Буканьер

Глава 39

Мы перевалили через какой-то горный кряж, со склонов которого далеко на севере виднелась манящая полоска синего моря, и Рябой объявил, что мы на испанской стороне. И как я понял, отсюда уже начинались обжитые места. Французская сторона Испаньолы считалась дикой и заброшенной.

Теперь идти пришлось гораздо медленнее, петляя по джунглям и горам, обходя местные деревни, поселения, фермы и плантации десятой дорогой. Охотиться тоже перестали, чтобы не привлекать выстрелами лишнего внимания, и теперь питались запасами вяленого мяса и тем, что утащили из усадьбы.

Рябой торопился. Днёвок теперь делали меньше, ложились только когда темнело окончательно, и идти было уже нельзя. Вставали засветло, выходили с рассветом, уверяя себя, что обязательно отоспимся в засаде, ожидая испанцев.

На лугах и пастбищах бродили стада коров, и буканьеры тихо вздыхали, глядя на тучных быков, которых нельзя было подстрелить и разделать. Лично мне было плевать. Тем более, рядом со стадами мы порой замечали пастухов, а попадаться на глаза кому-либо лучше не стоит. Нас могли найти ещё и по следам, но мало ли кто бродит по лесам Испаньолы, и пока местные не подозревают о нашем присутствии, оставленные следы тоже не представляли опасности.

Даже костры мы почти перестали разводить, а если и разводили по какой-то необходимости, то делали это в ямке и под сенью деревьев, чтобы дым не мог выдать нашего местоположения.

Никаких подробностей про дело Рябой так и не хотел рассказывать, всячески увиливая от прямого ответа, и только когда я пригрозил намотать его кишки на пальму, то нехотя рассказал, что на дело его навёл Исхак, один еврей с Тортуги, торговец парусиной. Мол, у этого Исхака есть двоюродный брат в Сан-Фелипе, который божился, что следующую партию пороха и оружия повезут почти без охраны, потому как половина гарнизона слегла с дизентерией, а вторая половина едва-едва прибыла из Испании и теперь страдала лихорадкой от непривычного климата. Стало быть, караван пойдёт почти голый, под видом обычных торговцев, и главное для нас — это не прошляпить его по пути от Сан-Фелипе до Сантьяго-де-Кабальерос. А мушкеты и порох Исхак обещал купить у Рябого по половине рыночной цены, минус доля за наводку.

Услышав всё это, я выругался отборным русским матом, но поворачивать назад было уже поздно. Оставалось только надеяться, что еврей не обманул Рябого, но тот утверждал, что уже несколько раз по его наводкам брал неплохую добычу, и в этот раз получится точно так же. Для меня это дело всё равно дурно пахло. На мой взгляд, лучше было бы пойти и продать в Сен-Мишеле то, что мы награбили на плантации.

Засаду планировали устроить на дороге, на половине пути, подальше от всех населённых пунктов и случайных свидетелей. Жак говорил, что там как раз есть удобное место на повороте, где можно будет застать испанцев врасплох. И потом дело будет за малым — перебить охрану и увести караван к бухте.

— А на чём повезут-то? Если на телегах, то мы телеги через лес не протащим, — возразил я, чем поверг Рябого в длительный ступор.

Похоже, буканьер считал, что достаточно будет перебить испанских солдат, а всё остальное уже пройдёт как-то само. Деньги упадут в карманы, легкодоступные девки сами придут и обнимут его, а бухло само польётся в рот, главное, не забывать рот открывать.

— На себе много не утащим, — добавил я.

Особенно порох, который надо нести не только в неудобных бочках, но и желательно посуху, не бросая эти самые бочки в траву, мокрую от росы, или жирную грязь по берегам рек. А мы этих самых рек и ручьёв перешли достаточно много, очень часто выходя из них мокрыми с головы до ног.

Оставалось только надеяться, что никто случайно не пристрелит лошадей, а телеги смогут пройти до места назначения. Я же пообещал себе больше никогда не подписываться на подобные сомнительные предложения.

Спустя несколько дней мы пришли к назначенному месту. Узкая грунтовая дорога шла вдоль склона, поросшего густым кустарником, и в одном месте круто поворачивала, так, что из-за поворота ничего не было видно. С другой стороны дороги склон уходил дальше вниз, к небольшому ручейку, петляющему меж камней и корней деревьев.

— Оно, — твёрдо заявил Рябой, оглядев местность. — Тут и пойдут, больше негде.

Мы расположились выше по склону, на полянке, с которой дорога отлично просматривалась в обе стороны.

— Теперь только ждать, — сказал Жак.

— Думаешь, не опоздали? — хмыкнул Шон, располагаясь прямо на земле, под апельсиновым деревом.

— Не должны, — нахмурился Рябой, но я видел, что он не уверен до конца. — Какой сейчас день?

— Чёрт его знает, пятница, наверное, — сказал Жорж, которому уже стало немного получше. — Или суббота.

— Ну вот, раньше понедельника они не пойдут, — сказал Рябой. — Уж они-то воскресную мессу пропускать не станут.

Французы призадумались, вспоминая, когда они сами в последний раз были в церкви и на исповеди. По всему выходило, что довольно давно. Но я оставался равнодушен к религии, даже несмотря на мистическое и невероятное попадание в середину семнадцатого века. Возможно, если бы на плантации воскресенье было выходным днём, посвящённым молитве и отдыху, как завещал Господь, то ради выходного я бы мог и уверовать всей душой, но у Блеза никаких выходных не было, а негры и остальные рабы могли верить во что угодно, лишь бы работали.

После долгого перехода вынужденное безделье воспринималось, как царский подарок, а караулы и слежку за дорогой сложно было назвать тяжким трудом. Мне даже понравилось лежать на тёплом, нагретом от солнца камне, и наблюдать за происходящим.

По дороге иногда проезжали путники, пастухи несколько раз прогоняли скот, ловко орудуя кнутом, пару раз бешеным галопом проскакали курьеры. С дороги нас не было видно, зато с караульного поста видно было всё и всех. Из Сан-Фелипе в Сантьяго-де-Кабальерос ездили довольно часто, и я понял, что даже если нам удастся захватить груз, то уйти с ним будет непросто. Особенно, если за нами отправят отряд из Сантьяго, где гарнизон дизентерией точно не страдал.

Так, в ожидании чуда, прошёл первый день засады. Мы отсыпались, обжирались вяленым мясом, несколько раз сходили вниз, к ручью, чтобы набрать свежей воды. Единственной неприятностью были москиты, донимающие нас круглые сутки, но мы даже не могли развести костёр, чтобы отогнать насекомых, и на поляне постоянно слышались чьи-то аплодисменты.

Меня порой посещали мысли, что мы опоздали, и караван прошёл аккурат перед нашим прибытием, и что лучше было бы сперва сходить на испанцев, а уже потом сжигать плантацию Блеза, но потом я понимал, что возвращаться так далеко мы бы точно не стали. В любом случае, даже если добыча ушла в Сантьяго, я был доволен, что плантацию мы сожгли и ограбили.

Больше всего меня радовал клинок, который невесть как попал на французскую плантацию. Широкое тяжёлое лезвие, сужающееся к концу, дымчатая сталь, твёрдая, но упругая, вычурная корзинообразная гарда, украшенная драгоценными камнями, каждый из которых стоил больше, чем один негр на невольничьем рынке. Оголовье рукояти венчал кроваво-красный рубин, при одном взгляде на который в голове сами собой всплывали реки крови, пролитые этим клинком. Шон сказал, что это шотландский палаш, скорее всего, трофейный.

Палаш этот лежал в ладони, как влитой, и в каждую свободную минуту я упражнялся с тяжёлым оружием, сперва рассекая клинком воздух, затем устроив геноцид местным зарослям высокого папоротника, вспоминая, как в детстве бил крапиву палкой. Потом к моим занятиям присоединился Робер, сначала наставляя меня советами и теорией, а потом и практическими занятиями.

Сам он орудовал шпагой, хотя все остальные буканьеры предпочитали короткие мачете и тесаки. Как обычно, выделывался, исполняя щегольские пируэты и длинные выпады там, где это даже не было нужно. Как фехтовальщик он был сильнее меня, но слишком много внимания уделял внешней красоте боя, как его учили когда-то. Удар кулаком в лицо стал для него сюрпризом как раз в тот момент, когда на поляну выбежал Жорж.

— Идут, — выдохнул он.