рождестве Христове, на втрени по 6 песни...

ПЕРЕВОД

7119 (1611)года,в 7 день перед второй неделей Великого поста

Евфимий Федоров сын помолился Господу Богу, в субботу перед второй неделей Великого поста у отца духовного на покаянии был и причастие святое принял. И в ту ночь перед воскресением Христовым ночевал он в трапезной <церкви> святой великомученицы Екатерины <вместе> с другими причастившимися. И задремал на скамье у столпа под образом Божиим Спасовым и Пресвятой Богородицы.

«И не то меня понесло, не то повело, а ноги не достают до земли. И положило меня ниц под образом Пречистой Богородицы, что между Царскими и Северными дверями. И я стал горько плакать, глядя на образ Пречистой. И Пречистая плачет слезами великими из-за мирского согрешения и говорит: „Постники, де, постятся, а со слезами не молятся ночью и днем. И весь мир согрешил. А я, де, сама Пречистая, молюсь Христу со слезами”. И я, Евфимий, о том видении рассказал отцу духовному попу Феофилакту: „И надо бы, де, священник, молебны петь Пречистой”. И поп промолвил: „Что, де, тебе Бог наказал, то и твори, а нам, де, сегодня ехать в Пиринемь молебны служить в часовне”. Да и поехали.

И перед третьим воскресением того же Великого поста я, Евфимий, у правила был перед <принятием> святой доры. И в то воскресенье во время обедни я молился Пречистой Богородице — у клироса стоял у правого, — чтобы Пречистая показала <мои> страдания, чтобы мир не сомневался и верил бы моим словам, которые я в том видении задумал миру сказать. И у меня в то время сердце затрепетало, и рука правая задрожала, и левая, и заломило голову назад к ногам. И понесло меня к Царским дверям, и от Царских дверей несло на ногах из церкви в трапезную, а из трапезной на улицу. А голова у меня назад запрокинута. А мир все это видел, как меня мучило: ногу мою левую заломило вверх и меня подбрасывало.

И Пречистая меня за руку брала и моею рукой молящихся <коленопреклоненных> людей по глазам била рукавом за грех, кто в чем перед Богом и людьми повинен, — а мне в ту пору Пречистая все раскрыла. И Пречистая же моею рукой, рукавом, и попа по глазам хлестала за то, что он прежде, чем мне, мученику, иным христианам, двоеженцам и клятвопреступникам, дору давал. И дьячка Пречистая же моею рукою, рукавом, по глазам и по книге била. И я книгу закрыть ему велел, чтобы он книги и не касался. А Пречистая мною владеет и велела мне говорить. Да Пречистая же мне велела миру наказать, чтобы христиане казенные свечи покупали да в церковь Божию приносили. И по воле Пречистой страдая, я выходил из церкви в трапезную, свечников бранил. И Пречистая же мне предрекла: „За ваше мирское согрешение Господь Бог спустит с небес тучу с дождем, и с градом, и с камнями раскаленными, если только вы не переменитесь, лихоимцы и мздоимцы, и не отступите от злых дел, и не начнете со слезами молиться Спасу, и Пречистой Богородице, и всем святым”.

Да Пречистая же мне сказала, что, де, иные христиане крест кладут не сполна. Да в том же сотрясении <моем> Пречистая, увидев человека в церкви в нечистой одежде, а другого человека в самоедской одежде, выгнала из церкви моею рукою, рукавом махая и побивая <их>. Да и ради того Пречистая меня мучила, чтобы пьяные люди в церковь не ходили, или нечистые, или в одежде нечистой — церковь бы Божию не оскверняли, соблюдали бы строго <заповеди христианские> и расспрашивали бы о них <людей благочестивых>. И тех страданий моих было много, и во всех страданиях меня мучило всяко: и вверх бросало в церкви Божией, а до земли не допускало. А мир то все видел, те мои страдания.

А в ту пору молебны служили со звоном и с крестами ходили в другую церковь молебны служить. И в другой церкви меня также мучило. А молебны велел служить я, Евфимий, по наказу Пречистой: „И вы бы, весь мир, обратились к Господу Богу, и молились со слезами, и Пречистой наказов слушали, и моим мукам верили, что страдал я за мои грехи. А кто не послушает и не поверит наказам Пречистой и моим страданиям, и того <велит> Пречистая миром проклинать. И с любым то же случится, что со мною, грешным, творилось". И во всех страданиях я Пречистой Богородице молился, как она меня мучила, — и от мук избавила. А мир то видел: и поп, и дьячки, и мужчины, и женщины. И Юрий Семенов сын Щепеткин — и ему, Юрию, мука была Пречистой Богородицы наказанием и повелением. А Пречистая мною, грешником, владеет».

Да в том же сотрясении по Божией воле тот же мученик в церкви кричал — велел бревна валить всем миром весной и ставить храм в Пиринеми у <часовни> святого великомученика Георгия и новоявленного <там> милостивого чудотворца: «И вы, православные христиане, покайтесь перед Господом Богом, и Пречистой Богородицей, и перед всеми святыми всем сердцем и всею душою с великими слезами о вашем согрешении. И Господь Бог милосердный молитвами Пречистой Богородицы и всех святых покаяние ваше примет и подаст вам все, что у Спаса, и у Пречистой Богородицы, и у всех святых просите».

«А я, поп Феофилакт, с ним, Евфимием, <происходящее> все видел и слова такие от него слышал во святых церквях при всем мире. Писал поп Феофилакт своею рукою. А те люди, которые были в церкви в одежде непотребной, и те винились: „Так было”».

7120 (1611)-го года декабря в 6 день

На Большой Пинеге, в Чакольском стане, в приходе <церкви> Рождества Пречистой Богородицы на память святого отца нашего Николы Мир Ликийских чудотворца, в пост Филиппов святых апостолов случилось чудо дивное и ужаса исполненное. В церкви святой великомученицы Екатерины при всех православных христианах Чакольского стана в пятницу, после того как Божественную литургию отслужили и после канона Николе чудотворцу тропари отговорили, свершилось чудо. Человек тот же, которого в прошлом году мучило в Великий пост, по имени Евфимий, по прозвищу Елка, стоял Божественную литургию в церкви святой великомученицы Екатерины. И нашло на него во время Божественной литургии затмение. И предстал перед ним человек в платье сизом спиной, а лица своего не показал и не говорил ничего. И после литургии, и после тропарей за каноном взяла невидимая сила того Евфимия, на спину его заломило и понесло на одной ноге от Царских дверей. Несло его к Северным дверям и принесло к иконе Пречистой Богородицы Одигитрии, что между Царскими дверями и Северными. И он, Евфимий, начал во весь голос кричать: «О Матерь Божия, Пресвятая Богородица! Помилуй, не ломай меня, скажу, скажу, скажу право! Скажу, не утаю, скажу!» И долгое время он повторял это. И тотчас повернуло его на запад лицом, и начал народу рукавом махать: «Народ Божий! Переменитесь, покайтесь, переменитесь!» И долго он это повторял. Народ же стоял, ничего не говоря, только и молил, де, «Господи, помилуй!»

И тот же Евфимий в муках и страданиях провозглашал: «Не у всякого человека одежда чиста, и не каждый человек достоин в церковь ходить — тем он церковь Божию оскверняет. Покайтесь! А если не покаетесь, то свершится воля Божия и над храмами!» И тот же Евфимий начал громким голосом к народу взывать: «О злые злодеи! Переменитесь! Приходите в Божественную и пречестную церковь в <виде> подобающем! И молитва после бани нужна! И не всякая баня хороша, и в бане не всякая вода чиста!» И отца своего духовного укорял, и рукавом в муках ему махал, и говорил: «Ты, де, пастырь овцам и нам, христианам, учитель и наставник. Учи, наказывай! Двоеженцам, и троеженцам, и четвероженцам причастия не давай! И пьян сам в церковь не ходи, и дьячку и пономарю <запрещай>! И пьяных в церковь не пускай же! И женщины, которые детей крестят и в церковь ходят, одежда на них и пояса нечисты. И на то ты им, отец духовный, указывай! А женщины бы тем не похвалялись и не таились от <твоего наказания>». И после страданий, когда Евфимия невидимая сила отпустила, <проговорил>: «Молебен пой, батька, да и звонить вели». — И в то время служили молебны Пречистой Богородице и великомученице Екатерине со звоном. — «И за книги вели браться чистыми руками. Да и креститься вели сполна, многие православные христиане крест кладут неполный». И того Евфимия в церкви перед Царскими дверями и перед иконой Пречистой Богородицы Одигитрии по-всякому мучило: и вперед, и назад, и на бок ломало. «А если вы не покаетесь, и в третий раз увидите такую мою муку и страдание. И с вами, и со всеми православными христианами то же будет, что надо мною видели. И среду, и пятницу соблюдайте крепко! И крестьяне бы деревенские свеч на продажу в трапезную не носили, а прихожане бы те свечи в трапезной не брали и не покупали!» И когда тот Евфимий стал прежним, как все православные христиане, и рассказал он отцу своему духовному Феофилакту:

«Того же 120 (1611)-го года на память святого отца нашего Николы Мирликийского чудотворца. Ночью я, де, спал дома, и наутро встал, да умылся, и помолился Спасу и Пречистой Богородице. И после молитвы в одной рубахе я прилег на лавку без постели. И нашел на меня легкий сон. И пришел, де, ко мне человек, взял меня и поставил на погосте в Чаколе. И водил меня по Запогостью, где бобыльские ветхие дворишки стоят, в которых держат пиво на продажу. И <о том вспомнил>, что зимой я в трапезной в Чаколе говорил, когда страдал по Божией праведной воле. — Воры приходили на Двину и попа, де, посекли в Тойме ночью во время пьянства. — И я, Евфимий, тогда то говорил: „Им бы, де, мир поучать и наказывать на страх Божий, а они, де, сами по ночам пьют. А на них же глядя, и мир также погибает. Да также и им воздается". И старец Амфилофей мне, Евфимию, начал <тогда> говорить: „Ты, де, стал попам указывать!” А говорил мне, вспылив, с укором: „Какой же ты!” И я, Евфимий, тех слов испугавшись, поколебался и не стал, было, миру возвещать, так мне стало тяжко, да и не говорил <ничего> до нынешнего видения и страдания. А тот старец Амфилофей <...> про него те белые люди сказали: „Ему, де, не подобает с нами за столом есть, он клятвопреступник, погибший человек". И говорят, сидя: „Ныне, де, крестное целование приносят в Российском государстве многие люди. И за это ныне царства, и города, и волости погибают, и храмы от молний из-за того сгорают”. А на меня, Евфимия грешного, поглядывают, и поговаривают, и поучают <меня>, и велят <мне> вещать в народе, и велят, записывая, рассылать по всем городам и волостям. И после трапезы те светлые люди, встав, начали ограду глиною мазать высоко, а сами говорят: „Надо, де, стену городскую крепить на весну крепко и высоко”».

И проснувшись, и встав, Евфимий помолился Господу Богу, и Пречистой Богородице, и всем святым и пошел в церковь, чтобы застать начало воскресной заутрени. И отстоял у милосердия Божьего в церкви великомученицы Екатерины воскресную заутреню. «И когда начали петь ирмос четвертой песни, и в то время я начал молиться Господу Богу и Пречистой Богородице и просить у Господа Бога и у Пречистой Богородицы о том, что мне в сновидении явилось: „И меня ты, Господи, и Пречистая Богородица, не пощади, <укрепи> в том, чтобы мое сновидение миру было явлено, а то прежних моих слов и страдания моего они не помнят, от пьянства не унимаются!”»

И когда начали петь ирмос пятой песни, и в то время того Евфимия заломило на спину, и голову заломило же. И понесло его по церкви и принесло к образу Пречистой Богородицы Одигитрии, что находится между Царскими дверями и Северными. И начало его крутить по-всякому, мучить и ломать. И Евфимий в страданиях говорил: «Велит <Богородица> молиться и читать велит Иисусову молитву: „Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас!” А охать не велит, плохо то оханье». И сам говорит: «Господи, помилуй!» И тотчас начал вопить и кричать страшным голосом. А когда отпустило его, и Евфимий тогда перекрестился и поклонился Пречистой Богородице до земли: «Пощади, Пречистая Богородица, рад я страдать для тебя и миру вещать, что ты повелела, с верою и правдою. И дай мне достигнуть Царства Небесного, избавь меня от муки вечной. И отойду от земной этой жизни и от всей суеты мирской. Полно, полно!» И то слово дважды произнес и трижды.

И начал в страданиях в церкви вопить во весь голос, что было силы: «Надо на Двине Архангельский город крепить накрепко и надо глиной <ограду> мазать высоко!» — И те слова много повторял. — «И в Пиримени начали храм ставить, а ныне оплошали и забросили. А когда за грех Бог и Пречистая Богородица <наказание> ниспошлет от лица своего, не пощадит и от небесного огня за умножение грехов, тогда <храм> не понадобится ли?! Думаю, что понадобится!» И в муках поучал народ: «Слушайте, и пишите, и рассылайте по погостам!» А в уме у него, Евфимия, дума была, свои люди сказали, что о совокуплении с женой, когда прежде сего его дважды мучило, то и в первом страдании, и во втором запрещения не было. И нынче в третьем страдании ему не заказано же было впредь с женою совокупляться. И сказал он: «К церкви ходят многие непотребные люди и в одежде нечистой». И о том он, Евфимий, громко кричал и наказывал, чтобы впредь приходили в чистой одежде. И, проходя по церкви и по трапезной, говорил попу, и дьячку, и пономарю, и многим мирским людям, чтобы переменились, и Богу молились со слезами, и в домах своих бы наставляли накрепко, чтобы без них жены жили в чистоте и греха не творили. И к молящимся людям кидался, зубы стиснув, говорил им: «Обратись, обратись к Спасу и к Богородице, пролей слезы от <всего> сердца за свой грех! Милостив Господь Бог, кающегося принимает!»

7121-го (1613) года в первую неделю Петрова поста <в приходе церкви> Рождества Пречистой Богородицы в Чаколе

Прежний страдалец по имени Евфимий Федоров сын, в доме своем, в избе прилег на лавку. «И в сумраке предстала передо мной жена, сияющая в ризах, цветом риза сизая, и начала меня мучить и ломать. И стало мне страшно и тяжело. И говорит она мне: „Почему, де, ты заколебался и ослабел, не возвещаешь моего наказа миру?” И мне пришло на ум, начал я молиться Пречистой Богородице: „Пощади, пощади меня, Пречистая Богородица, рад я тебе, Госпоже, трудиться и <наказания твои миру> извещать!” А образа я ее рассмотреть не мог от страха, видел в мгновение ока. А я, Евфимий, возвещать перестал потому, что <...> тогда как на меня зашумел. И пришел из трапезной на <свое> подворье. И упал с печи, и ушибся до крови. И лежал без памяти, и призывал игумена Кеврольского, и покаялся. А я, Евфимий, ныне опять рад Спасу и Богородице служить и молиться. Аминь».

7121-го (1613) года на Большой Пинеге, в Чакольском стане, в приходе <церкви> Рождества Пречистой Богородицы

Чакольский же житель, крестьянин Евфимий Федоров сын, по прозвищу Елка, которого и прежние страдания и видения известны были. «И я, Евфимий, по прозвищу Елка, молился в Троице прославляемому Богу, и Пречистой Богородице, и всем святым. И начал я Божию благодать в себе таить и наказания Пречистой Богородицы миру не стал рассказывать из-за мирского сомнения и осуждения. И заговел я в пост святых апостолов Петра и Павла по иерейскому попову благословению, а постились первую неделю Петрова поста. Все крестьяне Чакольского стана дали обет варить канун к первому воскресенью Петрова поста в нынешнем 121-м (1613) году. И в воскресение Христово отстояли святую литургию и после канона тропари и „Свято” отговорили. И чакольский поп начал над кануном молитвы читать Всемилостивому Спасу, в Троице прославляемому Богу, и Пречистой Богородице, и всем святым. И я, Евфимий, начал говорить попу Феофилакту: „Поп, будешь ли ты меня слушать, и ты послушай Пречистой Богородицы наказание”. И поп отвечал: „Я Пречистой Богородицы наказание рад слушать". Евфимий говорил: „И ты служи молебен Пречистой Богородице со звоном. И я вам Пречистой Богородицы наказание без страданий возвещу". И поп не пил канун, и начал служить молебен Пречистой Богородице со звоном. И во время молебна запел поп ирмос. И нашла на меня мука Божья и Пречистой Богородицы наказание. Меня, Евфимия, заломило на спину, и стала меня мучить Пречистая Богородица. „О, Владычица Пресвятая Богородица! Пощади! Рад я твое наказание миру сказывать!”» А страдания его видели все православные христиане. И отпели молебен, и начали над кануном молитву творить, и Евфимию молиться над кануном дают. И Евфимий над кануном молится, а не пьет. «И крестьянин Шеймогорской волости по имени Мосей дал мне, Евфимию, канун для молитвы. И я, Евфимий, начал молитву читать над кануном Всемилостивому Спасу и Пречистой Богородице. И меня, Евфимия, начало мучить с кануном, а канун в туеске на одной руке <висит>. А меня, Евфимия, заломило на спину и мучило сильно с кануном». А Евфимий говорил: «Тот канун приемлет Пречистая Богородица. Православные христиане, молитесь Богу, переменитесь!» И поп благословлял канун. И в скопкаре канун остался, и Евфимий говорил: «Кануна не оставляйте, пейте весь!» А прежде того случалось, что пономарь и поп канун оставляли. И Евфимий говорил: «В том грех великий, что оставляют <они> канун в церкви и <после сами> пьют». «И после вечерни начали пить канун мирской, а мне, Евфимию, поп дал просвиру, и говорил: „Ты <ведь> кануна не пьешь с нами". И за то меня, Евфимия, Пречистая Богородица мучила, — а страдания мои видел весь мир — и за то мне, Евфимию, страдание было, что младенцы между собою ругаются и церковь Божию сквернят. А о том вы и сами ведаете, что надо глупых побранить». А мы об этом узнали: ребята между собою ругались, а женки траву косили в кустах и то слышали. Богу нашему слава ныне.

7122-го (1613) года декабря в 26 день

Изволением Божиим и Пречистой Богородицы видел в видении прежний страдалец Евфимий Федоров сын на первой неделе по Рождестве Христове: «Идет, де, Пречистая Богородица с ангелами, и с апостолами, и со множеством святых. А говорит, де, Пречистая Богородица: „Ходила, де, я на помощь православным <христианам>, да воротилась, потому, де, что не взывают ко Спасу со слезами и не молятся. И я, де, их защитить <не могу>. А если, де, обратятся всею душою ко Спасу, и еще, де, Господь милость пошлет им. А я, де, о них страдала много”. А идет, де, с нею, Богородицею, много святых. А на правом, де, плече у нее, Богородицы, лик Спасов и Пречистой Богородицы на иконе. А икона, де, величиной в аршин. А мне, де, Евфимию, в то время <видится>, будто крест Христов в руках несут».

И пришел он, Евфимий, в церковь Божию, и отслушал заутреню, и молебны, и часы. И стало его, Евфимия, мучить, назад заламывать и крутить всяко. И начал он кричать громко и молиться со слезами. А говорил то: «Согрешил, де, я перед тобою, Мати Божия! Вижу, де, благодать Божию великую, а скрываю. А ныне, де, расскажу, и рад тебя ради страдать!» И начал он, Евфимий, кричать, будто под пыткой: «Переменитесь, мир, окаянные, согрешили, де, все: и попы, и дьячки, и просвирни!» Да опять начал громко кричать: «Образ, де, надо написать Пречистой Богородицы всем миром. Пречистая, де, Матерь Божия так изволила: „И тогда, де, не отверну лица своего от вас". И вкладывали бы, де, на создание образа Божия по силе <своей> немного, без жалости, с радостью и без роптания. А писать, де, образ надо, постясь всем миром, да и иконописцу же поститься, де, надо. А писать, де, образ и поститься надо в Великий пост. А ныне, де, только помолитесь со слезами, и тогда, де, Пречистая Богородица пощадит вас от всех напастей, от нынешней беды. Да и впредь, де, у Спаса и у Пречистой Богородицы всего много: может, де, Спас наказать и помиловать».

А мучило его, Евфимия, долго, и ломало сильно, и кричал он со слезами много. И упал он ниц перед иконой Пречистой Богородицы, что между Царскими дверями и Северными, и плакал, выл, рыдал с великим воплем: «Погибли, де, царство, и города, и весь мир за ересь всякую и за чернокнижие. Ох, де, отступники, злодеи, переменитесь!» И говорил то: «Смотрите, де, мир, что со мною, грешным, делается, и слушайте мои слова, и запоминайте их, и, записав, рассылайте! Не бойтесь, не сам я это затеял, Спас да Пречистая меня ведут и владеют мною и языком моим!» И попу приказывал: «Чтобы, де, у вас ропота между собою впредь не было! И службы, де, у вас церковные забыты! Сегодня, де, какой праздник великий, а у тебя, де, и обедни нет из-за пьянства!» И поп сказал: «Я, де, за то перед Спасом <отвечаю>». И вопил <Евфимий> о том много, чтобы, де, жили по-старому, как писали святые ангелы, и святые апостолы, и богоносные отцы. И у нас в Чаколе мир все это видел, и поусердствовали, и веру от чистого сердца ко Спасу и Пречистой Богородице возымели. «И обет бы сотворили тот праздник, Собор Пречистой Богородицы, праздновать честно, с молебнами и канонами. И икону ту написать, Собор Богородицы, потому что на тот праздник чудо такое Бог явил. А вкладывали бы на создание того образа всем миром, <каждый> по силе <своей>, с радостью, без роптания, да молились бы с верою!»

И того же 122-го (1613) года в ту же первую неделю по Рождестве Христове пришел с погоста Петр Павлов сын Артемов домой и начал того страдальца Евфимия бранить: «Дурит, де, мужик!» И <его> он, Петр, много ругал и прежде того. И после ужина нашел мрак, будто сон, на его Петрову дочь Пелагею, и явился, де, ей святой Артемий Веркольский и стал, де, ее будить: «Встань, де, Пелагея!» И она испугалась. И он во второй раз, и в третий: «Встань, де, не бойся, скажи отцу своему, и матери, и людям, что живут, де, они не хорошо! Поп, де, их благословил говеть перед кануном обетным, чтобы, де, дал Бог помощь для <одоления> врагов, и перед другим кануном, к празднику Рождества Христова. И они, де, благословение получили, да одни, де, говели, а другие, де, не говели. А мы, де, за них страдаем. А я, де, сейчас иду со службы». И она, проснувшись, начала тихонько рассказывать всем. И отец ее Петр стал на нее кричать: «Что, де, ты, ребенок, болтаешь! И много, де, тебе надо, как и Елке же!» И когда огонь погасили, и вся семья легла спать, и тогда у той девицы Пелагеи заломило назад голову до ног. И лежала она три дня, не говорила. А мучило ее крепко, билась она, и рот у нее кривило под ухо на обе стороны.

И через три дня Бог дал ей язык. И она сказала отцу своему Петру: «Извинись, де, ты перед Евфимием Федоровым страдальцем. Ты, де, его бранишь и на него наговариваешь напрасно. Меня, де, ныне святая Парасковья Пиринемская да святой Артемий Веркольский из-за тебя мучают. И то еще, де, мне сказали: „Пьете, де, и едите рано, и крох не бережете — это, де, очень грешно”». А говорила та девица смышлено, будто и не мала, а пошел ей девятый год. И Петр ту свою дочь привозил к церкви, и велел молебен служить, и у Евфимия прощения просил со слезами. И о тех страданиях рассказал народу в трапезной истинно, как написано здесь. И Петрова жена Ульяна сказала: «Я, де, грешная, видела в видении, как мою дочь <неведомая> сила мучила. На печи я сидела в темноте, и пришел, де, тот же святой Артемий <Веркольский> мал, в белых ризах, а говорить, де, начал то: „Смотри, де, Ульяна, что над вашим дитятей делается! Вчера, де, муж твой Петр, что бранил Евфимия?!”»

И того же 122-го (1614) года, января в 9 день, в третью неделю по Рождестве Христове, на утрени, после 6 песни...

КОММЕНТАРИЙ

«Видения Евфимия Чакольского» относятся к периоду интервенции шведских и польско-литовских отрядов на Русский Север, к периоду, когда события Смуты, почти стихнув в центре России, обрушились на ее северные рубежи. В ряду видений Смутного времени видения пинежского крестьянина Евфимия Чакольского занимают особое место. В этом тексте почти нет общерусских исторических и политических реалий Смуты, а встречающиеся упоминания о прошедших событиях неконкретны, нет каких-либо обличений Российских правителей; с другими памятниками его объединяет только общий для всех них мотив покаяния, стремления объяснить беды, нашедшие на Российское государство, отступлением народа от истинных христианских заповедей и ценностей. Все это объясняется удаленностью Пинежских пределов от центра России, от центра событий. В то же время этот памятник показывает, что в Смутное время жители окраин также были сопричастны истории, судьбе Российского государства. Евфимий Чакольский — реальное лицо, некий благочестивый крестьянин из пинежского села Чакола, имевший большой авторитет у местных жителей, о чем свидетельствует запись его видений, а также упоминание имени Евфимия Чакольского еще в двух памятниках литературы Пинежья, повествующих о событиях, хронологически близких нашему тексту: «Повести о Черногорском монастыре» и «Тетради о чудесах Параскевы Пиринемской». От лица Богородицы, являющейся ему в видениях, он не только обличает нерадивость священнослужителей, пьянство, призывает народ к покаянию и молитве, но и взывает к конкретным и понятным для местных жителей богоугодным делам — построить новый храм, заказать на общие деньги икону для церкви. Особый интерес придают памятнику безыскусность повествования, живое народное слово и обилие местных севернорусских бытовых подробностей и деталей. Сама обстановка, в которой происходят описываемые события, очень характерна для жизни севернорусского мира — т. е. сельского общества, общественного института самоуправления севернорусскими крестьянами, не знавшими крепостного права, жизнью своих селений; именно в этом значении употребляется в памятнике слово «мир». Видения Евфимия Чакольского происходят перед миром в церкви и в трапезной или о них там рассказывается всему миру, а мирской поп записывает виденное и слышанное, свидетельствуя при этом истинность записей. В тексте памятника перемежаются повествования от первого и третьего лица, что, впрочем, часто встречается в произведениях этого жанра, в том числе и в текстах видений Смутного времени. В жанровом отношении текст «Видений Евфимия Чакольского» вполне традиционен, в нем имеются все композиционные элементы жанра видений: это и обязательный «тонок сон», и традиционные описания явившихся в «тонце сне» святых, и обязательный призыв записывать виденное и распространять эти записи.

Именно такая запись и сохранилась до нашего времени в единственном, дефектном, списке (БАН, 45.10.9; 30—40-е гг. XVII в.; отсутствуют: часть листов в середине и листы с окончанием текста «Видений Евфимия Чакольского»). Впервые рукопись была указана В. И. Срезневским, который назвал текст отрывком судного дела и опубликовал его небольшой фрагмент (Срезневский В. И. Отчет о поездке в Вологодскую губернию (май—июнь 1901 г.) // ИОРЯС. 1902. Т. 7. Кн. 4. С. 181, 233—235). По этому же списку памятник подробно пересказан М. А. Островской, в критической заметке к пересказу она впервые определила жанр «Видений Евфимия Чакольского» (Островская М. А. Поморские видения 1611—1613 годов // Научный исторический журнал. 1914. № 4. Т. 2. Вып. 2. С. 61—75).

Текст публикуется по рукописи БАН, 45.10.9, исправления вносятся по смыслу.