Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова и Е. Г. Водолазкина
Роди же ся от колена Хамова[762] мужь муринъ имянем Хусъ.[763] Сей же роди Неурота[764] гиганта. Сей же замысли столпъ здати. И множество убо человекъ послушавше совета Неуротова и начаша здати столп Халаньский,[765] — превелика и превзята, высотою мало не досяжуща луннаго круга. Тако убо зиждему к высоте, и от силнаго ветра свержени бываху, инии же приближением солнца сгараху от теплоты. А мера столпа того имеяше высоту и ширину 5433 лакотъ, а Феодоритъ[766] пишет о том столпу, что имелъ 3 версты обояко. Делаему же столпу 40 летъ и еще не совершенъ бысть, и ту размеси Богъ языки на 70 и единъ языкъ, а вторый языкъ Адамовъ, егоже не отятъ Богъ у Фалека,[767] сына Еверова,[768] зане Еверъ не приложился безумию ихъ. И отъ того Евера еуреи прозвашася. А всехъ языкъ на лицы всея земля 72. Се же от потопа до разделения языкъ летъ 530, а от Адама до разделения языкъ летъ 2772, а родовъ 16. И отселе наречеся место то Вавилон, понеже ту размесишася столпотворцемъ языки, «вавелъ» бо «размешение» наричется еурейским языком.
В том убо месте оста Невротъ с подобоязычными ему, и созда градъ, и нарече Вавилонъ, и царствова в немъ. Сей персы научилъ небеснымъ двизаниемъ и звездословию, и всякому волъхвованию, виде бо на высоте столпа звездамъ шествие, но не виде служебъныя силы, якоже глаголетъ Божие речение: аггели солнцу, аггели луне, аггели звездамъ, аггели ветромъ и грому, и молнии и прочая.[769] И от сего конечно Неуротъ осуетихся умом, и возмневъ разумети Божие творение, еще же и советъ Его покусився темъ разтворити, и счастию человеческому строитися от тех, слогая, аки бы и не быти самовластию в насъ, но творити намъ все зло по нуже, от сихже да свободитъ Господь Богъ верныхъ своих. «Кто бо, — рече пророк, — умъ Господень разуме или кто советникъ Ему бысть?»[770] Звезды бо во свое время сотворены, а не с нами: мы же потомъ, а не со звездами.[771]
Другий же внукъ Хамовъ, Месремъ,[772] вселися во стране Египетстей, и по его имяни Египетъ нареченъ бысть, «Месремъ» бо еурейскимъ языкомъ «Египетъ» глаголется. Сии убо Неуротъ и Месремъ первие начаша царствовати и земными человеки владети.
По столпотворении убо и размешении языкъ начаша быти мнози человецы на земли, и не точию же размесишася гласы и языки ихъ, но и образы ихъ изменишася, и нравы и обычая ихъ размесишася. Се же все бысть, яко да явятся в нихъ дела помышления ихъ, зане много лукавъствоваша на Бога, Творца своего, и заблудиша делы своими. Сего же ради и приуподобишася зверемъ и скотомъ дивиимъ, тако бо и образы ихъ, и жилища ихъ явишася.[773] Отпусти бо ихъ Богъ по начинанию сердецъ ихъ, и поидоша в начинаниихъ своихъ.
Есть люди, глаголемии сатыри. Жилище ихъ в лесахъ по горамъ, а хожение ихъ скоро. Егда текутъ, никтоже можетъ постигнути ихъ. А ходятъ наги, а живутъ со зверми, а телй ихъ обростли власами, а языкомъ не говорятъ, токмо гласом кричатъ.[774]
Люди, имянуемии андроини, а живутъ они во Фритской земли,[776] а имеютъ у себя плоть половину страны мужьскую, а другую женьскую: у всяково человека правой сосокъ мужьской, а левой сосецъ женьской.
Люди аримаспи живутъ в далныхъ земляхъ Татарскихъ,[778] а имеютъ по одному глазу, или оку, а воюются съ грифы за жемчюгъ и злато.
Люди астромове, или астонии,[779] живутъ во Индийской земли. Сами мохнаты, без обоихъ губъ. А питаются от древъ и корения пахнучево и от цветовъ, и от яблокъ лесныхъ, а ни пьютъ, ни ядятъ, толко нюхают. А покаместа у нихъ те запахи есть, потаместа и живутъ.
Люди есть атанасии, живутъ на полунощии Окияна моря. Уши у них столь велики, что покрывает ими все свое тело.
Люди поподеси живутъ надъ моремъ Окияномъ. Главы у нихъ человечьи, а руки и ноги, какъ коньские ноги, а ходятъ на всехъ четырех ногахъ.
Люди неурили живутъ в далныхъ Татарскихъ землях, а имеютъ обращатися из человека в волка, а из волка паки в человека.
Люди есть, зовоми пилмеи. Живут во Индийскихъ земляхъ, ростом невелики: толко лакти единого;[784] и недолговечны: толко по 8 летъ векъ ихъ. А жены ихъ родятъ в пятой годъ, а дерутся с жаравлями о корму, а ездятъ на козлахъ, а стреляюъ из луковъ.
Люди, зовоми катаини, живутъ в Сикилийской стране под горою имянемъ Етна. Те люди велики, как волотове. А имеютъ по одному оку, а иные слепы, а мнят, что и нетъ на земли такихъ людей, чтобы у нихъ было по два ока. А родомъ те люди добре хороши, а молятся солнцу и месяцу.
Люди щиритове живутъ в Татарской земле, без ушей, толко лише диры за ушей места.
Люди троглодиты живутъ во Фридской стране по горамъ, а ядят змей.
Люди мантикоры живутъ во Индийскихъ странахъ, зубы у нихъ в три ряды, главы у нихъ человечии, а тело лютово зверя.
Люди, мономери зовоми, а инде — монокули,[788] об одной ноге, а коли солнце печетъ, и онъ можетъ покрытися ногою, какъ лапою.
Люди, зовоми апотамии, ходятъ на ногахъ и на рукахъ. Брады у них долги. Половина человека, а другая конь. А у жон ихъ власовъ на главахъ нетъ, а живутъ в воде.
Много же и иныхъ всяким чюднымъ родствомъ, как во Фрицких и во Индийскихъ и в Сирскихъ странахъ: у иныхъ песии главы, а иные без главъ, а на грудехъ зубы, а на лактяхъ очи, а иные о дву лицахъ, а иные о четырех очех, а иные по шти рогъ на главахъ носятъ, а у иныхъ по шти перстовъ у рукъ и у ногъ, а все те люди на вселенную пошли от единаго человека, рекше Адама, и за умножение греховъ тако ся учиниша. Можемъ разумети то от жены Лотовы[790] и от прочихъ, ихже множество окаменеша <...>.
В лето 7092 по царе и великомъ князе Иване Василиевиче всея Руси Руси возприимъ скифетро Росийскаго царствия благородный сынъ его, государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь всея Руси. Тогда во всемъ царствии его благочестие крепце соблюдашеся, и все православное христианство без мятежи и в тишине пребывающе и другъ со другомъ светло и радостно ликующе. Ему же всечестная и предобрая бысть супруга, царица и великая княгини Ирина, дщерь некоего от велможъ велика болярина имянемъ Феодора Годунова,[792] яже всеми благонравными добротами точна бысть и тезобытна Еудокие царице,[793] супрузе Феодосия Юнаго, царя греческаго. Благородный же и боговенчанный государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь, всея Руси самодержецъ, не точию убо в телесныхъ добротахъ сияше, но и душу мужъствену являа и благодатьми светящуюся отвсюду, правдою и целомудриемъ, чистотою же и смиреномудриемъ присно украшающе себе, лсти же и лукавъства и всякаго зла отнюдъ всяко ненавистенъ бысть и сихъ весма удаляася и не храня вражды всякия, ниже злобе или гневу во сердцы своемъ место даяше, но ко всемъ бысть всегда тихъ, милостивъ и кротокъ. Воистинну, аще кто речетъ и не погрешитъ: ограда бысть многихъ благъ, яже водами Божиими напаяема, или рай одушевленъ, иже храня благодатная садовия. И тако ему пребывающу и царство державы своея присно неволнуемо снабдевающе, понеже окрестнии языцы без кровопролития вси повинующеся и служити ему покоряхуся, и дары любочестия приношаху ему. Прежереченный же благоверный боляринъ Никита Романовичь[794] не по мнозе времени отиде ко Господу, и по немъ ближний приятель бысть государю царю и великому князю Феодору Ивановичю всея Руси и правитель державы его боляринъ и конюшей Борисъ Федоровичь Годуновъ, братъ царицы и великия княгини Ирины Федоровны, иже государю царю и великому князю Феодору Ивановичю шуринъ бысть. Не бывает же убо никто от земнородныхъ безпороченъ в житии своемъ: аще и зело проразсудителное к народомъ мудроправльство показа, но обаче убо и царстей чести зависть излия. И сего ради не точию ближних и сродныхъ цареви от царъствующаго града Москвы отгнати сотвори, но и честь царскую всяко на ся привлече и во всемъ державному точенъ творяшеся.
В лето 7093 государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь, всеа Руси самодержецъ, дастъ во одержание брату своему, царевичю князю Дмитрею Ивановичю, градъ Углечь с пригородки и со уезды его и повеле ему тамо быти и съ материю своею, царицею Марфою. Глаголютъ же нецыи, яко тако быти повеле государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь всеа Руси советомъ шурина своего Бориса Федоровича Годунова.
В лето 7094-го премудрый граматикъ Дионисий, митрополитъ Московский и всея Руси, да князь Иванъ Петровичь Шуйский и прочии от болшихъ боляръ и от вельможъ царевы полаты и гости московские и все купецкия люди учиниша советъ и укрепишася между себе рукописаниемъ бити челомъ государю царю и великому князю Феодору Ивановичю всея Руси, чтобы ему государю вся земля царския державы своея пожаловати, прияти бы ему вторый бракъ, а царицу перваго брака Ирину Федоровну пожаловати, отпустити во иноческий чинъ. И бракъ учинити ему царьскаго ради чадородия. И таковый советъ уведавъ, шуринъ царевъ Борисъ Годуновъ и, присовокупивъ к себе многими дары змиеобразныя лсти злыхъ советниковъ и люто, аки зверь, растерзаетъ сихъ совокупление: Дионисия митрополита со престола Московския митрополии отгна и повелеша ему быти в манастыре у Спаса на Хутыне, а на его место возведенъ бысть на престолъ Московския митрополии Иевъ смиреномудреный. Тогда же и князь Ивана Петровича Шуйсково в далныя отоки сосла и съ братиею его и тамо зле уморити повеле. Такоже и прочихъ чиновъ всякихъ, митрополичьихъ и княжих советниковъ, аки буря зелная размета.
В лето 7094 государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь, всеа Руси самодержецъ, повеле на Москве делати градъ каменной[795] около Болшово посаду, подле земляные осыпи, а делали его 7 летъ, и нарекоша имя ему Царевъ град, а мастеръ былъ русъскихъ людей имянемъ Конь Феодоровъ.
В лето 7096-го приде к Москве Иеремий, патриархъ Константина града, и с нимъ митрополитъ, да два епископа, и благословилъ и поставил на Москве митрополита Иева патриархомъ[796] первымъ в Московскомъ государьстве, а в Великомъ Новеграде поставиша архиепископа Александра первымъ митрополитомъ Великому Новуграду, а Ростову — Варлама, третиаго митрополита — в Казань, а четвертаго — на Крутицы.[797]
Того же лета государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь, всеа Руси самодержецъ, ходилъ воевати на немцы ливонския,[798] и немцы учиниша миръ со государемъ и отдаша ему московския грады: Иваньградъ, и Яму и Копорию. Тогда же под Ругодивомъ[799] на приступе убиша немцы государева воеводу князя Ивана, Юриева сына, Токмакова.
В лето 7099, июля 20, приходилъ под Москву крымской царь со многими людми и стоялъ на Котле[800] два дни. Государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь всеа Руси послалъ воеводу своего шурина Бориса Федоровича Годунова и с нимъ воеводъ и людей многихъ. И крымской царь съ людми московскими дела не поставилъ и побежалъ от Москвы посрамленъ.
Того же лета, маия въ 15 день, на память преподобнаго и богоносного отца нашего Пахомия Великаго убиенъ бысть благоверъный царевичь, князь Дмитрей Ивановичь,[801]иже на Углече, от Микитки Качалова, да от Данилки Битяговсково. Мнози же глаголаху, яко еже убиенъ благоверный царевичь князь Дмитрей Ивановичь Углецкой повелениемъ московъского болярина Бориса Годунова.
О злое сластолюбие власти! О звере страшный, иже вся поядая и отончевая и останки ногами изтребляа, ни милости внимая, ни будущаго прещениа помышляа! Не щадитъ сродныхъ, ни устрашается великородныхъ, ни милуетъ старости, не умиляется о юности, но аки злый вранъ, иже злобою очерненый, доброцветущую ветвь благоплоднаго древа сокруши и пагубу злу велию учини!
В лето 7106, генваря въ 7 день, угасе свеща страны Русьския, померче светъ православия, государь царь и великий князь Феодоръ Ивановичь, всея Руси самодержецъ, приемлетъ нашествие облака смертнаго, оставляетъ царство временное и отходитъ в жизнь вечную. Былъ на государьстве 13 летъ и 7 месяцей и 10 дней. Отрасли же сродства своего не оставилъ по себе, и тако русьскихъ царей родъ конецъ до зде ста.
Благословилъ же и приказалъ быти по себе на престоле Московскаго государьства Русьскиа земли братаничу своему по матери Феодору Никитичю Романова,[802]племяннику родному благоверныя царицы и великия княгини Анастасии, матери своея. Обаче же кознию лукавою и предъкновениемъ московскаго болярина и конюшево Бориса Годунова таковаго дара получити не сподобился, еще же и злострадательствомъ зле пострада, о нем же впреди речено будетъ.
В лето 7106-го по царе и великомъ князе Феодоре Ивановиче, всея Руси самодержце, приемлетъ скифетродержство великия Руси государьства шуринъ его Борис Федоровичь. Той бо от сродничества своего имяновашеся Годуновъ, иже хитростными пронырствы престолъ царства великия державы Русьския возхити и самодержецъ наречеся.
Сей убо государь царь и великий князь Борисъ Федоровичь во свое царство в Русийскомъ государьстве градовъ и манастырей и прочихъ достохвалныхъ вещей много устроивъ, ко мздоиманию же зело бысть ненавистенъ, разбойства и татьбы и всякаго корчемства много покусився, еже бы в свое царство таковое неблагоугодное дело изкоренити, но не возможе отнюдъ. Во бранех же неизкусенъ бысть: время бо тому не настояше. Оруженосию же не зело изященъ, а естествомъ светлодушен и нравомъ милостивъ, паче же рещи и нищелюбивъ. От него же мнози доброкапленыя потоки приемльши и от любодаровитыя его длани в сытость напитавшеся. Всемъ бо неоскудно даяние простираше, не точию ближнимъ и своимъ и сыновомъ русьскимъ, но и странным далнымъ и иноплемянным, аки море даяния и езеро пития разливашеся всюду, яко камения и древа и нивы вся дарми его упокоишася. И тако убо цветяся, аки финикъ листвиемъ добродетели. Аще бы не терние завистныя злобы цветъ добродетели того помрачи, то моглъ бы убо всяко древнимъ уподобитися царемъ, иже во всячественнемъ благочестии цветущимъ.
Но убо да никтоже похвалится чистъ быти от сети неприятелственаго злокозньствия врага; понеже и сей перстною плотию недуговаше и жизнь суетнаго сего света зело возлюби и к себе вся приправливая, и аки ужемъ привлачаше. Сего ради и от клевещущихъ некия изветы нечестиваго совета на неповинныя въ ярость суетно приимаше. И сего ради на ся от всехъ Русьския земли чиноначалниковъ негодование наведе, и многихъ напастныхъ волнъ злобурнии ветри возсташа на нь и доброцветущую его царства красоту внезапу низложиша.
В лето 7107-го повелениемъ государя царя и великаго князя Бориса Федоровича всея Руси поставленъ бысть градъ в поле близъ Крыму на татарской границе, а ставилъ его Богданъ Бельской.[803] И нарекоша имя ему Новой Царевъ градъ Борисовъ.
В лето 7109-го преставися в Великомъ Новеграде Варламъ митрополитъ, и на его место поставиша Великому Новуграду Исидора митрополита, а былъ игуменъ святыхъ чюдотворцовъ Изосима и Саватии Соловецкия обители.
Тогда же на Москве от некиихъ мужей злохитрыя козни на ничтоже повиннаго Феодора, реку, Никитича, великаго московъскаго болярина соплеташеся. Желаниемъ же и повелениемъ царя и великаго князя Бориса глаголютъ быти сему составлению, понеже издавна царь Борисъ нося язвы в души лукавыя, аще и образомъ коварнымъ являшеся кь нему светлодушенъ и любителствователенъ, внутрь же уду имый великъ огнь ненависти. Бе бо ему мысль от семени своего воцарствити на престолъ царства Руськаго и сего ради царския породы ветвь сокрушити помысли и изверже злый советъ, аки ехиднино рожение. Осужаетъ убо того и посылаетъ в Поморския страны и тамо его пострищи повелеваетъ во обители преподобнаго отца нашего Антония Сискаго. Таже и братию его, с ним же и сына его Михаила, еще бо ему тогда зело сущу юну. Он же таковыя великия беды со всякимъ благодарениемъ в подвизе своемъ претерпевая и от случающихся ему не изнемогая, но о всемъ на всесилнаго Бога уповая и иноческаго образа одеяние паче царския багряницы возлюби.
Того лета грехъ ради нашихъ гладъ бысть великъ по всей земли Рустей. А насталъ гладъ тотъ съ августа месяца и наста съ сентября 7110 лета, и многое безчислено множество от того гладу изомроша людей. Ядуще же тогда и мнози псину и мертвечину и ину скаредину, еяже и писати нелеть. А ржи четверть купиша тогда по три рубли и выше. И от того времяни начаша на Москве и во всехъ городехъ русьскихъ всякое жито четвериками покупати, а четверикъ имянуется осмая доля четверти, а четвертая доля осмины. Теми же четвериками торговати и мерити навыкоша. А прежние меры, которые имянуеми четверти, то бывало четвертая доля бочки или кадки, то же и оковами зваху: оковаху бо по верху тоя кади железнымъ обручомъ для тово, чтобы нелзя ея урезати, а осмину имяновали осмую доли бочки. А бочку или оковъ купливали по три алтына и по гривне, а коли дорого, ино и по пяти алътынъ.
В лето 7111-го бысть грехъ ради нашихъ моръ лютъ зело во граде Смоленску и во странахъ его. И толико множество помроша людей, елико и погребати не успеваху ихъ.
Тогда же и ино велие зло разсыпася по земли Рустей и, аки облакъ злодыхательныя темности, от страны зовомыя Сиверския[804] приде и пред очима всехъ излияся и над главою Бориса царя ста и тако скрежетомъ смертнымъ возгреме ему. Что же убо сие, повемъ сице.
Некто убо бысть от поселянскихъ жителей Галическия страны служивых людей сынъ боярской, имянемъ Григорий, по прознаменованию Отрепъевъ. Сей возхоте преже мнихъ быти и в чину дияконства учинися. И потомъ предста ему темномудрый духъ и вложи в сердце его некими беснователными мечты развратное помышление, во еже убо назватися ему царскою отраслию, царевичемъ Дмитреемъ Ивановичемъ Углецкимъ. И таковымъ имянованиемъ ложнымъ шедъ преже в Литву и тамо лукавымъ своимъ мудрованиемъ всехъ прооманилъ. И потомъ простоокия люди русьския прелстилъ и царя московскаго Бориса зле изверже, и царство сице возхити. Отиде убо с Москвы в землю Полскую и Литовскую во образе некоего пилигрина, сиречь калики, и тамо сверже с себе мнишеское одеяние и диаконьский чинъ попра. И навыче языка полскаго и волъхвования цыганскаго и всякаго чародейства бесовъскаго. И потомъ творяшеся аки къ смерти болезновати, и призва к себе латинъския веры попа, показуя себе, аки изповедь творити ему. И тогда сице глаголаше ему: «Отче! Аще — рече — лучит ми ся умрети зде, в земли вашей, молю тя, да погребеши мя царски: сынъ бо есмь царя московъскаго Ивана Василиевичя, всея Руси самодержца».
Слышав же латинанинъ поведаетъ великому пану Юрию Сардаминскому.[805] Сей же — Жиггимонту, королю польскому. И непщева быти сему истиньству. И сего ради прилежа о немъ со всякимъ ласкосердиемъ, и обещеваетъ же и дщерь свою в жену ему, имянемъ Марину[806] егда будетъ на престоле Московъского государьства. И вдасть ему многое сокровище, еже раздавати ратнымъ людемъ и доступати государьства Московскаго. И тако, собрався съ людми многими польскими и литовъскими, и приде в Киевъ, приятъ грады порубежныя: Черниговъ, и Путимль, и Стародубъ. И обвлада страною Московския земли, и глаголемою Сиверою, и прельсти многия люди русьския. Мнози же и с Москвы от дворянъ и боляръ и от всякихъ чиновъ подыхаша о немъ: мняху бо, яко той есть, имже пронарицается. Царь же Борисъ, слышавъ великую беду сию, паче же увидевъ, зело ужасеся и бысть прискорбенъ, зане уразумевъ, яко фиялъ гнева ярости Господня на нь изливашеся. И сего ради бысть зело прискорбенъ, потом же и болезненъ, таже и смертенъ.
В лето 7112-го государь царь и великий князь Борисъ Федоровичъ, всея Руси самодержецъ, преставися маия въ 13 день, во иноцехъ Боголепъ. Былъ на Московъскомъ государьстве 7 летъ и 6 месяцъ, а всего поживе 53 лета. И по немъ сяде на государьство Московъское сынъ его Федоръ Борисовичь.
Того же лета по царе и великомъ князе Борисе Федоровиче всея Руси сяде на Московъское государство сынъ его Феодоръ Борисовичь, тогда ему сущу летъ 16. Аще убо и юнъ сый летными числы бысть, но да смысломъ и разумомъ многихъ превзыде сединами совершеныхъ: бе бо зело изъученъ премудрости и всякаго философскаго естествословиа наказан и о благочестии же присно упраздняшеся, злобы же и мерзости и всякаго нечестия отинудъ всяко ненавистенъ бысть. Телесною же добротою возраста и зрака благолепною красотою, аки кринъ в тернии паче всехъ блисташеся. Аще бы не тартарный мразъ цветъ благородия его раздробилъ, то мнелъ бы убо быти того плоду потребна всячественому добру.
Но уже мнози тогда возмутишася от прелести кровояднаго лвичнаго щонка Розтриги, егоже рехъ преже Григория Отрепъева, иже всемъ в Руси тишину жития, аки лютая буря, возмути и сего непорочнаго царя, блаженаго, реку, и предобраго отрока Феодора Борисовича, аки недовозрастъшаго красноцветущаго финика, немилосердныма рукама отторгнуша, не точию от престола царскаго, но и от жития сего, аки лютый зверь, иже спяй в горахъ, возхити. С великимъ бо стремлением сей Розстрига пламень ярости изпусти и, аки вепрь из дубравы многодревныя, на Московъское государьство со многими людми польскими и литовскими и с клятвопреступники русьскими борзыми ногама наскочи и вся грады Русьскиа страны и места ово убо лестию, ово же и озлоблениемъ тяжкимъ поработи. Благороднаго же и благовернаго московъскаго государя царя Федора Борисовича злолютою смертию осуди, его же и съ материю удавити повеле. Точию два месяца бысть на Московскомъ государьстве после отца своего Бориса, вмале царския державы насладися. И тако блаженный, аки тихъ овенъ, на ничтоже злобу имущъ, скончася. О нем же мнози от народа тайно во сердцахъ своихъ возрыдаша за непорочное его житие, но от избавляющихъ ему ни единъ обретеся: «Въ день бо ярости, — рече, — не ползуетъ имение».
В лето 7113-го по царе и великомъ князе Феодоре Борисовиче возхити престолъ Русьскаго царства розстрига Григорей Отрепъевъ преже бывый черной диаконъ, иже лжекозньствено имяноваше себе царевича князя Дмитрея Углецкаго, сына великаго государя московскаго, царя и великого князя Ивана Василиевича всея Руси, иже зависти ради царьства убьенъ от бысть от злыхъ крамольниковъ на Углече, о немже писахъ в царстве блаженныя памяти Феодора Ивановича.
Сей же бысть от родства не славныхъ, ни великородныхъ, но от последнихъ людей служивыхъ в чину детей бояръскихъ. Бысть бо убо человекъ зломысльственъ, речениемъ же многословенъ и ко книжному прочитанию борзозрителенъ, но не на благо, нравомъ же лукавъ и скверноуменъ, и естествомъ плоти зело незраченъ и скупоростенъ, а сердцемъ лютъ и свиреподушенъ, и изполненъ всякаго пронырства лукаваго и беснования, ядовитъ злобою, аки смертодыхателная скорпия, яже зрениемъ уморяа многия. Глаголаша же о немъ мнози, яко по всему уподобитися ему нравомъ и делы скверному законопреступнику, нечестивому мучителю царю Иулиану,[807] иже съ бесы волъхвуя и вся проклятыа веры похваляа, а на православное христианство лютое мучительство простирая и хваляся на все страны греческия, еже погасити в ней Христово благочестие и святыню его изтнити. Но не попусти ему Христова сила конечно сего сотворити.
Такоже и сей мерзоядный вепрь, оставивъ убо благочестивыя веры свет и поправъ великий чинъ диаконьский, и свергь с себе светлое одеяние иноческое, и веру православную, юже утвердиша седмью святыми вселенскими соборы[808] богоносивыи отцы, сию поноси. Глаголаше же: «А что то за соборы, соборы? Ино то соборы? Мощно, — рече, — быти осмому или и девятому собору». Такоже и о латинахъ глаголаше, яко несть порока в нихъ, единако все: якоже вера латинская, такоже вера и греческая. Поя же и жену себе некрещену латинския веры из Литвы, дщерь Юрья, пана Сердаминсково, и наведе с собою из Литвы в Московъское государьство множество людей польскихъ и литовскихъ. И бысть тогда от нихъ всемъ рускимъ людемъ великое гонение и насильство и поругание всяко, понеже онъ обещевался имъ, что ему в Русьскомъ государьстве во всемъ воля ихъ творити и веру ихъ ввести и всяко утвердити. И сего ради на правоверныя воздвизая пламень ярости и хваляся, аки злодыхательная буря надымаяся, изстнити хотя в земли Рустей Христово благочестие, якоже Иулианъ.
Но возбрани ему всемогущаго Бога непобедимая Христова сила, и неистовое его стремление въскоре сокруши и изщезновениемъ возрази. Не во мнозе времени власти насладися, и внезапу бо убо возшумеша многочисленаго народа волны, и вси велможи, князи и боляре и державнии земли, разъярившеся на мерзость его и, пришедши в полату, убиша его мечи[809] и единомысленыхъ с ним полскихъ людей и литовскихъ множество избиша, а прочихъ, вмале оставльше, во своя ихъ отпустиша рекше в Литву и в Полшу. Розстрига же гнусодетелный и руце убиствомъ оскверни и кровь християномъ многую пролия, но вмале власти насладися, точию царствова 11 месяцъ. И по немъ сяде на Московъское государьство князь Василей Ивановичь Шуйской.[810]
При сего царствии мерзостнаго розстриги от многихъ летъ собранная многочисленая царская сокровища Московъскаго государьства изтощишася, понеже онъ нескуднымъ богатьствомъ польскихъ людей ратныхъ и литовъскихъ наполни. Даваше бо всемъ имъ многобогатное дарование, златомъ и сребромъ и многоразличными вещми драгими сихъ руце изполняа, потом же и соигрецемъ и всякимъ глумотворцемъ и женамъ гнусоделателным и отрочатомъ изъстощи.
При сего же царствии много благородныхъ мужей и благоговейныхъ мучени быша и венчашася, иже обличающе его, еже онъ не царевичь князь Дмитрей, но розстрига, бывый чернецъ и диякон, Гриша Отрепъевъ, понеже мнози знаху его родъ и житие. И сего ради многих умучи, а иныхъ во изгнание и в темницы осуди. Блаженаго же и смиреномудренаго, медоточныя сладости източника, Иева патриарха ругателно от престола великия церкви отринути повеле и отгна и на его место возводитъ на престолъ единомысленаго себе Игнатия патриарха,[811] родомъ страны Италийския, а веры — не вемъ греческия, не вемъ латинския, едино вемъ, еже православия догматы не изъстово изполняюще и творяще.
При сего же царствии бысть убо некое и благотворимо дело, о нем же ныне и слово предложити хощу, аще ли и не от еговыа родныя доброты содеяся сие, но Божиими, имиже весть, судбами спасаетъ вся. Бываетъ бо по случаю и пелынная лютость врачевания ради недугъ в достохвалныхъ словесехъ приобношается. Такоже и от сеговыя злобы произыде доброта вины ради сицевы. Понеже сей, егоже реку Розстрига, хотя убо к народомъ во лсти своей показатися, иже онъ есть царьский сынъ, имже и пронаречеся, и сего ради вся благородныя и великославныя от заточениа и изъ темницъ изводитъ и со всяцеми почестьми в древнее достоиньство в царствующий градъ Москву возвращаетъ всехъ техъ, которыхъ царь Борисъ многозавистныя ради злобы изгна и заточи, понеже наследию своему о царствовании упраздняшеся и сего ради всехъ, иже была искръ царския крове родове, аки доброцветущия ветви, сихъ немилостивно изкореняюще. Непщеваше бо хитрокозньствованиемъ воцарствитися и не возпомянулъ глаголющаго, яко Господь выситъ и низитъ, и даетъ царство емуже хощетъ.
Тогда же и Филаретъ, великий старецъ, со сыномъ своимъ Михаиломъ Феодоровичемъ и со братом своимъ Иваномъ Никитичемъ от Поморских странъ из заточения приде. Иже сей великий старецъ, егоже рехъ Филаретъ, бысть в мире на Москве болший боляринъ Феодоръ Никитичь, о немже писахъ и преже, братъ двуродной по царице Анастасии государю царю и великому князю Феодору Ивановичю, всея Руси самодержцу. Его же тогда едва священнымъ соборомъ умолиша и поставиша его митрополитомъ Ростову граду и Ярославлю.
В лето 7114-го по царствовании розстригине сяде на Московское государьство царь Василей Ивановичь, глаголемый Шуйской, иже бысть от сродства князей суздалскихъ. Суздальския же нарицахуся вины ради сицевы. Были два сына у великаго князя Ярослава Всеволодича, внука Георгиева Долгоруково, правнука Владимера Монамаха, праправнука Всеволода Ярославича, сына Владимерова великаго Киевъскаго, крестившаго всю землю Рускую. А былъ болшой сынъ у великаго князя Ярослава Всеволодича князь великий Александръ, глаголемый Невъский, иже княжилъ в Володимере, ту же и положенъ бысть во обители Пречистыя Богородицы, честнаго ея Рожества. От него же родися князь Данила Московской и прочии по роду степеньми. А другой былъ сынъ князь Андрей Ярославичь, меншей братъ Александру Ярославичю Невскому. И тотъ былъ на великомъ княжении Суждалскомъ, а по немъ седелъ сынъ его князь Василей Андреевичь, а у князя Василия былъ сынъ князь Константинъ, а у князя Константина князь Дмитрей. Тотъ былъ на великомъ княжении новогородскомъ. А у князя Дмитрея — князь Василей Кирдяпа, а у князя Василиа Кирдяпы — князь Юрий, а у князя Юрия — князь Феодоръ, а у князя Феодора Юриевича, у Кирдяпина вънука — князь Василей Шуйской, а у князя Василия Шуйсково — князь Иванъ, а у князя Ивана дети — князь Андрей да князь Петръ. И сихъ сродства — царь[812] и великий князь Василей Ивановичь всея Руси.
Тогда же повелением государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси и советомъ всего священнаго собора Игнатия патриарха, егоже без священныхъ рукоположений возведе на престолъ Розстрига, сего вдаша в Чюдовъ монастырь под начало, яко совершено навыкнетъ благочестивыя веры, яже во Христа Бога. А на престолъ патриаршеский возведенъ бысть Гермогенъ, казанский митрополитъ. Аще и Иеву патриарху тогда еще живу сущу, но не возвратися на свой престолъ, понеже доброзрачная зеница потемнеста и сладостный светъ от очеси его взятся от него.
Мало убо некое время людие почиша от ратныхъ поль и немного упокоишася от оружнаго изострения. Паки розстригины стаибники воздвизаютъ крамолы, паки во грады вся наводят беды, паки бедно возмущаютъ народы. Се другое зло приде, другий зверь подобенъ первому явился не образом, но делы!
Во граде убо Путимле и во всей земле Черниговския страны инъ некто прелукавый змий возста имянемъ Петрушка, казаческой товарищь, родом звенигородецъ, художествомъ гончар. Сей ложныя лжи ложъ называя себе сыномъ царевича Ивана Ивановича, коего и не бывало, а Розстригу называетъ себе дядею и глаголетъ его быти жива. И таковаго ради ложного звателства его все люди страны тоя прияша его, по сих же и сивериане и вси мятежницы, иже во время власти розстригины локнуша крови християньския; сии вси приложишася к нему и, пришедше, обвладаша грады многими и месты Шатъскими и Рязанскими, и достигоша даждь и до самого царствующаго града Москвы, егоже непобедимая держава, Христа Бога нашего десница, от толикия беды преславно избави и свободи молениемъ и заступлениемъ Пречистыя его Богоматери и, иже в Рустей земли пресветло сияющихъ великихъ святителей и чюдотворцовъ Петра, и Алексея, и Ионы, и святаго новаго почестоносца Христова и чюдотворца царевичя князя Дмитрея Углецкаго, о немже сице речеся.
В первое лето царствования государя царя и великаго князя Василия Ивановича всея Руси явишася чюдеса многи и быша изцеления всякими недуги одержимыми приходящимъ человекомъ от мощей святаго мученика Димитрия царевича во граде Углече, идеже от злотворныхъ рукъ убиенъ бысть. Слышав же сия, царь и великий князь Василей Ивановичь разпаляшеся, яже по Бозе, любовию ко святому мученику Димитрию царевичю и возжада от всего сердца верою своею, дабы святыя его мощи в державе града его Москвы положени быша были, еже и бысть. И сего ради посылаетъ на Углечь по святыя Христова мученика мощи преосвященнаго Геласия, сарскаго и подонскаго митрополита, иже на Крутицахъ, с ним же и ины многи священныя и честныя иереи и диаконы. И принесены быша святыя его мощи во царьствующий градъ Москву в лето 7114-го, июня въ 3 день, на память святаго мученика Лукиана и иже с нимъ, и положени быша во церкви архистратига Михаила у столпа клироса праваго, идеже и доныне точитъ изцеления съ верою приходящимъ къ честней раце святыхъ мощей его.
Егда же убо велицей беде и брани от злыхъ мятежниковъ царствующему граду Москве належащи, тогда благоговейнымъ повелениемъ царя Василия Гермогенъ патриархъ со всемъ освященнымъ соборомъ у гроба святаго мученика, царевича Димитрия, совершивше молебная и воду освятивъ и всехъ ратных людей покропивши, и честный покровъ святыхъ мощей его изнесоша на место Калужскихъ вратъ. И тако вси людие, иже на сопротивныя изходящии, благословляхуся во вратехъ и честнымъ животворящимъ крестомъ Господнимъ осеняхуся, симъ же и вооружахуся и на брань къ сопротивнымъ безстрашно ополчахуся. И тако молитвами святаго новаго почестоносца Христова Димитрия такову победу на сопротивныя дарова Богъ, яко ни единому от благочестиваго воинства убиену быти, сопротивныхъ же и безбожныхъ мятежниковъ безчисленое множество падоша, тако же и живыхъ рукама множества яша; прочии же вси и со злоначалники своими от царствующаго града посрамлени бежаша.
В лето 7115-го во второе лето царства Василия царя, паки собрашася сопротивнии и зломятежное сонмище себе градъ Тулу и Колугу укрепиша и со прежереченнымъ архизлотворцемъ своимъ Петрушкомъ Гончарсковъскимъ, ту вселишася и многими градами и места обвладающе и православных християнъ тяжко озлобляюще и съ яростию на царствующий градъ Москву паки хвалящеся.
Слышав же царь и великий князь Василей Ивановичь неистовыхъ сих плотоядныхъ зверей стремление, и вооружашеся самъ на злодыхателное ихъ зевание. И шедъ со многими вои, челюсти ихъ разтерза и многия грады ко своей деръжаве, Московъскому государьству, обрати и козньми некиими хитропыщными наводнении Тулу градъ взя[814] и прежереченнаго оного разбойника Петрушку, которой назывался сыномъ царевича Ивана Ивановича, того жива ухватилъ и связана к Москве приведе и по многомъ изтязании повесити его повеле. Мятежников же и клятвопреступниковъ взя безчисленое множество и к нимъ беззлобивое пастырьство благочестия своего показа и всехъ сихъ восвояси отпусти, мневъ убо от злолютыа ярости в немятежную тишину благимъ наказаниемъ уцеломудрити ихъ и смирениемъ управити, и в разумъ истинный привести, и вместо смерти животъ всемъ дарова. Они же, окаянии, шедше, паки составиша рать и паки воздвигнуша брань болши первыя, и вместо тишины дохнуша бурю, яже до облакъ раздымашеся и многомятежными претяше дождьми не водными пролитии, но кровными.
О яросте злодыхателная! О вражда стараго и прелютаго врага! О злоба лукаваго и прегордаго змия! Доколе тщишися и хвалишися развращати благонравныя умы рода человеческаго? Доколе погубляеши доброцветущую Божия твари красоту и тщишися всегда всяцей чести противитися завистию и жизнь ратуеши? Присно бо желаеши кроткихъ сердца лютостию возьярити и немилосердиемъ разпалити, на неповинныя же и кроткия кровопролитую брань воздвигнути и убиствомъ руки всехъ просквернити и душа погубити! Увы, ненасыщаемое дно человеческихъ очей! Доколе всякообразныя злобы на насъ изливаеши? Мнитъ бо ми ся подобьствоватися всезлобныя державы темному миродержцу, иже не сщадитъ ни единаго естества твари Божия, но всехъ, аки левъ рыкая, поглотити хотя: сего во зле пореваетъ и погубляет, а иного во всекозньствено зло возставляетъ, якоже и онъ сице, о немже зде глаголатися хощетъ.
В лето 7116-го паки инъ зверь подобенъ тема же явился, или, рещи, и лютейши сихъ возста: на готовое бо селение дияволи мечты приде самъ отецъ лъжи сатана. Еще бо тогда не вси рустии грады к Московъскому государьству обратишася, от негоже отпадоша крамолодеющими мятежники. И се паки в той же прежереченней Черниговстей стране явися инъ злобесный и кроволокателный песъ,[815] или человекоядный зверь, иже лукавое око отверзе и злое рыкание изпусти и вся простожителныя люди устраши, а змиеобразныя, лукавыя и злыя, сихъ, ко своему кроволитному нраву усвояа, приврати. К нему же и паки множество приидоша полских людей и литовъских, понеже и сей нарицая себе царевичемъ княземъ Димитреемъ Углецкимъ. Аще и судъ Божий въскоре постиже злобеснаго сего пса, но убо конечно увидеша литовския люди неустроение в Руси и междоусобное смятение и брань, и сего ради вси устремишася на Русьскую землю. И бысть от нихъ злое и тяжкое всемъ християном озлобление, понеже и предатели царства и царя с ними уже сложишася и крамолу велию во вся грады русьския устрояху, и на царствующий градъ Москву зело належаху, и все страны Русьския земли немилостиво пленяху. И толико множество полскихъ людей и литовъских, и мятежниковъ, и клятвопреступниковъ русьскихъ собрашася, яко и земли покрыватися щиты и воздуху блещатися копии, брани же и крови разливатися всюду.
Овии бо убо грады Москве тогда придержахуся и Василия царя славляху, якоже Великий Новъградъ, и Псковъ, Смоленескъ и Казань,[816] овии же Литве и мятежникомъ руським поработишася. И таково грехъ ради нашихъ от начала в земли Русьстей смятение не бывало, еже тогда бысть. И таковыми смятении злые они мятежницы сердце Василия царя, аки лодию многомутныя волны, возколебаша, и отвсюду утесняему вмале не погрузитися хотя, аще бо и желая отсюду помощи и отонюду, но ниоткуду же обретая. Царь бо, не имый сокровища многа и друговъ храбрыхъ, подобенъ есть орлу безперу и не имущу клюва и ногтей: вся бо мерзъский Розстрига ходящему сребру царская сокровища изтощи, и теснотою скудости ратныя люди стесняющеся вси.
В лето 7117-го государь царь и великий князь Василей Ивановичь всея Руси послалъ во Свейскую землю воеводу от сродьства своего, князя Михаила Василиевича Скопина, а велелъ ему призывати ко своему царскому жалованию ратных людей немецкихъ и всякихъ земель. Онъ же повеление государя своего Василия царя скоро изполни: шедъ, множество людей немецкихъ на царскую его милость призва и русьскихъ всякихъ людей ратных много собра и ко царствующему граду Москве со многими людми возвратися. И бысть воевода храбръ и мужественъ и добрымъ благоприятелствомъ ко всему народу русьскому себе показа. Скоро, аки молния, супостатныя полки обтече и вся овцохищныя волки люто устраши. Пастырь бо зверогонителенъ бысть и сице врагомъ и всемъ мятежникомъ непобедимъ, яко и всехъ от царствующаго града отгнати сотвори. Бе бо во бранехъ лютъ на враги и стремлениемъ зело изкусен, и ратник непобедимъ. Мнелъ бы убо и вся страны Русьския земли таковымъ мужественымъ храбрьствомъ от рукъ супостатных свобожденымъ быти, аще не бы темный гробъ общия нужды того доброзрителную храбрость покрылъ.[817]
Но за еже греховнаго ради терния злобы нашея отъя от насъ Богъ таковаго зверогонителя бодраго и въ его место далъ воеводу сердца не храбраго, но женьствующими обложена вещми, иже красоту и пищу любящаго, а не луки натязати и копия приправляти хотящаго. И сего ради паки мятежницы приспеваютъ, паки супостаты ся возвращаютъ, паки крови многия проливаютъ, паки вся страны Руськия земли пленяют, и паки царствующий градъ тяжко облежаху и вся люди, во граде живущия, нуждами утесняху. Василию же царю недоумевающуся, что сотворити, уже бо и предатели мнози готовляхуся на нь.
Не вемь бо, что и во православных тогда случилося: вместо убо истинны лжу прославиша и вместо правды лукавое похвалиша по глаголющему: «Возлюбилъ еси злобу паче благостыни». Мнози бо от доброцветущаго благоверия Василия царя, аки мразомъ раздробляеми, отпадоша и в темноту нужныя зимы литовскаго неправоверия отпадоша.
В лето 7118-го, февраля въ 17 день, в суботу Сырныя недели крамолники народу и мятежницы тишины[818] учиниша нечистаго совета сонмищу на царя Василия. Приидоша тогда на место Лобное и возмутиша народы, глаголюще сице: «Царь нашь, князь Василей Шуйской, согласивъся с потаковники своими, и селъ на Московъское государьство силно, а ныне его ради кровь проливается многая, потому что онъ человекъ глупъ и нечестивъ, пияница и блудник, и всячествованиемъ неизтовенъ, царствования недостоинъ». Сия же слышавше, и мнози от народа сице рекоша к ним: «Государь нашъ, царь и великий князь Василей Ивановичь, селъ на Московъское государьство не силно, выбрали его быти царем болшие боляре и вы, дворяня, и все служивые люди, а пианьства и всякаго неизтовъства мы в немъ не ведаем. А коли бы таковому совету быти, ино бы тутъ были и болшие боляре, да и всякихъ чиновъ люди». И никто же от народа приложися к мятежником темъ. И сего ради народа возмутити не возмогоша.
Темномысленаго же суровъства своего не осташа, но к царю Василию в полаты съ немилосерднымъ нравомъ устремишася, текуще. Онъ же, слышавъ, и в лице имъ ста, рече: «Что приидосте ко мне с шумом гласа нелепаго, о людие? Аще убити мя хощете, готовъ есмь умрети. Аще ли от престола и царства мя изгоняете, то не имате сего учинити, дондеже снидутся все болшие боляре, и всехъ чинов люди, да и азъ с ними. И какъ вся земля советъ положитъ, такъ и азъ готовъ по тому совету творити». Сия же слышавъше мятежницы, и вси посрамлени быша от царска лица и от народа всего. И сего ради вси бежаша в супостатныя полки за градъ, на место, глаголемое Тушино, идеже вси волцы и хищницы и всехъ градовъ крамолницы не спятъ, но тщетнымъ поучаются, и зло мыслятъ и творятъ.
В четвертое лето царства царя Василия, октября въ 20 день, съ четверътка на пятницу в полунощную годину во церкви архистратига Михаила, честнаго его собора, идеже лежаху телеса великихъ князей и всехъ благочестивыхъ царей Русьския земли, се слышахуся гласи плачевнии и шумъ, аки некия сопротивоборныя беседы. И потомъ бысть псаломъскаго священнословия гласъ поющихъ отшедшимъ душам вечныя благости 118-го псалма и со аллилуиарами. И по семъ съ плачемъ скончася гласъ. Слышавше же чреды тоа стражие и прочимъ поведаша людемъ. Рекоша же тогда мнози от народа, яко царство Василия царя въскоре съ плачемъ кончатися имать.
Того же лета, месяца февралия въ 18 день, бысть ино чюдо преславно, егоже вернымъ молчати невозможно. Еже убо во обители честныхъ инокинь девическаго общежительства во церкви Пречистыя Богородицы честнаго ея Рожества, в нощи съ суботы на возскресение Сырныя недели возжеся сама о себе огнемъ небеснымъ свеща пред святымъ ея богородичнымъ образомъ. Сие же слышавше, вернии со тщаниемъ текоша видети преславнаго чюдеси, молебная совершающе и благодарственныя песни радостно поюще и славу всещедрому Богу возсылающе и Пречистой его Богоматери. Егда же бысть третий часъ дни неделнаго, тогда убо зелно належащу ветру во двери церковныя дхнувшу и абие свещу самовозжженную погаси — бе бо велика ношашеся буря. От сего убо вознепщевати ми показатися, яко вмале царствовавшему светяся благодать мимо иде.
В лето 7119-го, июля въ 17 день, в пятое лето царства царя Василия паки мятежницы злу и велику посреди народа крамолу воздвигнуша, безстудно же и сурово на Василия царя устремишася[819] и нападоша на нь и немилосердыми руками, аки птенца, возхитиша и по обнажении царския диадимы введоша его в монастырь Чюда архистратига Михаила, и облекши его во иноческое одеяние, и предаша во зловражныя руце и християноубиственыя полскимъ людемъ и литовскимъ. Они же, его емши, абие иноческое одеяние свергоша с него и во изрядныя ризы пакы облекоша его, аще и не хотящу ему, но нравомъ пленническаго обычая содеяша о немъ. И тако отведоша его в Литву къ Жигимонту королю, и тамо нужным страданиемъ приятъ кончину жития своего и къ вечному царству, невечернему свету, преселися. Царствова на Московъскомъ государстве 4 лета и два месеца.
По царе и великомъ князе Василие Ивановиче всея Руси прияша власть государьства Русьскаго седмь московскихъ боляриновъ,[820] ни ничтоже имъ управльшимъ, точию два месяца власти насладишася: бе бо великому междоусобному враждованию тогда належащу. Помыслиша же убо и совещаша на Московъское государьство литовъскаго королевича Станислава[821] призвати и царемъ учинити, «аще, — рече, — оставитъ веру латинскую и крестится нашимъ крещениемъ гречески». На се и послаша къ королю болшихъ пословъ и людей от всякихъ чиновъ Русьския земли. Древния же лжи проказивыя лестцы, злохитрыя поляки, аще и мирьная совещеваху, но в сердцы язвы лукавыя ношаху. Егда убо во градъ Москву внидоша, тогда и мирная составления разрушати начинаху и народъ християнский тяжко озлобляху, поне и русьским мятежником на се имъ помогающим. Седмочисленыя же боляре Московъския державы и всю власть Русьския земли предаша в руце литовъских воеводъ: оскудеша бо убо премудрыя старцы и изнемогоша чюдныя советники, и отъя Господь крепъкия земли. Все же сие, Богу на ны попущающу за премногое наше прегрешение.
Того же лета, марта въ 19, излияся фиалъ горести, царствующему граду Москве разорение.[822] Падоша тогда высокозъдании домове, иже красотами блистающиися, огнем поядошася, и вси мудроверхия церкви, яже преже божественою славою сиающе, скверными рукама до конца разоришася. И множество христиансково народа мечемъ плеча литовъскаго разсекошася, а инии от домовъ своихъ и от града скокомъ бежаша, понеже спастися желаху. Прочии же во граде осташа, пленениемъ супостатныхъ рукъ тяжко порабощени быша. И тако литовския люди обладаша Москвою два лета и 6 месяць бедно же, поне и русьския люди не отступиша и убивающе многихъ; аще убо изгубивъ свое достояние, но и паки свое отчество възыскати хотяху, якоже и бысть.
В первое лето царства Василия царя возведенъ бысть на престолъ патриаршеский велицей церкви Гермогенъ, иже бысть казанъский митрополитъ. Бысть же словесен мужъ и хитроречивъ, но не сладкогласенъ. О божественных же словесехъ присно упраздняшеся и вся книги Ветхаго закона и Новыя благодати, и уставы церковныя и правила законныя до конца извыче. А нравомъ грубъ и къ бывающим в запрещенияхъ косенъ к разрешениямъ. Ко злымъ же и благимъ не быстроразпрозрителенъ, но ко лстивымъ паче и лукавымъ прилежа и слуховерствователенъ бысть. О сем бо убо некий рече, яко «во всехъ земнородныхъ умъ человечь погрешителенъ есть и от добраго нрава злыми совратенъ». Якоже и сей преложенъ бысть от некихъ мужей змиеобразных, иже лесть сшивающи, козньми соплетоша и любезное в ненависть преложиша. Еже о Василии царе злоречьствомъ навадиша мятежницы словесы лестными, он же имъ о всемъ веру ятъ. И сего ради ко царю Василию строптивно, а не благолепотно беседоваше всегда, понеже внутръюду имый наветователный огнь ненависти и на супостатная коваръства, якоже лепо бе, никакоже отчелюбно совещевающеся со царемъ. Мятежницы же во время свое преже царский венецъ низложиша, потом же и святительскую красоту зле поруганиемъ обезчестиша.
Егда бо по Василии царе прияша Москву супостатнии руце, тогда убо онъ по народе пастыря непреборима показати себе хотя, но уже времени и часу ушедшу, како непостояному стояти вознепщева и во время лютыя зимы кляпышу процветати хотя. Тогда убо аще и яряшуся ему на клятвопреступныя мятежники и обличая християноборство их, но ятъ бысть немилосердыма рукама, и, аки птища въ заклепте, гладомъ умориша, и тако ему скончавшуся.
В лета, в няже Литва обвладающе градомъ Москвою, тогда славляшеся имя Жиггимонта королю польсково, а надъ прочими грады и над всеми людми ратными Русьския земли власть прияша от московъскихъ боляръ большихъ князь Дмитрей Тимофеевичь Трубецкой, да воевода Прокофей Ляпуновъ, рязанецъ. И пришедши со многими людми подъ Москву, и взяша у литвы болшой посадъ да каменной градъ Белой, имянуемый Царевъ городъ, того же лета, марта въ 27 день. А литва обвладаша в Китае граде и въ Кремли.
И тако препроводися не мало время. Облежаху же вои рустии свой градъ и брахуся съ супостатами присно, прияти же его не могуще, дондеже отверзеся дверь милосердия щедротъ Господнихъ. Да с ними же, со княземъ Дмитреемъ Тимофеевичемъ Трубецкимъ, да съ Прокофиемъ Ляпуновымъ, воевода же надъ казаческими полки былъ московъской служивой ротмистръ панъ Иван Заруцкой. И сей бысть не нехрабръ и сердцем лютъ, но нравомъ лукавъ, понеже и чести позавиде Прокофиеве и злую крамолу на нь состави.[823] И преданъ бысть въ кровоядныя руце злочинному сонмищу, идеже без зла не спятъ. Сии же немилостиво, аки волцы, возхитиша и лице поля кровию его очервлениша. Аще и мнози тогда сущии в воиньственых народехъ Прокофия ради опечалишася, но ничтоже о животе его успеша.
И бысть тогда велико уныние и мятежъ во всей земли Русьстей, понеже велицей злобе християньскому народу належащи прещения ради неверныхъ и насилования ратных. «Аще не быша прекратилися дние те, не бы убо спаслася, — по глаголющему, — всяка плоть».[824]
Но есть Богъ близ всемъ, призывающимъ его. Воистинне по великой возпростираемей убо милости своей даруетъ ко здравию врачевание. Воздвизаетъ бо некоего от христианска народа, мужа от рода неславна, но смысломъ мудра, егоже прозваниемъ нарицаху Козма Мининъ,[825] художествомъ бяше преже говядаръ. Сей по случаю чина чреды своея бысть началникъ в то время судных делъ во братии своей, рекше посадьскихъ людей в Нижнемъ Новеграде. Виде тогда насилуемы многи и зело оскорбися и поболе Зоровавелски душею[826] за люди Господня, всемогущаго Бога на помощъ призва и молву безчисленых печалей на ся приятъ. И тако ношашеся всегда бурями различных попечений, аще и неискусенъ стремлениемъ, но смелъ дерзновениемъ. Собравъ убо от народа многая сокровища сребра, и одари люди ратныя оброки доволными.
И сице собра полъки многия и военачалника изкусна во бранехъ — князя Дмитрея Михайловича Пожарсково[827] над всеми быти совосприподоби. Самъ же никогда отлучаяся, аки древний Гедеонъ[828] всехъ сердца на супротивныя укрепляа. И тако со многими вои под Москву приде[829] и благимъ добронравиемъ своим, аки солнечным любовнаго луча светом военачалники совокупи, и всехъ храбрых благочестиваго воиньства воедино собра. И тако Содетелевымъ промысломъ, всесилныя же его и непобедимыя десницы крепостию и воеводьтвомъ разгнашася темныя облацы толикихъ великихъ належащих золъ: приступиша тогда со устроенными на брань орудии ко стенамъ града и прияша вои русьския паки Москву в лето 7121-го, октября въ 24 день, на память святаго мученика Арефы. Потом же и крепкий Кремль градъ прияша и множество полскихъ и литовъскихъ людей побиша, и всея земли Русьския началнаго крамолника Фетку Андронова[830] жива яша, и по многомъ изтязании обешенъ бысть. И прочих мятежниковъ умучиша с нимъ. Воздастъ бо ся воздаяние ихъ имъ, рекше врагомъ, по вражде ихъ и по рвению ихъ, зане преже многихъ гоняху, потомъ тогда сами в пагубу течаху и зле скончавахуся.
В лето 7121-го, марта въ 14, паки сынове русьстии приемлют входъ отечества достояния древняго градъ Москву, паки наста весна благодатного бытия и простирается струя светлотекущаго жития, еже нами чаемаго упованиа великаго Бога светъ возсия, и того благоволениемъ от конецъ того Русьския земли и до конецъ ея народи православиа мали и велицы, богатии и нищии, старыя же и юныя богатно разумениемъ от иже всемъ дающаго жизнь обогатившися и светом добромыслимаго совета купно озарившися. Аще бо убо и разнородными местъ людми, но едиными рекоша усты, и в далномъ несогласии жития разстоятелстве бысть аки согласенъ советъ во единоравеньстве. Изволиша бо смысломъ, избраша же словомъ и учиниша делом, еже добръ советъ сотвориша. Бе бо убо не человеческимъ составлениемъ, но Божиимъ строениемъ, егоже молиша и просиша государя себе на престолъ царствия Московъскаго государьства царя Михаила Федоровича, иже бысть по сродству племянникъ царя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси по матери его, царице и великой княгине Анастасии Романовне, яже бысть супруга царя Ивана Василиевича.
Приидоша же тогда всея Русьския земли велможи, князи и боляре и дворяне и все стратизи, иже во храбрастех сияюще, и ратныя лики и всяких чиновъ приказныя люди, и изъ всехъ градовъ изъбранныя роды и вси купно от мала и до велика православныя християне во град, глаголемый Кострома, к Михаилу Федоровичю — ту бо тогда ему пребывающу и съ материю своею, великою старицею инокою Марфою. Къ ея же ногама вси припадающе, и со слезами биша челомъ и просиша у нея, дабы благословила сына своего на престоле царствия Московъскаго государьства, еже быти ему царем сродственаго его ради союза царских искръ и по благословению, еже отцу его благоверному болярину Феодору Никитичу блаженныя памяти царемъ и великимъ княземъ Феодоромъ Ивановичем. Она же едва слезнаго ради великаго народа моления на се преклонилася: бе бо государь младъ, а время тогда обуреваемо, и люди строптивы, рекше волнуеми. Но обаче положи упование и надежду на всемогущаго Бога, не презре многихъ слезъ и просит у своего сына Михаила Феодоровича, паче же и благословляет его быти государя въ Рустей земли, царя и великаго князя Михаила Феодоровича.
И тогда приемлет богопорученное ему Московскаго государьства скифетродержание и нача правити мудрокормный царствия корабль. И бысть православию глава и богозрачному благочестию начало и государь всемъ правоверным, иже под солнечнымъ течениемъ, и всему православному христианству наречеся боговенчанный царь и великий князь Михайло Феодоровичь, всея Руси самодержецъ. Аще бо и от преже царствовавшихъ держава отечественная его пресечеся, аки доброрастное и красноцветущее древо, еже теснотами лютыя зимы увядши смирися, но ныне паки при летней теплоте и светлости усмехнувшися и процвете. Преславное же и великое место и многонароднаго христианства селение, еже есть мати Русьским градовом Москву, юже от неверных латинъ пленениемъ запустошенную и от руских мятежниковъ тяжким озлоблением состаревшуюся и осиротевшую, паки младозрачну тогда, аки предобрую отроковицу и преукрашеную невесту сотвори. Апостольская же и соборная святая церковь паки приемлет своего украшения доброзримую лепоту. Паки солнце правды светлую лучю благодати своея намъ возсия, имже видеша вси светъ великъ, сладостныа тишины свободный день. Отъя бо от насъ Господь Богъ нашъ укоризну нашу всю и странескъ страхъ и дарова державному держати державу во крепости достояния его и победы на врагы царствующему поручи. Ему же буди благопребывателно и многолетно здравствовати и во всякомъ благоденствии и радости расти и мужствовати.
Родился от колена Хамова муж темнокожий по имени Хус. Этот же ро-дил гиганта Нимрода. Тот же задумал строить башню. Множество людей послу-шали совета Нимродова и начали строить Халанскую башню — огромнейшую и высочайшую, высотой едва не достигающую лунного круга. И так возводя ее ввысь, сильным ветром сбрасывались они <вниз>, иные же из-за приближения солнца сгорали от жара. Размеры же той башни составляли в высоту и ширину 5433 локтя, а Феодорит пишет о той башне, что имела она 3 версты в обе сторо-ны. Строилась башня 40 лет, и была еще не окончена, когда разделил Бог языки на 70 и один язык, и второй язык Адамов, который не отнял Бог у Фалека, сына Еверова, ибо Евер не примкнул к их безумию. И от этого Евера получили имя евреи. Всего же языков на всей земле 72. Итак, от потопа до разделения языков лет 530, а от Адама до разделения языков 2772, а родов 16. Стало же с тех пор это место называться Вавилон, ибо здесь разделились у строителей башни язы-ки, «вавел» ведь на еврейском языке означает «разделение».
В том месте остался Нимрод с теми, кто говорил на одном с ним языке, и создал город, и назвал Вавилоном, и царствовал в нем. Он дал персам знания о движении небесных тел и учение о звездах и <научил> разнообразным волхвова-ниям, ибо видел на вершине башни движение звезд, но не видел служебных сил, как <о том> говорит Божье слово: ангелов солнца, ангелов луны, ангелов звезд, ангелов ветров, грома, молнии и прочих. И от этого Нимрод окончательно стал суетен умом и возомнил, что понимает созданное Богом, да еще и замысел Его покусился этим разрушить, <считая>, что и судьба человеческая строится, осно-вываясь на них <звездах>, словно бы и нет в нас своей воли, но все зло <обрече-ны> мы творить вынужденно, от каковых <мыслей> да освободит Господь Бог верных своих. Ибо «кто, — сказал пророк, — уразумел дух Господа или кто был советником Ему?» Ведь созданы звезды в свое время, а не с нами: мы же впоследствии, а не со звездами.
Второй же потомок Хама, Мицраим, поселился в стране Египетской, и его именем был назван Египет, ибо «Мицраим» на еврейском языке значит «Египет». Эти же Нимрод и Мицраим первыми начали царствовать и властвовать над населяющими землю людьми.
После столпотворения же и разделения языков появились многие люди на земле, и не только разделились наречия и языки их, но и вид их изменился, и нравы и обычаи их разделились. Произошло же все это для того, чтобы проявились в них задуманные ими дела, ибо весьма неправедно поступали перед Богом, Творцом своим, и через дела свои заблудились. Оттого и уподобились зверям и скотам диким, такими же стали и вид их, и жилище. Ибо отпустил их Бог <жить> по склонности сердец их, и направили они <свой путь> согласно своим склонностям.
Есть люди, называемые сатирами. Жилища их в лесах на горах, а ходьба их быстра. Когда бегут, никто не может их настигнуть. А ходят нагими, живут со зверями, тела их обросли волосами, не говорят на языке, только криком кричат.
Люди, именуемые андрогинами, живут во Фритской земле, а тело имеют с одной стороны мужское, а с другой — женское: у всякого человека правый сосок мужской, а левый сосок женский.
Люди аримаспы живут в дальних землях Татарских, а имеют по одному глазу, или оку, и сражаются с грифами за жемчуг и золото.
Люди астромовы, или астонии, живут в Индийской земле. Сами мохнаты, без обеих губ. А питаются от деревьев и пахучих кореньев, от цветов и от яблок лесных, но не пьют, не едят, только нюхают. И пока у них эти запахи есть, до тех пор и живут.
Есть люди атанасии, живут они на севере моря Океана. Уши у них столь велики, что покрывают они ими все свое тело.
Люди поподесы живут над морем Океаном. Головы у них человеческие, а руки и ноги, как лошадиные ноги, и ходят на всех четырех ногах.
Люди неурилы живут в дальних Татарских землях, и дано им превращаться из человека в волка, а из волка — вновь в человека.
Есть люди, называемые пигмеями. Живут в Индийских землях, ростом невелики: в один только локоть; и недолговечны: только 8 лет век их. Женщины их рожают на пятом году, дерутся они с журавлями из-за корма, ездят на козлах, а стреляют из луков.
Люди, называемые катаинами, живут в Сицилийской земле под горой, именуемой Этна. Эти люди велики, как великаны. Имеют по одному глазу, а иные слепы, и думают, что и нет на земле таких людей, чтобы у них было по два глаза. Естеством эти люди очень хороши, молятся солнцу и луне.
Люди щириты живут в Татарской земле, без ушей, только лишь дыры вместо ушей.
Люди троглодиты живут во Фридской земле в горах, а едят змей.
Люди мантикоры живут в Индийских землях, зубы у них в три ряда, головы у них человеческие, а тело лютого зверя.
Люди, называемые мономерами, а кое-где — монокулами, имеют одну ногу, а когда жжет солнце, он может закрываться ступней ноги.
Люди, называемые потамиями, ходят посредством ног и рук. Бороды у них длинны. Одна половина человеческая, а другая лошадиная. У женщин их на головах нет волос, а живут в воде.
Много же и иных разных чудных порождений, как во Фрицких, в Индийских и в Сирийских землях: у иных собачьи головы, а иные без голов, на груди зубы, на локтях глаза, у иных два лица, иные с четырьмя глазами, иные по шести рогов на голове носят, у иных по шести пальцев на руках и на ногах, и все те люди в мире произошли от одного человека, то есть Адама, и за умножение грехов стали такими. Мы можем это понять, <вспомнив> жену Лота и множество других, которые окаменели <...>.
В году 7092-м (1584) после царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича воспринял скипетр Российского царства достойный сын его, государь царь и великий князь всея Руси Федор Иванович. Тогда во всем его царстве благочестие твердо соблюдалось и все православные христиане безмятежно и в спокойствии пребывали, друг подле друга в светлом и радостном ликовании. Была же у него честнейшая и достойнейшая супруга, царица и великая княгиня Ирина, дочь одного из вельмож, великого боярина по имени Федора Годунова, которая всеми благонравными достоинствами подобна была и равна царице Евдокии, супруге Феодосия Юного, царя греческого. Благородный же и боговенчанный государь царь и великий князь Федор Иванович, всея Руси самодержец, не только красотой телесною сиял, но и душой отличался мужественной и всяческими достоинствами сияющей, справедливостью и целомудрием, чистотой душевной и смиренномудрием всегда украшен был, обман же и коварство и всякое зло, напротив, всячески ненавидел, и от всего этого держался как можно дальше, и не хранил в сердце зла, и раздражению или гневу в сердце своем не давал места, но со всеми был всегда тих, милостив и кроток. Поистине, если кто скажет так, то не погрешит: был он сад бесчисленных добродетелей, водами Божественными напояемый, и рай одушевленный, хранящий сады благодатные. И так пребывал он и царство державы своей хранил в постоянном покое, ибо соседние народы без кровопролития все повиновались и служить ему соглашались, и дары любочестия приносили ему. Преждереченный же благоверный боярин Никита Романович в скором времени отошел к Господу, и после него ближайшим соратником государю царю и великому князю всея Руси Федору Ивановичу и правителем державы его стал конюший Борис Федорович Годунов, брат царицы и великой княгини Ирины Федоровны, приходившийся государю царю и великому князю Федору Ивановичу шурином. Но не бывает никто из рожденных на земле беспорочен в жизни своей: хотя и чрезвычайно мудро и рассудительно правил он народом, но при этом исполнился зависти к почету царскому. И из-за этого не только добился изгнания из царствующего града Москвы близких и родственников царских, но и всю честь царскую на себя возложил и во всем держал себя подобно царствующему.
В году 7093-м (1585) государь царь и великий князь Федор Иванович, всея Руси самодержец, передал во владение брату своему, царевичу князю Дмитрию Ивановичу, город Углич с пригородами и с уездом его и повелел ему жить там с матерью его царицей Марфой. Говорят же некие, что так повелел сделать государь царь и великий князь всея Руси Федор Иванович по совету шурина своего Бориса Федоровича Годунова.
В году 7094-м (1586) премудрый грамматик Дионисий, митрополит Московский и всея Руси, да князь Иван Петрович Шуйский, и прочие от больших бояр и от вельмож царских, и купцы московские, и все торговые люди порешили и связали себя письменной клятвою в том, что будут бить челом государю царю и великому князю всея Руси Федору Ивановичу, чтобы он, государь всей земли державы царской, согласился бы вступить во второй брак, а царицу свою по первому браку Ирину Федоровну пожаловал — отпустил бы в иноческий чин. И брак сотворил бы для рождения наследника царского. И, узнав об этом сговоре, шурин царев, Борис Годунов, богатыми дарами сплотил вокруг себя злых советников на змиеобразное коварство и, словно зверь лютый, растерзал этот союз: Дионисия митрополита с престола Московской митрополии согнал и приказал ему находиться в монастыре Спаса-на-Хутыне, а на его место возведен был на престол московский митрополит Иов смиренномудрый. Тогда же и князя Ивана Петровича Шуйского в далекие края сослал вместе с братьями его и там приказал его жестоким образом умертвить. Так и других чиновных людей, митрополичьих и княжеских советников разметал, словно буря страшная.
В году 7094-м (1586) государь царь и великий князь Федор Иванович, всея Руси самодержец, приказал возвести в Москве стену каменную вокруг Большого посада, вдоль земляного вала, а строили ее 7 лет и нарекли название ей Царев град, а строитель был из русских людей по имени Конь Федоров.
В году 7096-м (1588) приехал в Москву Иеремия, патриарх Константинопольский, и с ним митрополит и два епископа, и благословил и поставил в Москве митрополита Иова первым патриархом в Московском государстве, а в Великом Новгороде поставил архиепископа Александра первым митрополитом Великому Новгороду, а в Ростове — Варлаама, третьего митрополита — в Казань, а четвертого — на Крутицы.
В том же году государь царь и великий князь Федор Иванович, всея Руси самодержец, ходил войной на немцев ливонских, и немцы заключили мир с государем и отдали ему московские города: Ивангород, и Ямь, и Копорье. Тогда же под Ругодивом во время приступа убили немцы воеводу государева, князя Ивана, сына Юрьева Токмакова.
В году 7099-м (1591), июля 20, приходил под Москву крымский царь с большим войском и стоял у Котла два дня. Государь царь и великий князь Федор Иванович всея Руси послал воеводой своего шурина Бориса Федоровича Годунова и с ним воевод и людей многих. И крымский царь на бой с московскими людьми не выступил и бежал из-под Москвы со срамом.
В том же году, 15 мая, в день памяти преподобного и богоносного отца нашего Пахомия Великого убит был благоверный царевич, князь Дмитрий Иванович Угличский, Никиткой Качаловым, да Данилкой Битяговским. Многие же говорили, что убит был благоверный царевич князь Дмитрий Иванович Угличский по приказанию московского боярина Бориса Годунова.
О злое сластолюбие власти! О зверь страшный, все пожирающий и обгладывающий и остатки ногами попирающий, ни голоса милосердия не слушающий, не думающий о будущем возмездии! Не щадит родственников, не страшится великородных, не жалеет старых, не умиляется, глядя на юных, но словно злой ворон, который от злобы своей черен, доброцветущую ветвь благоплодного дерева сломил и совершил великое злое преступление!
В году 7106-м (1598), января в 7 день, угасла свеча страны Русской, померк свет православия: государь царь и великий князь Федор Иванович, всея Руси самодержец, восприял приход облака смертного, оставил царство временное и отошел в жизнь вечную. Был он на царстве 13 лет и 7 месяцев и 10 дней. Отрасли же наследной не оставил по себе, и так русских царей род на нем прервался.
Благословил же и повелел быть после себя на престоле Московского государства Русской земли двоюродному брату своему по матери Федору Никитичу Романову, родному племяннику благоверной царицы и великой княгини Анастасии, матери своей. Но по козням и препонам, расставленным московским боярином и конюшим Борисом Годуновым, не сподобился получить этого дара, а при том еще в злых страданиях жестоко пострадал, а о том дальше будет рассказано.
В году 1706-м (1598) после царя и великого князя Федора Ивановича, всея Руси самодержца, принял скипетр великого русского государства шурин его Борис Федорович. Тот от рода своего именовался Годунов, лукавыми кознями своими добыл престол царский великой державы Русской и самодержцем назвался.
Этот государь царь и великий князь Борис Федорович во время царствования своего в Русском государстве много построил городов и монастырей и совершил много других хвалы достойных деяний, и взяточничество люто ненавидел, и всячески стремился во время царствования своего искоренить такие дела неблаговидные, как разбойничество и воровство и пьянство в корчмах, но не смог, однако, этого осуществить. В делах воинских не отличался искусством: не пришло тому время. Не слишком хорошо владел он и оружием, но душу имел светлую и нрав милостивый, а особенно, можем сказать, нищелюбив. Многие приняли от него потоки вод сладких и насытились из дланей его щедрых, любящих одаривать. Всех ведь он щедрыми дарами осыпал, не только ближних своих и сынов русских, но и далеких чужестранцев и иноплеменников, словно море даров и озеро питья разливалось повсюду, так что и каменья, и деревья, и нивы ублаготворены были дарами его. И так красовался, словно финиковая пальма, листвой добродетелей. Если бы не тернии злой зависти, отчего красота добродетели его померкла, то мог бы во всем уподобиться древним царям, процветавшим всяческим благочестием.
Но никто пусть не похвалится, что свободен он от сетей злых и от враждебных козней дьявола; также и он страдал от плоти тленной и жизнь суетного мира сего возлюбил чрезмерно и к себе все собирал, словно арканом подтягивал. Того же ради в ярости беспричинной вслушивался в наветы нечестивого сборища клеветников на людей неповинных. И этим вызвал негодование всех людей чиновных Русской земли, и обрушили на него злобурные ветры много тяжелых волн и доброцветущую красоту царства его внезапно сокрушили.
В году 7107-м (1599) повелением государя царя и великого князя всея Руси Бориса Федоровича был сооружен город в степи, недалеко от Крыма на татарской границе, а построил его Богдан Бельский. И назвали его Новый царев град Борисов.
В 7109-м (1601) году преставился в Великом Новгороде митрополит Варлаам, и на его место поставили в Великом Новгороде митрополита Исидора, бывшего игумена Соловецкого монастыря святых чудотворцев Зосимы и Савватия.
В это время в Москве наплели некие мужи злохитрую клевету на ни в чем не повинного, скажу, Федора Никитича, великого московского боярина. Говорят, что родилась клевета эта по желанию и по воле царя и великого князя Бориса, так как издавна царь Борис таил в душе язвы коварства, и если являлся к тому как бы с чистым сердцем и с любовью, то в глубине души скрывал великий огонь ненависти. Была ведь у него мысль кого-либо от рода своего возвести на престол царства Русского и поэтому задумал изничтожить ветвь царского рода и возымел умысел злой, как рождение ехиднино. Осудил того Федора и сослал в Поморский край и там постричь его повелел в обители преподобного отца нашего Антония Сийского. Туда же отправил и братьев его, с ним же и сына его Михаила, бывшего тогда еще совсем юным. Федор же эти напасти великие перенес как подвижник, со всяческим благодарением, и не пришел в отчаяние от случившегося с ним, но во всем уповал на всесильного Бога и одеяние образа иноческого возлюбил больше багряницы царской.
В том же году за грехи наши начался страшный голод во всей земле Русской. А начался голодтот с августа месяца и разразился с сентября 7110 (1602) года, и бесчисленное множество людей умерло от того голода. Многие ели тогда псину и мертвечину и иную мерзость, о которой и писать нельзя. А ржи четверть покупали тогда за три рубля и более. И с этого времени начали в Москве и во всех городах русских всякое зерно четвериками покупать, а четвериком называется восьмая доля четверти, а четвертая доля осьмины. Этими-то четвериками взяли в обычай измерять товары. А прежняя мера, которая называлась четвертью, то была четвертая часть бочки или кадки, ее же оковом называли: оковывали поверху ту кадку железным обручем, чтобы нельзя ее было укоротить, а осьминой называли восьмую часть бочки. А бочку или оков покупали за три алтына и за гривну, а если подороже — то и за пять алтын.
В 7111-м (1603) году был за грехи наши мор сильнейший в городе Смоленске и в области его. И такое множество людей умерло, что и погребать их не успевали.
Тогда же и другая великая беда обрушилась на землю Русскую, и словно темная туча пришла, зло сулящая, от области, именуемой Северской, и на глазах у всех хлынула дождем, и, став над головой Бориса царя, прогремела ему громом, смерть предвещающим. О том же, что это было, расскажу так.
Был некто из жителей — поселян Галичской области, сын боярский из людей служивых, по имени Григорий, а по прозванью Отрепьев. Он намеревался сначала стать монахом и дослужился до чина дьяконского. И потом предстал перед ним темномудрый дух и заронил некими бесовскими чарами в сердце его крамольный замысел — назваться отраслью корня царского, царевичем Дмитрием Ивановичем Угличским. И под таким именем ложным отправился он сначала в Литву и там, благодаря хитрому уму своему, всех обманул. И потом простодушных людей русских прельстил и царя московского Бориса сверг, и царство у него отнял. Ушел же из Москвы в землю Польскую и Литовскую под видом пилигрима, то есть калики, и там сбросил с себя монашескую рясу и дьяконский сан свой попрал. И научился языку польскому и гаданию цыганскому и всякому чародейству бесовскому. И потом притворился, будто бы смертельно болен, и призвал к себе попа латинского вероисповедания, сделав вид, что хочет исповедоваться. И тогда сказал ему так: «Отец! Если, — сказал, — суждено будет мне здесь умереть, в земле вашей, прошу тебя, похорони меня по-царски, ибо я сын московского царя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца».
Услышав это, латинянин поведал обо всем знатному пану Юрию Сардаминскому. Тот же — Сигизмунду, королю польскому. И приняли все это за правду. И поэтому пан заботился о нем со всей сердечностью и пообещал ему в жены дочь свою, именем Марину, когда будет он на престоле Московского государства. И передал ему немало сокровищ, чтобы было чем платить ратникам и можно было бы двинуться на Московское государство. И так Отрепьев, собрав множество людей польских и литовских, пришел в Киев и захватил города пограничные: Чернигов, и Путивль, и Стародуб. И овладел областью Московской земли, именуемой Сиверою, и обманул многих людей русских. Многие же и из Москвы, и дворяне, и бояре, и всяких чинов, вздыхали о нем, ибо думали, что он и есть тот, за кого себя выдавал. Царь же Борис, услышав об этой великой беде и увидев происходящее, пришел в немалый ужас и опечалился, ибо уразумел, что фиал гнева и ярости Господней излился на него. И поэтому весьма закручинился, а потом разболелся и умер.
В 7712-м (1604) году государь царь и великий князь Борис Федорович, всея Руси самодержец, преставился 13 мая, постригшись под именем Боголепа. Был он на престоле Московского государства 7 лет и 6 месяцев, а всего прожил 53 года. И после него сел на престол Московского государства сын его Федор Борисович.
В том же году после царя и великого князя всея Руси Бориса Федоровича сел на престол Московского государства сын его Федор Борисович, а лет ему тогда было 16. Но хотя и юн был летами, но умом и знаниями превосходил многих, украшенных сединами: в совершенстве освоил он науки и обучен был всякому философскому естествословию и благочестием всегда отличался, а зло и мерзость и нечестие всякое особенно ненавидел. Статностью же тела своего и лица благородной красотою выделялся среди всех, словно лилия между сорняков. Если бы холод адов не смял цветок благородства его, то, я думаю, были бы плоды на всякое благо потребные.
Но уже многие тогда примкнули к мятежу, обманутые кровоядным щенком льва Расстригою, его же я упоминал прежде как Григория Отрепьева, который, словно сильная буря, разметал на Руси тихую жизнь, и этого непорочного царя и блаженного, говорю я, и достойнейшего отрока Федора Борисовича, словно молодой побег прекрасно цветущего финика, вырвали руками немилосердными, и, словно лютый зверь, спавший в горах, не только престола царского его лишил, но и самой жизни. Обуреваемый неукротимыми желаниями Расстрига этот дохнул пламенем ярости и, поспешая, словно вепрь из густой дубравы, вторгся в Московское государство со многими людьми польскими и литовскими и с клятвопреступниками русскими и все города и села Русской земли подчинил — одни обманом, другие — жестокой силой. Благородного же и благоверного московского государя царя Федора Борисовича предал злолютой смерти, повелел его удушить вместе с матерью. Только два месяца был на престоле Московского государства после отца своего Бориса, недолго царской властью наслаждался. И так скончался блаженный, словно агнец тихий, никому зла не причинивший. Его же многие люди тайно в душе своей оплакивали за непорочную его жизнь, но не нашлось у него ни одного защитника: «В день ярости, — говорится, — и богатство не помогает».
В 7113-м (1605) году после царя и великого князя Федора Борисовича захватил престол Русского государства расстрига Григорий Отрепьев, бывший прежде черным дьяконом, обманом назвавший себя царевичем князем Дмитрием Угличским, сыном великого государя московского, царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, сыном, который из-за зависти к власти царской убит был злыми изменниками в Угличе, о чем писал я, рассказывая о царствовании блаженной памяти Федора Ивановича.
Был он не из славного рода, не из знатного, но из последних людей служивых, из числа детей боярских. Был же он человеком злоумным, в беседах многословным, но быстро схватывал все, что прочел в книгах, однако не на благо все это, ибо нравом он был коварен и к дурному склонен, а с виду очень невзрачен и малорослый, а сердцем лют и свиреп душой, и полон всякой хитрости, и коварства, и беснования, а ядом злобы подобен скорпиону, дышащему смертью, который взглядом убивает многих. Многие говорили о нем, что уподобился он во всем — и нравом, и делами — скверному законопреступнику, нечестивому мучителю царю Юлиану, с бесами колдовавшему и прославлявшему все проклятые веры, а православных христиан страшным мукам подвергавшего и хвалившегося, что во всех землях греческих угасит христианское благочестие и святыни Христовы изничтожит. Но не допустила сила Христова, чтобы так свершилось.
Так же и этот мерзоядный вепрь, оставив свет благочестивой веры и поправ великий чин дьяконский, сверг с себя светлое одеяние иноческое и веру православную, которую утвердили на семи вселенских соборах богоносные отцы, ту веру — поносил. Говорил же: «А что за соборы, соборы? Разве лишь те соборы? Можно, — говорил, — быть и восьмому, и девятому собору». Также и о латинянах говорил, что нет порока в них и все одинаково: какова вера латинская, такова же и вера греческая. Взял же и жену себе некрещеную, латинской веры, из Литвы, дочь Юрия, пана Сардаминского, и привел с собой из Литвы в Московское государство множество людей польских и литовских. И было тогда от них всем русским людям много притеснений, и насилий, и поношений всяких, так как обещал он своим, что будет он в Русском государстве во всем их волю исполнять и вероисповедание их введет и всячески укрепит. И поэтому против правоверных возжигал пламя ярости и хвалился, вздымаясь как злодышащая буря, что изничтожит в земле Русской Христово благочестие, подобно Юлиану.
Но не допустила этого всемогущего Бога Христова сила и неистовые его желания вскоре угасила и в небытие низвергла. Недолгое время он властью наслаждался, восшумели внезапно волны многолюдного моря людского, и все вельможи, князья и бояре и властители земли, разъярившись на мерзость его, ворвались в палату, мечами зарубили его, и единомышленников его — множество польских и литовских людей — перебили, а остальных — немногих уцелевших — отпустили восвояси, то есть в Литву и в Польшу. Расстрига же, гнусный делами своими, руки убийством осквернил и крови христианской много пролил, но недолго властью наслаждался — царствовал всего 11 месяцев. И после него сел на престол Московского государства князь Василий Иванович Шуйский.
Во время царствования мерзостного расстриги истощились многими годами собиравшиеся бесчисленные царские сокровища государства Московского, так как он польских и литовских ратников одарил немалым богатством. Раздавал ведь всем им богатейшие дары, в руки им сыпал золото и серебро и различные вещи дорогие, к тому же и на участников игр своих и на всяких скоморохов и жен развратных и отроков истощил казну.
При его же царствовании много благородных и благочестивых мужей удостоились мученических венцов, за то, что обличали его, говоря, что он не царевич князь Дмитрий, а расстрига, бывший чернец и дьякон Гриша Отрепьев, так как многие знали семью его и жизнь. И за это многих замучил, а других приговорил к изгнанию и заточению. Блаженного же и смиренномудрого Иова патриарха, подобного источнику медовой сладости, оскорбив, приказал свести с престола великой церкви и изгнать, а на его место возвел на престол патриаршеский единомышленника своего Игнатия, родом из страны Италийской, а вероисповедания — не знаю, то ли греческого, то ли латинского, одно знаю, что православные обряды исполнял и творил не ревностно.
При его же царствовании свершилось все же и некое благое деяние, о котором теперь и хочу сказать слово, хотя свершилось это не по причине его природной доброты, но по воле Божьей — ведает он судьбами и спасает всех. Случается, что горечь лекарства, во имя исцеления от недугов, заслуживает похвальных слов. Так же вот и от этого зла проявилось благо по следующей причине. Поскольку тот, кого называю я Расстригою, стремился обманным путем показать народу, что он и есть истинный царский сын, чье имя на себя принял, то ради этого всех благородных и прославленных извел из заточения и из темниц и со всякими почестями возвратил прежнее положение в царствующем граде Москве всем тем, кого царь Борис из-за многозавистной злобы изгнал и заточил, ибо заботился о наследниках своих и царском престоле и поэтому всех, кто принадлежал к родам, близким царской крови, безжалостно искоренял, словно ветви доброцветущие. Рассчитывал он хитрыми своими кознями воцариться и не вспомнил сказанного, что Господь возвышает и низвергает и дарует власть царскую кому захочет.
Тогда же и Филарет, великий старец, с сыном своим Михаилом Федоровичем и с братом своим Иваном Никитичем из Поморских стран из заточения возвратился. Этот старец великий, кого именую я Филаретом, был во время мирской жизни своей в Москве знатным боярином Федором Никитичем, о котором писал я и прежде, брат он был двоюродный по царице Анастасии государю царю и великому князю Федору Ивановичу, всея Руси самодержцу. И тогда умолил его священный собор и поставил митрополитом Ростову городу и Ярославлю.
В году 7114-м (1606) после царствования расстриги сел на престол Московского государства царь Василий Иванович, именуемый Шуйский, происходивший из рода князей суздальских. Суздальскими же именуются по такой причине. Было два сына у великого князя Ярослава Всеволодовича, внука Юрия Долгорукого, правнука Владимира Мономаха, праправнука Всеволода Ярославича; <он же — сын Ярослава>, сына Владимира великого Киевского, крестившего всю землю Русскую. А был старший сын у великого князя Ярослава Всеволодовича — великий князь Александр, именуемый Невский, княживший во Владимире, здесь же и положен был в монастыре Пречистой Богородицы, честного ее Рождества. У него родился сын — князь Даниил Московский, и другие были от этого рода, поколение за поколением. А другой был сын — князь Андрей Ярославич, младший брат Александра Ярославича Невского. И тот был великим князем Суздальским, а после него княжил сын его князь Василий Андреевич, а у князя Василия был сын — князь Константин, а у князя Константина — князь Дмитрий. Тот был великим князем Новгородским. А у князя Дмитрия — князь Василий Кирдяпа, а у князя Василия Кирдяпы — князь Юрий, а у князя Юрия — князь Федор, а у князя Федора Юрьевича, у Кирдяпина внука, — князь Василий Шуйский, а у князя Василия Шуйского — князь Иван, а у князя Ивана дети — князь Андрей да князь Петр. И из их рода царь и великий князь всея Руси Василий Иванович.
Тогда же повелением государя царя и великого князя всея Руси Василия Ивановича и по решению всего священного собора патриарх Игнатий, возведенный на престол Расстригою без священного рукоположения, был отправлен в Чудов монастырь под начало, чтобы освоил он в совершенстве благочестивую веру в Христа Бога. А на престол патриаршеский возведен был Гермоген, казанский митрополит, хотя Иов патриарх еще тогда был жив, но не возвратился на свой престол, ибо доброзрачные зеницы его замутились и свет сладостный был отнят от очей его.
Недолго отдыхали люди от браней и немного пожили в покое, не видя обнаженного оружия. Но снова расстригины сообщники возбуждают смуту, снова на все города наводят беды, снова на гбре будоражат людей. Вот другое зло пришло, другой зверь явился, подобен первому не видом, но делами!
В городе Путивле и во всей земле Черниговской стороны некий новый коварнейший змий явился, по имени Петрушка, казачий атаман, родом звенигородец, ремеслом гончар. Он — лживой лжи ложь — называл себя сыном царевича Ивана Ивановича, какового сына и не было, а Расстригу называл своим дядею и говорил, что тот жив. Из-за этого самозваного прозвища приняли его все люди той стороны, а затем и северские люди и все мятежники, испившие крови христианской во времена правления расстриги; все они присоединились к нему и, двинувшись, овладели многими городами и селами вблизи Шацка и Рязани и дошли почти до самого царствующего града Москвы, который, однако, непобедимая сила — десница Христа, Бога нашего, от этой беды преславно спасла и избавила мольбами и заступничеством Пречистой его Богоматери и сияющих пресветло в Русской земле великих святителей и чудотворцев Петра, и Алексея, и Ионы, и святого нового почестоносца Христова и чудотворца — царевича князя Дмитрия Угличского, о нем же так рассказывают.
В первый год царствования государя царя и великого князя всея Руси Василия Ивановича случились чудеса многие, и были исцеления людям, страдавшим различными недугами и приходившим к мощам святого мученика царевича Дмитрия в городе Угличе, где он был убит руками злотворными. Услышав об этом, царь и великий князь Василий Иванович воспылал любовью благочестивой к святому мученику царевичу Дмитрию и в вере своей возжаждал всем сердцем положить святые мощи его в державном городе своем Москве, что и свершилось. И поэтому послал в Углич за святыми мощами Христова мученика преосвященного Геласия, митрополита Сарского и Подонского, что на Крутицах, а с ним же и других многих священнослужителей и честных иереев и дьяконов. И принесены были святые те мощи в царствующий град Москву в 7114 (1606) году, июня в 3 день, на память святого мученика Лукиана и тех, кто с ним, и положены были в церкви архистратига Михаила у столпа правого клироса, где и доныне даруют исцеление приходящим с верой к честнбй раке святых мощей его.
Когда же угрожала царствующему граду Москве великая беда и нападение злых мятежников, тогда по благоговейному повелению царя Василия патриарх Гермоген со всем священным собором у гроба святого мученика царевича Дмитрия совершил молебен и воду освятил и кропил ею всех ратников, и честной покров святых мощей его вынесли к Калужским воротам. И так всех людей, выходивших в поход на врага, благословляли в тех воротах и осеняли их честным Животворящим Крестом Господним, им и вооружались на битву и бесстрашно выходили навстречу неприятелю. И так молитвами святого нового почестоносца Христова Дмитрия даровал Бог такую победу на врага, что ни один не был убит из благочестивого воинства, а врагов их и безбожных мятежников пало бесчисленное множество, а также многие живыми в руки попали; все же остальные и с предводителями своими бежали со срамом от стен царствующего града.
В 7115-м (1607) году во второй год царствования царя Василия снова собрались противники и зломятежный лагерь свой — города Тулу и Калугу — укрепили под предводительством архизлотворца своего Петрушки Гончарсковского, обосновались здесь и овладели многими городами и селениями и православных христиан тяжко притесняли и снова в ярости угрожали царствующему граду.
Царь же и великий князь Василий Иванович, услышав о дерзости этих кровожадных зверей, сам вооружился против злом дышащей отверстой пасти и пошел со многими воинами, пасть их разорвал и много городов вернул своей державе, Московскому государству, и с помощью неких козней и хитро устроенного затопления взял город Тулу и ранее упомянутого разбойника того Петрушку, называвшегося сыном царевича Ивана Ивановича, схватил живым, связанным привел к Москве и после жестоких пыток велел его повесить. Мятежников же и клятвопреступников захватил бесчисленное множество и к ним проявил свое беззлобие и отеческое благочестие — всех их по домам распустил, надеясь таким добрым отношением смирить злолютую ярость и удержать их в покое и без мятежей и милосердием восстановить порядок и привести их к здравомыслию, и потому вместо смерти всем жизнь даровал. Те же, окаянные, ушли и снова собрали войско и снова начали войну, больше прежней, и вместо тишины дохнули бурей, достигшей до облаков и досадившей дождями многомятежными, не водой изливающимися, но кровью.
О ярость, злом дышащая! О вражда вечного и лютого врага! О злоба коварного и прегордого змия! До каких пор будешь стремиться и гордиться тем, что развращаешь благонравные умы рода человеческого? До каких пор будешь губить доброцветущую красоту творения Божьего и стараться всегда завистью противиться всему благородному и воевать против жизни? Всегда стремишься кротких сердца разъярить лютостью и распалить немилосердием, против неповинных же и кротких кровопролитную брань начать и осквернить руки всех убийством и души погубить! Увы, ненасытная глубина очей человеческих! До каких пор станешь насылать на нас бедствия всяческие? Думается мне, что подобно все это всезлобной державе темного миродержца, который не щадит ни одного творения Божьего, но всех, словно лев рыкая, проглотить хочет: одного в злобе низвергает и губит, а другого возбуждает на исполненное козней зло, как того, о ком здесь будет рассказано.
В 7116-м (1608) году снова иной зверь, подобный прежним, явился или, скажем, страшнее тех поднялся: на место, созданное по дьявольскому умыслу, явился сам отец лжи — сатана. Тогда ведь еще не все русские города возвращены были Московскому государству, отторженные от него крамолу творящими мятежниками. И вот снова в той же упомянутой уже Черниговской стороне явился новый злобесный и кровь лакающий пес, или людей пожирающий зверь хищным глазом сверкнул, и злой рык испустил, и всех простых людей устрашил, а змиеобразных, коварных и злых — тех привлек, приучая к своему кровожадному обычаю. К нему же снова собралось множество польских людей и литовских, так как и он называл себя царевичем князем Дмитрием Угличским. Хотя суд Божий вскоре покарал этого злобесного пса, но так как убедились окончательно литовские люди в том, что на Руси неустроение и междоусобица, смута и распри, то устремились все на Русскую землю. И принесли они всем христианам горькие и тяжкие бедствия, ибо и предатели царства и царя примкнули к ним, и во всех городах русских мятежи поднимали, и царствующему граду Москве угрожали, и все области земли Русской безжалостно захватывали. И так много собралось польских людей, и литовских, и мятежников, и клятвопреступников русских, что всю землю покрыли щиты и воздух блестел от копий, всюду брани и кровопролитие.
Некоторые же города тогда с Москвой остались и чтили царя Василия, такие как Великий Новгород, и Псков, Смоленск и Казань, другие же подчинились Литве и русским мятежникам. И такого — за грехи наши — смятения от начала Русской земли не бывало, какое тогда настало. И смутами этими злые те мятежники потрясли сердце царя Василия, как ладью многомутные волны, и, со всех сторон теснимый, едва не погрузился он, хотя и жаждал помощи и оттуда и отсюда, но ниоткуда не получал. Ибо царь, не имеющий сокровищ многих и соратников храбрых, подобен орлу ощипанному, лишенному клюва и когтей: ибо все царские сокровища в разменное серебро Расстрига превратил, и ратные люди все бедствием скудости были стеснены.
В 7117-м (1609) году государь царь и великий князь всея Руси Василий Иванович послал в Шведскую землю воеводу, родственника своего, князя Михаила Васильевича Скопина, и поручил ему нанимать за царское жалование ратных людей немецких и из других земель. Тот же повеление государя своего — царя Василия — вскоре исполнил: отправившись, набрал за царское его жалование множество людей немецких, и много всяких русских людей ратных собрал, и к царствующему граду Москве со множеством людей возвратился. И был он воевода храбрый и мужественный, и показал себя поборником добрым всего народа русского. Стремительно, как молния, являлся повсюду перед полками вражескими и до смерти устрашил всех волков овцехищных. Был он как пастух зверегонитель, неодолимый врагами и всеми мятежниками, и всех их смог отогнать от царствующего града. Был он в боях с врагами лют и весьма искусен в атаках и воин непобедимый. Думаю, что и вся земля Русская была бы вызволена из рук супостатов мужеством и храбростью его, если бы темный гроб, всем уготованный, не скрыл бы его прославленную храбрость.
Но за греховное терние преступлений наших отнял Бог у нас этого доблестного зверегонителя и вместо него дал воеводу с сердцем трусливым, погрязшего в слабостях, свойственных женщинам, любящего красоту и яства, а не рвущегося лук натягивать или копье метать. И поэтому снова воспрянули мятежники, снова вернулись супостаты, снова проливают множество крови, снова пленяют все области земли Русской и снова окружили царствующий град и всем людям, в нем живущим, стали чинить невзгоды. Царь же Василий не знал, что делать, ибо уже предатели многие готовились выступить против него.
Не ведаю, что с православными тогда случилось: ибо вместо истины ложь прославили и вместо правды — обман похвалили, как сказано было: «Возлюбил ты зло больше добра». Многие, словно от мороза оцепенелые, отпали от доброцветущего благоверия царя Василия и пали в мрак бедственной зимы неправоверия литовского.
В 7118-м (1610) году, февраля в 17 день, в субботу Сырной недели возмутители покоя, к бунту побуждающие народ, собрались для сговора против царя Василия. Пришли тогда на место Лобное и возбудили народ, так говоря: «Царь наш, князь Василий Шуйский, сговорившись со сторонниками своими, сел на престол Московского государства силою, а теперь из-за него много крови проливается, потому что человек он глупый и нечестивый, пьяница и блудник и во всем неистов, царствования недостоин». Услышав это, многие из народа так отвечали: «Государь наш, царь и великий князь Василий Иванович, сел на престол Московского государства не силою, а избрали его на царство великие бояре и вы, дворяне, и все служивые люди, а про пьянство его и всякое неистовство мы не знаем. А если решать такой вопрос, то тут должны быть и великие бояре, да и всех чинов люди». И никто из народа не примкнул к тем мятежникам. И поэтому не смогли вовлечь народ в смуту.
Они же темных замыслов своих не оставили и, не помышляя о милосердии, устремились в палаты к царю Василию. Он же, услышав, встал перед ними и сказал: «Что пришли ко мне, люди, с криками неподобающими? Если убить меня хотите, то я готов умереть. Если же престола и власти царской меня лишаете, то не сможете этого сделать, пока не соберутся все великие бояре, и всех чинов люди, и я с ними. И как вся земля порешит, так я готов по решению тому и поступить». Услышав это, мятежники посрамлены были и от царского лица, и от всего народа. И поэтому бежали все во вражеские полки за город, в селение, называемое Тушино, где все волки и хищники и смутьяны из всех городов не спят, но суетным тешатся и зло замышляют и творят.
В четвертый год царствования царя Василия, октября в 20 день, с четверга на пятницу, в полунощный час в церкви архистратига Михаила честного его собора, где лежат тела великих князей и всех благочестивых царей Русской земли, послышались голоса плачущих и шум, словно некий спор ожесточенный. И потом послышался голос поющих псаломское священнословие на отход души в вечную благость, 118-й псалом с аллилуариями. И после этого с плачем замолк голос. Услышали это сторожившие в те часы и рассказали другим людям. И говорили тогда многие из народа, что вскоре суждено с плачем кончиться царствованию Василия царя.
В том же году, месяца февраля в 18 день, случилось иное чудо преславное, о котором не следует молчать благоверным. Во обители честных инокинь монастыря девичьего, в церкви честного Рождества Пречистой Богородицы, в ночь с субботы на воскресенье Сырной недели загорелась сама собой от огня небесного свеча перед святым ее, Богородицы, образом. Услышав об этом, благоверные поспешили прийти и посмотреть на преславное чудо, творя молебен и в радостном пении вознося славу всещедрому Богу и Пречистой его Богоматери. Когда же настал третий час дня воскресного, тогда порыв сильного ветра дунул в двери церковные и тотчас свечу самовозжженную погасил — ибо была сильная буря. Этим, думается мне, предвещано было, что недолго процарствовавшего благодать сияющая минует.
В 7119-м (1611) году, июля в 17 день, на пятый год царствования царя Василия снова мятежники возбудили в народе злую и жестокую смуту, без стыда и с жестокостью устремились на царя Василия и напали на него и немилосердными руками, словно птенца, схватили и, после того как совлекли с него диадему царскую, отвели его в монастырь Чуда архистратига Михаила, и облекли его в иноческое одеяние, и предали в злые вражеские и христианоубийственные руки польских и литовских людей. Они же, получив его в свои руки, иноческое одеяние с него сорвали и снова облекли его в дорогие одежды, хотя и не хотел он этого, но поступили так, как обычно поступают с пленниками. И в таком виде отвели его в Литву к королю Сигизмунду, и там в страшных муках встретил он конец жизни своей и в вечное царство, в свет немеркнущий, переселился. Царствовал в Московском государстве 4 года и два месяца.
После царя и великого князя всея Руси Василия Ивановича взяли власть в государстве Русском семь московских бояр, но ничего они не поправили, только два месяца властью наслаждались, ибо началась тогда великая междоусобица. Посовещались они и решили призвать на престол Московского государства литовского королевича Станислава и провозгласить его царем, «если, — сказали, — оставит веру латинскую и крестится в нашу веру греческую». С этим и послали к королю великих послов и людей от всех чинов земли Русской. Извечной лжи коварные кознодеи, злохитрые поляки, хотя и договаривались о мире, но в сердце скрывали коварные замыслы. Когда же вступили они в град Москву, тогда стали нарушать условия перемирия и народ христианский жестоко притеснять стали, ибо и русские мятежники помогали им в этом. Семь же бояр державы Московской все правление землей Русской передали в руки литовских воевод, ибо не осталось премудрых старцев, и силы оставили дивных советников, и отнял Господь у земли богатырей ее. Все же это Бог навел на нас за множайшие грехи наши.
В том же году, марта в 19 день, излился фиал горя — разгромлен был царствующий город Москва. Рухнули тогда высоко вознесенные дома, блиставшие красотой, — иные огнем истреблены, и все прекраснокупольные церкви, прежде славой божественной сиявшие, скверными руками начисто разграблены были. И множество народа христианского мечами литовцев изрублено было, а другие из домов своих и из городов бежали поспешно, ища спасения. Прочие же, оставшиеся в городе, руками вражескими пленены и порабощены были. И так литовские люди владели Москвой два года и 6 месяцев, но в страхе были, ибо русские люди не отошли от города и убивали многих; хотя и утратили все свое достояние, но мечтали вернуть себе свою отчину, что и случилось.
В первый год царствования Василия царя возведен был на престол патриаршеский великой церкви Гермоген, бывший прежде казанским митрополитом. Был он образованным мужем и красноречивым, но не сладкогласным. В божественных словах постоянно упражнялся, и все книги Ветхого закона, и Новой благодати, и уставы церковные, и законоположения постиг в совершенстве. А характер имел тяжелый и не спешил прощать наказанных. Дурных людей от хороших быстро не мог отличить, а к льстецам, а более того — к людям хитрым, прислушивался и доверял сплетням. Об этом некто сказал: «Из всех живущих на земле более всего склонен к греху ум человеческий и от обычаев добрых к злым совращается». Так вот и этот совращен был некиими мужами, подобными змиям, которые шьют клевету, козни сплетают и любовь обращают в ненависть. Так и Василия царя зло оклеветали мятежники словами лживыми, а он поверил всему, сказанному ими. И поэтому с царем Василием всегда говорил грубо, а не благожелательно, ибо в душе носил огонь ненависти, зажженный наветами, и о коварстве супостатов никогда с отеческой любовью не совещался с царем, как тому быть подобало. Мятежники же сначала в удобный час царский венец попрали, а потом и святительскую красоту, надругавшись жестоко, обесчестили.
Когда же после царя Василия оказалась Москва во вражеских руках, тогда хотел он предстать непоколебимым заступником народа, но уже минуло время и час прошел, словно приняли идущего за стоящего, и во время лютой зимы вздумал зацвести миндаль. Тогда хоть и ярился он на клятвопреступных мятежников и обличал их борьбу с христианами, но схвачен был немилосердными руками и, словно птицу в сетях, голодом его уморили, и так умер он.
В годы, когда Литва владела городом Москвой, славили там имя Сигизмунда, короля польского, а над остальными городами и над всеми людьми ратными земли Русской взяли власть один из великих бояр московских — князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и воевода Прокопий Ляпунов, рязанец. И, подступив со многими людьми под Москву в том же году, марта в 27 день, отбили у литовцев большой посад и каменный град Белый, именуемый Царев град. А литовцы удерживали Китай-город и Кремль.
И так прошло немало времени. Осаждали воины русские свой город и неустанно сражались с врагами, но не могли его взять, пока не отверзлась дверь милосердия и щедрот Господних. Да с ними, с князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким и с Прокопием Ляпуновым, был атаман казацких полков, московский служивый ротмистр пан Иван Заруцкий. И был он не трус и сердцем лют, но душой коварен, ибо, позавидовав славе Прокопия, составил против него заговор. И был тот передан в кровожадные руки зло чинящего сборища, где глаз не смыкают творящие зло. Те же безжалостно, как волки, схватили его и поле кровью его обагрили. И хотя многие, бывшие тогда в рядах воинства, опечалились из-за смерти Прокопия, но не смогли помочь ему сохранить жизнь.
И была тогда великая печаль и смута по всей Русской земле, ибо великие бедствия обрушились на христианский народ из-за притеснений со стороны неверных и насилий от ратников. «Если бы не кончились дни те, то не осталось бы — как сказано — ничего живого».
Но Бог рядом с теми, кто призывает его. Поистине по великой, ко всем простираемой милости своей дарует исцеление от болезни. Ибо выдвинул он из народа христианского некоего мужа от рода не именитого, но разумом мудрого, его же прозывали именем Кузьма Минин, а занимался прежде торговлей скотом. В то время пришла его очередь стать начальником судейским среди своей братии, то есть людей посадских в Нижнем Новгороде. Видя тогда, сколько притеснений терпят все, и опечалился очень, и душой поболел, подобно Зоровавелю, за людей Господних, призвал на помощь всемогущего Бога и сердцем воспринял все, что говорилось о бесчисленных бедствиях. И всегда носим был бурными ветрами различных забот, если в чем и неискусен, то зато решителен и деятелен. Собрал у народа множество серебра и заплатил необходимое жалованье людям ратным.
И так собрал полки многие и военачальника, искусного в битвах, князя Дмитрия Михайловича Пожарского уговорил стать над всеми. Сам же никогда не отлучался, словно древний Гедеон, возбуждая сердца всех против врагов. И так со многими воинами подступили к стенам Москвы и благим добронравием своим, словно ласковыми лучами солнечного света, военачальников собрал и всех храбрецов войска благочестивого воедино совокупил. И так, по промыслу Создателя, могуществом всесильной и непобедимой его десницы и под предводительством его разогнаны были темные тучи столь великих бед, на нас обрушившихся: подступили тогда с изготовленным на битву оружием к стенам города и снова взяли воины русские Москву в году 7121-м (1613), октября в 24 день, на память святого мученика Арефы. Потом и крепкую Кремлевскую крепость захватили, и многих польских и литовских людей побили, и главного смутьяна во всей земле Русской — Федьку Андронова схватили живым, и после многих истязаний был он повешен. И других изменников замучили с ним. Воздалось им по поступкам их, как бы сказать — по злу их и по рвению их, ибо прежде многих преследовали, а потом сами к гибели устремились и страшной смертью скончались.
В году 7121-м (1613), марта в 14 день, снова сыны русские обрели врата отечества и достояния древнего — город Москву, снова наступила весна благодатного бытия и разлились струи светлотекущего жития, ибо долгожданной надежды нашей, великого Бога, свет воссиял, и по его благоволению от предела Российской земли и до ее окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя сговориться не могли, ибо жили вдали друг от друга, но собрались все как равные в едином совете. Решили разумом, избрали же словом и постановили делом и благое решение приняли. Свершилось оно, людьми составленное, но по божественному устроению: умолили и упросили стать их государем на престоле царском Московского государства царя Михаила Федоровича, который был по роду племянник царя и великого князя всея Руси Федора Ивановича по матери его, царице и великой княгине Анастасии Романовне, бывшей супругой царю Ивану Васильевичу.
Сошлись же тогда всей Русской земли вельможи, князья, и бояре, и дворяне, и все воеводы, сияющие храбростью, и цвет воинства, и всяких чинов приказные люди, и из всех городов лучшие семьи, и все вместе от мала до велика православные христиане в град, именуемый Кострома, к Михаилу Федорови-чу — здесь тогда находился он с матерью своею, великой старицей инокиней Марфой. И все, к ее ногам припадая, со слезами били челом и просили у нее, чтобы благословила сына своего на престол царский Московского государства, что быть ему царем по родственной близости его искрам царским и по благословению, данному отцу его, благоверному боярину Федору Никитичу блаженной памяти царем и великим князем Федором Ивановичем. Она же, вняв слезным мольбам бесчисленных людей, с трудом согласилась на это: ибо государь был молод, а время тогда было бурное, и люди строптивые — то есть склонные к смутам. Но, однако, возложила надежду и упование на всемогущего Бога, не отвернулась от многих слез, и просила сына своего Михаила Федоровича, и более того — благословила его стать государем в Русской земле, царем и великим князем Михаилом Федоровичем.
И тогда приемлет богопорученное ему скипетродержание Московского государства и повел мудро направленный корабль царствия. И стал он православию глава и начало богоугодному благочестию и государь всем правоверным, что под солнцем, и всему православному христианству назвался боговенчанный царь и великий князь Михаил Федорович, всея Руси самодержец. Хотя и прервалась чреда прежде царствовавших в отчинной державе его, подобно могучему и пышно цветущему дереву, увядшему и оскудевшему, скованному лютой зимой, теперь при летнем тепле и солнце улыбнулось оно и расцвело. Преславное же и великое место и многочисленных христиан дом, то есть мать городов русских — Москва, опустошенная во время завоевания неверными латинянами и состарившаяся и осиротевшая в тяжких бедах, причиненных русскими мятежниками, снова превратилась в юную обликом, словно это отроковица прекрасная и нарядная невеста. Апостольская и соборная святая церковь снова возвратила себе взор ласкающую красоту своего убранства. Снова солнце правды светлыми лучами благодати своей перед нами засияло, и увидели все свет великий, сладостной тишины свободный день. Избавил нас Господь Бог наш от обид наших и от страха перед иноземцами, и даровал державному держать державу в крепости достоинства своего, и даровал царствующему победу над врагами. Пусть будет он в благе пребывать, и многие годы здравствовать, и во всяком благоденствии и в радости расти и мужать.
В 1617 г. была создана новая редакция Русского хронографа (о его первоначальной редакции см.: наст. изд., т. 9, с. 234—271). В этой редакции была существенно сокращена часть, повествующая о всемирной истории, а главы, посвященные истории русской, напротив, переработаны и продолжены до 1613 г. — до воцарения Михаила Федоровича Романова.
Из всемирно-исторической части здесь приведены легендарные сведения о «людех дивиихъ». Из раздела, посвященного русской истории, публикуется текст глав Хронографа, в которых рассказывается о царствовании Федора Ивановича, Бориса Годунова и событиях Смутного времени. Как исторический источник Хронограф, разумеется, не идет в сравнение с историческими повестями и публицистическими сочинениями о Смутном времени, созданными по большей части непосредственными очевидцами и участниками событий. Но этот памятник представляет ценность в других отношениях. Во-первых, именно здесь в сжатом изложении содержится вся история Руси за три десятилетия после смерти Ивана Грозного, тогда как другие сочинения освещают лишь отдельные периоды или события. Во-вторых, рассказ Хронографа лег в основу всей последующей русской историографии. Например, неоднозначно утверждается в нем версия о причастности Бориса Годунова к убийству (а не случайной гибели) царевича Дмитрия, дипломатически затушевана неприглядная роль Романовых в политических событиях тех лет, идеализируется слабоумный царь Федор Иванович и т. д. Именно глазами автора Хронографа смотрели на описанные в нем события потомки: распространенный в сотнях списков, Хронограф был чрезвычайно популярен и весьма авторитетен. Наконец, нужно иметь в виду, что приведенные здесь главы Хронографа представляют литературный интерес как образец стиля исторического повествования начала XVII в.
Текст воспроизводится по одному из лучших списков Хронографа редакции 1617 г. — рукописи БАН, Архангельского собр., № С 139, первой половины XVII в. Поправки сделаны по изданию: Статьи о Смуте, извлеченные из Хронографа 1617 года, и отповедь в защиту патриарха Гермогена в кн.: Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени. СПб., 1909 (Русская историческая библиотека. Т. 13, изд. 2-е).