К счастью, управляться с парусами умели многие, а кто не умел — тем приходилось исполнять довольно простые приказы. Тянуть, если надо тянуть, поднимать, если надо поднимать, и даже негры, видевшие корабли только из глубины душного трюма, с этой задачей вполне справлялись.
Я тоже сунулся было помочь, но Шон меня мягко отстранил.
— Кэп, займись ты лучше ранеными, мы тут сами, — сказал он, и был прав.
Правильное делегирование обязанностей — залог успеха.
Я прошёлся по кораблю, и среди тех, кто находился на палубе, медицинская помощь никому не требовалась. Жоржу нос я вправил, а Муванге хватило простой перевязки, и зашивать его порезы — только лишний раз шкуру дырявить. Зато в кают-компании обнаружились ещё четверо пиратов, раненых в стычке с испанцами, и им я сделал точно такое же предложение, от которого невозможно отказаться.
Только после того, как эти четверо согласились стать частью моей команды, я принялся за лечение. Троим пришлось вытаскивать пули, четвёртому я зашил длинную рубленую рану, к счастью, на шхуне нашлись кое-какие инструменты, а уж в иголках и нитках нужды не было — тут каждый моряк штопал паруса время от времени. Все раны я продезинфицировал под удивлённые взоры раненых, а потом перевязал чистыми бинтами, благо, чистые холстины тут тоже нашлись.
После того, как я заштопал раненых, я отправился исследовать капитанскую каюту, тесную и узкую. Интерьер в ней был спартанский, прикрученный к полу стол, длинный узкий рундук, который служил ещё и постелью, стул, несколько приборов, из которых я узнал только барометр, и колченогий стул. На деревянной переборке виднелись бурые следы крови, видимо, оставшиеся от изначального хозяина шхуны.
В рундуке обнаружились попугайские шмотки де Валя, цветастые и яркие. Я решил, что они пойдут на тряпки, потому как носить их не собирался. Кроме одежды, нашёлся толстый журнал, весь написанный на голландском, похоже, судовой, потому что записи напоминали дневниковые, различные флаги и флажки, и несколько карт, которые я с превеликим интересом изучил. Карты были неточные и неполные, пестрящие белыми пятнами, но даже такие карты были лучше, чем ничего. Здесь была карта Карибов и Мексиканского залива, правда, на карте они были подписаны иначе, карта Северного моря и побережья Нидерландов, а также скверная копия мировой карты, на краях которой были нарисованы уродливые звери и киты.
Я вышел на палубу как раз в тот момент, когда матросы заканчивали ставить косой парус, выгнутым треугольником тянущийся от передней мачты до выступающего вперёд бушприта, и ветер, который дул нам в лицо, всё равно потянул шхуну вперёд, прочь из бухты. Я подивился такой способности идти против ветра, но виду не подал.
«Орион» двигался со скоростью быстро идущего человека, галечный пляж бухты Сосуа понемногу отдалялся, и я в последний раз вгляделся в этот пологий берег, залитый кровью и морской водой. Мы вышли из-под прикрытия скал, и как только шхуна выбралась на открытое пространство, один из матросов на вантах указал рукой на запад, вдоль берега.
— Вижу парус! Это испанцы! — заорал он, и у меня внутри всё перевернулось.
Надежда на спокойное возвращение разбилась вдребезги, и я устало потёр глаза, уже наверняка красные от недосыпа и стресса, а потом поправил пистоли и палаш.
— Далеко? — спросил я.
— Одна-две мили от нас! Идут прямо к нам! — ответил матрос.
Я хмыкнул. Да, было ожидаемо, что после сухопутной неудачи испанцы вышлют сюда морской патруль, чтобы забрать своё барахло уже с корабля, а всех пиратов развесить на реях.
— Уйти сможем? Или готовимся к бою? — спросил я.
Шон подошёл к фальшборту, согнул руку козырьком, вгляделся в горизонт, на котором виднелось в темноте белое пятнышко, отражающее слабый лунный свет.
— Ну, попробовать можно, — сказал он. — Чай, долго догонять они не станут, они далеко от города не пойдут.
— Командуйте, мистер Келли, — сказал я.
Шон расплылся в довольной ухмылке.
— Эй, за штурвалом! Два румба вправо! Вы, черномазые! Грот поднять! — заорал он. — Нет, тупая твоя башка! Вот же, грота-шкот, ты что, слепой, мать твою?!
Я молча взирал на происходящую вокруг магию, и пусть действия матросов были не такими чёткими и слаженными, как могли бы быть, это всё равно завораживало, как завораживает любая чужая работа, в которой ты не разбираешься.
Шхуна перекатывалась через волны, лёгкая носовая качка не доставляла особых проблем. Под действием ветра корабль будто сам собой повернул в нужное нам направление, так, что испанцы оставались позади. Теперь дело оставалось за малым — удрать от них.
— Стаксели поднимают! — заорал матрос с мачты, снова вглядываясь в белое пятнышко.
Я бы и в жизни не различил, что делают на испанском корабле, а он даже сумел понять, какой из парусов на нём добавился. Я тоже пытался смотреть на преследователей, но никаких различий заметить не мог. Их парус даже не увеличивался.
— Ха! — выплюнул Шон. — Пусть хоть заподнимаются, focail striapach! Против ветра хрен они кого догонят! Или я не ирландец!
На всякий случай я подошёл к пушкам, который покоились под плотными парусиновыми чехлами, надеясь, что сегодня их не придётся пустить в дело. Но мы, вроде бы, уходили прочь, если вдруг не возникнет каких-нибудь осложнений вроде внезапного штиля или чего-то ещё.
Косые паруса, налитые встречным ветром, уверенно несли нас вперёд, изгибаясь широкой дугой. Шон то и дело выкрикивал какие-то непонятные для меня, сухопутного человека, команды, но все остальные его, вроде бы, неплохо понимали, а я старался впитать морское знание, внимательно вглядываясь в действия матросов.
— А нам, кстати, куда? — тихо спросил Шон.
— На Тортугу, ясное дело! — хохотнул я.
— Придётся сделать крюк, — протянул ирландец, и указал куда-то за корму. — Она как раз в той стороне.
— Прорвёмся, — произнёс я, отчётливо понимая, что теперь мы и впрямь способны прорваться через любые невзгоды.
Лишь бы был ветер в парусах и порох в пороховницах.
— Может, из пушки по ним пальнуть? — спросил я.
— Ты что?! Зачем? Далеко для пушки, да и только злить лишний раз, — сказал Шон. — Сами уйдут.
Ну да, это в моём времени корабли могут перекидываться чемоданами аж из-за горизонта, а для этих примитивных пушечек дистанция была, пожалуй, чуть больше мушкетной. И то, смотря чем заряжать.
«Орион» бодро нёсся по тёмным водам Карибского моря, и я вдруг подумал, что впервые выхожу в открытое море на ненадёжной деревянной скорлупке, и что от бездонной морской пучины меня отделяют всего лишь несколько досок. Да и раньше я выходил только на морские прогулки по Финскому заливу максимум, где сонный гид рассказывал мне про Петра. Такая прогулка, как сейчас, нравилась мне гораздо больше, даже несмотря на опасность и возможное её завершение болтанием в петле на ноке реи.
— Отстают! — радостно возвестил сверху матрос.
— А я говорил! — рассмеялся Шон. — Choke tu, focail spainnigh!
Я посмотрел в радостные лица команды, и сам почувствовал, как будто у меня гора падает с плеч. Осталось только повернуть назад, в сторону Тортуги, но даже я чуял, что совершать такой манёвр ещё очень рано, и испанцы тогда нас точно не упустят. На Тортуге было всё, что необходимо свободному флибустьеру. Ром и женщины, сабли и порох, доски и парусина. Но я хотел прийти туда, чтобы найти того еврея, который продал Рябому наводку на порох, и хорошенько его потрясти. Сначала продать всё, что пираты де Валя успели погрузить в трюм, а потом потрясти.
Наконец, испанский корабль пропал из виду, по всей видимости, повернув назад. Мы оторвались от погони, и теперь наконец-то были свободны. Я почувствовал, как волна спокойствия и уюта накрывает меня с головой, словно бы я наконец вернулся домой. Я опёрся на фальшборт, глядя на далёкий горизонт, где море сходилось с небесами и поднимался рассвет. Рассвет моей новой жизни.
Конец первой книги.