Мы понуро плелись назад. Я так и шёл рядом с телегой, глядя на массивные деревянные колёса, и мне пришла в голову неплохая идея. Раз уж мы свернули на неверный путь, то и возможных преследователей можно запутать, пустить по ложному следу. Надо только замести настоящие следы.
Я отошёл в придорожные кусты и срубил там ветку акации, достаточно большую и разлапистую, чтобы хоть немного послужить нам метлой, а после того, как мы вернулись к развилке и повернули, прошёлся позади телег, подметая дорогу. Теперь следы колёс вели только вниз по склону, к пастбищам, и если кто-то решит нас преследовать, то наверняка купится на эту простую уловку.
Даже настроение после этого слегка приподнялось, хотя большинство по-прежнему хмурили лица и тихо ворчали.
— Плохая примета — возвращаться, — буркнул Шон, когда я забросил потрёпанную ветку в кусты и подошёл к последней телеге.
— Приметы работают, только если ты в них веришь, — ответил я.
Шон сплюнул и постучал по дереву.
— Вот увидишь, — сказал он. — Тогда поймёшь.
Таким образом можно будет любую неприятность списать на плохую примету. А в том, что неприятности обязательно будут, я даже не сомневался. Даже если вдруг спустится ливень, и весь порох вымокнет, это уже можно будет считать за неприятность, которую мы навлекли этим возвращением.
— Ща как придём в этот, Сан-как-его-там… — буркнул Робер.
— Фелипе, — подсказал Рябой.
— Ага. А там форт с пушками, — добавил Робер.
— Значит, возьмём ещё и пушки, — пошутил я, но никто не засмеялся.
Все только покосились на меня удивлённо, будто приняли мои слова за чистую монету. Но я не настолько ещё обезумел, чтобы нападать на город всемером. Семь с половиной, если считать раненого Эмильена, восемь, если Феб будет гавкать на испанцев. Хотя идея разграбить какой-нибудь городок казалась весьма и весьма заманчивой, особенно, после сожжённой плантации. В любом, даже самом захудалом, городишке найдётся в разы больше добычи, чем там. А чем больше добычи — тем лучше.
— Шутка, — пояснил я.
— А-а-а… — понимающе закивали буканьеры.
Мы и в самом деле приближались к Сан-Фелипе. Порой с дороги просматривался вид на море, далёкие маленькие домики и каменный форт, и чем ближе мы подъезжали, тем сильнее приходилось нервничать. Начали попадаться прохожие, впрочем, на нас внимания особо не обращали, только один старичок, едущий верхом на старенькой кляче, приложил руку к шляпе.
— Buenas noches, señores, — сказал он.
— Buenas noches, — отозвался я.
Он проехал мимо, насвистывая какую-то песенку, а я подождал, пока он отъедет подальше.
— Больше ни слова по-французски, señores, — сказал я каждому.
— Си, синьор эль капитан, — с жутким акцентом осклабился Шон.
Мы наконец доехали до ещё одной развилки, только в этот раз две дороги сливались в одну, ведущую в Сан-Фелипе. Крыши города уже виднелись вдалеке, и можно было расслышать звон колоколов, доносящийся с церкви апостола Филиппа. Другой церкви в городе с таким названием и быть не могло.
Блестящее в закатных лучах море переливалось и искрилось, и я мог даже разглядеть белые пятнышки парусов на горизонте и качающиеся скорлупки на рейде. Вечерний бриз поднимал на воде мелкую рябь, гнал волну прочь от берегов Испаньолы, в открытое море, и я чувствовал, как этот же бриз тянет меня туда.
— Вот и нужный поворот, ети его мать, — тихо буркнул Рябой.
Мы повернули. Ехать теперь приходилось вдоль берега, скрытого за широкой полосой густого прибрежного леса. До нас доносился размеренный и успокаивающий шум прибоя, который словно шептал нам, что мы почти у цели, мы близко. Нужная бухта должна быть где-нибудь поблизости. Осталось только её найти. И, желательно, до наступления ночи. Мы и так подзадержались, свернув на неверную дорогу.
— Ух-х-х… Как же я нажрусь по возвращению, — протянул Жак.
Я покосился на него.
— А потом к Жанетт в гости, хе-хе… — Рябой растянул губы в сальной ухмылке, предвкушая грядущие радости жизни.
— Так она же одноглазая, — подал голос сзади Робер.
— Ну и что? — вскинулся Жак.
— Кончайте болтать, — сказал я. — Не надо тут на французском болтать, говорю же.
— Да ладно тебе, нету здесь никого, все уже по домам сидят, — возразил Рябой. — Чересчур ты сильно осторожничаешь.
В чём-то Рябой был на самом деле прав. Опускались сумерки, и все добропорядочные граждане спешили по домам, к тёплому очагу, в объятия любимой женщины. По дорогам сейчас шлялась только всякая сволочь вроде нас.
— Успеть бы до темноты, — сказал Шон. — Эй, долго нам ещё ехать?
— Чёрт его знает, — пожал плечами Рябой.
— А если не успеем? Скоро уже и дорогу видно не будет! — сказал Шон.
— Сказал же, не знаю я! — огрызнулся Жак.
— Если что, вон, в лесок телеги затащим, — произнёс я. — Подождут до утра-то хоть?
— Лучше не опаздывать, — буркнул Жак.
— Понятное дело, — сказал я. — Кто там ждать-то будет? С кем условились?
— Исхак с ними отдельно договаривался, не знаю я. Наше дело — груз отбить и доставить, остальное уже не наша забота, — сказал Рябой.
Я вспомнил, что обещал вечером посмотреть рану Эмильена. А раз обещал — надо выполнять, тем более, пока не стемнело окончательно, так что я поднялся на облучке, прошёл прямо по мешкам с порохом и уселся рядом с раненым.
— Ну, ты как? — спросил я. — Рану заголяй.
По-хорошему, нужно было бы смочить её водой, чтобы не отрывать засохшую корку. Но воды не было, так что пришлось полить бинты остатками рома, за что меня тут же захотели побить.
— Терпимо, — ответил Эмильен.
Он выглядел уже чуть лучше, нежели днём, но всё равно была заметна его бледность, даже в сумерках. Я принялся разматывать повязку, аккуратно поливая те места, в которых повязка прилипла к коже особенно крепко.
— Интересно ты лечишь, конечно, — хмыкнул Робер, наблюдающий за моими действиями с соседней телеги. — Я думал, ром надо внутрь лить, ха-ха-ха!
Очень смешно, да. Я осмотрел рану и шов. Выглядела рана не очень, по всей руке растёкся жуткий синяк, она опухла, но хотя бы гноя видно не было. Осмотром я остался удовлетворён, но на всякий случай снова продезинфицировал рану с обеих сторон.
— Заспиртовать меня решил? — слабо хохотнул Эмильен.
— Шутишь, значит, жить будешь, — улыбнулся я. — Давай второй рукав сюда, надо снова забинтовать.
— Такую рубаху мне испортил, — протянул он.
— Выживешь — я тебе две рубахи куплю, — хмыкнул я, отрезая и второй рукав.
Я быстро забинтовал его плечо, завязал, критически осмотрел результат.
— Завтра надо ещё разок посмотреть, — сказал я.
— С тобой так рубах не напасёшься, — опасливо произнёс Эмильен.
— Рубах у тебя много будет, а новой руки — нет, — возразил я.
— Странно ты лечишь, московит, — сказал Робер. — Обычно — раз, деревяшку в зубы, рома внутрь — хлоп, ножовкой — чик, прижгли, замотали, следующий. А ты чего-то мудришь, поливаешь, мотаешь…
— А ты что, против, что ли? — спросил я. — Ты бы к кому лучше пошёл, к мяснику, который бы тебе руку просто так отпластал, или к врачу, который бы тебе рану заштопал и залечил?
— К дохтуру, конечно, так ведь и они больше пилят, — хмыкнул буканьер. — Чтобы заражение не пошло. Бывает и вовсе — с пальцев начинают, а потом раз за разом, до самого плеча. Видал я таких бедолаг.
— Руки надо мыть, прежде чем в раны лезть, — тихо буркнул я.
— О, вроде вот это место, — послышался голос Рябого.
Я обернулся. С дороги к берегу уходила небольшая тропинка, прикрытая низко свисающими ветками, а на самом берегу высились две скалы, надёжно укрывая бухту от ветров. Где-то там, за деревьями, виднелся маленький мерцающий огонёк костра, почти незаметный, если не приглядываться. Все пассажиры, кроме Эмильена, спрыгнули со своих мест.
— Ну да, похоже на то, — хмыкнул я, сошёл с дороги по тропинке и приподнял свисающие ветви, чтобы телеги могли проехать.
Расстояния между деревьями как раз хватало, чтобы телеги прошли одна за одной. Я подождал, пока проедет последняя, а затем мы вошли следом за ними.