Час пробил

ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ОТДЫХА

Ночыо разыгралась буря, бушевала, до раннего утра, и с рассветом прекратилась так же внезапно, как началась. На берегу

лежали горы водорослей, выброшенных морем. Они бурым хребтом тянулись на километры по обе стороны пансионатского пляжа. Пахло йодом. Море, тихое и мутное, с пузырями и желтой пеной на поверхности, плескалось в лучах восходящего солнца. Казалось, силы природы иссякли после ночного буйства. И ветер, и пенные валы, и молнии — отдыхали. Все замерло. Лишь на влажном песке далеко от воды билась в предсмертных судорогах рыба, пытаясь вернуться в спасительную сти-х: ию—

десятый день отдыха

Жильцы угловой комнаты сегодня встали еще раньше, чем всегда. Они шли по пляжу, оба с длинными палками, и ворошили ими водоросли. Изредка попадались необыкновенные находки: разбитые раковины причудливых форм, крабы и их пустые панцири, обрывки канатов, куски материи, деревянные обломки, обточенные тысячами волн овальные кирпичи, бутылки… Рядом с рыбой, которая пыталась вернуться в воду, лежала неизвестно как попавшая сюда огромная плетеная корзина. Рыба натыкалась на тугую ручку из ивовых прутьев и откатывалась назад.

— Смотри, — Наташа дотронулась концом палки до серебристого бока.

Рыба, замерла. Глаз в красном ободке смотрел сквозь Наташу, сквозь Лихова, в нем была первобытная ископаемая безысходность и мудрость живой материи, которая не хочет умирать до последнего, даже зная, что шансов на спасение нет. Наташа бережно подняла рыбу и понесла к морю. Рыба, лежала на ее ладонях не шевелясь, как будто тепло человеческих рук убеждало ее: самое страшное позади, осталось только чуть-чуть потерпеть.

Наташа вытянула руки, рыба изогнулась в кольцо и легко соскользнула в воду.

— Один шанс из миллиона, — Лихов носком матерчатой туфли отшвырнул ржавую банку, — что кто-то будет гулять в половине шестого утра, когда море грязное, вода холодная и беспомощные рыбы бьются на берегу. Рыбе повезло.

В этот момент суковатая длинная палка уперлась во что-то твердое. Андрей разгреб сплетение водорослей и увидел большую, красивой фюрмы бутылку. На темно-зеленом стекле сохранилась чудом не отклеившаяся этикетка с замечательным чайным клиппером «Катти Сарк», его острые обводы рассекали волны, и ветер дул в белоснежные паруса. На дне бутылки что-то лежало. Записка? Лихов отвернул белую пробку с гербом, из узкого горлышка выскользнула отсыревшая бумажная трубочка. Он развернул ее и прочел: «Вася-\- Маша=дураки!» Лихов отшвырнул бутылку, она покатилась к воде. Набежал неизвестно откуда взявшийся вал и с негодованием вынес бутылку в вязкую грязную жижу, застоявшуюся и издающую дурной запах.

В конце пляжа громоздилась «скамейка»: старая дверь, положенная поверх бетонной плиты. Плита была толстой и короткой. Они сели. Наташа провела рукой по шероховатой поверхности бетона и сказала:

— Как цементный гроб, в котором нашли Барнса, да?

Море. Влажный песок. Безлюдье. Правда, волнорез был не из старых покрышек и не летел желто-зеленый воздушный шар, а в остальном похоже. Наташа думала, что не очень бы удивилась, подойди к ней человек со словами: «Я из береговой охраны. У нас тут нефть разлилась. Но дело не в этом. Хочу предупредить вас. Не купайтесь! Очень много акул. Вообще-то они никого не трогают, больше болтовни, но сегодня они не в себе».

— Акулы сегодня не в себе, — вырвалось у Наташи.

Лихов посмотрел на нее и ничуть не удивился. Он думал

примерно о том же: «Акулы. От них жди чего угодно».

— Недавно на Кубе, — сказал он, — в бухте Вита, на северо-восточном побережье, поймали невиданных размеров акулу: десять метров в длину и весом в шесть тонн. Ее вытаскивали на берег два трактора и грузовик.

Он вспомнил записку из бутылки с белоснежным парусом и пожалел, что на ней не были написаны такие слова: «Акулы-\-Мерзавцы-\-Те, кому на всех наплеватъ-\-Озлоб-ленные тупицы=Дураки!» Потом он решил, что акулы, в сущности, ни. при чем. Они такие, как есть, такими их создала природа. Акулы эхе не кричат на каждом шагу, что они самые добрые, самые свободомыслящие, самые гуманные и ничего не желают так сильно, как счастья своим блиэхним. Акулы не хотят казаться лучше, чем они есть, а кое-кто хочет.

— Блок полый внутри? — Наташа постучала пяткой по бетону.

— Не знаю. Во всяком случае, в нем никого нет. Мы, слава богу, живем далеко от тех мест…

«Привязалась к нему — жуть! Не думала, не хотела, боролась. Ничего не выходит. И пускай. Не отказываться же от чего-то хорошего только потому, что когда-нибудь хорошее превратится в плохое. А если не превратится? Не превратится назло всему: здравому смыслу, эхитейской практике, советам посторонних…»

— Наши отношения на подъеме? — она прижалась к нему.

— Скорее да, чем нет.

— Мы не будем их гробить? Сами?

— Не будем. Гробить не будем, а там — как повезет.