Бомба из прошлого

ГЛАВА 4 10 апреля 2008

Может быть, из-за случившихся накануне перемен Кэррика в то утро не отпускало ощущение, что наблюдают за ним пристальнее и внимательнее, чем обычно.

— Чем глубже проникаешь в организацию, чем шире открывается перед тобой дверь, тем больше к тебе внимания. — Так говорил инструктор на курсах подготовки. — Естественное подозрение, которое люди питают к постороннему, тем более иностранцу, полностью подавить нельзя. Каждый шаг вверх означает, что тебе нужно быть еще осторожнее.

— В самом начале курсов они проводили ролевую игру: испытуемому предлагалось купить сильнодействующий наркотик, обменять фальшивые деньги, напиться, после чего его подвергали допросу, проверяя психологическую устойчивость в условиях стресса.

Переднюю дверь открыл Григорий. Кэррика оглядели, словно он был куском мяса на сковородке. Ни привета, ни приглашения войти. Может быть, Григорий почувствовал в нем конкурента, потенциального претендента на его место? Кэррик радушно улыбнулся, но и этот жест остался без ответа. Выглядело это несколько странно: трудно поверить в опасность, когда с лестницы доносятся веселые детские крики, а из кухни тянет свежесваренным кофе. Он спустился в дежурку.

— Ты считаешь, что справишься и с изоляцией, и с необходимостью постоянно лгать и все время быть начеку, но никакой гарантии никто из нас дать не может, — говорил инструктор. — Ролевые игры — дело хорошее, но реальную ситуацию они заменить не могут. Если почувствуешь, что срываешься, что вот-вот можешь расколоться, бросай все и уходи. Не разыгрывай из себя героя, мачо. Не считай, что это провал. Если ты не выдержал под прессом, это не значит, что ты слабак.

Его лишали сна и допрашивали с применением особой техники избиения, когда на теле почти не остается следов. Его учили ставить маячки и «жучки». Семь его товарищей осилили весь курс, но двое провалились и ушли. Больше о них не вспоминали. Кэррик зарекомендовал себя хорошо, подтвердив все то, что сказал на собеседовании и после, когда дал обещание себе самому, что не дрогнет ни под прессом, ни под стрессом.

Зазвонил телефон.

Виктор вызывал наверх. Григорий проводил его непроницаемым взглядом до самой двери. На инструктаже говорили, что эти двое, Григорий и Виктор, из какой-то Перми, что оба бывшие офицеры какой-то спецслужбы и уже давно связаны с семьей Гольдманов, при которой выполняют обязанности телохранителей.

Виктор встретил его на втором этаже. Жесткий взгляд в упор. И ни слова. Впрочем, Кэррику хватило и взгляда, который ясно передал мысленный посыл: что бы ты ни делал в этом доме раньше, доверия к тебе пока нет. Интересно, подумал вдруг Джонни, какое у Виктора любимое оружие? Пистолет? Вряд ли, слишком чисто. Скорее кирка. Или дрель. Или кусачки. Вот это его бы порадовало. Он снова улыбнулся, изображая из себя открытого, прямодушного, но не глупого парня, незаметного, как стул или диван. Виктору, конечно, жутко не нравилось присутствие в доме чужака, но сам он говорил на английском плохо, а Григорий и того хуже. Семье же требовался человек не только надежный, но и разбирающийся в обстановке: знаках, картах, правилах и…

Виктор не среагировал на улыбку.

— Вызывали?

Русский ткнул пальцем в дверь.

— Мистер Гольдман ждет тебя.

Джонни прошел в гостиную. Сверху все еще доносились крики детей, но кричали они на русском, и в них не было ничего настораживающего. Будь он настоящим телохранителем и шофером русского эмигранта, чистого с точки зрения закона, семья ему, наверно, даже нравилась бы. По крайней мере жаловаться было не на что. Но Джонни видел документы, читал материалы и потому жил в доме под маской.

В гостиной никого не было, но едва Джонни сделал пару шагов, как дверь, за которой помещался небольшой кабинет, распахнулась, и Босс вышел ему навстречу с двумя билетами — кажется, на самолет — в руке.

— А, Джонни…

— Вы меня спрашивали, сэр? — Кэррик взял тон капрала, обращающегося к офицеру среднего звания — уважительный, без дерзости и подобострастия. Позу он тоже принял соответствующую — ноги слегка разведены, спина прямая, руки за спиной.

— Никак не могу поверить в то, что вчера случилось.

— Да, сэр, понять трудно.

— Как я уже сказал вечером, тебе придется занять место Саймона.

— Да, сэр. Если вы так хотите.

Краем глаза он уже заметил на билете логотип агентства на Кенсингтон-Хай-стрит.

— Отвезешь детей в школу.

— Да, сэр.

— Потом подбросишь меня в Сити. Виктор там не справится.

— Да, сэр.

— Заберешь сначала меня, потом детей.

— Конечно, сэр. Прошу извинить, но, как я уже упоминал, у меня сегодня неотложная встреча. Семейные дела, сэр.

— Да, ты говорил.

— Мне нужно быть на месте к шести. В будущем, сэр, я никаких встреч назначать не стану, не известив предварительно вас.

— Хорошо.

Джонни подумал, что Босс выглядит не лучшим образом: усталый, бледный, словно не выспался или обременен какими-то тяжелыми раздумьями. Пальцы нервно мяли билеты. Инструктор предупреждал: выкачивать из объекта информацию только в крайнем случае. «Вижу, у вас билеты, сэр. Куда-то собрались?» — такой вопрос в данных обстоятельствах прозвучал бы совершенно неуместно.

— Тогда я пойду, сэр. Отвезу детей.

— Да, Джонни, спасибо. А потом мы поедем в Сити.

— Хорошо, сэр.

— У меня нет времени заниматься ерундой. Либо у вас есть человек в этом доме, либо его нет. Так что?

Часы показывали начало девятого. Лоусон получил дело и теперь упивался своей властью. Часом раньше в дверь его офиса, кабинет семьдесят один на третьем этаже, осторожно постучали, и он сам — Люси еще не пришла — впустил молодого человека по фамилии Дэвис. На вопрос, выяснил ли он, что такое Саров, молодой человек полусонно кивнул. Познакомился ли он с историей Арзамаса-16? Еще один кивок. Проверять познания Дэвиса каким-нибудь хитрым вопросом Лоусон не стал. Узнав, что теста не будет, молодой человек, похоже, огорчился. Лоусон заметил, что он опоздал на целую минуту. Дэвис угрюмо извинился. День начинался неплохо. Познакомить напарника с деталями операции можно будет потом, если позволит время.

Лоусон вышел из кабинета. Дэвис последовал за ним. Они прошли по мосту Воксхолл, но повернули не к Скотланд-Ярду, а в сторону Пимлико. Остановившись у невзрачного, замызганного офисного здания, Лоусон поднес руку к кнопке звонка и, отвечая на вопрос невидимого портье, назвал фамилию человека, к которому они пришли. Их направили на второй этаж.

— Я задал простой вопрос, требующий простого ответа: да или нет. Итак, повторяю: у вас есть там свой человек?

Комната выглядела так, словно здесь давно ничего не менялось, а на железной оконной раме, видневшейся в просветах жалюзи, отчетливо проступали пятна ржавчины. Из мебели наличествовали два каталожных ящика, письменный стол и книжный шкаф, содержимое которого пряталось за дверцей из матового стекла. На столе две фотографии — с высшими полицейскими чинами и семейная. Ему даже показалось, что за мгновение до того, как он явился сюда с Дэвисом на буксире, помещение продезинфицировали. Он представился и назвал Дэвиса. Двое других оказались Робом и Джорджем.

— Садитесь, Крис, и расскажите, чем я могу вам помочь.

— Кристофер, с вашего позволения, — отрезал он, давая понять, что пришел сюда вовсе не за тем, чтобы вести переговоры или выслушивать туманные объяснения. — Итак, да или нет?

Джордж занервничал, заворочался, сцепил и расцепил пальцы. Его партнер, Роб, с отсутствующим видом смотрел в щелочку между полосками жалюзи. Джордж с шумом втянул воздух и медленно выдохнул.

— Я жду.

Джордж закусил нижнюю губу.

— Разве дело затрагивает вопросы национальной безопасности?

— Я встал сегодня в три часа ночи. Полагаю — иначе меня бы здесь не было, — вы уже получили указание или прямой приказ представить мне всю информацию по делу и оказать полное содействие. Вы намерены чинить мне препятствия? Если так, то гарантирую, в ближайшее время у вас появится возможность проводить больше времени с семьей. Да или нет?

Джордж бросил взгляд на коллегу, словно ожидая от того помощи и поддержки, но Роб даже не повернулся. И тогда заместитель комиссара полиции (именно эту должность занимал Джордж) прогнулся. Как цинично говаривал Клипер Рид, прогибаются все — надо только врезать покрепче. «Государственные чиновники, — проповедовал Клипер, — неизбежно идут на попятную, стоит только пригрозить досрочным уходом на пенсию». За минувшие тридцать лет Лоусон так и не обнаружил в его поучениях и наставлениях сколь-либо серьезных изъянов.

— Да, — тихонько пискнул Джордж, словно потеряв вдруг выработанный за годы службы командный голос.

— Спасибо. Не понимаю, почему мы шли к этому так долго.

— Я подтверждаю — с большим нежеланием, — что наш сотрудник действительно работает в доме Иосифа Гольдмана, где выполняет оперативное задание в рамках расследования, начатого отделом тяжких преступлений. Иосиф Гольдман подозревается в отмывании денежных средств, полученных преступным путем. Никаких данных, указывающих на то, что расследование каким-либо образом затрагивает интересы национальной безопасности, у меня нет.

— В доме есть «жучки»?

— Этот вопрос тоже относится к национальной безопасности?

— Есть или нет?

Сцена с закушенной губой повторилась, только теперь пальцы попытались разогнуть скрепку.

— Ни аудио-, ни видеоустройств в доме нет. Комнаты проверяются каждый день. По этой же причине нет маячков на автомобилях.

Лоусон откинулся на спинку стула, как будто находился на своей территории и чуть ли не у себя дома. Тот очевидный факт, что его здесь если не ненавидят, то уж наверняка с трудом терпят, доставлял ему явное удовольствие. Клипер Рид всегда говорил, что любить разведчика невозможно, а потому и добиваться любви бессмысленно. Клипер Рид остался в его памяти смахивающим на зверя великаном в вечно мятой шляпе, потрепанном плаще, с огрызком сигары в зубах, хлесткой шуткой на языке и поучением в кармане. Грубость — инструмент доминирования, и сейчас без нее было не обойтись, потому что обратный отсчет уже пошел.

— Как дела у вашего человека?

— Не так хорошо, как хотелось бы.

— Что ему мешает?

— Обстоятельства.

Ответы приходилось вырывать, как больные зубы, но Лоусон — при необходимости — мог орудовать и плоскогубцами. Голос проскрежетал, словно железо по стеклу, и полицейский, казалось, съежился, будто над головой у него засвистели пули. Дэвис, сидевший за спиной у Лоусона, затаил дыхание — такого наступления он не ожидал.

— Я не любитель пустых угроз, так что слушайте внимательно. Либо вы идете на полное сотрудничество, либо вы уже сегодня освободите кабинет и уедете домой. Без надежды вернуться. Тактика увиливания со мной не пройдет. Итак, какие обстоятельства ему мешают?

Джордж с усилием сглотнул, словно одна мысль о возможности обсуждения работающего под прикрытием агента воспринималась им как личное оскорбление.

— В доме он на положении младшей прислуги. Отвозит детей в школу, сопровождает хозяйку. И она, и дети рассматриваются как цели для потенциальных похитителей, поэтому наш человек совмещает обязанности шофера и охранника. С самим Иосифом Гольдманом практически не работает. Объект — «мишенью» мы называть его не имеем права, поскольку это нарушает права человека, — постоянно находится под охраной двух русских головорезов. Есть еще Роулингс…

— Бедняга Роулингс. — Лоусон криво усмехнулся.

— Роулингс — ваша реплика мне непонятна — к преступной деятельности объекта отношения, по нашему мнению, не имеет. Не понимаю, что вас так забавляет. Дело серьезное. Наш человек подвергается большому риску. Работа опасная и тонкая, и смеяться тут не над чем.

Кристофер Лоусон открыл кейс, достал несколько фотокопий и протянул полицейскому. Тот взял бумаги, бегло просмотрел фотокопии, прочитал заключение, в котором удостоверялся факт управления автомобилем в состоянии алкогольного опьянения и значилось имя нарушителя.

— Невероятно. — Джордж покачал головой и отодвинул бумаги. — Роулингс не пьет. Вообще. Это какая-то бессмыслица.

— Смысл есть, — возразил Лоусон. — Кое у кого появляется возможность для продвижения по службе, что только на пользу нам. Когда вы с ним встречаетесь?

Ему сказали. Он попросил, не объясняя, как намерен воспользоваться полученной информацией, принести досье на работающего под прикрытием агента. Возражений не последовало. Джордж неохотно снял трубку и распорядился принести досье. Все молчали. Лоусон снова откинулся на спинку стула, словно испытывая крепость ножек. Роб остался у окна, наблюдая через щель в жалюзи за полетом чаек. Вид у него был потерянный, как у человека, утратившего нечто ценное, например веру. Принесли досье. Девушка в высоких, на шнуровке ботинках выглядела грозно, будто готовилась к стычке с врагом. Дополнительную миловидность ей придавал искаженный гневом ротик. Лоусон с первого взгляда зачислил ее в категорию «девушка Пятница». Папку она протянула своему начальнику, но Лоусон перехватил ее, выбросив руку с быстротой атакующей змеи. Секунду-другую папку держали две руки, потом одна, та, что послабее, опустилась.

Лоусон поднял папку над плечом. Ее взяли. Зашуршали страницы. Все молчали. Он подумал, что у Роба, наверное, уже ничего не осталось от ногтей, а все чайки над пристанью отслежены и пересчитаны. Снова зашуршали бумаги. Лоусон поднял руку, принял файл и, не говоря ни слова, передал девушке, которая обожгла его полным ненависти взглядом.

Не обошлось, конечно, без последней попытки. Мяч в корзину послал Джордж.

— Наш человек работает в очень трудных обстоятельствах. Действовать необходимо крайне осторожно, не подвергая его ненужному риску.

Лоусон загадочно улыбнулся, ничем не выдавая своих намерений. Клипер Рид называл агентов грибами разведчика. «Знаешь, Кристофер, — говаривал он. — Их лучше держать в темноте и подкармливать дерьмом». Лоусон всегда посмеивался, когда техасец изрекал такого рода истины.

— У меня дела. Прошу извинить. Джентльмены, леди… Спасибо, что нашли для меня время. Дело идет к развязке, и, полагаю, для него потребуются смелые люди.

Дождь усилился. На участке от Познани до границы скорость пришлось сбросить, а на подъезде к мосту образовалась целая очередь из тяжелых грузовиков. Шесть часов превратились в десять, но последний отрезок, по автобану, прошли быстро.

Машина миновала серое, массивное здание российского посольства, обогнула ворота и повернула влево. В стороне остался памятник убитым евреям — огромное пространство темных каменных блоков, напоминающих ряды гробов. Ворота подземного гаража открылись, и автомобиль, съехав вниз, остановился. Вайсберг открыл глаза.

Дома.

Мужчины поднялись на лифте. Так было всегда: Михаил сопровождал хозяина от машины до лифта, а потом от лифта до двери пентхауса. Бывший кагэбэшник, он прекрасно знал теорию ближней защиты и умело применял ее на практике. Потенциальная мишень наиболее уязвима в момент прибытия к месту назначения.

Ройвен Вайсберг вставил ключ в замочную скважину и осторожно повернул.

Он знал, что она ждет и будет бранить за опоздание, и уже приготовился объяснить, что задержался из-за разлившейся речушки к западу от Познани. Едва открыв дверь, он услышал ее шаркающие шаги. Михаил всегда оставался с ним до этого момента и, лишь убедившись, что все в порядке, спускался вниз, мыл машину и ехал на заправку. Бабушка и внук оставались одни.

Он обнял ее.

Она утонула в его медвежьих, удивительно нежных объятиях и подставила поочередно обе щеки. Он прижался губами к сухой, морщинистой коже. Помутневшие, словно застланные дымкой глаза влажно блеснули. Влажными они были от инфекции, но не от слез. Ройвен никогда не видел ее плачущей. Ему шел сейчас сороковой год, и последние тридцать пять лет заботилась о нем, помогала ему и любила его — она. Потянувшись к нему, старушка поднялась на цыпочки. Маленькая, 1,61 м. Легонькая, меньше 48 кг. Одетая во все черное: черные туфли без каблука, толстые черные чулки, черная юбка, черная блузка и — для нее зима еще не закончилась — черный кардиган на плечах. Ни украшений, ни косметики. Волосы — белые. Такими белыми, как свежий снег, они были всегда, сколько он себя помнил.

Ройвен разжал объятия, и она посмотрела на него снизу вверх.

— Ты опоздал. Я ждала. Приготовила ужин, а теперь все уже испортилось.

Он рассказал о залитой водой дороге к западу от Познани, об очереди у моста через Одру.

— Ты поел?

— Нет.

— Тогда я что-нибудь приготовлю. Но сначала прими душ. Умойся и приходи в кухню — все будет уже готово.

Он не стал говорить, что не хочет есть, что у него давно уже нет аппетита.

— Что нашел?

Ройвен рассказал о поисках в лесу, на которые потратил целое утро, и о том, что так и не нашел никакого углубления, которое могло бы обозначать могилу. Рассказал, как сидел потом под деревом и слушал пение птиц, а еще позже, уже вечером, наблюдал за деревянным домом в лесу.

— И ты не видел того мерзавца, что был тогда ребенком?

Он ответил, что Тадеуша Комиски в доме не было, а был только пес, который и предупредил хозяина лаем.

Старушка сжала кулаки.

— Но когда-нибудь ты его найдешь?

— Найду, — пообещал Ройвен, глядя в глаза цвета чая с небольшой добавкой молока. Но слез в них не было. Он сказал, что два человека уже выехали, что их путешествие началось и что назад дороги нет. Не слишком ли велик риск? Нет, ему так не кажется.

Он наклонился, поцеловал ее в лоб и пробормотал, что ей приходилось рисковать куда сильнее.

— От тебя плохо пахнет. Иди и умойся.

И Ройвен Вайсберг, бывший авторитетом в Перми в двадцать один год, державший в руках овощной и фруктовый рынок, возглавлявший бандитскую империю в Москве и крышевавший иностранных бизнесменов в двадцать восемь, а теперь контролировавший нелегальное предприятие в германской столице и собиравшийся провернуть самую крупную и самую рискованную в своей жизни сделку, послушно отправился в душ. Потому что так велела бабушка.

Ройвен никогда и ни в чем ей не отказывал и не перечил.

— Ты спал?

— Да. Пока ты меня не разбудил.

— Выспался? Или только что уснул? Я потому спрашиваю, что мы вроде бы собирались выехать пораньше.

Глядя на майора Яшкина, скорчившегося на заднем сиденье «полонеза», Моленков вытер лицо. Сам он чувствовал себя отлично, потому что успел спуститься к реке, умыться и почиститься. На берегу было двое рыболовов, но они ничего ему не сказали, а он ничего не сказал им. Старая привычка — занимайся своими делами и не суй нос в чужие. Умывшись, он прошел до ближайшей булочной, купил свежего хлеба и вернулся к машине.

— Надо было разбудить меня пораньше. У нас сегодня долгий путь. Триста двадцать километров.

— Не хотелось тебя беспокоить. Ты спал с ней, как мамаша с ребенком.

— Пошел ты.

— Ты даже обнял ее одной рукой. И как, живая?

Яшкин моргнул, потом улыбнулся и провел грязной ладонью по брезенту.

— В каком-то смысле — да.

— Ты чувствовал ее пульс? Ее дыхание?

Яшкин выбрался, согнувшись, из машины, выпрямился и ткнул Моленкова пальцем в грудь.

— Чего ты хочешь?

— Прежде всего, я хочу поесть, а еще узнать побольше об этой штуковине. Понять, что она собой представляет.

— Почему сейчас? Почему не раньше? Или…

— Послушай, я ни о чем не жалею. Что сделано, то сделано. Просто спрашиваю.

Они спустились к реке.

— Ладно, слушай. Скажу только раз, повторять не буду. У нас это называется МАФВ — малое атомное фугасное вооружение. Не знаю точно, но, по-моему, эту малышку собрали где-то между шестьдесят девятым и семьдесят четвертым. Они поступали в распоряжение специальных подразделений, которые придавались механизированным дивизиям. Каждые шесть месяцев их надлежало возвращать на техобслуживание. В девяносто втором или девяносто третьем вернули в последний раз, уже для демонтажа. Эту я забрал через неделю после доставки. Ну вот и все. Пойду умоюсь.

Они вместе спустились к реке. Яшкин зачерпнул пригоршню воды, плеснул на лицо и выругался — вода была ледяная.

— Эту я на складе не видел, но двумя неделями раньше в Арзамас-16 из Украины привезли похожую партию. Как офицер по безопасности, я мог пройти на любой склад, в любое подразделение. Мне показали, как производится демонтаж. Принципиально устройство довольно простое. Вся сложность в инженерной части. По крайней мере так мне сказали. Само устройство находится в холщовой сумке с лямками и ручками. Открываешь сумку — видишь что-то похожее на бочонок с плотно завернутыми клапанами. Отвинчиваешь — видишь литую форму, проводки и все такое. Боевое взрывчатое вещество упаковано в сферический контейнер. Без детонатора устройство никакой опасности не представляет. Инженерная часть весьма сложная. Деталей мне не рассказывали, да я бы и не понял — говорю то, что видел.

Пока Яшкин умывался, Моленков наблюдал за приятелем и пытался представить то, о чем услышал.

— Во взрывчатом веществе находится то, что специалисты называют «косточкой». Это такая маленькая штучка, меньше теннисного мяча, размером со средний апельсин. Абсолютно круглая. «Косточка», хотя и маленькая, но очень тяжелая и весит килограмма четыре с половиной. Это плутоний. Есть еще высокообогащенный уран, но там процесс другой. У нас используется плутоний. По научному, Pu-239. Вообще-то я даже держал ее в руке.

— Ты держал ее в руке? — недоверчиво спросил Моленков.

— Да. Надевал рукавицу и держал. Впрочем, как мне сказали, никакой необходимости в рукавице не было. Pu-239 не опасен. А вот ощущения довольно странные. Эта штука была теплая.

Моленков зажмурился, представляя товарища с теннисным мячиком на ладони, а когда открыл глаза, Яшкин уже вытирал руки.

— Теплая?

— Как тебе сказать… Не горячая, но и не холодная, как металл. Я ощутил природное тепло, а не холод смерти.

Моленков повернулся и пошел к машине. Краем глаза он заметил, как у одного из рыбаков запрыгал поплавок. Второй уже спешил к нему на помощь. Моленков крикнул приятелю, что купил свежего хлеба. Следующим пунктом на их маршруте была Коломна. Он вытянул руку и развернул ладонь, представляя на ней теплый, живой апельсин.

— Можно мне увидеть мистера Гольдмана? Ради Бога…

— Мистер Гольдман занят, распорядился не беспокоить, — сказал Виктор.

Кэррик наблюдал за происходящим из холла, затаившись в тени. Все развивалось в полном соответствии со сценарием. Его бывший сержант, Саймон Ролингс, стоял на верхней ступеньке, но вход в дом преграждал Виктор, рядом с которым переминался Григорий. Выглядел Ролингс не лучшим образом — глаза красные, под глазами мешки, на щеках и подбородке щетина.

— Я хочу увидеть его! Или миссис Гольдман! — повысил голос бывший сержант.

— Невозможно. Миссис Гольдман тоже занята. Мне поручено передать вам конверт и уведомить, что вы здесь больше не работаете.

Кэррик увидел, как Виктор протянул туго набитый конверт, а Ролингс его вскрыл. В конверте лежали банкноты по пятьдесят фунтов. Одна бумажка выскользнула и, подхваченная ветерком, отлетела и упала в сторонке. Наклоняться, спускаться ниже, поднимать ее бывший сержант не стал. Убрав во внутренний карман конверт, он остался на ступеньке.

— Вот, значит, как. Такой, значит, конец.

— Вы здесь больше не работаете. Пожалуйста, верните ключи.

— Меня подставили. Вы что, не понимаете? Мне что-то подсыпали. Вас это не интересует?

— Пожалуйста, ключи.

Рука нырнула в карман и вынырнула с ключами. Сержант бросил связку — умышленно низко; Григорий согнулся и поймал. Глядя на Ролингса, Кэррик понимал — его бывший сослуживец безнадежно проигрывает.

— У меня одежда внизу, — проворчал он. — Она мне нужна.

Виктор щелкнул пальцами. Это тоже было предусмотрено. Стоявший чуть позади него Григорий поднял и передал черный пластиковый пакет. Кэррик сам упаковывал вещи: запасной костюм, смена белья, пара рубашек, носки, ботинки, а также комбинезон, рабочие перчатки, фонарик, баллончик с перечным газом, лопатка и пара замусоленных книжек.

По-видимому, в качестве ответного жеста на проявленное ранее неуважение, мешок передали так, что он упал к ногам Ролингса.

— Вы что, не слышали? Мне подсыпали что-то в выпивку. — На губах у него сохла пена. Ролингс поднял голову, скрипнул зубами. — Так ты в порядке, капрал? Выглядишь огурчиком. Освоился, а? Голоса не подаешь? Занял мое место? Что-то я тебя не слышу. Хорошая карьера открывается. Меня подставили, ты идешь вверх. А теперь послушай сержанта. Хорошенько послушай. Если они меня вздули, то и тебя вздуют. Вот тогда вспомнишь мои слова.

Сержант повернулся, наклонился и, подобрав улетевшую было банкноту, сунул ее в карман. Потом вскинул на плечо пакет с одеждой и выпрямился.

— Обо мне не беспокойтесь. Проблем не будет, за рекомендацией обращаться не стану. Вы обо мне не услышите, я вас забуду. Шагайте, парни, да только не вляпайтесь в собственное дерьмо.

Все прошло удачно, и сержант, получив месячное жалованье, ушел с достоинством, не оглянувшись. Провожая его взглядом, Кэррик приблизился к двери. Когда-то Ролингс, можно сказать, спас ему жизнь, а потом вспомнил и предложил работу. И вот теперь его нет рядом. Сверху долетел голос Гольдмана:

— Джонни, я буду готов через пять минут.

Виктор закрыл дверь, и Кэррик в последний раз увидел одинокую фигуру человека с мешком на плече и остатками былого достоинства в позе и походке.

Джонни вел машину аккуратно, ровно, и пассажир успокоился и погрузился в собственные мысли. Будь за рулем «ауди» Саймон Роулингс, наверняка пришлось бы понервничать — тот воспринимал дорогу как противника, — а Иосифу Гольдману и своих проблем хватало.

Пути назад не было. Всю свою жизнь он находился в тени Ройвена Вайсберга, играя в планах и схемах хозяина не более важную роль, чем какой-нибудь пермский бригадир или московский боевик. Он лишь отмывал грязные деньги. Его мнения никто не спрашивал, его преданность принималась как данность. Перебравшись в Англию, они оказались на новой территории, столкнулись с новыми опасностями, попали в новое окружение и при этом лишились пути отхода. Он вздрогнул, словно очнувшись после кошмара. Бумаги в руках дрогнули. Отгоняя стоящий перед глазами образ, он тряхнул головой.

— Хорошо водишь, Джонни. С тобой спокойнее.

— Спасибо, сэр.

— Если вас не затруднит, может, скажете, что мы делаем и почему?

— Вы лучше стойте и не машите руками, не привлекайте к себе внимания. Наблюдайте.

Отвечая Дэвису, он даже не повернулся и почти не шевелил губами. Взгляд его как будто приклеился к входу в здание чуть ниже по улице. Любезности и объяснения Кристофер Лоусон считал пустым сотрясанием воздуха.

— За чем я должен наблюдать?

— За тем, что, надеюсь, вскоре увидите. И болтовней дело не ускорить.

Примерно то же самое Кристофер Лоусон услышал много лет назад, когда оказался в компании Клипера Рида. Стояла тихая, теплая ночь, ветерок рябил воду Ландвер-канала, вдалеке светила прожекторами стена. Они были вместе всего лишь второй раз. Поток вопросов — Кристофер задавал их нетерпеливым шепотом — оборвался, когда здоровяк-американец резко заметил, что молчание большая добродетель, чем вздор. «В нашем ремесле лучше держаться спокойно, смотреть, ждать и наблюдать, чем трепаться по пустякам». Пристыженный, он молча смотрел на воду, слушал уток и играющее за стеной радио. К тому времени, когда Кристофер познакомился с техасцем в британской резидентуре на территории старого Олимпийского парка, за тем уже закрепилась кличка Клипер. Приехав на встречу, американец выпил подряд четыре чашки чаю, попросил принести второй чайник, а потом, через час, и еще один, на что резидент сухо заметил, что для удовлетворения неиссякаемой жажды гостя им, пожалуй, придется сгонять чайный клипер вверх по Шпрее. Далее последовало пятиминутное обсуждение достоинств торговых судов девятнадцатого века. Вот так Чарльтон А. Рид-младший стал Клипером Ридом. Кличка прилепилась и вскоре дошла до окопавшихся в Грюнвальдском лесу американцев. Дошла и была принята. Она стала таким же фирменным знаком техасца, как и термос в кожаном футляре, который он носил вместо плечевой кобуры. В состав джентльменского набора входили горячая вода, пластмассовая коробочка с чайными пакетиками и бакелитовая кружка. При последней встрече Кристофер сделал американцу подарок, купленный и упакованный в сувенирной лавке при гринвичском музее. Бумага полетела на пол, картонка была безжалостно разодрана, и в руке старика оказалась кружка с изображением идущего под полными парусами чайного клипера. Клипер Рид мрачно усмехнулся и, взглянув на своего протеже, проскрипел: «Не позволяй себе сантиментов в дружбе. Будь самим собой и к черту остальных». В своей профессиональной жизни Лоусон всегда руководствовался учением Клипера Рида, ставшего иконой конторы.

— Ладно. Смотрю, наблюдаю и…

— И болтаете, а этого делать не следует. Просто ждите и смотрите.

Мимо неспешно прошел мужчина в плотной серой куртке. Лоусон даже не взглянул на него — этого и не требовалось, — а Дэвис… Дэвис, похоже, даже не заметил незнакомца.

На эту улицу в Сити солнце заглядывало редко. Слишком узкая, зажатая с обеих сторон высокими зданиями, она, казалось, не знала иного цвета, кроме серого. Темные пятна, оставленные на каменной кладке выхлопными газами, указывали на то, что сюда заглядывают автомобили, но сейчас улица была пуста. Таковой ей предстояло оставаться еще три четверти часа, когда двери откроются и временные обитатели Сити выйдут покурить, купить сэндвич или потолкаться в баре.

Но время исхода еще не наступило.

К черту. Сколько ни смотри, ничего особенного все равно не увидишь. Вот продавец газет у раскладного столика. Вот подъехавший фургончик выбросил на тротуар пачки свежих газет и уехал. Вот мужчина в черном анораке с шерстяной подстежкой поднял капюшон, купил газету и, прислонившись к стене, внимательно просматривает страницу — похоже, его интересуют не биржевые показатели, а собачьи или лошадиные бега в Кэтфорде. Но не это главное; объект его наблюдения — прячущийся в уличной тени дверной проем с дальней стороны от газетного киоска и изучающий газету парень в анораке. Вот дверь открылась… Швейцар в мундире со старой орденской ленточкой вышел на тротуар, выкурил половину самокрутки, потушил, сунул окурок в жестяную баночку и исчез за дверью.

Поскольку чертов грубиян так и не поделился с ним никакой информацией, Люк Дэвис не знал, сколько еще ему торчать пугалом на тротуаре. Через три четверти часа на улицу хлынут толпы работников и, что не исключено, кто-то хлопнет его по плечу: «Привет, Люк! Как дела?» — и он увидит парня, с которым вместе учился или подавал документы в министерство по делам Содружества. — «Так ты там и остался? А я нет. Ушел туда, где деньги. Похоже, они везде, куда бы я ни пошел. Рад был тебя увидеть». Хорошо еще, что из одноклассников никого не будет. Большинство выпускников той шеффилдской средней школы, в которой он учился, пошли кто на стройку, кто в таксисты, кто в армию. Будь целью Люка Дэвиса деньги, он не выбрал бы долю государственного служащего, не прозябал бы в СИС и не жил бы в Камден-тауне, в квартирке, напоминающей комнату в студенческом общежитии. Его соседями были два учителя, мелкий клерк из управления по налоговым и таможенным сборам, практикант из «Теско» и парень из службы пробации. Видел он их редко.

За спиной кто-то шумно выдохнул.

Удивительно, но он не видел, как черный «ауди»-седан с тонированными стеклами прошуршал мимо по улице и остановился у входа в офис. Не видел, как мужчина в черной куртке с капюшоном сложил газету и двинулся вперед. Не видел вообще ничего. А потом вдруг увидел и заморгал. Он узнал водителя, который обошел машину сзади и открыл заднюю дверцу. Мотор работал.

— Не шевелитесь, — сказал голос в ухо Люку Дэвису. — Дернетесь — ударю.

Водителя он узнал по фотографии из досье, которое им показывали утром. А потом увидел, что человек в черной куртке уже стоит у следующих дверей, прикрывая газетой лицо. И что другая его рука опущена в карман.

Григорий вышел через стеклянные внутренние двери, пересек тротуар, остановился у задней дверцы и широко ее распахнул. Кэррик прошел ускоренный, двухнедельный курс подготовки телохранителей, занимаясь по специальной программе с людьми, работавшими в частном секторе. 10-му отделу эти занятия обошлись больше, чем в две тысячи фунтов. Григорий, как могло показаться, такой подготовки не прошел. Стоял он как-то понуро, расслабленно, опустив голову, словно рассматривал носки ботинок.

Босс шел следом, но в фойе задержался и вроде бы сказал что-то сопровождавшему его мужчине. Возможно, реплика касалась того дела, которое они обсуждали. Кэррик стоял у передней дверцы с правой стороны, чтобы сразу сесть и отъехать. Босс, продолжая что-то говорить, ступил на тротуар и шагнул к машине…

Человек в куртке с опущенным капюшоном, появившийся из соседних дверей, казался черным на фоне серого камня. Небрежно одетый, с темной щетиной на щеках и подбородке, двигаясь на удивление легко, пружинистой походкой спортсмена, он моментально сблизился с Боссом.

Черт… вот черт… В последний момент Кэррик увидел пистолет в руке незнакомца. Пистолет был с коротким черным дулом, под цвет рукава. Кэррик хотел крикнуть и не смог.

Рука с пистолетом взлетела. Босс увидел незнакомца и застыл с открытым ртом, не закончив фразы. Кэррик оттолкнулся от машины. И куда только девалась хромота? И куда, черт возьми, девался Григорий?

Краем глаза он увидел, что Григорий пригнулся, вжался спиной в машину и вскинул, словно защищаясь, руки. Из-под ладони вырвался пронзительный вскрик. Пистолет дрогнул…

Кэррик не раздумывал — действовал. Времени оценить ситуацию не оставалось. Он выскочил из-за машины, едва не споткнулся о бордюр и прыгнул. Врезавшись плечом в живот незнакомца, Кэррик услышал первый выстрел.

Он оглох. Не слышал даже собственного крика. Если кричал. Второй выстрел. В сантиметрах от головы. И только тогда Кэррик понял: стреляют не в него, цель — Босс.

Незнакомец упал. Они вместе свалились на тротуар. Первым сработало обоняние — в нос ударил запах пороха, фастфуда и чили, вместе с жаром выдоха. Незнакомец охнул. Щетина жесткая, серая — парень немолод.

Пальцы сами схватили куртку, правое колено ушло в живот стрелка. Сильно. Незнакомец задохнулся от боли. Сталь звякнула о камень мостовой — пистолет отлетел в сторону. Оглянулся — Григорий так и не очухался, Босс на коленях, закрывает руками голову.

Прижав незнакомца одной рукой, Кэррик ударил второй в лицо. Ударил коротко, без замаха. В переносицу. Ногой отбросил пистолет — тот запрыгал по камням и исчез под машиной.

Он поднялся. Незнакомец остался лежать, постанывая и прикрывая руками самое дорогое. Похоже, дышал он с трудом.

Кэррик не был полицейским. Он состоял на службе у Иосифа Гольдмана. Он поднял Босса, обнял, как ребенка, за плечи, подтащил к машине, втолкнул в салон, захлопнул дверцу. Шагнул к Григорию, схватил за шиворот, швырнул на переднее пассажирское сиденье.

Остальное заняло считанные секунды. Обежал «ауди» спереди, прыгнул за руль, дал газу и почувствовал, как заднее колесо переехало что-то. Пистолет. Заметив, что Григорий не закрыл дверцу, наклонился, захлопнул.

Машина умчалась.

В конце улицы — в крови еще бурлил адреналин — бросил взгляд в зеркало заднего вида. Кэррик не удивился бы, увидев преследователей, но в зеркале отразился только стоящий на четвереньках незнакомец. Он поднял что-то с тротуара, сунул в карман, наклонился за пистолетом и, подобрав, побрел прочь. Кэррик отвел глаза и, заметив впереди перекресток, взял вправо.

Сердце стучало. Руки как будто налились свинцом и норовили сползти с руля. Кто-то тронул его за плечо. Босс. В ушах шумело, и слов Кэррик не расслышал.

Выехали из Сити. Рядом дрожал пепельно-серый Григорий. Босс вцепился в куртку и не отпускал.

Наверно, сработал рефлекс — другого объяснения у Кэррика не было.

Пустая, если не считать продавца газет, улица. Первым на ней появился швейцар. Спустился по ступенькам на мостовую. Открыл жестянку, достал окурок, затянулся пару раз, бросил на тротуар, где только что дрались двое мужчин, затоптал и отшвырнул подальше.

Как будто ничего и не случилось, подумал Люк Дэвис. Он совершенно ничего не понял. Никто не глазел из окон. Ни одного зеваки рядом. Не завывали полицейские сирены. Появившаяся неведомо откуда женщина купила газету. Из подъехавшего грузовичка службы доставки выгрузили какие-то ящики, и он, посигналив фарами, уехал. Мужчина в черной куртке с капюшоном исчез в неизвестном направлении. Люк Дэвис сохранил присутствие духа и ясность мысли — как-никак его этому учили, — но сомнения все же одолевали: а не привиделось ли ему все это?

Рядом кто-то хмыкнул.

— Шоу кончилось. Идемте.

— Извините, мистер Лоусон. Не сочтите за идиота, но разве мы не были сейчас свидетелями вооруженного нападения на Иосифа Гольдмана? И… это ведь был Кэррик?

— Никаких имен. Это в высшей степени непрофессионально. Называйте его Ноябрем.

— Кэррик дрался с киллером?

— Я же говорил — наблюдайте. Все дело в восприятии.

— Я и наблюдал. И даже побежал бы на помощь, если бы вы меня не остановили. — В цепких, сжавших его запястье пальцах силы оказалось куда больше, чем можно было предположить.

— Если бы вы вырвались, мне пришлось бы — как я и предупредил — сбить вас с ног, и тогда вы встали бы не раньше, чем через неделю.

— Так что же я все-таки видел?

— Решайте сами. Мне с вами нянчиться некогда.

Лоусон повернулся и зашагал прочь, и Люку ничего не оставалось, как последовать за ним. Что он видел? Ясное и понятное словно затуманилось.

— Если бы не он, я был бы уже мертв. Да, да, никаких сомнений.

Иосиф Гольдман расхаживал по комнате. Жена, хорошо знавшая супруга, молчала.

— Все так, как и рассказывают. Жизнь пролетела перед глазами. Ты уже готов отправиться в рай или в ад… или куда там еще. Невероятно, как это все можно увидеть в один миг. Я видел Пермь, Москву… был с тобой, с детьми. Все это пролетело перед глазами, пока я стоял там, на тротуаре, и смотрел, как поднимается пистолет, как он целится прямо в меня. Я видел палец на спусковом крючке. И, знаешь, палец уже побелел от напряжения. Я знал, что он вот-вот выстрелит, что я умру, но его сбил с ног Джонни.

Он говорил и говорил, сбивчиво, путано, то и дело вытирая платком пот страха. Никогда еще смерть не подбиралась к нему так близко.

— Понимаю ли я, что у меня есть враги? Конечно. Понимаю ли, что ты, любимая, и наши дети могут стать мишенями? Конечно. Я знал, что меня могут похитить ради выкупа, но никогда не думал, что могу умереть, как бродячая собака, на улице… И вот это почти случилось. Откуда он взялся? Будто лев…

Иосиф Гольдман остановился на полушаге и, словно подкошенный, свалился на диван. Много раз, и в Перми, и в Москве, он докладывал Ройвену Вайсбергу, что тот или другой клиент просрочил платеж или смошенничал, подсунув недействительный банковский счет. Он знал, что через два-три дня после такого доклада в газете появится фотография окровавленного тела или сообщение о взорванной машине. Но зная это все, он считал себя, бизнесмена, застрахованным от таких неприятностей.

— Прошлым вечером мы были среди избранных. Сегодня утром я разговаривал с людьми, которые делают бизнес, владеют виллами, играют в теннис… А потом едва не погиб. И погиб бы, если бы не Джонни. Скажу честно, я струсил. Съежился от страха и только ждал смерти. Я едва не закричал, чтобы он кончал меня поскорее, не мучил. Григорий, этот придурок, даже не шевельнулся. Только скулил. По-моему, он то ли кричал, то ли хныкал. Вместо того чтобы делать свое дело, защищать меня. И вот что еще. С этой минуты я никуда не поеду и не пойду без Джонни. Отныне Джонни всегда будет со мной.

Иосиф Гольдман наклонился над кофейным столиком — с модными глянцевыми журналами, приглашениями и брошюрками — и взял жену за руку.

— Думаешь, Виктор был бы лучше? Или Михаил? Сомневаюсь. Когда Ройвена подстрелили, Михаил убил того парня, но только потом, когда Ройвен уже был ранен. Джонни защитил меня. Я всего лишь его хозяин, не родственник. Он и сам мог получить пулю. Я спросил его, уже в машине, почему он едва не пожертвовал собой ради меня. Знаешь, что он ответил? «Мне за это платят, сэр». Просто, да? Вот такой он человек. Невероятно. Я обязан ему жизнью.

Она наклонилась и поцеловала его руку.

— Теперь он будет со мной везде. Повсюду. И завтра он поедет со мной.