Ехать по дороге посреди вражеской территории было немного нервно, особенно, после того, как мы долгое время ползли через лес, даже не показываясь в таких людных местах. Особенно нервно было ехать с тремя телегами краденого. Особенно краденого у испанской короны.
У испанцев разговор с пиратами короткий. До концепции судебного делопроизводства, присяжных, адвокатов и презумпции невиновности тут, конечно, уже дошли, но заморачиваться с этим никто не станет, повесят на ближайшем дереве. Мы несколько раз видели таких бедолаг, и присоединяться к ним не хотелось. И даже если нас будут судить по закону, то наша судьба тоже окажется очень короткой и незавидной. Сожгут на костре под смех улюлюкающей толпы, а гореть, это, наверное, очень больно.
В общем, настроение у меня было мрачное, и как-то само собой оно передалось всей команде, хотя никаких предпосылок к тому не было. Мы пока не встретили ни единой живой души.
— А побыстрее можем? — хмуро спросил я.
— Лучше не надо, — брякнул Рябой. — Дорога так себе, не приведи Господь, ось сломается или колесо.
— Ну да, лучше не надо, — хмыкнул я.
Запаски у нас не было. Да и лучше бы нам не останавливаться нигде, увезти этот проклятый порох, погрузить на корабль, получить свои денежки и рвать когти отсюда куда-нибудь подальше, пока в Сантьяго-де-Кабальерос не всполошились.
А в том, что испанцы рано или поздно забьют тревогу, я нисколько не сомневался. Ехать из одного города в другой не так уж и долго, гарнизон Сантьяго наверняка в курсе, что скоро к ним доставят боеприпасы и оружие. Опоздание на один-два часа они ещё смогут понять. Испанская сиеста, все дела, да и мало ли что может задержать караван в дороге. Опоздание на три-четыре часа их разозлит и заставит нервничать. После шести часов они пойдут искать, а следы от трёх телег заметит любой дурак, даже если он никогда не умел читать следы.
Поэтому нам стоило поторопиться, чтобы добраться до бухты раньше, чем испанцы обнаружат пропажу целого каравана.
Мы не спеша доехали до первого перекрёстка, вернее, до развилки. Левая дорога продолжала идти вдоль склона, правая спускалась вниз, к каким-то пастбищам, на которых виднелись стада диких быков. Рябой остановил телегу.
— Чего стоим? — крикнул сзади Робер.
— Да погоди ты! — огрызнулся Жак, поворачивая голову то туда, то обратно, будто сыч.
— Только не говори, что ты не знаешь дороги, — вздохнул я.
— Мне Исхак сказал, что перед Сан-Фелипе направо надо, — неуверенно сказал Рябой.
— Ну, вот направо поворот, — сказал я.
— Да что-то непохоже, что это к бухте! — хмыкнул Рябой.
Я пожал плечами, мол, разбирайся сам.
— Может, впереди ещё один будет? — предположил я.
— Ага, щас как приедем к городу, встречайте гостей дорогих, — хмуро произнёс Рябой и сплюнул в дорожную пыль.
— Ну тогда рули, чего титьки мять-то, — сказал я.
Жак свистнул, подстегнул лошадку, явно непривычную к хомуту, и повернул направо, вниз по склону. Все остальные поехали следом. Перед нашим взором открылись просторные поля и пастбища. Где-то за полями курился дымок, то ли от чьего-то костра, то ли из печной трубы. Солнце теперь неприятно лупило прямо в глаз косыми лучами, и я надвинул шляпу на глаза.
— Давай хоть тут побыстрее поедем, тут вроде дорога получше, — произнёс я.
— Куда уж быстрее? И так, вроде неплохо идём. Не то растеряем ещё чего, — возразил Жак.
Как по мне, так мы едва плелись, но я, видимо, не совсем ещё привык к местным скоростям. Да и какой русский не любит быстрой езды? Здесь в целом жизнь протекала гораздо медленнее и спокойнее, чем в привычном мне двадцать первом веке. Я постарался расслабиться и откинуться на мешки с порохом. Это был как раз тот случай, когда я не мог ни на что повлиять, а раз повлиять нельзя, то и переживать не стоит.
Но сколько бы я ни пытался уснуть под размеренный скрип колёс, сон никак не шёл. И виной тому было не палящее тропическое солнце, а едкий и гадкий червячок сомнения, шевелящийся в груди. Меня преследовало стойкое чувство, что мы в чём-то ошиблись. В первую очередь, конечно, когда согласились на эту авантюру, но было и что-то ещё.
Я попытался на что-нибудь отвлечься, разглядывая местные пасторальные пейзажи, но это мне быстро наскучило. Попытался вспомнить какие-нибудь песенки, мурлыкая себе под нос какую-то из мелодий Майкла Джексона, но кроме припева ничего не вспоминалось. Я покосился на Рябого, который беспрестанно жмурился, глядя на лошадиную задницу.
— А тебя как сюда занесло, Рябой? — вдруг спросил я.
— Куда? На Испаньолу? — покосился он на меня.
— В Новый Свет, — пояснил я.
— Родился я тут, — пожал плечами Рябой. — На Мартинике. А что?
— Да нет, ничего, — хмыкнул я, тут же теряя всякий интерес.
Даже пустой трёп не помог мне отвлечься.
— Эмильен! — обернулся я. — Ты там как?
— Пойдёт, — слабо отозвался буканьер. — Жить буду.
— Ага, давай-давай, — сказал я, снова поворачиваясь к лошадиной заднице, вокруг которой летали москиты.
Я побарабанил пальцами по твёрдой поверхности телеги. Мы ехали уже слишком долго, но побережья так и не было видно, и это меня начинало тревожить. Вокруг были только пастбища, перемежающиеся с джунглями, тёмные горы на горизонте, своей громадой нависающие над ним, и узкая дорога, ведущая нас неизвестно куда.
— Жак, ты уверен, что мы правильно едем? — спросил я.
— Уже нет, — хмуро произнёс он. — Ощущение, будто мы куда-то вглубь острова идём.
— У меня тоже, — сказал я.
— Неохота назад поворачивать, — сказал он. — Может, тут какой поворот будет ещё…
— А если не будет, что делать тогда будем? — хмыкнул я. — Придётся поворачивать, похоже.
Были бы мы пешком, просто повернули бы на север, снова продираясь через джунгли, а потом бы просто пошли вдоль берега в поисках нужной бухты, которых здесь было довольно много. Удобных пляжей в будущей Доминикане было навалом. И даже таких, в которых можно спрятать корабль от любопытных глаз. Но мы ехали на этих проклятых повозках, которые даже по дороге-то нормально проехать не могли. Соваться на этих повозках на целину было бы полнейшим безумием. Они бы и порожняком не прошли, что уж говорить про нагруженные доверху.
Разделяться и высылать кого-то на разведку тоже не хотелось. Слишком опасно, лучше держаться всем вместе, на случай, если нас найдут, догонят, и нам придётся вступать в бой. Значит, придётся поворачивать назад. Другого выбора не оставалось.
— Тпру! Стоять, кому говорю! — прикрикнул Рябой.
Лошадь остановилась, беспокойно мотая гривой.
— Что у вас опять? — послышалось сзади.
— Давай, назад поворачиваем! — отозвался Жак.
В ответ послышался разочарованный стон. Мы спрыгнули с повозок, чтобы проще было развернуться, благо тут можно было немного сойти с дороги на пастбище.
— Чё, не туда повернули всё-таки? — хмыкнул Шон.
— Вроде того, — ответил я.
— Да вы чего, в самом деле, — скривился он.
— Серьёзно? — протянул Робер. — Жак, а ты куда смотрел, ети его мать!
— Заткнись, — сердито буркнул Рябой, нахлёстывая кобылу вожжами.
Один только Феб выглядел довольным, вилял хвостом и бегал вдоль всех повозок, высунув длинный язык. Все остальные хмуро посматривали на нас с Жаком, будто мы специально завели всех на неверный путь.
И мы покатили назад, на этот раз поднимаясь в горку. Я даже спрыгнул с повозки, чтобы лошади было попроще затаскивать телегу наверх, и шёл рядом, коснувшись борта телеги рукой. Оба негра сделали то же самое.
Подниматься по склону, возвращаясь назад, оказалось ещё унылее и тоскливее. А больше всего меня раздражало зря потраченное время, которое нам никак нельзя было терять. Чем дольше мы шатаемся здесь, на территории испанцев, тем больше шансов с ними повстречаться. И вряд ли ещё одна встреча с ними окажется приятной.