Бомба из прошлого

ГЛАВА 16 15 апреля 2008

Еще один городок. Еще одна церковь для католиков и другая, величественная, — для православных. Первая с элегантными башенками, вторая — с огромным, похожим на луковицу куполом. Еще один памятник доблестным солдатам Красной Армии, освободившим городок от немцев. Памятник неухоженный, словно изъеденный термитами. Еще одна небольшая, аккуратная площадь — судя по всему, европейских денег сюда попало немного, и первым приоритетом стала именно она. Еще один рынок — скудный выбор одежды и поношенная обувь как демонстрация подорванной экономики этого забытого Богом уголка. Еще один банк на углу улицы — сотрудников в нем больше, чем клиентов. Еще один тротуар — группка молодежи в надвинутых на глаза капюшонах.

Влодава разместилась на берегу Буга, в том месте, где сходятся границы трех государств — Польши, Белоруссии и Украины. Судя по карте, граница проходила как раз по реке.

Кэррик снова составил компанию Ройвену Вайсбергу. Следуя за ним, он ощущал тяжесть пристегнутой к ремню кобуры. Ройвен шел уверенно; наверно, бывал здесь не раз и свой маршрут знал хорошо. Опасности Кэррик не чувствовал и правую руку держал свободно — у кармана, под которым скрывалась кобура с пистолетом. Свернув с главной дороги, они оказались на грязном пустыре со следами от машин и мотоциклов, с кучками мусорных пакетов и жилым кварталом из бетонных коробок.

Вайсберг остановился. Только что уверенный в себе, властный, внушительный, он вдруг как будто съежился и понурился — покорно и смиренно.

Дождь ослабел, но все еще падал на покатые крыши. В двух местах, где, по-видимому, забились трубы, бурлила вода. Но для Вайсберга это несчастное, неуютное место осталось тем, чем было всегда — святыней, к которой он пришел паломником.

Кэррик не спрашивал, почему его подопечный, мафиозо, остановился вдруг перед сборищем бетонных домишек, и отчего вдруг поникли его плечи. Оглядевшись, как и положено телохранителю, он увидел лишь две машины и Михаила, стоящего неподалеку у фонарного столба с сигаретой в зубах.

Святилище и пилигрим.

— Здесь они жили, — заговорил негромко Ройвен Вайсберг. — Родители, сестра и братья моей бабушки, их дяди и тети. Здесь жили местные евреи. Короткие, узкие улочки, грязь, никакого асфальта и крохотные деревянные домишки. Здесь были магазины и лавки. На соседних улицах жили поляки. Отец моей бабушки был часовщиком. Все шли к нему — и евреи, и христиане. Он мог починить любые часы. А потом началась война. Евреев согнали в синагогу и держали там, как скот. Нет, хуже, чем скот. Я не утомил тебя, Джонни?

— Нет, сэр.

— Спустя несколько месяцев их выгнали из синагоги. Мой прадед, наверно, прихватил с собой кое-какие инструменты. Ты видел синагогу, Джонни?

— Нет, сэр.

— Я тебе и не показывал. Не думал, что тебе будет интересно все то, что так важно для меня, то, что вошло в мою кровь. Улицу, на которой жила семья моей бабушки, сровняли с землей, но здесь есть другие, где христиане и евреи жили бок о бок, и те еще сохранились. Потом в тех домах, где жили евреи, поселились поляки. Они захватили их, украли. Соседи, те, кто приносил моему прадеду чинить часы, оскорбляли евреев, когда их вели колонной через город, забрасывали их грязью и камнями. Вот здесь это и происходило. Здесь, где теперь стоят бетонные дома. Немцы и украинцы погнали колонну через мост. Видишь мост, Джонни?

— Да, сэр. — Пролет старого, на стальных фермах моста виднелся между двумя зданиями.

— Ты еще увидишь, куда их гнали.

— Да, сэр.

— Я уже сказал, Джонни, у меня это в крови. То, что случилось здесь, а потом в лесу, оно в жилах, по которым бежит моя кровь. Ты понимаешь?

— Стараюсь, сэр.

Кэррик подумал, что человек перед ним — пленник прошлого, застывшего задолго до его рождения. Он как будто видел колонну людей — мужчин, женщин, детей, старых и молодых, бредущих по грязной дороге под присмотром охранников. Видел среди них молодую женщину с фотографии, с еще черными, как вороново крыло, а не белыми, как снег, волосами.

— Я хочу, чтобы вы знали, сэр… Мне кажется, я могу представить их, вашу бабушку и ее родных, под дулами винтовок. Могу представить, как в них швыряют камни. Могу, сэр.

И это было правдой.

Ройвен Вайсберг шагнул к нему, ухватил за волосы на затылке, провел ладонью по макушке. Ничего такого с другими — Михаилом или Иосифом Гольдманом — он не делал.

Кэррик не считал себя ни осой, ни мухой, запутавшейся в паутине.

Они повернули к машинам.

Длинная, недавно построенная набережная… здание таможни… современный, переброшенный через реку мост. На столбах — уныло повисшие, мокрые флаги.

Приехать сюда потребовал Дэвис.

— Разве не логично предположить, что все произойдет там, у моста, на пересечении границы? Они приехали в Хелм, значит, все будет здесь. А вы что думаете, мистер Лоусон?

Ответом была ленивая, насмешливая улыбка — полностью в духе чертова старика. Потом Лоусон пробормотал что-то насчет туалета и направился к кафе.

Таможенный пункт Дорохуск оседлал дорогу, идущую из Хелма, пересекающую Буг и продолжающуюся уже на территории Украины. Единственная другая дорога проходила километрах в пятидесяти к югу, через Устилух, где Буг поворачивал на восток. Именно здесь, в Дорохуске, оружие — если, конечно, речь шла именно об оружии, точнее о боеголовке, и если все это не было лишь плодом буйной фантазии Лоусона, — должно было перейти из рук в руки. И здесь-то они их и встретят. Стоя у открытой дверцы микроавтобуса, Люк Дэвис смотрел на нескончаемый поток машин, по большей части фур и грузовиков, движущийся в обе стороны по вытянувшейся вдоль набережной дороге. Если товар существует — а о его приближении можно будет догадаться по поведению «объекта» и агента, — то доставят его на каком-то транспорте, который неизбежно подвергнется проверке на таможне. Не исключено, что их вмешательство даже не потребуется. Мысль об этом немало забавляла Люка Дэвиса. Вместе с поляками здесь работали британцы — значит, уснуть никому не дадут, — а немцы оснастили пост надежным оборудованием.

Внимание Дэвиса привлекла медленно ползущая легковушка, смахивающая на четырехдверный «фиат»-купе, груженый тремя или даже четырьмя ящиками размером с холодильник. Край света, забытый Богом уголок. Город у него за спиной пропитался влагой, старый танк на постаменте выглядел памятником разрухе и тлену. Даже в Сараево жизнь текла веселее — там были заснеженные, искрящиеся под солнцем горы, только что открывшиеся бары и кафе. Даже в спорных городках и деревушках Боснии люди пытались собраться, выпрямиться после окончания боевых действий. Здесь же всем заправляли бедность и лишения, серость, уныние и проклятущий дождь.

Лоусон вернулся, жуя шоколадку, но Дэвису не предложил ни кусочка. Шринкс и Багси сидели в микроавтобусе.

— И что? Какое мудрое решение вы нам предложите?

Молчать он не собирался — черта с два!

— Если что-то и случится, то случится именно здесь.

— Таково ваше твердое убеждение?

— Да, мистер Лоусон. У меня, конечно, нет права отменять ваше распоряжение и отдавать свое — иначе так бы и сделал, — поэтому приходится планировать наши действия, исходя из предположения, что помощи от поляков не будет. Лично я все же посчитал бы полезным привлечь к операции Агенция Беспеченства Вэвнэнтчнего.

Втайне Люк похвалил себя за то, что сумел произнести полное название службы польской контрразведки, а не удовольствовался только аббревиатурой. Тем не менее Лоусон его успех не отметил и вообще никаких чувств не выразил.

— С помощью поляков мы могли бы держать под наблюдением гораздо большую территорию и получили бы серьезную огневую поддержку. Следуя вашему плану, мистер Лоусон, мы можем оказаться в ситуации, когда, упустив какое-то обстоятельство, потеряем цель. Не поймите меня неправильно, я вовсе не пытаюсь выдвинуться на первые роли и вмешаться в сферу вашей ответственности. Но и не говорите потом, что я вас не предупреждал.

— Вот что, молодой человек, упомяните об этом в рапорте. Уверен: ваши замечания будут рассмотрены самым внимательным образом.

Лоусон повернулся, скомкал обертку от шоколадки и, пройдя по устилавшим землю плотным ковром окуркам, пакетикам, пустым сигаретным пачкам и прочему мусору, положил ее в заполненную до краев мусорную урну. Дэвис увидел в этом жест, нарочитый и показушный. Собственная неспособность пробить броню бесстрастности злила и раздражала.

— И еще одно. Я слышал, что сказал Шринкс. О стокгольмском синдроме. Я разговаривал с ним. После всего пережитого ему придется пройти курс реабилитации, может быть, госпитализацию и определенно психологическую помощь. Человек получит сильнейшую травму. И все по вашей вине, мистер Лоусон. Из-за вас он оказался в руках уголовника-психопата. Я непременно сообщу об этом в рапорте.

— Да у вас, молодой человек, целая книга получается.

Он уже был готов ударить Лоусона и даже сжал кулаки, но вовремя остановился. Нет, нет, нельзя ломать карьеру из-за какого-то занудливого, напыщенного старика. С трудом сдерживая дыхание, Люк Дэвис отвернулся, чтобы не поддаться соблазну.

Лоусон наклонился к водительскому окошку — за рулем сидел Багси.

— Думаю, наш молодчик предварительную разведку провел, так что можно уезжать. Место абсолютно неподходящее, но было весело.

Заурчал двигатель. Лоусон занял привычное место сзади. Дверца оставалась открытой, и Люку не оставалось ничего, как последовать за стариком. Ладно, если не здесь, то где еще можно переправить через границу груз такого размера, как боеголовка?

Навигатор лежал на коленях, и каждый раз, когда Михаил притормаживал или давал газ, прибор подскакивал. На прилепленном к панели листке было написано что-то на кириллице, и Кэррик, как ни старался, так ничего и не понял.

Они съехали с шоссе и катили по проселку с глубокими колеями. Деревья подступали близко, и лишь кое-где в просвете между ними мелькали голые поля. Похоже, снег сошел лишь несколько дней назад. Кое-где виднелись небольшие деревянные домишки. Однажды им повстречался каменный крест с отбитыми краями. На деревьях гнездились аисты.

Слева появились широкие озера. Поднявшийся ветер морщинил серую гладь. Ройвен Вайсберг молчал. Михаил тоже.

Впереди, за березами, показалась вода — то ли река, то ли озеро. Михаил передал Вайсбергу навигатор, а потом и листок с буквами и цифрами. Теперь Кэррик понял: цифры означали широту и долготу, и они соответствовали показаниям навигатора. Позади коротко выругались. Открылась дверца.

Лавируя между деревьями, они спустились по склону к самой воде. Кэррик остался у машины — его не позвали. Через минуту подошли Виктор и Гольдман. Гольдман медленно и как-то печально, словно человек, признающий поражение, покачал головой, а Виктор состроил гримасу, будто показывая, что он здесь теперь ни при чем и проблему решать другим. У воды Кэррик увидел верхушки столбов ограждения; на другом берегу к реке подступали деревья, и на их фоне виднелось яркое пятно. Он присмотрелся — красный столб.

Теперь кое-что прояснилось. Дождь, подъем воды, залитые поля, пограничные столбы, координаты места встречи — все складывалось в понятную картину.

Они просчитались, не приняли во внимание весенний паводок, не подумали о том, что Буг в это время года выходит из берегов. Громкое проклятие разлетелось над рекой и запрыгало, как брошенный ловко камешек. Рядом с ним Иосиф Гольдман опустился на мокрый песок и обхватил голову руками.

Кэррик, осторожно шагая по прелым листьям, отошел к машине и встал под деревом. Чуть выше по течению, примерно в четверти мили отсюда, берега были круче, а чем круче берега, тем глубже и уже река.

Медленно тянувшиеся над водой аисты оживились вдруг и повернули в сторону, наткнувшись на брошенные Вайсбергом проклятия.

На коленях у него лежала крупномасштабная карта. Взяв напрокат машину, Ворон выехал из Гамбурга на юго-восток и вот теперь окончательно заблудился на равнинах Люнебургер Хайде. Согласно полученным инструкциям, ему следовало прибыть в указанный пункт к северу от Мюнстера и чуть западнее Эбшторфа. Он свернул к автостоянке.

Въезд на парковку преграждало переносное ограждение, неподалеку от которого стояла туалетная будка. На площадке стояла только одна машина. В салоне горел свет, мотор трудился на холостом ходу, перегоняя бензин в отработанный газ, вырывавшийся из выхлопной трубы, но туалет был заперт, а игровая зона выглядела пустынной.

Свет фар скользнул по качелям и роликам, перепрыгнул на живую ограду и голые ветви стоящих еще дальше берез и остановился на другой машине. Человек, сидевший в ней, был молод, чисто выбрит и аккуратно причесан. Рассмотреть его лучше Ворон не смог — вечер еще не наступил, а фарам недоставало мощности. Он остановился метрах в двадцати пяти от второй машины и выключил двигатель.

Наступила тишина.

Ворон не привык к тишине. Большая часть его жизни прошла на строительных площадках, среди стука, лязга и грохота. Там, чтобы тебя услышали, нужно постоянно повышать голос, кричать, перекрывая окружающий шум, рев грузовиков, рык бульдозеров, тяжелое уханье коперных баб, загоняющих в землю бетонные сваи. Его голос разносился едва ли не над всем Заливом. Поехав в Пакистан, бывая в густонаселенных городах, Ворон всегда проводил встречи в самых шумных местах, прежде всего на базарах. Там, в суете и хаосе, он и чувствовал себя в своей тарелке.

Ворон сдвинулся на край сиденья. Скрипнула пружина. Он опустил стекло, и тишина хлынула в салон.

Ни фотографии, ни имени ему не дали — сказали только, что связник будет выбрит и что ему тридцать с небольшим. Еще дали пароль, кодовую фразу, с которой следовало начать разговор, и другую, ту, которой должен ответить связник.

Ворон прислушался, но единственным звуком оставалось ровное урчание мотора. Они могли затаиться за живой изгородью, укрыться в дюнах, где виднелись березы, или спрятаться за туалетной будкой. Может быть, уже в этот самый момент они наблюдают за обеими машинами через оптические прицелы снайперских винтовок. Встреча с неизвестным контактом в незнакомом месте всегда момент крайней опасности, и это знают как опытные оперативники, так и случайные люди, которым поручено разовое задание. Именно в такой ситуации шансы на провал резко возрастают — засада, арест, кошмар допросов.

Сердце колотилось, как бешеное. Ворон давно состоял в Организации, но сейчас, открывая дверцу, чувствовал, как дрожат руки.

В лицо ударил холодный ветер. Дождь хлестнул по щекам. Наблюдают ли сейчас за ним? Держат ли на прицеле?

Он подошел к другой машине. Сумерки сгустились.

Человек в машине опустил стекло.

— Где была пещера, в которой Джабраил явился Пророку? — произнес он по-арабски.

Он сказал то, что было нужно, сказал по-арабски, на чужом для него языке.

— Пещера, в которой Джабраил явился Пророку, находилась в горе Хира, вблизи святого города Мекка.

Оставалось лишь надеяться, что он произнес все правильно. Сидя в машине на парковочной площадке, Сак повторил фразу десятки раз.

За окном стоял мужчина с морщинистой кожей, тонкими губами и шрамами на лице. Руки — загрубелые, мозолистые. Думая о человеке, которому ему придется подчиняться, Сак представлял ученого, интеллектуала, мыслителя. Его ладонь исчезла в здоровенной лапе незнакомца. Голос, хриплый и грубый, испугал.

Он прождал три часа, нервничая, злясь, трясясь от страха на пустынной стоянке. Сюда не приходили играть дети, здесь не прогуливали собак, и его страхи множились, как кошмары, накладывались друг на друга, цеплялись один за другой. Три часа…

Незнакомец отвернулся.

— Что дальше? — нервно спросил Сак.

— Отдохнем, подождем. Будем ждать, пока они не приедут.

— А когда они приедут?

— Груз забирают рано утром, до рассвета. Здесь они должны быть к завтрашнему вечеру. Может быть, раньше.

Тон не предполагал продолжения, но Сак не удержался.

— Ночь проведем в одной машине? В моей или вашей?

Незнакомец даже не обернулся.

— В одной машине? Чтобы вы рассмотрели меня, а я вас? Нет. Обойдемся без имен, без биографий. Делаем дело и расходимся.

Сак вздрогнул, словно ему дали пинка. Незнакомец вернулся к машине и взял с заднего сиденья большой и, похоже, увесистый пластиковый пакет. Потом снова подошел к машине Сака, поправил платок, закрывавший щеки и рот, и бросил пакет ему на колени.

Сак снова остался один. Несколько раз он поворачивал голову и смотрел на вторую машину, но ни разу не заметил в ней ни малейшего движения. Сумерки сгущались. Ежась от холода и страха, Сак думал о том, что война, на которую его призвали, наконец-то началась по-настоящему. Пакет лежал на коленях, но он не смел его открыть.

Эдриан и Деннис отдыхали в машине — один растянулся на заднем сиденье, второй, с гораздо меньшим комфортом, на переднем. До реки оставалось около полумили. Стрелок переоделся в камуфляж, вставил в прорези и петельки веточки, натянул на лицо вязаную маску, заглянул в зеркало и, довольный собой, двинулся в лес.

Он узнал его по прихрамывающей походке. Русские остались у машины, агент, пройдя вдоль реки, остановился и сел под деревом. Внизу, над самой водой, мелькнул ярким пятнышком зимородок.

Пора делать дело.

Стрелок обошел агента по широкому кругу и начал сближение с дальней от русских стороны. «Объект» оставался на берегу, но уже не сыпал ругательствами, а лишь выстреливал одиночными проклятиями. Стрелок шел легко и тихо, ступая сначала на носок и лишь затем осторожно перенося вес на всю стопу. Выйдя из чащи, из темноты, он согнулся, вдвое уменьшив силуэт. Под жухлыми, прошлогодними листьями могли лежать сухие ветки, и каждый шаг требовал особенной осторожности. В это время суток выдать его мог в первую очередь звук.

В пятидесяти ярдах от агента Стрелок опустился на четвереньки. Лучше, конечно, ползти, но тогда давление пришлось бы на большую площадь, и шуму было бы, как от роющего корешки кабана. Для своего возраста он сохранил неплохую гибкость и, передвигаясь на локтях и коленях, держал живот в паре дюймов от устилающего землю лесного мусора.

За годы службы Стрелок научился многому — питаться холодными консервами, заворачивать собственные фекалии в фольгу, отбивать интерес к себе у овечек, коров и собак и, разумеется, перемещаться бесшумно по пересеченной местности.

К агенту он подкрался сзади.

— Не шуми, приятель.

Кэррик дернул головой.

— Не вскакивай, не кричи. Спокойно, — прошептал Стрелок, стягивая маску. — Веди себя естественно, как будто ничего не случилось.

В кармане лежал небольшой, размером со спичечный коробок, пакетик. Он осторожно вынул его и огляделся.

— А теперь повернись немножко. Сюда.

Агент повернулся, и Стрелок испытал чувство, близкое к шоку. Он видел парня — правда, с большего расстояния — в Берлине, Варшаве, Хелме и Влодаве, — но сейчас, оказавшись рядом, едва узнал того телохранителя, с которым схватился не так уж давно на тротуаре в Сити. Агент как будто состарился на несколько лет.

— Хорошо. Теперь сними куртку. Не спеши. Без резких движений. Полегче.

Взгляд затравленный, бледность, морщины у рта и глаза…

Глаза вдруг вспыхнули.

— Вот что, друг, времени у меня в обрез. Снимай куртку.

Агент прищурился, нахмурил лоб… Пальцы сами по себе возились с «молнией».

— Ты… Я видел тебя… — запинаясь, пробормотал он.

— Видел, да… А теперь сбрось куртку и расстегни рубашку.

— В Лондоне… ты… Ты стрелял. Ты пытался…

— Не все так просто, как кажется. Не очень-то я и пытался. Главную роль играл ты. Руки разведи.

Стрелок размотал крепившиеся к устройству матерчатые полоски. Одну перебросил агенту через плечо, другую пропустил подмышкой.

— Ты стрелял… ты пытался убить…

— Успокойся. Ты мне тоже врезал… по яйцам. Синяк только недавно сошел.

— Но ты же хотел его убить.

— Ты просто не в курсе дела.

— Две пули, «какое еще не в курсе»?

Стрелок ухмыльнулся. Да, вот же простак попался. Он повернул агента, скрепил полоски «липучкой» и только тогда увидел на поясе Ноября кобуру, из которой высовывалась рукоятка пистолета. Да, мистеру Лоусону вряд ли понравится, что их человек получил оружие от плохих парней. Определенно не понравится.

— Вот так. Теперь все в порядке. Сработал ты отлично, но визуальное наблюдение затруднено, так что теперь будем держать тебя с помощью маяка. Готово.

Он убрал руки. Вот только с пистолетом нехорошо получилось. И мистер Лоусон точно будет недоволен. Стрелок поморщился — запах немытого тела ударил в нос. Впрочем, он сам, наверно, издавал такой же аромат. Все пахли, как полежавшие в болоте утки или полуразложившиеся еноты в придорожной канаве. Глаза агента сердито блеснули.

«Ладно, рубашку застегнет сам», — подумал Стрелок.

— Ну, вот и все. Имей в виду, мы все время рядом. Держись.

— Ты пытался убить моего Босса, — прошипел Ноябрь. — Ты дважды в него выстрелил. Если бы я не вмешался, он был бы мертв. Я сам мог поймать пулю. У меня даже оружия не было. Я думал, это какие-то мафиозные разборки. Стрелять в безоружных… чертов трус.

— Мертв? Трус? У тебя слишком богатое воображение. — Знавшие Стрелка, работавшие с ним никогда не считали его болтуном. Если он и открывал рот, то лишь по необходимости. Как и Эдриан с Деннисом, Стрелок тоже устал. Последние четыре ночи он спал лишь урывками и чувствовал, что вот-вот может сорваться.

— Воображение? Я сам слышал два выстрела.

Стрелок схватил агента за плечо.

— Я стрелял холостыми. Не знал? Ты же вроде бы десантник. Все было не по-настоящему. Все, кроме того, что ты врезал мне по яйцам. Ты мог разве что получить ожог. Это была подстава. Чтобы тебе поверили. И они поверили. Как и сказал босс. Так что не называй меня трусом.

Пару секунд они смотрели в глаза друг другу. Ноябрь первым опустил взгляд.

Стрелок включил приемник — индикатор вспыхнул зеленым. Сигнал был хороший, сильный.

Не говоря ни слова, он повернулся и растворился в темноте.

Первые пятьдесят ярдов — на карачках, потом еще сотню, согнувшись вдвое. Из машины доносилось негромкое похрапывание. Стрелок поставил приемник на приборную доску, забрался на заднее сиденье, слегка подвинул Денниса и закрыл глаза. Зеленый огонек действовал успокаивающе.

Яшкин поставил перед собой цель. Можно даже сказать, бросил себе вызов.

Цель отставного майора Олега Яшкина заключалась в следующем: найти в белорусском городе Пинске что-то такое, что подняло бы настроение, разогнало меланхолию и вернуло к жизни отставного полковника Игоря Моленкова.

Свет дня уже погас, но дождь все лил, когда «полонез» вкатился в город. Первое впечатление: Пинск — та еще дыра.

— Похоже, милое местечко, — с натужной бодростью объявил он.

— Глаза протри, — проворчал Моленков. — Медвежий угол.

— А мне нравится. Главное — перекусить, выпить да завалиться часика на три-четыре.

— Надеешься, здесь можно прилично поесть? Без тараканов на кухне и с чистыми стаканами? Да ты оптимист. Что нам известно о Пинске?

— Знаешь определение оптимизма? «Что ни есть, все к лучшему». Мне это сказал академик Поляков, физик-теоретик. А само выражение принадлежит немецкому философу Лейбницу.

— Чушь собачья. Так что ты знаешь о Пинске?

Яшкин мог бы пересказать то немного, что узнал их путеводителя. Что Пинск стоит у слияния двух рек, Пины и Припяти, что в одиннадцатом веке это был крупный славянский город, подвергшийся разграблению казаками, которые закапывали пленных живыми в землю. Канал, соединяющий город с Вислой и Балтийским морем пребывает в запущенном состоянии, но зато в городе есть церковь святой Варвары и францисканский монастырь. Жаль только, что в путеводителе ничего не говорилось о том, где можно поесть и поспать.

— Ничего я не знаю, кроме того, что надо загрузить брюхо, вздремнуть да ехать дальше.

— Да, — тяжело вздохнул Моленков. — А потом передать нашу посылку.

Парковочную стоянку отыскали на окраине старого города. Полутемная, скупо освещенная площадка. Узкие улочки вели к центру городка. Машин было мало — да и те как будто спешили убраться куда подальше, — а пешеходов еще меньше, и они тоже не горели желанием задерживаться. Яшкин искал взглядом неоновые вывески, которые обещали бы стол, кровать и надежный гараж, но видел только темные углы. График позволял немногое: перекусить, поспать и — снова в путь. До места встречи — по расчетам Яшкина — оставалось всего лишь сто тридцать пять километров. Он вышел из машины, подошел к багажнику, открыл замок.

Несколько секунд Яшкин смотрел на укрытый брезентом груз, потом отбросил пакеты, засунул руку под накидку и положил ладонь на контейнер. Подождал. И улыбнулся. Чего он ждал? Что почувствует тепло? Конечно, нет. Может, надеялся получить какое-то свидетельство, что оно живо? Пожалуй, нет. Яшкин понимал сомнения и опасения друга и относился к ним терпимо. Моленков ведь не прожил с ней пятнадцать лет. Она не лежала в его огороде, под луком и морковкой, капустой и картошкой, под снегом зимой. Он не тащил ее на тележке по раскисшей дороге, не проходил с ней через КПП Арзамаса-16. Яшкин убрал руку, поправил брезент и захлопнул крышку багажника. Потом обошел машину, подергал все дверцы и, убедившись, что все заперто и потенциальным воришкам не оставлено ни малейшего шанса, повернулся к другу.

— Сюда! — Моленков помахал ему рукой. — Налево. Похоже, тут что-то есть.

Интересно, можно ли здесь есть рыбу, или Пинск все же находится слишком близко к чернобыльской зоне? Рыбу он съел бы с удовольствием — карпа или леща, а еще лучше щуку… с приправой… с картошечкой… Мечта! Да что щука — он слопал бы все, что угодно, и запил бы пивком. Здесь ведь должен быть пивзавод. Ни о чем другом, кроме еды и пива, не хотелось даже думать. Ноги и поясница ныли — позади столько дней пути. Голод заставил позабыть о бдительности, и Яшкин даже не огляделся. Да и чего тут опасаться? Пустая, если не считать Моленкова, улица, вдалеке мигающий красным и зеленым светофор. Он даже не спросил себя, почему пустынна улица, и в какую часть Пинска их занесло.

Память с опозданием выдала информацию из путеводителя, который он прочел еще в читальном зале саровской библиотеки. Во-первых, в Белоруссии варят пиво. И даже не одно какое-то, а целых три. Названия двух отложились — «Крыница» и «Лидское». Он попытался вспомнить третье…

— Возраст, дружище. Проклятый склероз. Не могу даже вспомнить, какое пиво здесь варят. Два названия помню, а третье — никак. Вылетело из головы.

Моленков должен бы усмехнуться или отпустить какую-нибудь беззлобную шутку насчет дырявой памяти, но, подняв голову, Яшкин увидел, что его спутник стоит, согнувшись, с открытым в немом крике ртом.

Удар обрушился сзади, и перед глазами поплыли круги. Он захлебнулся на вдохе и не смог даже вскрикнуть. Второй удар пришелся по ногам, и Яшкин свалился на темный тротуар. Двое прошли мимо. Тени в сумерках. Ни сил, ни воли сопротивляться уже не было. Впрочем, подняться и прийти другу на помощь он не смог бы даже при всем желании.

Моленков остался один.

К глазам подступили слезы, но Яшкин сдержал их, зажмурившись. Острая боль растекалась по руке, шее, спине. Может быть, Моленков еще помнил, чему учился на курсах самообороны в далекой молодости. Может быть, прежде чем стать замполитом, он занимался в спортзале, где его натаскивали делать броски, ломать людям руки и ноги. В любом случае Яшкину пришлось довольствоваться ролью пассивного наблюдателя.

Они засмеялись. Эти ублюдки смеялись!

Подойдя к Моленкову, они на мгновение остановились, и их смех, омерзительное хихиканье, разнесся по улице. Моленков стоял в странной позе, пригнувшись и подняв, как это делают в кино, руки. Должного впечатления эта «боевая» стойка не произвела. Два-три удара прошили неуклюжую защиту, дубинка взлетела и опустилась. Моленков мешком свалился на землю, и в ход пошли тяжелые ботинки. И все же он не сдался. Они набросились на него, как гиены, а Моленков отбивался ногами. Должно быть, ему удалось укусить кого-то из нападавших, потому что тот вскрикнул и коротко выругался. Новый град ударов. Яшкин подумал, что ему, наверно, не хватило бы смелости схватиться с двумя молодчиками.

И все же силы быстро иссякли. Моленкова прижали к тротуару. Жадные руки обшарили карманы и забрали бумажник. Потом один из парней вернулся к Яшкину.

Он знал, что не будет сопротивляться, не станет брать пример с друга. Сжался, подтянул ноги к животу, закрыл руками лицо. Его тоже обыскали, залезли под куртку, вытащили бумажник, давным-давно, тридцать один год назад, подаренный женой на Первое мая. Парень выпрямился. От него несло пивом и табаком. Приоткрыв глаз, Яшкин увидел черную кожаную куртку, татуировку на шее, бритую голову, на которой танцевали капли дождя.

И он вдруг понял то, что из упрямства отказывался понимать. Понял, что они больше не офицеры, а два старика, которым даже не пришло в голову проявить элементарную осторожность в чужом, незнакомом городе, этом дерьмовом Пинске. Из кошельков взяли деньги и кредитки — впрочем, здесь от них толку все равно не было, — вытряхнули мелочь. Сволочи, они даже не спешили, словно знали, что их никто не тронет. Пересчитали деньги, бросили пустые бумажники на тротуар и спокойно, не оглядываясь, удалились.

Яшкин сделал, что мог. Подполз к Моленкову, заглянул в глаза, прислушался к стонам и хрипам, вырывавшимся из разбитых в кровь губ.

— Что ты там говорил про оптимизм? — пробормотал Моленков.

— Что ни есть, все к лучшему…

Бывший замполит поднялся, пошатываясь, на ноги. Яшкин помог другу.

— Кое-какая мелочь у меня осталась, так что на туалет хватит, а вот в кошельке пусто.

— Что еще пусто, если не совсем, то почти?

— Не знаю.

Они стояли, поддерживая друг друга, отдуваясь, борясь с болью. Но хуже боли было чувство унижения.

Моленков попытался улыбнуться, но только скрипнул зубами.

— В наше время быть оптимистом трудно, но без денег не обойтись. Надо заправить бак. Поголодать можно, но без бензина не обойтись. — Он покачнулся и начал оседать. Яшкин поддержал друга, потом обнял за пояс и повел по улице. Возле какой-то старой церквушки они нашли скамейку. Отсюда была видна парковочная стоянка. Через минуту Моленков уже задремал, тихонько посапывая. Яшкин знал, что и сам долго не продержится.

И тут память прояснилась. Он вспомнил и возрадовался. Он вспомнил, как называется пиво. «Аливария»! Впрочем, будить друга Яшкин не стал.

Он услышал свист, потом его позвали по имени.

Кэррик не знал, сколько просидел в темноте под деревом, но, поднимаясь, потерял равновесие, пошатнулся и, чтобы не упасть и не соскользнуть вниз, схватился за дерево.

И свист, и голос прозвучали едва слышно, но отчетливо и чуждо на фоне непрерывного, ровного и глухого ворчания реки. В просветах между рваными тучами показалась луна, по воде пробежали бледные мерцающие полоски. Дождь налетал порывами, и Кэррик, пока сидел, успел изрядно промокнуть. Схватившись за дерево, он подумал, что если бы не удержался, то наверняка упал бы в реку и ушел под воду. И, возможно, уже не выбрался бы на берег. В такой ситуации легко запаниковать, хлебнуть воды или удариться головой о какую-нибудь корягу. А можно просто потерять в темноте ориентацию, поплыть не в ту сторону и, вместо того чтобы вернуться к берегу, где можно схватиться за куст или камень, попасть в объятия течения. Да, если бы упал, то мог бы, пожалуй, утонуть.

Он пошел вдоль берега — туда, откуда донесся свист. «Сбруя» сидела хорошо и почти не ощущалась, а вот сам прибор при ходьбе врезался в кожу на пояснице. Витая мысленно вдалеке, Кэррик едва не столкнулся с Ройвеном Вайсбергом — в последний момент выглянувшая луна вырвала из темноты лицо и плечи.

— Что мне делать, Джонни?

— Расскажите мне, сэр.

— Они придут на тот берег.

— Вы встречаетесь с ними там, сэр?

— Встречаюсь и забираю то, что они доставят. Переправляю через реку. О чем я не подумал, так это о том, что река разольется. Планировал воспользоваться веревкой — зацепить здесь за дерево и протянуть над водой. Но забыл про паводок. Что мне теперь делать?

Там, под деревом, пока сумерки переходили в вечер, а вечер скатывался в ночь, Кэррик успел подумать о многом. О приказе, который так и не прозвучал в пустом помещении склада, о поцелуе в щеку возле Вислы, под стенами Старо Място, об оружии, которое получил в знак доверия… о дружбе.

Он ненадолго задумался. А когда собрался с мыслями и открыл рот, даже не понял, что одна чаша весов начинает перетягивать другую. Однажды их группа провела целую неделю в полевом лагере, в горах Брекон, неподалеку от деревни Мертир. Целью сборов было выявление потенциальных лидеров и оценка их качеств в походных условиях. Взвод Кэррика получил задачу переправить через разлившуюся реку офицеров-кандидатов. Победила группа, командир которой предложил лучшее решение.

— Насколько велик груз, сэр?

— Вес — примерно пятьдесят килограммов. Размеры — около метра в высоту и полметра в поперечине. Полагаю, груз заключен в защитный контейнер.

— А если он намокнет?

— Думаю, лучше не рисковать.

— Люди, которые доставят груз на тот берег, могут переправить его сюда?

— Нет, они уже не молоды.

Кэррик помнил, как их командир организовал переправу через разлившуюся горную речушку.

— Вы не могли бы, сэр, найти небольшую лодку?

— По-моему, я видел где-то лодку.

— Нам нужна небольшая, сэр. На двоих. Чтобы мы с вами поместились.

Стоя на берегу разлившегося от прошедших дождей Буга, Джонни Кэррик даже не заметил, что одна из чашечек весов преданности и верности опустилась чуть ниже.