Бруно, начальник полиции

ГЛАВА 2

Бруно никогда не считал, но каждое утро в базарный день он, наверное, целовал сотню женщин и пожимал руки по меньшей мере стольким же мужчинам. Первой в это утро была Толстушка Жанна, как называли ее школьники. Французы, которые более других осведомлены о великолепных тайнах женственности, возможно, единственные люди в мире, которые ценят концепцию Джоли Лайд, некрасивой женщины, которой так комфортно в своей пышной фигуре и так радостно в душе, что она становится очаровательной. А Толстая Жанна была Джоли лейд, около пятидесяти лет, почти идеально круглой формы. Она ни в коем случае не была красавицей, но жизнерадостной женщиной, чувствовавшей себя в ладу с самой собой. Старая коричневая кожаная сумка, в которую она собирала скромные деньги, которые каждый владелец ларька платил за привилегию торговать на рынке Сен-Дени, тяжело ударилась о бедро Бруно, когда Жанна, взвизгнув от удовольствия увидеть его, с удивительной быстротой повернулась и подставила щеки для поцелуев в ритуальном приветствии. Затем она угостила его свежей клубникой из ларька мадам Верниет, и Бруно оторвался, чтобы поцеловать плутоватую вдову старого фермера в обе сморщенные щеки в знак приветствия и благодарности.

«Вот фотографии инспекторов, которые Джо-Джо сделал вчера в Сент-Алвуре».

Сказал Бруно Жанне, доставая из нагрудного кармана несколько распечаток. Накануне вечером он заехал к своему коллеге-муниципальному полицейскому, чтобы забрать их. Они могли быть отправлены по электронной почте на компьютер мэрии, но Бруно был осторожным человеком и считал рискованным оставлять электронный след своей секретной разведывательной операции.

«Если увидишь их, позвони мне. И раздай копии Ивану в кафе, Жанно в бистро и Иветт в табаке, чтобы они показывали их клиентам. А ты пока иди в ту сторону и предупреди владельцев ларьков на дальней стороне церкви. Я позабочусь о тех, кто идет к мосту».

Каждый вторник, начиная с 1346 года, когда англичане захватили в плен половину дворянства Франции в битве при Креси и семье гран-Брилламон пришлось собирать деньги, чтобы заплатить выкуп за своего сеньора, в маленьком перригорском городке Сен-Дени еженедельно проводится ярмарка. Горожане собрали королевскую сумму в пятьдесят ливров серебром для своего феодала и, взамен, добились права держать рынок, разумно понимая, что это гарантирует средства к существованию крошечной общине, удачно расположенной там, где ручей Ле Мозен впадает в реку Везер — сразу за тем местом, где из текущих вод торчат остатки старого римского моста. Всего одиннадцать лет спустя наказанные дворяне и рыцари Франции вновь пришпорили своих неуклюжих лошадей против английских лучников и их длинных луков и были убиты толпами. После битвы при Пуатье сеньора де Брилламона пришлось снова выкупать у победоносных англичан, но к тому времени рыночные налоги собрали достаточно средств, чтобы старый римский мост был грубо восстановлен. Итак, еще за пятьдесят ливров горожане выкупили у семьи Брилламон право взимать плату за проезд по мосту, и благосостояние их города было обеспечено навсегда.

Это были первые стычки в многовековой войне между французскими крестьянами и сборщиками налогов и проводниками государственной власти. И вот, последние грабежи инспекторов (которые были французами, но получали приказы из Брюсселя) были просто последней кампанией в бесконечной борьбе. Если бы законы и подзаконные акты были полностью французскими, у Бруно могли бы возникнуть некоторые сомнения по поводу столь активной и с таким личным ликованием работы по их нарушению. Но это было не так: таковы были брюссельские законы этого далекого Европейского союза, которые позволяли молодым датчанам, португальцам и ирландцам приезжать и работать в кемпингах и в барах каждое лето, как если бы они были французами.

Местным фермерам и их женам приходилось зарабатывать себе на жизнь, и им было бы трудно оплачивать штрафы инспекторов из тех скромных сумм, которые они зарабатывали на рынке.

Прежде всего, они были его друзьями и соседями.

По правде говоря, Бруно знал, что предупреждений было не так уж много. В эти дни все большим количеством рыночных прилавков заправляли незнакомцы из других городов, которые продавали платья, джинсы и драпировки, дешевые свитера, футболки и подержанную одежду.

Два угольно-черных сенегальца продавали яркие дашики, кожаные ремни и кошельки, а пара местных гончаров демонстрировали свои изделия. Там был киоск с органическим хлебом, и несколько местных виноделов продавали свой бержерак и сладкое десертное вино Монбазийяк, которое Добрый Господь в своей мудрости любезно предоставил к фуа-гра. Там были точильщик ножей и торговец скобяными изделиями, вьетнамец Дьем продавал свои nems — спринг — роллы, а Жюль — орехи и оливки, пока его жена готовила огромную паэлью, от которой шел пар. Различные киоски, торгующие фруктами и овощами, зеленью и помидорами, были невосприимчивы — до сих пор — к мужчинам из Брюсселя.

Но в каждом ларьке, где продавали домашний сыр и пирожки, или уток и цыплят, зарезанных семейным топором на каком-нибудь старом пне во дворе фермы, а не на выложенной белой плиткой скотобойне людьми в белых халатах и сетках для волос, Бруно делал свое предупреждение. Он помог пожилым женщинам собрать вещи, уложив свежощипанных цыплят в похожие на пещеры матерчатые сумки, чтобы отнести их на хранение в ближайший офис автошколы Патрика. Более богатые фермеры, которые могли позволить себе передвижные холодильные камеры, всегда были готовы позволить тетушке Марии и гранд-мюре Колетт положить свои менее легальные сыры рядом с их собственными. На рынке все были посвящены в тайну.

У Бруно зазвонил мобильный телефон. «Ублюдки здесь», — сказала Жанна, как ей, должно быть, показалось, шепотом. «Они припарковались перед банком, и Мари-Хелен узнала их по фотографии, которую я дал Ивану. Она увидела это, когда заезжала в свое маленькое кафей. Она уверена, что это они».

«Она видела их машину?» Спросил Бруно.

«Серебристый «Рено Лагуна», совсем новый». Жанна прочитала номер. Интересно, подумал Бруно. Это был номер Департамента по борьбе с коррупцией. Они бы сели на поезд до Брива и забрали машину там, за пределами Дордони.

Они, должно быть, поняли, что местная шпионская сеть следит за ними. Бруно вышел из пешеходной зоны на главную площадь у старого каменного моста, где инспекторам пришлось пройти мимо него, прежде чем они добрались до рынка. На той неделе он позвонил своим коллегам-начальникам муниципальной полиции в других деревнях с рынками и дал им машину и ее номер. Его долг был выполнен, или, скорее, половина его долга. Он защитил своих друзей от инспекторов; теперь ему предстояло защищать их от самих себя.

Поэтому он позвонил старине Джо, который в течение сорока лет был предшественником Бруно на посту начальника полиции Сен-Дени. Теперь он проводил время, посещая приятелей на всех местных рынках, используя в качестве предлога случайную распродажу небольшого запаса безразмерных фартуков и рабочих халатов, которые хранил в багажнике своего фургона. Продаж было сделано меньше, чем на встрече за ритуальным бокалом «пти руж», но Джо был полезным игроком в регби два поколения назад и по-прежнему оставался столпом местного клуба. На лацкане пиджака он носил маленькую красную пуговицу, обозначавшую его принадлежность к Ордену Почета, в награду за его детскую службу в качестве посыльного в реальном Сопротивлении немцам. Бруно был уверен, что Джо знал о проколе шин и, вероятно, помог организовать это. Джо знал всех в округе и был родственником половины из них, включая большинство нынешних крепких нападающих Сент-Дени, которые наводили ужас на местную регбийную лигу.

«Послушай, Джо», — начал Бруно, — когда старик ответил своим обычным грубым лаем», — с инспекторами все в порядке. Рынок чист, и мы знаем, кто они. На этот раз нам не нужны неприятности. Это может усугубить ситуацию, вы меня понимаете?»

«Вы имеете в виду машину, которая припаркована перед банком? Серебристую Лагуну?» — Спросил Джо глубоким и хриплым голосом, который доносился из-за десятилетий употребления «Голуаз» и крепкого вина, которое он готовил сам. «Ну, об этом позаботились. Не волнуйся, маленький Бруно. Гестаповцы могут сегодня уйти домой пешком. Как и в прошлый раз».

«Джо, из-за этого у людей будут неприятности», — настойчиво сказал Бруно, хотя знал, что с таким же успехом мог бы спорить с кирпичной стеной. Как, черт возьми, Джо уже узнал об этом? Он, должно быть, был в кафе Иванай, когда Жанна показывала фотографии. И он, вероятно, услышал о машине от Мари-Хелен в банке, поскольку она была замужем за его племянником.

«Это может принести нам настоящие неприятности, если мы не будем осторожны», — продолжил Бруно. «Поэтому не делайте ничего, что вынудило бы меня принять меры».

Он со щелчком захлопнул телефон. Оглядывая людей, переходящих мост, большинство из которых он знал, он следил за инспекторами. Затем краем глаза он увидел знакомую машину, старый потрепанный Renault Twingo, на которых ездили местные жандармы, когда были без формы, за рулем был новый капитан, с которым он еще не успел познакомиться. Они сказали, что из Нормандии, суровый и тощий тип по имени Дюрок, который все делал по инструкции. Внезапно в голове Бруно сработала тревога, и он снова позвонил Джо.

Немедленно прекратите все. Они, должно быть, ожидают новых неприятностей после прошлого раза. Этот новый шеф жандармерии только что проехал мимо в штатском, и они, возможно, договорились, что за их машиной установят наблюдение. У меня плохое предчувствие по этому поводу.»

«Черт возьми», — сказал Джо. «Мы должны были подумать об этом, но мы можем опоздать. Я сказал Кариму в баре, и он сказал, что позаботится об этом. Я попытаюсь отозвать его.»

Бруно позвонил в спортивное кафе, которым управляют Карим и его жена Рашида, очень хорошенькая, хотя и сильно беременная. Рашида сказала ему, что Карим уже ушел из кафе, и она не думала, что у него был с собой мобильный. Черт возьми, подумал Бруно. Он быстро зашагал по узкому мосту, пытаясь добраться до парковки перед банком до того, как Карим попадет в беду.

Он знал Карима с тех пор, как тот впервые приехал в город более десяти лет назад неповоротливым и угрюмым арабским подростком, готовым драться с любым молодым французом, который осмелился бы напасть на него. Бруно уже встречал таких людей раньше и постепенно научил Карима тому, что он в достаточной степени спортсмен, чтобы вымещать свое негодование на поле для регби. Благодаря урокам регби два раза в неделю и матчу каждую субботу, а летом — теннису Бруно научил парня держаться подальше от неприятностей. Он привел Карима в школьную команду, затем в местную команду по регби и, наконец, в лигу, достаточно крупную, чтобы тот смог заработать деньги, позволившие молодому человеку-гиганту жениться на своей Рашиде и купить кафей. Бруно произнес речь на их свадьбе. Putain, putain, putain…

Если у Карима из-за этого возникнут неприятности, это может обернуться очень скверно. Инспекторы заставили бы своего босса надавить на префекта, который затем надавил бы на Национальную полицию, или, может быть, они даже связались бы с Министерством обороны и привлекли бы жандармов, которые должны были заниматься сельской преступностью.

Если они заставят Карима и Рашиду начать разговор, никто не знает, чем это может закончиться. Нанесение преступного ущерба государственной собственности означало бы прекращение действия лицензии Карима на продажу табака и конец его кафей. Он мог бы промолчать, но Рашида подумала бы о ребенке и могла бы расколоться. Это привело бы их к старине Джо и остальным членам команды по регби, и не успеете вы оглянуться, как вся сеть тихого городка Сен-Дени столкнется с обвинениями и начнет распутываться. Бруно не мог этого допустить.

Бруно осторожно замедлил шаг, поворачивая за угол у доски объявлений Коммуны и проходя мимо военного мемориала в ряды автомобилей, которые были выстроены перед CrйDit Agricole, как множество разноцветных солдатиков. Он поискал глазами жандарма Твинго, а затем увидел Дюрока, стоявшего в обычной очереди перед банкоматом банка. В двух местах позади него маячила фигура Карима, который мило болтал с Колетт из химчистки. Бруно с облегчением закрыл глаза и направился к дородному североафриканцу.

«Карим», — сказал он и быстро добавил: «Бонжур, Колетт», целуя ее в щеки, прежде чем снова повернуться к Кариму и сказать: «Мне нужно поговорить с тобой о расписании воскресного матча. Буквально на минутку, это не займет много времени». Он схватил его за локоть, попрощался с Колетт, кивнул Дюроку и повел свою упирающуюся жертву обратно к мосту.

«Я пришел предупредить вас. Я думаю, они, возможно, установили наблюдение за машиной, возможно, даже предупредили жандармерию», — сказал Бруно. Карим остановился, и его лицо расплылось в довольной улыбке.

«Я сам об этом подумал, Бруно, потом я увидел того нового жандарма, стоящего в очереди за наличными, но его глаза бегали повсюду, поэтому я остался позади него. В любом случае, дело сделано».

«Вы чистили шины, когда Дюрок стоял там!?»

«Вовсе нет». Карим ухмыльнулся. «Я сказал своему племяннику разобраться с этим вместе с другими детьми. Они подкрались и засунули картофелину в выхлопную трубу, пока я болтал с Колетт и Дюроком. Эта машина не проедет и десяти километров, как двигатель заглохнет».