Я замер перед ним, как кролик перед удавом, прекрасно понимая, что достаточно одного неверного слова или даже взгляда, и меня запорют в этих колодках, что маячили за спиной Лансаны как безмолвное напоминание.
— Месье? — медленно спросил я.
— Да не трясись ты, — хмыкнул надсмотрщик. — Мне сказали, ты рабов лечишь.
Значит, кто-то донёс. Этого стоило ожидать.
— Да, месье, — сказал я. Отпираться было глупо.
— Зачем? — спросил он.
Меня не покидало ощущение, что он видит меня насквозь. Я затруднялся с ответом, поскольку и сам не знал, для чего именно я это начал.
— Зачем? — с нажимом переспросил он, пристально глядя на меня.
Я пожал плечами.
— Не думай, что тебе за это будут какие-то поблажки, Англичанин, — бросил он. — Хочешь лечить — лечи. Не помешает. Но тебе так не выслужиться, понял меня?
— Да, месье, — просипел я.
— Всё, бегом к месье Кокнару, он тебе занятие найдёт, — сказал он, поигрывая плетью, и я со всех ног рванул оттуда, не дожидаясь, пока он придаст мне ускорения.
Значит, на лесоповал. Не самое лучшее местечко. Именно там быстрее всего подыхали рабы, от непосильной нагрузки и скотского обращения. «Любимчики» охраны оттуда не вылезали, как, например, Шон, которого как определили туда с первого дня, так он там и вкалывал. Встречают-то по одёжке, вот его и направили на самую тяжёлую работу, как беглого.
Я перешёл на медленный шаг, как только скрылся из вида Бернар Лансана. Эти несколько минут я был предоставлен самому себе, и бежать сломя голову за очередной важной задачей я не собирался.
Нужно было потратить это время с пользой, и я шёл, осматривая плантацию и возможные пути к бегству. Сама хозяйская усадьба и бараки были окружены частоколом, довольно высоким, таким, что без верёвок или лестницы не перелезть. Одни ворота выходили к дороге, другие к полям и лесоповалу, и те, и другие охранялись вооружёнными часовыми. Куда вела дорога — я не знал, но скорее всего, к какому-нибудь порту. Днём ворота были открыты, но караульный бдительно следил, не выпуская никого без веского повода.
— Куда прёшь?! — окликнул меня молоденький часовой, когда я подошёл к воротам, ведущим к полю.
Я машинально отметил, что у пацана даже усы ещё не растут, но тыкать в раба стволом мушкета он уже умеет.
— Месье Лансана отправил, на лесоповал, — ответил я.
Парень прищурился недоверчиво, но мушкет всё-таки убрал, и я спокойно вздохнул. Не люблю, когда на меня наводят оружие.
— Давай, шагай отсюда, — буркнул пацан.
Я скрипнул зубами, но виду не подал. Хотелось свернуть ему шею, как курёнку, и я не сомневался, что у меня получится, но… Изощрённые формы суицида это не для меня. На шум сбежится вся охрана, и лучше было бы, если бы меня застрелили на месте. Потому что если им удастся меня скрутить, моя дальнейшая судьба будет очень печальной и короткой.
И я просто вышел за ворота, направляясь к лесоповалу, откуда доносился стук топоров и злые окрики Анри Кокнара. Джунгли каждый день отступали, неохотно, но французские колонисты методично отвоёвывали метр за метром, чтобы посадить на освободившееся место тростник, вырастить его и продать сахар в Европе за бешеные деньги.
На подходе к лесоповалу я снова перешёл на лёгкий бег. Я уже изучил повадки местной охраны, и не хотел давать им лишнего повода ко мне прицепиться. Кокнар всё равно, заметив мое появление, обругал меня тупой скотиной и отправил на погрузку брёвен. Ну хотя бы не успел меня ударить, я благоразумно держался подальше.
Поваленные брёвна, очищенные от сучьев, нужно было таскать на телеги, и сейчас этим занимались Шон Келли и ещё несколько тощих ниггеров. Ирландец заметил меня, мы пересеклись взглядами, но виду он не подал, как мы и договаривались.
В лесу орали обезьяны и чирикали птицы, и в какое-нибудь другое время я даже нашёл бы это красивым и завораживающим, но не сейчас. Брёвна оказались куда тяжелее, чем выглядели. Даже перекатывать их к телеге, чтобы лишний раз не поднимать, оказалось не так-то просто. Чёрное дерево, мать его, плотное как камень.
К вечеру я умотался настолько, что никаких мыслей в голове не осталось, хотелось только упасть на солому и уснуть. А Шон провёл здесь уже несколько дней подряд, и я боялся даже представить, как он себя ощущает. Нужно было бежать как можно скорее.
Но я всё-таки нашёл в себе силы подойти к выпоротым ниггерам, чтобы проверить их состояние. Поделиться ужином в этот раз я не смог, жаба оказалась сильнее, но дать им воды и осмотреть раны я всё-таки себя заставил. Муванга был благодарен и этому, а вот Обонга посмел буркнуть что-то невразумительное про жратву.
Я уставился на Обонгу, пытаясь понять, в самом деле я услышал упрёк с его стороны или это мне почудилось.
— Жратва мало, плохо, — повторил Обонга.
— А ты не оборзел, черножопый? — выдохнул я.
— Ти бели, не пороли! Больно! — заныл ниггер.
Муванга что-то сказал ему, но тот лишь отмахнулся, что-то бормоча на своём дикарском языке. Вряд ли что-то хорошее. Я вздохнул и ударил его по голове раскрытой ладонью, Обонга ткнулся лицом в солому и замолк на полуслове.
— Заткнись, — сказал я.
Раз уж у него хватало сил на нытьё, то скоро и на работу хватит. С Обонгой я бы в разведку не пошёл, чем больше негритос набирался сил, тем больше наглел. И я бы предложил участвовать в побеге одному только Муванге, но понимал, что без брата он никуда не пойдёт. Я бы не пошёл.
— Муванга, — тихо позвал я.
— Да, масса? — так же тихо отозвался негр.
— Узнай у брата, где тут в горах живут беглые, — прошептал я ему на ухо так, чтобы Обонга не услышал. — Это приказ.
Муванга испуганно посмотрел на меня, но потом медленно кивнул, понимая, что я не отстану, пока не получу эти сведения. Да и перечить могущественному колдуну, тем более, тому, который их лечит, у Муванги не хватило ни духу, ни наглости.
— Где то, что я тебе дал? — спросил я уже чуть громче.
Негр порылся в соломе и вытащил оттуда смятую тряпку, облепленную мусором и соломинками. Я взял её, отряхнул, расправил и продемонстрировал обоим неграм.
— Тут, — я сунул её каждому под нос по очереди. — Ваша кровь.
Братья следили за каждым моим движением как завороженные, и я демонстративно убрал тряпку себе в карман, глядя, как выражение на их лицах сменяется испугом. Пусть лучше они думают, что оба в моей власти. Магическое мышление первобытных племён, понимаешь.
— Всё, отдыхайте, — сказал я и отправился на своё место.
Ниггеры, впрочем, начали о чём-то негромко спорить, и я надеялся, что это Муванга пытается выведать местоположение беглых рабов, к которым я теперь надеялся присоединиться.
Я переворошил прелую солому, чтобы лежать стало хоть немного удобнее, и растянулся вдоль стенки. Рядом храпел Шон Келли. Я отвернулся к стене, от которой приходило немного свежего воздуха, и попытался уснуть, но вместо сна в голову лезли фантазии о том, как я сжигаю усадьбу и казармы вместе со всеми охранниками внутри, и наслаждаюсь, вдыхая чёрный дым.
А ведь это хорошая идея. Нужно только выбраться ночью за пределы барака, добраться до казарм, не привлекая внимания, и бросить пару факелов на крышу казармы. Ночью по всей территории бродили несколько часовых, я иногда слышал, как они переговариваются за стенкой, но ведь трое ниггеров как-то сумели выбраться и спрятаться в телегах, значит, и мы сумеем.
Я сунул грязный палец в дырку, из которой приходил воздух. Это была всего лишь щель между брёвнами, расковырять её не получится, но я и не планировал. Раз уж негры осилили сделать подкоп, чем я хуже? Да ничем. Можно сделать небольшой подкоп под стенкой, чтобы ночью выбраться, поджечь всё, захватить оружие и сбежать, а не прятаться в телегах. Далеко копать нет нужды. Я зажмурился на несколько секунд, прогоняя усталость усилием воли, и начал рыть землю рядом со стенкой.