Бруно, начальник полиции

ГЛАВА 20

Все еще ощущая приятный вкус виски во рту, Бруно доехал до конца подъездной аллеи, где жила Памела. Он остановился на склоне холма, где сигнал был бы лучше, достал мобильный и проверил время. Сразу после половины одиннадцатого. Не слишком поздно. Он позвонил Жан-Люку, мускулистому мужчине, который был убежденным болельщиком регбийного клуба и своим лучшим другом среди местных копов. Ответил женский голос.

«Франсин, это Бруно. Их сегодня нет дома?»

«Привет, Бруно. Тебе лучше быть осторожнее. Капитан Дюрок в эти дни почти каждую ночь выпускает ребят погулять. Этот ублюдок хочет побить рекорд по задержаниям за вождение в нетрезвом виде. Подождите, я позову Жан-Люка.»

«Опять пьянствуешь, Бруно?» — спросил его друг, его голос был слегка затуманен вином. «Тебе следовало бы подавать лучший пример. Да, этот ублюдок снова отправил парней на тот свет. Прошлой ночью мы с Ворином были с ним на дороге в Периге, а он свернул на перекресток, ведущий в Ле — Эйзи, с юной Франсуазой. Я думаю, он, возможно, немного привязан к ней, но она терпеть не может эту сволочь. И никто из нас тоже.

Он назначил нас на альтернативные ночные смены, и мы все по горло сыты им по горло. Вот что я вам скажу. Юный Жак сегодня выходит на патрулирование. Я позвоню ему, узнаю, где он находится, и перезвоню вам».

Бруно ждал, позволив своим мыслям задержаться на двух женщинах, с которыми он провел вечер. Кристин была традиционно хорошенькой, темноглазой брюнеткой того типа, который ему всегда нравился, а ее живость и быстрый ум делали ее какой-то знакомой. Если не считать акцента, она могла быть почти француженкой. Но Памела была другой, скорее привлекательной, чем хорошенькой, и с ее широким и грациозным шагом, прямой осанкой и волевым носом она могла быть только англичанкой. Однако в ней было что-то довольно великолепное, подумал он.

Спокойная и уверенная в себе, она была женщиной из ряда вон выходящей и очень хорошо готовила. Теперь, что он должен приготовить для них? Они, вероятно, наелись перигорской кухни более чем достаточно, и он, безусловно, наелся, так что мог забыть о супе по-туренски и фуа-гра, а также о различных способах приготовления утки, но у него все еще оставалось немного трюфелей, тушеных в масле, так что ризотто с трюфелями и грибами было бы интересным. Две женщины грациозно стояли у стола на его кухне, пока он помешивал, и… Зазвонил телефон, вырывая его из задумчивости. «Бруно, это Жан-Люк. Я позвонил Жаку, и он на мосту. Он сказал, что Дюрок снова отправился на перекресток в Ле-Эйзи. Очевидно, он нашел там хорошую добычу. Где ты? Наверху, возле пещеры? Ну, вы могли бы вернуться по мосту и помахать Жаку, когда будете проезжать мимо, он знает вашу машину. Или вы могли бы обогнуть водонапорную башню и спокойно вернуться домой. Это только ты или кто-то из остальных парней сегодня на улице?»

«Только я, Жан-Люк, и спасибо. Я должен тебе пива».

Он проделал долгий путь домой, спустился к узкому мосту и поднялся по гребню холма к водонапорной башне, мрачно улыбаясь всему тому, что Дюрок никогда не узнает о Сен-Дени, и гадая, узнает ли этот человек когда-нибудь, что в сельской Франции правила несколько иные. Было интересно услышать, что он положил глаз на юную Франсуазу, пухленькую блондинку из Эльзаса с милым лицом и широкими бедрами, у которой, как говорили, была небольшая татуировка на заднице. По словам Жан-Люка, это было указано в ее личном деле в качестве опознавательного знака. Другие жандармы заключили ряд частных пари на то, что это может быть: паук или крест, сердце или имя парня. Бруно сделал ставку на петушка, символ Франции. Никто еще не претендовал на приз, и Бруно надеялся, что не Дюроку удастся раскрыть Франсуазу и ее тайну, хотя, возможно, интрижка — это как раз то, что нужно Дюроку. Но этот человек так тщательно следовал правилам, что никогда бы не нарушил строгое правило жандармерии, запрещающее романтические привязанности к младшим чинам. Или стал бы? Если остальные подозревали, что он влюблен во Франсуазу, он уже вступил на рискованную территорию. Бруно отбросил эту мысль, пока его машина взбиралась на холм к своему коттеджу. Завернув за угол, он увидел верную Джиджи, сидящую на страже у его двери.

Он взял распечатку диссертации с собой в постель, сначала заглянул в конец, чтобы посмотреть заголовки глав, и слегка нахмурился, увидев, что указателя там нет.

Это могло занять больше времени, чем он думал, но там была целая глава о Марселе и Лиге Магриба, которая, судя по названию, предположительно состояла из команд и игроков из Северной Африки. Он откинулся на спинку стула и начал читать, или, по крайней мере, попытался. Это не было похоже ни на одну прозу, которую он когда-либо читал раньше. Первые две страницы были полностью посвящены тому, что предыдущие ученые писали о жизни Северной Африки в Марселе и о теории спортивной интеграции. Когда он прочитал этот абзац три раза, ему показалось, что он правильно понял, что в нем говорится о том, что интеграция происходит, когда команды разных этнических групп играют друг с другом, но не тогда, когда они просто играют между собой. В этом был смысл, так почему же этот человек этого не сказал?

Он продолжал сражаться. Лига Магриба была основана в 1937 году, через год после прихода к власти правительства Народного фронта Леона Блюма с его приверженностью социальной политике, оплачиваемым отпускам и сорокачасовой рабочей неделе. Он вспомнил, что учил об этом в школе. Блюм был евреем и социалистом, и его правительство зависело от голосов коммунистов. Среди богатых был лозунг — «Лучше Гитлер, чем Блюм».

Лига Магриба была одной из нескольких спортивных организаций, которые были основаны группой социальных работников, нанятых Министерством молодежи и спорта Блюма. Существовали также Лига католической молодежи, лига молодых социалистов, Лига синдикатов профсоюзов и даже Итальянская лига, потому что юго-восточная Франция от Ниццы до итальянской границы была частью итальянского королевства Савойя до 1860 года. Затем император Луи Наполеон забрал эту землю в качестве награды за то, что развязал войну против Австрии в поддержку объединенной Италии.

Опять же, Бруно смутно помнил это из школы. Но молодые католики, молодые социалисты и молодые члены профсоюзов не хотели играть против североафриканцев. Только итальянцы согласились играть в них, и это было поддержано Министерством спорта как способ интеграции обоих меньшинств. Некоторые вещи не изменились, мрачно подумал он. Но потом он спохватился: да, они были. Посмотрите на сборную Франции по футболу, которая выиграла чемпионат мира в 1998 году, капитаном которой был Зидан, француз из Северной Африки. И он позволил себе немного поблескивать от удовлетворения тем, как юные спортсмены Сен-Дени переросли эту чепуху и с удовольствием играют с чернокожими, коричневыми и даже с английскими мальчиками.

Магрибинцы были увлеченными игроками, но не очень умелыми, и неизменно проигрывали командам молодых итальянцев. Итак, в интересах улучшения игры итальянцы предложили североафриканцам помочь с тренерской работой. Очень достойно с их стороны, подумал Бруно. А главным тренером итальянской лиги был игрок марсельской команды по имени Джулио Вилланова.

Бруно сел в постели. Вилланова — так звали человека, которого Мому запомнил.

Это была команда отца Мому! Бруно жадно читал дальше. В те времена любительских команд, когда футболисты еще не могли мечтать о фантастических зарплатах, которые они получают в наши дни, Вилланова был счастлив тренировать Лигу Магриба в обмен на скромную зарплату от Министерства спорта Леона Блюма. Похоже, кому-то тогда пришла в голову хорошая идея, подумал Бруно, и было бы очень приятно, если бы кто-нибудь выплатил ему хотя бы символическую стипендию за все тренировки, которые он проводил с мини-командами по теннису и регби. Продолжай мечтать, Бруно, и, кроме того, тебе это понравится.

Под руководством Виллановы команды Магриба становились все лучше и лучше, и некоторые из них начали выигрывать матчи. Лучшей командой из всех были «Ораньенз», ребята из Орана, которые выиграли свой чемпионат Лиги в марте 1940 года, как раз перед немецким вторжением, которое привело к поражению Франции в июне и прекращению организованных видов спорта для молодежи Северной Африки. Далее в главе анализировалась возможность того, что, если бы не война, успех «Ораньена» и Лиги Магриба мог бы обеспечить им шанс сыграть с католической и социалистической молодежью и таким образом начать процесс ассимиляции.

Но Вилланова, социальные работники и игроки старше восемнадцати лет уже были призваны в армию. Оставшиеся молодые арабы начали играть между собой в неформальной обстановке, и Лига Магриба распалась, оставив после себя только воспоминание. Бруно быстро просмотрел оставшуюся часть диссертации, ища фотографии или списки имен игроков или другие упоминания об Ораньенсе или Вилланове, но там ничего не было. Тем не менее, у него был номер телефона автора диссертации, и это была зацепка, которую нужно было проверить утром. Сытый, довольный тем, что узнал название команды Хамида, и глубоко довольный тем, что избежал ловушки Дюрока для автомобилистов, Бруно выключил фонарь.

Он позвонил автору, как только утром вошел в свой кабинет. Преподаватель истории спорта в Университете Монпелье был заинтригован вопросом Бруно, обрадовался, что его диссертация оказалась полезной кому-то, кроме него самого и его преподавательской карьеры, и заявил, что готов помочь. Бруно объяснил, что он был вовлечен в расследование убийства после смерти пожилого североафриканца по имени Хамид аль-Бакр, у которого на стене висела фотография футбольной команды, датированная 1940 годом. Полиции было очень интересно узнать больше об этом, сказал он. Сын жертвы считал, что он играл в команде и тренировал его Вилланова, и поскольку жертва держала мяч, когда была сделана фотография, он был либо капитаном, либо звездой команды. Была ли еще какая-нибудь информация? «Ну, я думаю, у меня есть список названий команд в моих исследовательских заметках», — сказал учитель. «Я хотел проверить, не прославился ли кто-нибудь из игроков после войны, но, похоже, ни один из них не попал в профессиональные команды Франции.

Возможно, они и сделали это еще в Северной Африке, но у меня не было средств, чтобы провести там свои исследования».

«Можете ли вы найти список команд «Ораньенз» в 1940 году? И есть ли у вас фотографии команд?» Спросил Бруно. «Или что — нибудь еще о Вилланове — кажется, это единственное имя, которое у нас есть».

«Я должен буду проверить, но не раньше, чем вернусь домой сегодня вечером. Там хранятся мои исследовательские заметки, и мне приходится преподавать весь день. У меня есть несколько фотографий, но я не уверен, что они будут уместны. Я проверю. А Вилланова, похоже, выпал из спортивной жизни во время войны. Он больше не появляется ни в списках команд, с которыми я сталкивался, ни в Министерстве спорта, когда оно вновь открылось в 1945 году. Я перезвоню тебе сегодня вечером. Хорошо?»

Бруно повесил трубку, сказав себе, что, вероятно, идет по ложному следу. Тем не менее, исчезновение той фотографии было одной из единственных улик, которые у них были, и он подумал, что Джей-Джей и Изабель были бы впечатлены, если бы он смог найти какие-то новые доказательства. И, будучи честным с самим собой, Бруно знал, что именно Изабель он хотел доставить удовольствие.

Насколько Бруно знал, расследование практически не продвинулось вперед. Следы шин совпали, но лишь подтвердили то, что они уже знали: молодой Геллетро и Жаклин были на поляне в лесу, откуда открывается вид на коттедж Хамида. В любом случае, они признались, что ходили туда в разное время, чтобы заняться любовью, но при этом решительно отрицали, что видели Хамида или посещали его коттедж, и даже повторная судебно-медицинская экспертиза не смогла предоставить никаких новых улик, которые могли бы опровергнуть их историю. Единственным большим пробелом в их деле была ложь Жаклин о том, что она была в Сен-Дени в день убийства. Сначала она заявила, что просто приехала забрать Ричарда, чтобы отвезти его обратно к себе домой, но она снова солгала.

Прогуливая свой лицей, Ричард остался бы у нее дома в Лалинде.

На отдельном допросе мальчик решительно отрицал, что вообще был в Сен-Дени в тот день, но, даже будучи уличенной во лжи, Жаклин придерживалась своей версии. Джей-Джей и Изабель предположили, что ее увеселительная прогулка, вероятно, как-то связана с наркотиками, забором или доставкой, и она больше боялась наркоторговцев, чем полиции.

Бруно пришла в голову внезапная мысль. Говорили, что большинство таблеток экстази в Европе поступает из Голландии. Он поднял трубку и позвонил Франку Дюамелю в большой кемпинг на излучине реки ниже города.

«Бонжур, Франк, это Бруно, и у меня к тебе вопрос. Те голландские парни, которые оставались на твоем участке во время мотокросса, как долго они там оставались?»

Салют, Бруно. Они оставались всю неделю. Они приехали поздно вечером в пятницу, пробыли неделю и вернулись в следующее воскресенье. Их было около тридцати, пара таких больших кемпинговых фургонов, пара легковых автомобилей и остальные на мотоциклах. В тот уик-энд у меня были почти полные фургоны для кемпинга некоторых команд, участвовавших в соревнованиях. Это было как раз то, что мне было нужно для начала сезона».

«Фрэнк, я знаю, что у вас есть деревянный столб напротив входа и ночной сторож, но вы обеспечиваете безопасность днем? Обратите внимание на регистрационные номера автомобилей и все такое?»

«Конечно. Этого требует страховка. Каждая машина, которая прибывает, регистрируется в книге».

«Даже приезжие, даже местные машины отсюда?»

«Все. Посетители, грузовики для доставки, даже вы».

«Сделай мне одолжение. Посмотри книгу посетителей за одиннадцатое мая и посмотри, есть ли у тебя список местных автомобилей с двадцатичетырехлетней регистрацией». Он дал Франку номер машины Жаклин и стал ждать, прислушиваясь к шелесту страниц.

«Привет, Бруно? Да, я нашел это. Машина приехала в двенадцать и уехала в половине четвертого. Похоже, кто бы это ни был, они приехали хорошо пообедать».

«Есть какие-нибудь идеи, кто был за рулем машины или кого они навещали?»

«Нет, только номер».

«У вас есть имена голландских парней, которые останавливались у вас?»

«Конечно. Имена, адреса, регистрация автомобилей и мотоциклов и несколько кредитных карточек.

В основном они платили наличными, но некоторые расплачивались карточками». Франк говорил нерешительно, и Бруно улыбнулся про себя новой дилемме Франка: придется ли ему теперь декларировать налоговому инспектору даже тот денежный доход, который он получил от голландцев.

«Не волнуйся, Франк. Это касается голландцев и их посетителя, не имеет никакого отношения к тебе или налогам. Не могли бы вы собрать документы с именами, адресами и всей имеющейся у вас информацией по ним, а я спущусь через двадцать минут, чтобы сделать копии».

«Ты можешь сказать мне, в чем дело, Бруно? Это не связано с убийством того араба, не так ли?»

«Это всего лишь догадка, Фрэнк, но мы расследуем способ попадания некоторых наркотиков в этот район, вот и все. Двадцать минут».

Держа в руках документы Франка, Бруно подумал, что ему лучше завязать еще один незакрепленный узел, и поехал через город к гаражу Леспинасса на главной дороге в Бержерак. Это была заправочная станция Total, немного дороже, чем бензин в супермаркете, но хорошо расположенная для торговли туристами, и именно там Жаклин заправляла свою машину. Сестра Леспинасса управляла насосами, в то время как он, его сын и двоюродный брат с удовольствием возились с двигателями, коробками передач и кузовами в огромном ангаре своего гаража. Леспинассу нравились все машины, но он любил старые Citroen, начиная с модели 1940-х годов Sept с широкими подножками и дверцами, которые открывались вперед для скромных, но исправных Deux — Chevaux и красавиц 60-х годов, которые были известны как великолепные богини — аэродинамические модели под названием DS, которое при произнесении вслух звучало как французское слово, обозначающее богиню — d'esse.

Как всегда, он нашел Леспинасса под машиной, тот грыз спичку и что-то напевал себе под нос. Он позвал, и пухлый, жизнерадостный мужчина выкатился на небольшой доске, на которой он лежал, и откатился навстречу Бруно, подставив свое предплечье для рукопожатия, вместо того чтобы мазать ладонь Бруно маслом.

«Мы видели тебя в газете, — сказал Леспинасс». И по телевизору. Ты теперь настоящая знаменитость, Бруно. Все говорят, что ты отлично справился с этими ублюдками».

«Я здесь по полицейскому делу, Жан-Луи, по поводу одного из клиентов вашей кредитной карты. Мне нужно посмотреть ваши отчеты о продажах топлива за одиннадцатое мая».

«Одиннадцатого? У Кати тогда был выходной, так что мальчик должен был заправлять насосы». Он оглянулся на гараж и свистнул, и оттуда вышел юный Эдуард, весело махая рукой. Он был точной копией своего отца, если бы не полный набор зубов. Сейчас мальчику было восемнадцать, но он знал Бруно с тех пор, как тот впервые научился играть в регби, поэтому подошел и расцеловал Бруно в обе щеки.

«Вы все еще записываете регистрационные номера на бланках кредитных карт?» Спросил Бруно.

«Всегда, за исключением местных жителей, которых мы знаем», — сказал Эдуард.

Бруно дал ему номер машины Жаклин, и Эдуард пролистал досье до нужного дня.

«Вот мы и на месте», — сказал он. «Тридцать два евро шестьдесят сантимов в одиннадцать сорок утра. Carte Bleu. Я помню ее, она была настоящей красавицей. Блондинки. Однако, когда она вернулась, с ней была куча парней.»

«Она вернулась?»

«Да, после обеда, в одном из тех больших фургонов с группой голландцев. Я заправил их. Вот они, восемьдесят евро ровно в два сорок пополудни, оплачены картой Visa, и вот регистрационный номер, — сказал Эдуард. Бруно проверил свой собственный список. Это был один из номеров, указанных на территории лагеря.

«И в то же время их было двое на мотоциклах, и я тоже заправил их», — продолжил Эдуард. «Они, должно быть, заплатили наличными. Я помню, как спрашивал себя, что такая милая французская девушка делала с кучей иностранцев.

Они были крутыми на вид парнями. Я видел ее с ними на заднем сиденье фургона, когда парень, который платил, открыл заднюю дверь, чтобы взять свою куртку с бумажником. Я не думаю, что мы видели их снова, и я бы запомнил, если бы мы увидели ее».

«Если бы вы не бросили играть в теннис, вы могли бы встретиться с ней на турнире в прошлом году. Она приехала и играла в клубе».

«Ну, это был либо теннис, либо регби, так что, возможно, я сделал неправильный выбор», — сказал Эдуард. «Но вы меня знаете, я всегда лучше играл в регби, и мне нравятся ребята в команде».