Бомба из прошлого

ГЛАВА 8 12 апреля 2008

Машину вел Виктор, а Кэррик сидел на заднем сиденье. Широкие улицы города и парки Шарлоттенбурга остались позади. Они ехали по автостраде на запад. Ему не сказали, куда, только то, что он постоянно должен быть рядом с Боссом. Он кивнул, а потом и ему сообщили, что намечается встреча с партнером Босса, Ройвеном Вайсбергом. В памяти всплыли слова: Ройвен Вайсберг будет так же беспощаден, как хорек в кроличьем садке, и если вы провалитесь, хотя мы, конечно, чертовски постараемся вас вытащить, то, без сомнения, умрете. Все должно быть предельно ясно. Умрете. Дорога была обсажена березами, за которыми виднелись красивые дома. К ним вели скромные дорожки с предупредительными знаками в местах пересечения с автострадой. Он мог разглядывать дома за деревьями, потому что такая у него была работа — внимательно следить за окружающим.

Иосиф Гольдман тронул его за плечо.

— У тебя есть собственность, Джонни?

— Нет, сэр, боюсь, что нет.

— Почему?

— Я все время переезжаю с места на место. Некогда обживаться, сэр.

— Здесь хорошие дома. Ниже по дороге — еще лучше. Мы едем смотреть дом.

— Да, сэр.

— Знаете, Джонни, всегда лучше владеть домом, чем снимать его.

— Уверен, вам лучше знать, сэр.

В голове завертелись цифры. Он прикинул, сколько стоит жилье в центральном Лондоне и как оно далеко от возможностей констебля, учитывая его зарплату и то, что он должен отдавать в отдел каждый фунт, каждый пенни, полученный от мафии. У него не было своей квартиры, не было крыши над головой. Он жил то в студиях, то в крошечных квартирках, которые чаще всего располагались в подвалах или под крышами, на перестроенных чердаках, откуда видны только трубы и телевизионные антенны. Последним пристанищем был офис на Пимлико, где его разместили после выполнения важного задания и где он оставался, пока не был привлечен к расследованию по делу Иосифа Гольдмана. С тех пор как он поступил на службу в 10-й, постоянного жилья, к которому он как-то успел бы привязаться, у него не было. Он не держал семейных фотографий, сувениров, милых сердцу безделушек. Он жил в стерильных условиях и мог с легкостью закрыть за собой дверь, зная, что с той стороны его ничего не ждет. Лучше всего оставаться неприметным, ни к чему не привязываться. Любую деталь легенды могли проверить, и от него требовалась особенная осторожность. Инструкторы постоянно вбивали в голову, что преступники выживают благодаря своей подозрительности. Кэррик чувствовал, что пришло время, когда придется очень постараться, чтобы поддержать легенду, а потому еще внимательнее исполнял свои обязанности: смотрел в окно, заглядывал в зеркало заднего вида и полностью сосредоточился на роли телохранителя. На то имелись свои причины. В Лондоне нападавший успел выстрелить в упор два раза и… Впереди он увидел мост из тяжелых стальных балок.

Босс что-то тихо сказал по-русски на ухо Виктору. Они въехали на стоянку. Машина плавно остановилась. Два озера соединялись здесь узким каналом, над которым нависал мост. Вдалеке он увидел дома, наполовину скрытые еще не распустившимися деревьями, а за ними — отреставрированный особняк.

Кэррик открыл дверцу.

— Мы идем на встречу с моим партнером по бизнесу, Ройвеном Вайсбергом, — сказал Босс. — Держись рядом. Он покажет мне дом, который я, может быть, куплю.

— Я буду рядом, сэр.

По мосту проходили две пешеходные дорожки. Машины проносились в обе стороны. Кэррик заметил, что часть пути из центра Берлина Виктор проехал быстро, а потом глянул на часы и немного сбавил скорость, чтобы не прибыть слишком рано. Пересекая мост, Кэррик посмотрел вниз и увидел небольшие лодки с поднятыми парусами, лебедей и других птиц. Место показалось ему красивым и спокойным.

Навстречу им шли двое мужчин в кожаных куртках: один в длинной, другой — в короткой. Оба коротко подстриженные, с суровыми лицами. Кэррик прошел больше половины пути, когда вспомнил о фотографии, которую ему показывали на барже, и подумал о хорьке, бесшумно крадущемся ночью, и об испуганных кроликах, сбившихся в уголке своего садка. Он узнал Ройвена Вайсберга по фотографии, которую показал Дельта. В голове снова прозвучал голос Гольфа. На Ройвене Вайсберге была короткая кожаная куртка, старая и потертая, и Кэррик прикинул, что она намного дешевле той, что носит его спутник. Стереотипы — вещь опасная. В его профессии поддаваться им нельзя. Человек со сложившимся заранее мнением попытался бы искать в этих людях карикатурные еврейские черты. Их не было.

Они спустились с моста. За ним находилась большая вилла, стены которой хранили старые отметины от пуль. Окна были заколочены, вокруг дома шла широкая дорожка для велосипедистов и любителей прогуляться у озера. Вилла, прохожие, велосипедист с прицепленной детской коляской — Кэррик заметил все. Такова его работа — наблюдать.

Над плечом раздался голос:

— Джонни, познакомьтесь с моим партнером, Ройвеном Вайсбергом.

Мужчина в более дорогой и представительной куртке сделал полшага вперед, как будто услышал слова Босса.

Так легко… Мысли сорвались и помчались наперегонки. Такого на курсах подготовки не проходили. Так просто, а значит, очень легко допустить ошибку. Он видел фотографию Ройвена Вайсберга, сделанную полгода назад немецкой службой по борьбе с организованной преступностью. Ноги налились свинцом. Вот оно что! Если он сделает полшага вперед и поприветствует мужчину в короткой куртке, все поймут, что он знает Ройвена Вайсберга, потому что видел его фотографию.

Кэррик протянул руку мужчине в длинной куртке, который, как он знал, не был Ройвеном Вайсбергом. Улыбнулся натужно. Сердце колотилось.

— Меня зовут Джонни. Рад познакомиться с вами, сэр.

Мужчина холодно усмехнулся, но не подал руки.

— Это не Ройвен, — сказал Гольдман. — Это его друг.

Ройвен сделал шаг вперед и протянул руку. Кэррик постарался изобразить смущение. Ройвен сжал его руку, словно тисками, и что-то сказал Иосифу Гольдману. Потом отпустил руку Кэррика и приятели обнялись. О чем они говорили?

Босс повернулся к нему.

— Мой партнер спрашивает, Джонни, зачем я тебя взял. Я ответил, что ты спас мне жизнь, и это достаточно веская причина.

Достаточно веская? Кэррик видел, что Ройвен размышляет над этим, слегка нахмурившись. Потом русский развернулся и пошел. Кэррик увидел строения за деревьями и подумал, что Босс, возможно, собирается купить дом для своего бизнеса. Он знал, что прошел тест, но не обманывал себя, что это был последний, и почувствовал тошноту в горле.

— Мост Глиникер, — сказал Лоусон. — Протяженность — двести метров. На этом мосту мы обменивали пленников. Когда было на кого менять. Невероятно волнительное зрелище с удивительной хореографией. Ровно в назначенное время — часы были синхронизированы — двое с разных сторон начинали движение и встречались в центре моста. По-моему, они никогда не смотрели друг другу в глаза. Видите здание на другой стороне, молодой человек? Оно было под завязку набито вооруженными агентами Службы безопасности ГДР. На подготовку обмена уходили месяцы, и все могло сорваться в последний момент. Конечно, территория была американская, но Клипер часто брал меня с собой, чтобы я это увидел. Потом мы шли в Шлосс, построенный для принца Карла, брата Фридриха Вильгельма Третьего, в качестве охотничьего домика. Там было кафе и…

— Можете не говорить, мистер Лоусон. Вы пили чай.

— Да, по большей части.

Он смотрел вдаль и в конце моста видел Кенигштрассе и широкую дорогу на Потсдам. Судьба благословила его, снова приведя сюда, и его наполняла радость.

Ехали на двух машинах. Чарли и Дэвис следовали за микроавтобусом, за рулем которого сидел Стрелок. Сегодня собралась вся команда. Стрелок подъехал к мосту над Ванзее и остался в машине вместе с Багси и Психиатром. Эдриан и Деннис шли по разным сторонам моста. Лоусон понимал, что им будет тяжело вести наблюдение с такого расстояния, особенно если учесть, что мост выпуклый, но зато они хорошо видели Ноября и цель номер один. На спине у него был передатчик, на запястье — микрофон; кнопка включения голоса находилась в кармане, в ухо вставлен наушник.

Лоусон поднял руку, коснувшись манжетой губ. Палец в кармане нажал на кнопку.

— Это Гольф. Отходим, сохраняем визуальный контакт. Конец связи.

Он услышал смешок.

— Отстали от времени, Гольф. Мы говорим — «держать глаз». Вас понял. Прием.

Солнце светило в лицо. Он как будто помолодел и сбросил с плеч десяток лет — как змея отбрасывает кожу. Микроавтобус проехал в направлении моста.

Дэвис не унимался.

— Наверно, чтобы человека обменяли на мосту Глиникер, он должен был занимать высокое место в вашей шпионской иерархии. По крайней мере повыше, чем Наперстянка. Что для вас считалось приемлемым обменом?

— Если к ним попадал наш летчик, старались вытащить его. Или кто-то из наших.

— Ноябрь — один из наших?

— Провокационный и бессмысленный вопрос.

— Просто хочу знать, припасти ли пиво или пару чайных пакетиков… на всякий случай.

Машина остановилась.

— Если вы считаете, что операция зависит от вашего присутствия, то обманываете себя. Самолеты в Лондон вылетают из Темпельхоффа каждые два часа; уверен, свободное место найдется.

Молодой человек угрюмо хлопнулся на заднее сиденье, Лоусон уселся спереди. Похоже, события набирали ход. Чарли, девушка-кукушка, повела машину через мост, и в его верхней точке он увидел неспешно идущих Эдриана и Денниса. Русские и Ноябрь шли впереди и остановились перед виллой, фасад которой был закрыт строительными лесами. Люк Дэвис… Неплохой парень, но не хватает крепости, и, конечно, ему еще только предстоит уяснить кое-какие реалии ремесла. Агент стоял слева, ни во что не вмешиваясь.

Разговор зашел о деньгах.

— По десять миллионов евро через банк на Кайманах или Багамах. Столько мы должны заплатить, Ройвен. Если мы заплатим слишком много и быстро, то продавец забеспокоится. Если заплатим мало и будем много торговаться, продаст другому. Двадцать миллионов евро мы получим по первому требованию. Это умеренная цена за два объекта.

Ройвен Вайсберг стоял рядом с Иосифом Гольдманом. Когда речь шла о деньгах, он прислушивался к Иосифу. Виктор, Михаил и молодой, слегка прихрамывавший англичанин стояли в стороне и не слышали, о чем идет речь. Ройвена Вайсберга не интересовали ни инвестиции, ни прибыль, о которой говорил Гольдман, но он чувствовал возбуждение человека, которому сама возможность совершить выгодную сделку доставляла огромное удовольствие. Оба здания казались ему кричащими и претенциозными. Он считал, что они привлекут внимание налоговой службы. Подобных вложений у него было немало, но все они оформлялись на подставных лиц.

— Да, я могу это сделать. Предоставь это мне, и я все улажу. Думаю, Ройвен, это именно то, что тебе нужно, и в Берлине нет более подходящих объектов для вложений. Здесь, за Кенигштрассе, между озером и Потсдамом, создается новая резиденция финансовой элиты. Считай, дело сделано.

Кэррик подумал, что Иосиф Гольдман выберет один из этих домов для себя — если он когда-нибудь переедет сюда из Лондона, — и будет жить в нем с Эстер и детьми. Гольдман считал, что адрес уже сам по себе служит заявлением о финансовой состоятельности. За Ройвеном Вайсбергом числилась лишь квартира в центре города — небольшая, для него и бабушки. Иосиф Гольдман добавил, что теперь шага не сделает без молодого англичанина, Кэррика, и тут же рассказал о нападении на него в Сити. Ройвен уже слышал эту историю, но перебил только раз и задал один-единственный вопрос: есть у Иосифа причина опасаться за свою жизнь?

— Никакой причины. За все время в Лондоне не случилось ничего, что могло навести меня на мысль о возможной попытке убийства. Говорю тебе, мне повезло один раз, всего один, но этого оказалось достаточно. Моего идиота-водителя полиция арестовала за вождение в пьяном состоянии. Джонни получил повышение. Я разрешил ему отвезти меня в город. Собрание закончилось, я вышел на улицу, и на меня напали. На Григория, которого выбрал для меня ты, напал столбняк. Если бы не Джонни, я бы с тобой сейчас не разговаривал.

Разговор снова перешел на деньги.

— То дело, о котором мы говорили, оно продвигается?

Ройвен кивнул.

Иосиф шумно выдохнул.

— Ты сильно рискуешь ради нас… У меня все готово.

Ройвен шлепнул его по руке.

— Если бы ты спросил у меня совета, я бы не…

Он отвернулся.

— Но ты не спрашивал.

Ройвен прибавил шагу. Дома, которые они собрались покупать, как будто нисколько его не интересовали. Сначала Иосиф Гольдман, а потом и остальные — Михаил, Виктор и англичанин — поспешили следом. Ройвен подумал, что у этого парня, Джонни, хорошее лицо… открытое, даже честное… Три дня назад двое выехали с грузом из Сарова, а он ни с кем не посоветовался. Не захотел. Ройвен вспомнил, что и его охранник, Михаил, в свое время среагировал на опоздание, и ему прострелили руку. Михаил не стал рисковать своей жизнью. Честное лицо…

На парковке Багси обошел машину. Когда он начинал карьеру, электронные отслеживающие устройства были размером с кирпич и, чтобы их установить, требовались зажимы и кронштейны — они всегда помогали лучше, чем магниты, которыми пользовалась полиция. Он считал, что электронные следящие устройства представляют повышенную опасность. Тогда, как и теперь, их называли «метками».

Машину, на которой цель номер один и Ноябрь ездили к озеру, Багси обошел всего лишь раз. Больше и не требовалось. Он провел поверхностный осмотр. В стальном ящике в багажнике микроавтобуса лежал целый набор «меток» всевозможных размеров — от спичечной коробки до сигаретной пачки. Поставить «метку» легко, как и сорвать всю операцию.

Он отошел от машины. Багси понимал, как важно поставить «метку», но, оценив всю степень риска, он с сожалением покачал головой. В идеальном мире, о котором Багси, как профессионал, всегда мечтал, он определил бы марку и модель автомобиля, потом позвонил в салон, где его купили, и ему прислали бы выставочный образец. Автомобиль отвезли бы в мастерскую и подняли на рампе. Он облазил бы его вдоль и поперек и нашел наилучшее место для установки «метки». Потом активировал бы устройство и проверил качество сигнала. Багси гордился своим профессионализмом и умением выбрать наиболее укромное место, откуда сигнал шел бы с минимальными помехами.

Если бы они представляли организованную преступную группировку — а так оно, по словам Лоусона, и было, — то имели бы доступ к лучшему оборудованию. Проблема заключалась в том, что бандиты располагали, как правило, более качественным оснащением, чем то, которое выдавали Багси в мастерских промышленной зоны Кенсингтона. По своему опыту Багси знал, что высокоорганизованные преступные группировки применяют следующую хитрость: проезжают несколько километров, останавливаются, включают детектор и ищут «метку». Хорошая тактика. Батарейки «жучка» работают не более двадцати часов и запускаются дистанционно. Цель начинает движение, передатчик включается, но времени прервать передачу сигнала, когда включают детектор, практически нет — детектор засекает даже самый слабый сигнал, и операция проваливается.

Багси прошел мимо микроавтобуса к машине — для доклада.

Он думал, что их шеф спит, но, когда забрался в машину, увидел, что Лоусон сидит с открытыми глазами. Чарли проницательно наблюдала за ним.

— Установить «метку» незаметно не получится. Жаль, но придется обойтись без нее.

Лоусон кивнул. Похоже, доклад Багси нисколько его не расстроил.

— Неподходящие условия. Чем делать работу неудовлетворительно, лучше совсем ее не делать. Остается только непосредственное наблюдение.

— Прекрасно, — вспыхнула Чарли. — Получается, мы его бросаем, да? Вы что, не понимаете, в каком он дерьме? Как мы сможем держаться рядом, если на машине нет «метки»? Мы просто бросаем его на произвол судьбы или у вас есть определение получше? Я думала, вы здесь эксперт.

— Если вы не в курсе, мисс, то, поставив на машину «метку», которую могут обнаружить, мы подвергнем агента большему риску. Да, я — эксперт, и это мое заключение. И, кстати, нацепить на него микрофон значит поставить его в еще более рискованное положение. Я делаю свою работу, когда это возможно. Понятно, мисс?

Багси вернулся к микроавтобусу, открыл дверцу, забрался внутрь и уселся на заднем сиденье. В машине больше никого не было — остальные следили на мосту за Ноябрем. Эдриан и Дэвис будут наверху, ближе всех. Он видел Ноября, когда тот шел по мосту. Агент выглядел бледным и потерянным, каким-то неуверенным… Есть от чего. Агент был один, отрезан от них. Он подумал о еде, проглоченной без аппетита прошлой ночью в отеле. Он терпеть не мог есть за границей и истосковался по домашней пище. Был бы вчера дома — в деревне возле Гилдфорда, съел бы тарелку мясных колбасок и приготовленную женой картошку-фри с острым соусом.

Ноябрь остался без связи. Они могли упустить его, потерять визуальное наблюдение, но все это было лучше, чем провал операции. Провал убивает репутацию.

Она набросилась на него первой.

— Вы оценивали риск, мистер Лоусон?

Он смотрел на нее спокойно и твердо.

Его молчание еще больше ее разозлило.

— Вы знаете о существовании закона о здоровье и безопасности, который применим не только к вашему кровельщику, но и к нему?

Он холодно улыбнулся, отчего тонкие губы слегка растянулись.

Голос Кэти Дженнингс разнесся по салону.

— Получается, никакой оценки риска, никакой ответственности, и вы считаете это нормальным. Но там, откуда я пришла, подобное признается ненормальным.

Он сидел, наклонив голову, и смотрел через лобовое стекло на мост.

— Операция получила одобрение сверху?

Он слегка нахмурился, как будто она была надоедливой мухой, которую надлежало прихлопнуть.

— Как насчет обязанности соблюдать осторожность? Или в ваших идиотских играх такого понятия не существует?

— Пока не сорвались на истерику, выслушайте, пожалуйста, и поймите, что сейчас вы работаете в совершенно другом мире. Запомните это.

Лоусон выпрямился. Ее просто проигнорировали. Он вышел из машины и оперся на капот. Кэти посмотрела вдаль. Они возвращались по мосту. Джонни Кэррик показался ей вялым. Он медленно шел за Гольдманом; русский телохранитель был впереди… «Метки» на машине нет. Если слежка сорвется, он останется один. Они не имели никакого права просить его об этом, но как ей сказали — здесь другой мир. Хороший парень, лучший среди них, Люк, быстро шел впереди группы по дорожке моста. У него была красивая, спортивная походка, и он шел не оглядываясь. Она заметила, что Багси выскочил из машины и поспешил вперед, чтобы перехватить его у начала моста. Он что-то говорил и указывал на озеро. Наверное, сообщал Люку, что на машине нет «метки». Она выругалась, но легче не стало.

— Извините, мистер Гольдман. Мне надо в туалет.

— Что, Джонни?

— Там, внизу. — Кэррик указал на бетонное здание за кафе. — Я быстро.

Туалеты находились возле дорожки, которая вела к озеру. Самое подходящее место. На мосту перед собой он заметил высокого парня — Дельту. Оставалось только надеяться… Кэррик проводил в доме Гольдмана по два-три дня, не имея контакта со своим связником, и это его не беспокоило. Однажды он целую неделю не заполнял Книгу, хотя записать было что. Он никому не признался бы, но, увидев шедшего впереди агента, почувствовал себя лучше, как будто получил заряд бодрости. И только себе он признался бы, что партнер Босса, Ройвен Вайсберг, излучал опасность. И как только ему удалось разгадать ловушку. Поспать в перерыве между сменами не получилось, и усталость уже сказывалась. Кэррик знал, что его ждут новые, более серьезные проверки.

К туалету вели ступеньки с перилами для стариков. Весьма кстати. Там, на лодке, когда говорил, что справится со стрессом, он чувствовал себя куда увереннее.

Кэррик толкнул дверь. Мелочи не было, поэтому он бросил на тарелку, которая стояла на столе перед служителем, банкноту в пять евро. Старик даже не поблагодарил. Кэррик вошел в мужской туалет, посмотрел на кабинки и увидел, что все три двери приоткрыты. Никого. Сзади открылась дверь, но он не повернулся.

Тихий голос с легким йоркширским акцентом.

— У тебя, наверно, мало времени… Пришел сказать, что мы рядом.

— К черту. Скажи что-нибудь важное.

— Полегче, дружище. Мы следим за тобой и…

— У меня нет на это времени. «Метку» поставили?

Люк смешался.

— Нет.

— Нет? Какого черта?

— Не было времени и возможности. Что ты узнал?

— Что я узнал? Я узнал, что ко мне относятся с такой же нежностью и доверием, как к крысе. Вайсберг и его громила подозревают…

— Мы будем рядом. Обещаю.

— Чертовски успокаивает. Я не знаю ни русского, ни немецкого; не знаю, куда меня ведут. Я как слепой.

— Мы всегда рядом.

— Великолепно. Сильно отстаете?

Он услышал шаги, скрип двери и произнес громко:

— Простите, ничем не могу помочь. Я не говорю по-немецки.

Кэррик застегнул ширинку. В дверях стоял Виктор. Он постучал по часам.

— Извини, что заставил ждать.

Он вышел из туалета вслед за Виктором.

Яшкин склонился над рулем и, не отрываясь от дороги, заговорил:

— Проезжаем Брянскую область. И вот что тебе нужно знать. Общая площадь — три с половиной миллиона гектаров, из них половина под сельское хозяйство, треть — леса…

— Ты несешь эту чушь, потому что тебе интересно или чтобы не заснуть?

Моленков зевнул и даже не потрудился прикрыть рот. Зубы у него были плохие, все в дырках.

— Это образование. Образование — важная часть нашей жизни. Даже в конце жизни мы должны стремиться к знаниям. Я прочитал много книг об экономике и истории Брянской области. Ты знал, дружище, что на Куликовом поле монах Пересвет вызвал на бой и победил Челубея? Я знаю.

— В тот день шел дождь?

— Откуда мне знать? Прояви побольше уважения к истории своей страны. Сейчас мы возле Бородино, где Наполеон сильно потрепал русскую армию, но его собственная ослабла настолько, что он едва добрался до Москвы. Это произошло 7 сентября 1812 года. Он выиграл одну битву, но проиграл войну.

— А 7 сентября 1812 года был дождь?

— Да что с тобой, Моленков?

Дорога шла через леса и поля. Унылый, неприветливый пейзаж прорезали поднявшиеся реки. Дождь, несильный, моросящий, но настойчивый, упорный, нес с собой туман и превращал в лужи каждую колдобину. Не желая рисковать, Яшкин держал строго сорок километров в час.

— Ты будто пересказываешь учебник или путеводитель.

— Я еще раз спрашиваю: что с тобой?

— Мне плевать и на Челубея, и на Наполеона. Я думаю, дружище, что наше дело намного важнее всех этих пустяков.

— И все-таки что тебя беспокоит?

Ни сам Яшкин, ни его друг сентиментальностью и склонностью к ностальгии не отличались, но с каждым часом этого безрадостного путешествия по пропитанной влагой равнине решимость понемногу ослабевала, а душевные сомнения крепли. Он попытался представить, о чем сейчас думает Моленков. Какая у нее будет цель? Кто доставит ее до цели? Он не знал. И главный вопрос — сработает ли она? Здесь он мог оправдаться хотя бы тем, что не имеет об этом ни малейшего представления. Он не Курчатов, не Харитон и не Сахаров; не академик и не ученый из Арзамаса-16. Он — Олег Яшкин, майор в отставке, которого вышибли из армии с нищенской пенсией, таксист, развозящий алкашей и наркоманов.

— Хочешь поговорить об этом? — спросил Моленков.

— Нет.

— Не хочешь говорить?

— Да.

— Мы везем эту чертову штуковину, а ты не хочешь о ней говорить?

— Уже поговорили.

И снова услышал вздох. Попробовал бы он поговорить в таком духе с полковником и замполитом до своего увольнения — получил бы выговор, понижение в должности и, возможно, ссылку на Дальний Восток или в Заполярье, на полигоны Новой Земли. Но те времена прошли.

— Знаешь, какой сегодня день?

— Нет.

— Знаешь, что случилось в этот день?

Годовщина гибели его сына, Саши, сгоревшего в танке у входа в туннель Саланг в Афганистане? Нет. День рождения сына? Тоже нет. Смерть жены? Нет. Что еще? Он помнил день, когда друг вошел к нему в кабинет и рассказал, какой испытал шок, когда увидел физика, директора исследовательской зоны Арзамаса-16, копающим в поле картошку. Но это было не в апреле.

— Я не знаю, что случилось в этот день. Прошу прощения, но я всего лишь невежественный болван и знаю очень мало.

— В этот день я бежал 1500 метров.

— На каком уровне?

— Финал отборочных соревнований к Олимпиаде. Призеры должны были представлять Советский Союз на семнадцатой Олимпиаде в Риме. Если бы я пришел в числе первых трех, то поехал бы в Рим на финал Олимпийских игр и состязался с великим Хербом Эллиотом, который должен был взять золото. В тот день на отборочных соревнованиях я показал свой лучший результат. Мне был двадцать один год, и спортивные успехи позволили поступить на службу в органы госбезопасности. Я до сих пор помню стадион, толпу и судью со стартовым пистолетом.

— А скажи-ка, друг, каким ты пришел к финишу?

— Последним, а каким же еще?

Машина вильнула. Яшкин затрясся от смеха. Одной рукой он держал руль, а другой схватил друга за рукав. На глаза выступили слезы. Друг хохотал вместе с ним. Каким-то чудом ему удалось объехать огромную лужу. Моленков обнял его за плечи и притянул к себе.

— Больше я об этом не буду, — простонал он сквозь смех.

— Было бы неплохо посмотреть здешних скаковых лошадей, — сказал Яшкин. — Красивые животные.

Дождь колотил по жестяной крыше домика лесника. Вода просачивалась и капала с потолка на пол. Он сидел за столом, и перед ним лежал дробовик. Сидевший рядом пес положил голову ему на колени. Время от времени Тадеуш Комиски поглаживал его по голове. Он знал, что надо идти, заготавливать дрова.

Расчищая посадку, лесорубы отбирали самые лучшие, самые стройные деревья, сучья и ветки. Стволы перевозили на железнодорожную станцию в деревне и обрезали их до необходимой длины — они служили подпорками в угольных шахтах далеко на юго-западе. Погрузка происходила у платформы, той самой, которой пользовались давным-давно, в те годы, когда он был еще ребенком и… волна воспоминаний обрушилась на него.

Он ездил на работу на стареньком тракторе; брал с собой бензопилу и топор и отправлялся к одной из свежих вырубок.

Умел он немногое, и опыта у него было маловато, но поддерживать двигатель трактора и бензопилу в рабочем состоянии кое-как удавалось. Трактор подарил тесть, когда он женился на Марии в 1965 году. Позволить трактору заржаветь, отказаться от него означало предать память жены, которая умерла после рождения мертвого ребенка. Старую, размытую дождями могилу он увидел из кабины трактора. С могилой было связано проклятие, и теперь ему казалось, что за ним постоянно наблюдают.

Приезжая на вырубку, Тадеуш находил оставленные лесорубами обрубки, которые можно было попилить и поколоть. За день работы получался целый прицеп смолистых сосновых дров. В печке они трещали и плевали смолой, но тепла давали много. Он тащил прицеп по глухим лесным тропинкам, выезжал к дороге и торопливо проскакивал через нее — у него не было ни прав, ни страховки. Разбитый проселок вел к дому священника. Там Тадеуш сваливал дрова в кучу. Их использовали для отопления церкви, дома священника и домов тех прихожан, которым недоставало сил заниматься заготовкой самим. За это ему платили — пусть немного, но все же. Денег хватало, чтобы купить в деревенском магазине хлеб, молоко, сахар, а если он привозил много дров, то оставалось еще на лапшу быстрого приготовления, бульон для супа и сушеное мясо для собаки.

Мужчина сидел в лесу, прислонившись спиной к дереву. Это он потревожил собаку. Он ждал его, Тадеуша, и с ним вернулось проклятие. В тот день поработать не получилось.

В животе заурчало. Сам он голод переносил легко, но еды для собаки осталось только на один день.

Тадеуш Комиски знал: только тревога за собаку может выгнать его в лес, где ждет проклятие, могила и чужак.

— И вот мы получаем операцию «Стог», разработанную и проводимую нашим дражайшим Кристофером Лоусоном, который находится сейчас в Германии.

Ее никогда еще не приглашали на совещания столь высокого ранга. Они проходили раз в неделю. Офицеры Секретной разведывательной службы и Службы безопасности приходили на брифинг, но делились друг с другом минимумом информации. Обычно совещания посещал начальник отдела со своим заместителем, но в этот день он отправился в госпиталь на операцию по удалению грыжи и должен был вернуться только через четыре дня, поэтому заместитель взял на брифинг Элисон. Представители Службы безопасности уже закончили доклад о текущих операциях за границей, и теперь люди из СИС отвечали любезностью на любезность.

— Насколько я понимаю, мы уже контактируем с вами в расследовании, касающемся этого русского мафиози, Иосифа Гольдмана, который живет в Лондоне. Не поймите меня неправильно: все, чем занимается Кристофер Лоусон, имеет непосредственное отношение к национальной безопасности. Его полностью поддерживает Петтигрю, но само название — «Стог» — должно нам кое-что говорить. Вы же понимаете, о чем я, — иголка в стоге сена и все такое. По-моему, такого рода поиски редко заканчиваются удачей.

Разговор коллег. Недоверие между двумя службами уже давно стало притчей во языцех. В Секретной разведывательной службе считали, что в Службе безопасности работают махровые бюрократы, которым можно доверить только мытье посуды; Служба безопасности в свою очередь видела в агентах соперничающего ведомства заносчивых педантов с внушительным списком сомнительных достижений. Вот почему пользы от еженедельных брифингов было мало. На этой неделе встреча проводилась на территории ДВБ, но не в главном здании, представлявшем собой уродливый архитектурный выкидыш, а в приемной за его пределами. Брифинги были пережитками прошлого и проводились по инерции, после теракта в Лондоне в июле 2007 года. Тогда, после взрывов, устроенных четырьмя смертниками, обе службы нашли удобный повод для обвинения друг друга в недостаточном сотрудничестве и попытались таким образом снять с себя вину за провал.

— Что касается операции «Стог», то мы не будем оповещать о ней союзников и друзей. Можете делать собственные выводы. На этом предлагаю с ней и закончить. Перейдем к более важным делам, операциям «Сапфир» и «Ниневия». Надеюсь, вы согласитесь выпить с нами кофе, прежде чем отправитесь к себе.

Операция «Сапфир» касалась контрабанды стрелкового оружия с Балкан в Великобританию, а операция «Ниневия» представляла собой, по сути, расследование убийства американскими солдатами мусульманина из Манчестера в перестрелке на юге Багдада. Совещание закончилось, а ей снова вспомнился пожилой мужчина, с которым она встретилась под дождем у моста, его сдержанно-вежливые ответы и скупая похвала ее докладу. Надвигающаяся угроза?.. Где мы по шкале от одного до десяти, мистер Лоусон? Глядя в его глаза, она не видела в них никакого безумия, а слушая его ответы, проникалась его уверенностью: От одного до десяти? Где-то между двенадцатью и тринадцатью. Она поверила каждому его слову. И вот теперь коллеги поносили Лоусона почем зря.

Она подошла к столу с кофеваркой. Вода кипела. Налила себе полную чашку.

— Я не видел вас раньше, — сказал голос за спиной. — Надеюсь, мы не слишком вас утомили.

Элисон ответила, что, вообще-то, нашла встречу интересной и информативной, что ее начальник лежит в больнице и поэтому она здесь.

— Такие встречи необходимы. Я заметил, вы делали заметки, стенографировали, так что теперь у нас не будет недоразумений насчет того, кто что сказал и когда. Тяжелый день — все эти выяснения, попытки свалить вину на другого… Меня зовут Тони, а вас?

Она ответила, что ее зовут Элисон, и доклад по операции «Стог» показался ей особенно интересным и познавательным.

— А, пропавшая иголка.

Она сказала, что передавала информацию по Иосифу Гольдману через реку и встречалась с мистером Лоусоном.

— И что вы думаете о нашем дорогом Кристофере Лоусоне, вдохновителе операции «Стог»?

Она пожала плечами и сказала, что всего лишь сыграла роль курьера.

— В таком случае, Элисон, вам невероятно повезло. Кристофер Лоусон — дерьмо. В этом здании его все люто ненавидят. Обожает оскорблять подчиненных, унижает их, когда это больней всего, на глазах у коллег, и получает от всего этого какое-то извращенное удовольствие.

Она заметила, что он покраснел, вспомнив, вероятно, как обошелся с ним Лоусон.

— Я опоздал. С кем не бывает? Первая поездка в Берлин. Любой мог ошибиться. Встреча с агентом была назначена на 14 часов в кафе в районе Моабит. Мне показалось, что встреча в 16 часов. Естественно, агент не стал ждать два часа. Лоусон, будь он проклят, орал на меня при всех, просто взбесился. На следующее утро принес запечатанную коробочку. Вручил мне ее демонстративно, на глазах у всех. Пришлось ее открыть. Внутри были ручные часы с Микки-Маусом. Знаете, что он сказал? «Когда маленькая стрелка указывает на левое ухо, это четырнадцать ноль-ноль». Никогда этого не забуду. Он напоминал мне об этом каждый раз, когда приходил в отдел. Люди для него — пустое место. Он просто использует их.

Она не узнала по этому описанию человека на мосту, но вспомнила, как капала вода на пластмассовую папку. Что она там говорила? А вот этот уже интересен по-настоящему. Джонатан Кэррик… Скажем так, мистер Лоусон, Кэррик не тот, кем кажется… Обычная практика в отношении полицейских, работающих под прикрытием… И вот теперь совсем другие слова. Слова, словно ставшие для нее холодным душем: Люди для него — пустое место. Он использует их. В памяти всплыли два лица: мужчины постарше, в широкополой фетровой шляпе, и другого — со спокойными, неприметными чертами и решительно выступающим подбородком. Она хотела угодить и произнесла имя Джонни Кэррика.

Вместе с коллегой Элисон прошла по этажам Службы безопасности и направилась к мосту. Взглянув вниз, она увидела скамейку, возле которой показывала фотографии. Так случилось, что она предала Джонни Кэррика и чувствовала теперь ответственность за него. Боже…

Он осмотрелся. Высоко под потолком — слабые лампы; мебель массивная, темного дерева. Двери выкрашены в темно-коричневый цвет. Он как будто попал в царство теней.

У двери Михаил крепко обнял Виктора, а в зале Босс стиснул в объятьях Ройвена Вайсберга. На пороге кухни Гольдман расцеловал хрупкую пожилую женщину, одетую во все черное. Если бы не блеск коротких, седых волос, заметить ее было бы трудно. Потом их представили друг другу.

Он осторожно, чтобы не причинить боль, пожал ей руку, но она крепко сжала его ладонь пальцами, напоминавшими куски кривой проволоки, и молча посмотрела ему в глаза. Взгляд у нее был удивительно проницательный, и ему казалось, что она видит его насквозь. Все время, пока она держала его руку, Ройвен и Гольдман говорили о чем-то у него за спиной. Объясняли его присутствие? Осталась ли она довольна? Он не знал. Наконец старуха разжала пальцы и поманила его головой. Он пошел за ней. Они пришли на кухню, в которой тоже было темно. Кухня выглядела современной, но с прекрасным оборудованием и сенсорной плитой резко контрастировали старый, выщербленный стол и два поцарапанных плетеных стула. На плите стояла помятая кастрюля, в которой кипела вода. Впечатление было такое, будто в роскошную современную квартиру впустили старую жизнь. Стол был накрыт на одного человека, но он заметил набор потертых тарелок с отбитыми краями. Она указала на кресло.

Кэррик сел.

Жизнь у нее вряд ли была легкой, и это сказывалось. Он это понимал. Когда они ехали по Берлину, Босс сказал, что она — бабушка Ройвена Вайсберга. Из окна кухни открывался вид на ночной Берлин. Кэррик подумал — и при этом ухмыльнулся про себя, — что за такую квартиру женщина может умереть, а мужчина убить. Однако эту мебель у него на родине не взяли бы даже в комиссионку. Такое добро осталось бы нераспроданным. Кэррик уже заметил, с каким почтением Гольдман относится к Ройвену Вайсбергу. Понятно, что Вайсберг занимал в их иерархии более высокое место.

Кэррик повернулся.

На подносе стояли четыре стакана и четыре тарелки с едой. По запаху он понял, что она приготовила вареную свинину, картошку и капусту. Кэррик встал, подумав, что будет правильно отнести поднос, но она не приняла предложенную помощь, подняла поднос и вышла из кухни.

Не надо было соглашаться… надо было послать всех к черту.

Взгляд зацепился за картину. Кэррик не разбирался в искусстве. Он посещал галереи только вместе с Эстер Гольдман. В самой картине чувствовался класс, но рама… как будто из лавки старьевщика — в галереях, куда ходила жена его Босса, валялась бы в кладовке. Другое дело — картина… Джонни Кэррик не был ни туп, ни косноязычен, но, глядя на картину, которая висела между горкой и креплением для сушки белья, он не смог бы объяснить ее ценность. Очень простая, с ощущением глубины. Мягкие, охряные цвета старых, переживших зиму листьев, темный навес сосен, золотистый ковер на земле и ветви, простирающиеся в бесконечность. Он встал из кресла и подошел поближе, вглядываясь, пытаясь понять, что означает пейзаж, где может находиться это место, и почему именно картина — самая красивая вещь в доме. Была здесь еще и фотография — в дешевой деревянной рамке, потертая и изломанная, как будто долго хранилась в сложенном виде. Фотография стояла в горке, за стеклом. Ничего особенного на ней не было: лес и молодая женщина с ребенком на руках. Ее белые волосы выделялись на фоне черных стволов деревьев. Она крепко прижимала к себе ребенка.

Надо было уйти. Придумать оправдание, не подниматься на борт самолета, вернуться в офис на Пимлико и признаться, что ему страшно.

На плечо опустилась рука с острыми, как скрученная проволока, пальцами. Он вздрогнул и обернулся, словно мальчишка, которого поймали за шалостью. Старуха указала на кресло. Кэррик сел.

Бросить и сбежать. Может, еще получится.

Она поставила перед ним тарелку. Вареное мясо, картошка и капуста. Старуха встала перед картиной и сложила на груди руки, заслонив плечом фотографию молодой женщины с белоснежными волосами и ребенком на руках.

Кэррик ел. Она наблюдала, и он не знал, о чем она думает.