Буканьер

Глава 41

Из кустов начали выбираться буканьеры, довольно щурясь на солнышке и разглядывая добычу. В конце концов, не каждый день тебе достаются три полные телеги хабара. Я сунул заряженные пистолеты за пояс и принялся обшаривать мёртвых испанцев. Ничего интересного у них не было, только всякая мелочёвка, недостойная моего внимания. Табак, деревянные крестики, амулеты.

— Ну ты даёшь, — произнёс Шон, протягивая мне мушкет и палаш. — Бешеный, натурально бешеный.

— Кто буйный, ты буйный, епт! — я притворно округлил глаза, но не ожидал, что ирландец от меня отшатнётся. — Шучу.

— Не, ну если тебе не нравится, если так называют, ты так и скажи, не надо вот… — забормотал Шон.

— Расслабься, — я хлопнул его по плечу и забрал своё оружие. — Всё в порядке, все живы?

— Эмильена подстрелили, — сообщил Шон, и я кое-как удержал порыв бежать сразу к нему. — Обонга ещё себе всю харю разодрал, пока через кусты выбирался.

— Подстрелили куда? Где он? Живой? — всполошился я.

— Да живой, там он, — Шон махнул рукой в сторону склона.

— Смотрите, что в телегах, — приказал я. — Лошадь какую-нибудь поймайте, надо взамен убитой запрячь.

— Не учи отца детей делать, — вальяжно протянул Рябой.

— Ещё слово — и ты присоединишься к нашим испанским друзьям, — прорычал я.

Жак сделал вид, что он ничего не говорил и вообще усердно обирает карманы мёртвого кучера, а я сделал вид, что ничего не было, и поспешил к Эмильену.

Буканьер оставался на огневой точке, бледный, вспотевший от болевого шока. Он часто моргал и скалил зубы, сдерживая боль. Он оказался ранен в левую руку, чуть ниже плеча, и ему повезло, пуля прошила его насквозь, чудом не задев кость. Эмильен зажимал рану ладонью, но кровь так и не останавливалась. Возле него крутился Феб, тихо поскуливая.

— Ты как? — бросил я, скидывая мушкет на землю, чтобы не мешался.

— Погано, — сквозь зубы сказал Эмильен. — Как со свиньи хлещет…

Я отцепил ремень от мушкета, просунул ему под мышку и крепко затянул, используя его вместо жгута. Буканьер зашипел от боли, но ничего не сказал. Потом я достал нож, и Эмильен испуганно покосился на лезвие.

— Ну-ка, отпусти, — сказал я.

— Дай, — просипел он, протягивая руку за фляжкой.

— Немного оставь только, — я протянул ему фляжку рома, и он основательно приложился к горлышку, а затем вернул мне полупустую флягу.

Простреленный рукав пришлось безжалостно отрезать, несмотря на возражения Эмильена, что это новая рубаха и он бы лучше её снял. Из раны торчали нитки и кусочки ткани, которые нужно было обязательно вытащить. Иначе инфекция, нагноение, сепсис, смерть. В таком климате любая инфекция в ране могла убить. Я щедро плеснул рома из фляжки прямо на рану, а потом на нож.

Тут уже Эмильен стона не удержал, а я подумал, что было бы неплохо раздобыть себе комплект хирургических принадлежностей, раз уж в этом времени только я имею представление о санитарии и гигиене, и моё лечение будет ничуть не хуже любого профессионального вмешательства местных коновалов.

— Зажми лучше зубами что-нибудь, — посоветовал я и протянул ему торчащий кусок ремня.

Бледный и дрожащий буканьер стиснул его зубами. Липкие от пота волосы облепили его побелевшее лицо, теперь ещё больше контрастирующее с чёрной бородой.

Я запустил острие ножа в рану, Эмильен издал короткий сдавленный стон. Нужно было вытащить всё, даже самые мелкие обрывки и нитки, и без пинцета это было непросто. Даже несмотря на то, что входное отверстие оказалось довольно большим. Я не хотел, но пришлось помогать себе пальцами, на которые я тоже полил ромом.

— Повернись, — приказал я.

С другой стороны рана была вполне чистой, и ковыряться там не пришлось. Теперь нужно было зашить рану, благо, нитки с иголками были у каждого из нас, при походе через джунгли чинить одежду приходится регулярно. Кипятить иголку с нитками не было времени, поэтому я просто бросил их во фляжку, немного побултыхал там и вытащил, надеясь, что этого хватит для дезинфекции.

Рану я зашивал без изысков, обычным портняжным швом. Эмильен постоянно косился на меня, я постоянно требовал его отвернуться. Мне так было проще работать, да и его борода, если он поворачивал голову ко мне, норовила ткнуть в прямо в рану. Я зашил входное отверстие и принялся зашивать выходное.

— Эй, уходить пора! — раздался снизу голос Рябого. — Мы всё собрали, лошадь запрягли, можно ехать!

— Ждите! — отозвался я.

Работать в спешке я никогда не любил. Что уж говорить про зашивание раны. Она и так получится не слишком красивой, и даже если всё обойдётся без заражения, в чём я сильно сомневался, у Эмильена всё равно останутся два уродливых шрама.

Я зашил второе отверстие, обрезал нитки и внимательно осмотрел рану с обеих сторон. Оставалось только забинтовать, но стерильных бинтов или хотя бы кипячёных тряпок, само собой, тоже не было, и я замотал рану тем же обрезанным рукавом.

— Жить будешь, — произнёс я. — Вечером покажешь.

Эмильен часто-часто закивал. Я встал, помог ему подняться, снял жгут и забрал оба мушкета. Феб радостно скакал вокруг меня и я потрепал собаку по голове. Мы втроём спустились на дорогу. Я бросил быстрый взгляд на Обонгу, который тоже считался пострадавшим, но негр всего лишь расцарапал себе лицо ветками, а несколько мелких ссадин заживут и без моего вмешательства.

Телеги уже развернули, мёртвых испанцев сбросили вниз по склону, в кусты. Туда же оттащили и подстреленную лошадь, и о случившемся сражении теперь свидетельствовали только бурые пятна крови на жёлтой земле.

Я прошёлся вдоль захваченных телег. Лошади нервно переступали с ноги на ногу, и я погладил каждую, пытаясь успокоить хоть немного. Одна из лошадей оставалась осёдланной, и я раздражённо снял с неё седло и потник.

— Зачем седло оставили? — спросил я.

Французы пожали плечами.

— Увидит кто — вопросы возникнут, — сказал я.

— Уходить отсюда надо, — сказал Рябой. — Не приведи Господь, кто по дороге пойдёт, увидит нас тут…

— Что в телегах, проверили? — спросил я.

— Две телеги пороху, в третьей — мушкеты, всё как обещано, — произнёс Шон.

— Прелестно, — хмыкнул я. — Ну, поехали. Рябой, ты дорогу знаешь?

— Знаю, — отозвался тот. — Направо повернуть надо, не доезжая до Сан-Фелипе.

— Муванга, сходи до лагеря, принеси оставшееся, — приказал я.

Негр быстро взбежал вверх по склону и вскоре вернулся с нашими пожитками, которые мы тут же распределили среди груза.

Мы расселись по телегам. Я забрался на первую, рядом с Жаком, который взял поводья. На эту же телегу, только сзади, уселся Эмильен, откинувшись на мешки с порохом. Править второй вызвался Робер, к нему сзади забрался Обонга. Шон и Муванга уселись на третью телегу, а сзади караулил Жорж, замыкая нашу процессию. Феб бегал между повозок, для порядку погавкивая на лошадей.

— Ты, значит, ещё и лекарь? — хмыкнул Рябой, когда мы тронулись.

— Ну, вроде того, — пожал плечами я.

Не рассказывать же ему, что всё моё медицинское образование — это пара детских энциклопедий, прочитанных ещё в дошкольном возрасте, курс ОБЖ, голливудские боевики, где Рэмбо в подробностях зашивает себе руку, и здравый смысл.

— И прям болезни знаешь? Лечить умеешь? — допытывался Рябой.

Я уже догадывался, что он хочет спросить.

— Смотря какие, — сказал я. — Если с конца капает, то такие не лечу.

Рябой хмыкнул, подёрнул плечами, будто подстёгивая лошадь, и больше ничего не сказал.

Колёса мерно скрипели, дорога петляла по склонам, лошадь нервно шлёпала хвостом, отгоняя мух и москитов. Двигались мы не быстрее пешехода, и я с грустью вспомнил, как рассекал по ночному ЕКАДу. Будь мы на машине, добрались бы до нужной бухты за какие-нибудь полчаса. Теперь же нам предстояло ехать через враждебную территорию по меньшей мере весь день, а то и больше.