Час пробил

О СОБЫТИЯХ 29 ИЮЛЯ — 3 АВГУСТА 1980 ГОДА

Снова Маллиген показывает пропуска, снова лифты и коридоры, снова приветливо улыбающийся сэр Генри.

— Вот и все, — глядя на вошедших широко раскрытыми глазами, радостно говорит он, — результаты будут чуть позже, но мне они не нужны, я и так ни в чем не сомневаюсь.

— Можно идти, сэр?

— Конечно, мы поболтаем с мистером Хартом по-стариковски, у нас есть что вспомнить.

Маллиген удаляется, прямой и преисполненный величия. _ . •

— Дурак, — сообщает сэр Генри, — хорош на подхвате, но как генератор идей ничего не стоит. Классический исполнитель! Без озарений, сомнений, комплексов. Главное — здоров как бык. Не промах выпить, но утром как стеклышко, не придерешься. Благоприятная наследственность. Позавидуешь! Лучезарная серость — мечта начальства: смотрит в рот, и вы чувствуете себя Цезарем.

«Ощупывает цель, обволакивающий разговор ни о чем, потом в момент расслабления партнера резкий выпад — прямой короткий вопрос, требующий прямого короткого ответа». Харт само внимание.

Сэр Генри щебечет:

— Не знаю, не знаю. Раньше я верил во многое, а теперь… Наверное, пора уходить? Сидеть на стульчике: вокруг клумбы, прикрыть длинным козырьком глаза и слушать, как гудят пчелы. Вам не одиноко там, у себя? (Харт пожимает плечами.) От чрева матери, где мы начинаем нашу жизнь в одиночестве, до могилы, где мы ее заканчиваем в одиночестве, мы всегда одни. Жены, дети, друзья — иллюзия. Приятные, а иногда неприятные. Вы всегда один? Я имею в виду, живете один? (Харт подбирается: сейчас начнется.) Вы не были женаты? Наверное, так и нужно. Вы когда-нибудь думали о семье?

— Как все, иногда, — Харт знает, каким будет следующий вопрос, и не ошибается.

— Вам нравится миссис Уайтлоу? — Безразличие,¹ с которым задан вопрос, выдает сэра Генри с головой.

Харт широко улыбается:

— Приятная женщина, — и уже вертит головой, ищет телефонный аппарат. — Позвоню, кстати, — он почти подмигивает, — с вашего разрешения? Знакомой…

_ Сэр Генри одобрительно улыбается. Харт набирает произвольное сочетание цифр, стараясь все же запомнить его на всякий случай, ждет, опускает трубку. По всему видно, что в мыслях Харта нет места миссис Уайтлоу.

— Никто не подходит. Досадно.

— Бывает, — сэр Генри делает характерное движение головой. — У вас никогда не ломит затылок? — И не дожидаясь ответа: — Отложение солей, как будто стальная труба в спине, противно. Думаю, вы можете ехать домой. Данные теста попадут ко мне. — Он вздыхает. — Даже если что-то будет неблагополучно, никто не узнает. Когда на одной чаше весов каракули какой-то железяки, а на другой — мой опыт работы с человеком в течение десятилетий, я предпочитаю верить себе.

— Спасибо, — Харт поднимается.

В средние века после таких великодушных слов надо было падать на колени и трепетно подносить к губам кончик платья могущественного властелина. С тех пор все упростилось. Они вежливо прощаются.

Маллиген провожает Харта до столики, где припаркована взятая на прокат машина.

Всего доброго, — Маллиген успел пропустить немножко, у пего несколько туманный взор и слишком отчетливая речь.

— Всего доброго, — Харт садится в машину, резко жмет на акселератор, шипы поднимают облачко пыли.

Через несколько минут Маллиген перед шефом. Оба молчат. 1 удит кондиционер. Маллиген замечает па стуле платок Харта, брезгливо поднимает двумя пальцами.

— Забыл? Потный боров.

— Выбирайте выражения! — резко замечает сэр Генри. У него ломит затылок, и посему он не склонен к обычно дружескому стилю руководства.

Маллиген подходит к окну и разжимает пальцы, платок, как ярко-красный в клетку лист какой-нибудь австралийской араукарии — Маллиген ее пе видел, но название обещает ему именно такую расцветку, — медленно опускается вниз плавными кругами и, наконец, исчезает из виду.

— Скоро будут результаты, — Маллиген старается загладить неловкость.

Сэр Генри смотрит на него с сожалением, снова поводит головой.'

— Неужели вы думаете, выводы о серьезных вещах делаются на основании бредней компьютерных мозгов? Особенно если с ними в схватку вступает человек волевой, умеющий сосредоточиться на одной мысли, неважно какой, но закрывающей выход для других. Мне и без того ясно: Харт может треснуть в любой момент. Неблагоприятные факторы для нас — убийство его напарников, одиночество, внутренняя уверенность, что какие-то принципы у него остались, тщательно скрываемая симпатия к мадам сыщице; он тут при мне отвлекающе звонил приятельнице, к сожалению, по номеру зимней воинской казармы. Я проверил Благоприятные факторы — страх, страх и страх. Как и лет тридцать назад, при вербовке. Этого мало. Усилить наблюдение за ним, за ней, усилить оперативное внимание. Все.

Маллиген выходит к себе, тщательно притворив дверь кабинета. Но она почти тотчас распахивается.

— И еще, — говорит сэр Генри, застыв в проеме, — с завтрашнего дия прослушивать ее телефон круглосуточно.

На столе лежала зачитанная до дыр книга с багровым вампиром и его обескровленной до посинения жертвой па обложке.

— Ваша? — кивнул сэр Генри.

Маллиген потупился и робко ответил:

— Иногда почитываю в свободное от работы время, сэр.

— Ничего, ничего, — неожиданно подбодрил сэр Геири: шею только что отпустило, — развивает воображение. Одного не могу попять, нужно оно в нашей работе или только вредит?

Звонок Марио Лиджо раздался ночью, до того, как было выполнено распоряжение сэра Генри о круглосуточном прослушивании. Спасло неумение Марио о чем-либо лишнем задумываться. Он, конечно, знал о разнице во времени между Европой и Новым Светом, но ему просто не пришло в голову, что его вечерний звонок застанет Элеонору в кровати среди ночи. Он предложил ей вылететь завтра в Милан и. встретиться с ним, допустим, в Болонье, куда он приедет из Рима. Даже посоветовал гостиницу — «одну из самых приличных». Что бы ни говорил Дэвид, Элеонора собралась лететь. Она заказала на вечер билет, прикинула, что ей понадобится в путешествии, решила заехать в Роктаун осведомиться у Харта, нет ли сведений о ее девочке. Он тоже не должен о ней забывать.

Харт только что вернулся с севера, был зол, растерян и слабо представлял, что делать дальше. Встретил ее у дверей, улыбнулся жалкой, заискивающей улыбкой и сообщил:

— Ничего нового. Крепитесь.

Элеонора ответила примерно такой же улыбкой. Они сидели в кабинете и перебрасывались ничего не значащими замечаниями.

— Я скоро уеду. — Миссис Уайтлоу села глубже. Куда?

— В Италию. Где море без нефти.

— Отдыхать?

— Что вы! Откуда такие деньги? Я еду одна, а не с группой.

— Зачем?

Элеонора решила сыграть ва-банк. Харт оставался достаточно осторожным, невзирая на похищение девочки. Да, он был возмущен. От Элеоноры не укрылся его гнев, когда она сообщила об исчезновении дочери. И только. Откровеннее Харт не стал. Нет, нет, лишь Марио Лиджо, подтвердив предположение о том, что именно Харт выдворил его из города, поможет надавить на шефа полиции Роктауна. В мозаике не было всего одного-двух элементов. Лоу переводил огромные суммы на счета антивоенных организаций. Такая щедрость не устраивала людей, стоящих за троицей Харт-Барнс-Розенталь. Кто они? Об этом может сказать только Харт, если она, в свою очередь, предъявит свидетель ства превышения им власти и четкие показания Марио Лиджо.

— Зачем лечу? Для встречи в Болонье с Лиджо. Помните такого, он исчез из города при необъяснимых обстоятельствах? — Она взглянула на Джоунса, который внес свежие цветы.

Харт пожевал губами, вынул из ящика один из пистолетов, рассеянно повертел в руках, положил на место и сказал"

— Колоссальный риск! И потом, как же девочка?

— У «еня есть основания надеяться, — проговорила Элеонора.

— Вот как? — Харт посмотрел на нее долгим взглядом, как бы стараясь запомнить навсеищ. — Жалко, если с вами что-нибудь случится. Вы сумасшедшая, никого не слу шаете!

«Может, я и в самом деле не в себе? — подумала Элеонора. — Но я должна докопаться»

В это же время Маллиген делился с сэром Генри своими соображениями.

— Раз похитили девочку — значит, кто-то еще вступил в игру Нам надо найти их, сэр?

— Полагаете? — Сегодня шея у старого джентльмена не болела. — Нет, дружище, нам никого не нужно искать. Миссис Уайтлоу хитра как бестия. Мы похищали ребенка? Нет. Правда, хотели в крайнем случае пойти на этот шаг. Кому он нужен еще? Никому. Случайность? Отвергаю. Только одному человеку это выгодно — ей самой. Зачем? Да чтобы мы стали искать, кто же еще вступил в игру, и вы дали себя с головой. Вот так, мой мальчик. А. вы говорите, искать. Никого мы искать не будем. С нее не спускайте глаз. Если честно, она мне изрядно надоела. Вы знаете, я не

кровожаден, но она лезет на рожон. — Сэр Генри потрогал безукоризненный пробор. — И заметьте, к нам ведет цепоч ка всего из двух звеньев: неугомонная миссис и Харт. В сущности, достаточно изъятия любого звена, и мы вне пределов досягаемости. Есть для нас разница, какое звено изъять, как вы думаете?

— Никакой, сэр.

— Совершенно справедливо, Маллиген. Пошли-ка к нашим гомерам в буфет, я даже пропустил бы рюмочку сегодня.

Маллиген не смог скрыть удивления и в стремительном броске распахнул дверь.

В тот момент, когда Маллиген зажмурился, осушив стаканчик неразбавленного виски, Элеонора продолжала беседу с Хартом:

— У меня, нет другого выхода. В конце концов речь идет о моей профессиональной добросовестности. Миссис Розалин Лоу понесла немалые расходы, а расследование так и не сдвинулось с места.

— Подумаешь, добросовестность! Что же мне говорить? В городе орудует банда убийц, весьма' изобретательных и даже индустриально оснащенных, а у меня в руках нет версии, похожей хотя бы на вашу, то есть липовой.

Харт сделал последнюю попытку принизить происшедшее в особняке Лоу. Он стер со стола неизвестно как оказавшиеся на нем катышки от ластика и продолжил:

— Стопроцентной раскрываемости не бывает нигде в мире, разве что на острове Бигон — там живут только два человека, так что, есди один будет убит, ничего не останется, как подозревать другого. — Он вздохнул. — Если бы вы знали, как мне все надоело. Вот! — Он провел ребром ладони по выпирающему кадыку. — Делайте что хотите. Жаль, вы не прошли школу полиции. У нас масса финтов. Например, прежде чем назначать по телефону конкретное время встречи с каким-то человеком, лучше найти способ поставить его в известность, что на самом деле встреча произойдет часа на три раньше или позже, и чтобы никто об этом не знал Очень помогает в некоторых деликатных ситуациях. — Харт вспомнил прошедшие годы и подумал, что такое, в общем-то несложное правило могло бы спасти жизнь многим Когда вылетаете?

— Завтра.

— Где остановитесь?

Она назвала отель. Харт посмотрел на Джоунса, который методично подрезал цветы.

— Чудо малый, — сказал он Элеоноре, — может все на свете. Меня хоть четвертуй, я бы ни за что не стал ковыряться с цветами.

Элеонора раскрыла сумку — хотела найти помаду, — заглянула в зеркало и увидела, что Харт сделал Джоунсу знак удалиться. Помощник мгновенно исчез. Харт вел себя необычно: обошел стол, наверное, впервые в жизни дотронулся до цветов в своем кабинете, закатил глаза, наконец приблизился к Элеоноре.

— Когда я был маленьким, мать научила меня поцелую, который при прощании с человеком, уезжающим куда-то далеко, гарантирует его от неприятностей. Разрешите?

Элеонора кивнула и подставила щеку. Харт взял ее голову в ладони, они оказались неожиданно сухими и прохладными. На несколько мгновений глаза их встретились, потом Харт прикоснулся губами поочередно к левой и правой брови Элеоноры, звучно поцеловал в лоб и резко отошел в сторону, тут же став грубоватым и насмешливым Хартом:

— Фирма гарантирует. Теперь вас может уничтожить только прямое попадание атомной бомбы не менее чем в сто килотонн.

«Как бы я ее ни целовал, скоро она допрыгается», — думал Харт, глядя из окна, как Элеонора идет к машине, усаживается, запускает мотор. Тем более что никакого волшебного поцелуя, которому его научила мать, не было. Ему в какой-то миг нестерпимо захотелось поцеловать миссис Уайтлоу, и он придумал такую вот невинную шутку. Конечно, и она поняла это, но… все же ей легче. На прощальный жест Элеоноры капитан не ответил.

Харт был обязан сообщить о состоявшемся разговоре людям сэра Генри, но он этого не сделал. Напротив, решил: если миссис Уайтлоу будет угрожать опасность, он приложит все силы, чтобы отвести ее.

Через несколько часов Элеонора была дома… Чемодан ее всегда раздражал. Она решила взять вместительную дорожную сумку, тем более что не собиралась задерживаться в Италии надолго.

Вечером позвонил Лиджо. Разговор был кратким.

— Вылетаете?

— Завтра буду в Милане.

— Оттуда лучше всего на поезде. Гостиница рядом с вокзалом. Я заказал номер на имя миссис Келли. Позвоню утром.

Спустя час сэр Генри прослушал запись разговора.

— По-моему, приближается последний акт драмы «Розовый бутон», — весело обратился он к Маллигену. — Сам господь не помог бы нам так, как умудрилась миссис сыщица, собравшись в Италию. Здесь она связана с делом Лоу и потому пользуется правом почти неприкосновенности. Как конгрессмен. Риск для нас слишком велик. Здесь! Но в логове мафии, но нежно пожимая, руку гангстеру — заметьте, подозреваемому в покушении на ее подзащитного! — что это, как не попытка частного детектива получить мзду за укрывательство преступника. — Сэр Генри поднял палец и, как дирижер, задающий ритм оркестру, замахал им, скандируя: — Они — должны — лежать — рядом! Оба. И никаких концов. — И уже деловито: — Свяжитесь с нашими в Италии. Узнайте агентурную обстановку, так сказать, с учетом оперативной атмосферы. Проинструктируйте их в том ключе, что мы с вами говорили. Потом доложите мне. Все.

«Последний шанс! Если и после признаний Лиджо Харт ничего не скажет, умываю руки. Лоу жив пока, и, может быть, теперь — после неудачной попытки расправы — его оставят в покое. Ну что же? Не вышло, не раскопала, кто они. И блестящие специалисты терпят неудачи. Будем считать, что в деле Лоу против меня расположение звезд. Со звездами не поборешься, им наши уловки очевидны и смешны. Надо признать провал, отдохнуть и взяться за обычное дело: ограбление, вымогательство, убийство…»

Самолет летел через Атлантику. Элеонора бездумно смотрела на иллюминатор — вверх-вниз, влево-вправо: противосолнечная шторка была опущена — солнце било прямо в борт, и вода под самолетом ослепительно блестела. Полет проходил на значительной высоте. На коленях Элеоноры стоял маленький подносик, стоял уже несколько минут, она рассеянно стучала длинным ногтем по краю разложенного столика. Подошла стюардесса:

— Есть будете?

— Не-а, — Элеонора помотала головой и добавила: — Пожалуйста, дайте чего-нибудь крепенького, чуть-чуть, и воды. И кофе я оставлю, хороню?

— Конечно. — Стюардесса забрала подносик с едой и быстро прошла по узкому проходу, успев одарить улыбкой всех, кто жаждал этого.

«На три часа раньше, на три часа позже! Забавный человек Харт. Поцеловал. Приятно, когда ты кому-то нравишься. Особенно если человек старше тебя, не глуп, много видел, умеет говорить, ничего толком не рассказывая, выбивает двенадцать банок из двенадцати и время от времени с такой отцовской нежностью посматривает на помощника, что начинает щипать в носу».

Теперь о деле. Опа обязана предполагать, что обо всех ее передвижениях известно тем, кто столько раз настаивал: прекратите следствие! Они знают — Элеонора вылетела в Италию. Они знают о звонках Лиджо. Ей как-то нужно связаться с красавчиком и предупредить его: встреча, о которой они договорятся, на самом деле произойдет позже или раньше. Как это сделать? Он'позвонит ей в гостиницу, она прервет его на полуслове, сославшись па какую-то причину, и скажет, что перезвонит позже. За это время она должна предупредить его о коррекции времени встречи. Как именно? Решит на месте.

— Вы просили, — услышала она голос стюардессы. Девушка протянула поднос с бокалом и запотевшим стаканом. — Больше ничего не нужно?

— Благодарю вас, — Элеонора поднесла бокал к губам и почувствовала обжигающую жидкость.

Несмотря на вентиляцию, было довольно душно или, может быть, сказалось действие выпитого. Она недолго боролась с дремотой и провалилась.

Элеонора проснулась, только когда колеса самолета, подпрыгивая, понесли его по бетону полосы. В иллюминаторе мелькнуло здание миланского аэропорта.

Через час она склонилась у кассы автомата на железнодорожном вокзале и получила билет в Болонью. Комфортабельный поезд почти не останавливался. Сидеть было удобнее, чем в самолете, но, несмотря на беспробудную спячку в воздухе, миссис Уайтлоу устала, ее раздражал шум колес, слишком темпераментный разговор, вспышки громкого смеха.

В гостиницу она ввалилась без ног, приняла ванну и

опять бы без стеснения заснула, но решила немного пройтись. Неплохо чуть-чуть обжиться в незнакомой обстановке.

Элеонора свернула в ближайший переулок, потом еще и еще и оказалась перед старинной церковью. У массивных дверей стояла группа туристов, безусловно прилетевших из-за океана, и молоденькая девушка-гид бойко тараторила:

— Средневековой формой увековечения памяти умерших является стенная гробница в церкви. Она не столько памятник умершему, сколько созданное архитекторами, скульпторами и живописцами место последнего упокоения. Большинство стенных гробниц с течением времени исчезло. С тринадцатого столетия в нашем городе сохранились лишь гробницы при церквах святого Франциска и святого Доминика.

Девушка вошла в церковь, за ней потянулись седоголовые леди и джентльмены, увешанные гроздьями фотоаппаратов и кинокамер. Элеонора вошла одной из последних.

— Мистер Кроун, мистер Кроун! Не отставайте, — крикнула девушка, — вы все прозеваете!

С улицы влетел сияющий мистер Кроун, он прикладывал сложенные лодочкой руки к груди и молитвенно кланялся, принося извинения. Однако Элеоноре показалось, что ей он подмигнул: дескать, не принимайте все всерьез, я дурачусь. «Наваждение какое-то, — подумала она. — Мне осмеливаются подмигивать не только рыбы в аквариуме? Ну держись, мистер Клоун!» Но, видно, весельчак Кроун был любимцем группы, все, в том числе и гид, смотрели на него с симпатией. «Бог с ним, — простила дерзкого шута Элеонора, — он гримасничал без умысла».’

— Посмотрите на гробницу, — гид протянула руку, — форма строго архитектонична: покоящийся на колоннах саркофаг, остроконечный балдахин также на колоннах и довольно длинная надпись — хвалебный титр… Мистер Кроун, вы меня слушаете?

— Разумеется! Я никого и никогда не слушал так внимательно! И с таким удовольствием! — с энтузиазмом отозвался мистер Кроун и заискрился от счастья.

— Что же вы скажете завтра, когда мы побываем на прелестной Пьяцца дель Неттуно? Не забудьте — в полдень.

«Спать, спать», — решила Элеонора и вышла из церкви.

Утром, когда она уже позавтракала, раздался звонок: — Миссис Келли? Лиджо. Я хотел…

— Мистер Лиджо, — перебила Элеонора, — простите, я… занята, простите, я сама позвоню вам через час. Ради бога, такие обстоятельства. В какой гостинице вы остановились? Угу, угу, поняла, непременно. Я ничего не записываю, все запоминаю с первого раза. Еще раз простите!

Однако, положив трубку, она все же что-то записала на листке из книжки и выскочила на улицу. Несмотря на вчерашний короткий променад, ее окружал чужой город, со множеством средневековых зданий и площадей, по которым можно было проследить историю европейской архитектуры от расцвета готики до упадка ренессанса и барокко. Можно проследить, но только не сейчас, нет, не сейчас….

Элеонора остановилась, чтобы отдышаться, зашла в какой-то скверик, осмотрелась. В пяти-шести метрах на другую скамейку опустился мужчина лет двадцати семи, в рубашке с короткими рукавами и галстуком в косую полоску, у него были густые бутафорские усы, у ног он поставил вызывающе новый, несколько более толстый, чем обычно, чемоданчик с цифровым замком. Мужчина внимательно смотрел на Элеонору, в нем было что-то от полицейского: лицо его выражало то подчеркнутое безразличие, то явную заинтересованность. Элеонора не удивилась бы, окажись в его чемоданчике самый современный набор для защиты от террористов: детектор для обнаружения бомб, мощная лампа, ослепляющая злоумышленника на четырнадцать часов, и милая семейка баллонов газа «мейс», от малюсенького, так сказать, альковного варианта до баллона, дающего возможность уложить целую банду. С неменьшей вероятностью таким набором мог пользоваться и террорист, так что мужчина, сидевший напротив, мог с равным успехом претендовать как на роль охотника, так и на роль жертвы, если террориста можно назвать жертвой.

Элеонора посидела несколько минут, поправила прическу и не спеша, с интересом оглядывая людей и витрины, пошла к центру. Мужчина остался в скверике.

— Прогуливается, как и вчера. Ее ведет Луиджи. Говорит, направляется в нашу сторону. Ножки у нее, мадонна миа… Понял.

Из машины, стоящей на площади, которая примыкала к пути следования миссис Уайтлоу, о ее передвижении сообщал по миниатюрному передатчику молодой рыжеватый крепыш в сетчатой тенниске. Поскольку микрофона со стороны не было видно, могло показаться, что он всецело занят жвачкой. После того как ему намекнули, что ножки объекта никого не интересуют, он примолк, но вскоре вновь темпераментно затараторил:

— Появилась в поле зрения. Смотрит на часы. Оглядывает площадь. Скользнула взглядом по мне. Взгляд, мадонна миа… Понял. Кафе ее не заинтересовало. Смотрит вдоль улицы. Опять на часы. Выходит на проезжую часть. Такси, ей нужно такси… Мадонна миа! На нее налетает велосипед! Мальчишка, сукин сынГВиноват, мальчишка сам оказался на мостовой: слишком круто рванул руль, чтобы не сбить красотку, и шлепнулся… Она? Как родная мать, бросилась к нему. Гладит по головке. Парень поднимается. Она участливо ощупывает его. Меня бы так… Понял… О, конечно, компенсация — из сумочки появляется бумажка в десять тысяч лир… Прекрасно вижу, свернута вдвое. Парень принимает американскую миссис за ангела. Нет, мальчишка наш. Черноглазенький, черномазенький. Ни бельмеса по-английски, но руками итальянец объяснит что угодно. Прощальная панихида. Мадонна миа — целует парня! Он уезжает как ни в чем не бывало, ошеломленный поцелуем… Понял… Она? Шеф, она же женщина. Схватилась за виски. Нет, уже никуда не едет… Да, да, уже на тротуаре. Идет к кафе. Ясно, подмазаться, прийти в себя. Прихрамывает. Что за черт? Чего она захромала? Может, у нее искусственная нога… Понял… Села за крайний столик. Конечно, зеркало, пудра, помада… волосы. Официант… да, что-то заказывает. Сейчас увидим… Несут два стакана прохладительного. И оба ей. Расплачивается сразу же. Все-таки долго сидеть не будет. Ну да, ее же где-то ждут. Но это буду не я… Понял… Один стакан уже пуст… нет, ко второму не притрагивалась… Вряд ли здесь встреча. Как-то все уж очень случайно. Поглаживает себя по коленке… Молчу. Вот взяла второй стакан. Ручки — мадонна миа!.. Понял. Потягивает, облизывается. Язычок… Понял. Постараюсь, шеф, но вы меня знаете. Я ихнего брата видеть не могу… спокойно… Понял. Допила. Встает. Прическа на месте. Кофточка на месте. Уходит ко мне спиной. Мадон… Понял. А тут этот сукин сын, мальчишка, опять катит. Здоровехонек, и на колесе ни намека на восьмерку… Нет, на нее даже не взглянул. Он руль отпустил, майку сзади поправляет. Пижон! Нарвется на какую-нибудь подслеповатую старушенцию — там запахнет уже не десятью тысячами, но в обратную сторону… Нет, красотка идет не в обратную сторону, а куда и шла. Ловит такси. Еду за ней, шеф.

Сидя в открытом кафе в двух шагах от места несостояв-шегося столкновения, Элеонора с помощью зеркальца внимательно огляделась. На маленькой площади стояло несколько машин: в трех из них сидело по одному человеку, а в четвертой двое. Возможно, одна из этих четырех машин была «ее машиной». Таксисту она назвала первое, что пришло в голову: Пьяцца дель Неттуно. Посмотрела в зеркало заднего вида. С площади, возле которой она только что сидела, вырулила машина. Так и есть: она на привязи.

Через несколько кварталов такси выехало на улицу Ин-депенденца — название хорошо читалось из машины. Начиналось время перерывов, на тротуары выбегали распаренные чиновники, стайки девушек с шумом входили и выходили из малюсеньких магазинчиков и кафе.

Внезапно улица оборвалась; и перед миссис Уайтлоу предстала уютная площадь с великолепным фонтаном. Элеонора подняла голову и прочла на табличке — Пьяцца дель Неттуно. Расплатилась с таксистом.

Она подошла к фонтану. Казалось, многопудовое литье вот-вот воспарит над площадью, сделает несколько прощальных кругов и устремится ввысь, в аквамариновое небо над головой. Она несколько минут любовалась фонтаном, пересекла площадь наискосок. Вдруг показалось: мелькнула седая голова мистера Кроуна из группы, которую Элеонора уже встречала. И вот уже сам сияющий мистер Кроун подошел к ней как к старой приятельнице и предложил вместе изучать историю города. Пришлось познакомиться. Оказалось, они и жили в одном отеле. Пока они нагоняли группу, Кроун занимался легкой болтовней:

— Давно прилетели?

— Вчера.

— Как там у нас?

— Прекрасно. У нас все прекрасно.

Миссис Уайтлоу взглянула на серебристую седину Кроуна и вспомнила особняк в маленьком городе, где в комнате, полной старинных музыкальных инструментов, сидел растерянный мужчина средних лет. «Дэвиду надо отказаться от пожертвований, ему не по силам бороться с ними, да и вообще никому не по силам».

— …Очистка городов производилась редко и была затруднена отсутствием мостовых. — Девушка-гид с интересом посмотрела на спутницу Кроуна. — Главные улицы и площади Флоренции, Болоньи, Вероны, Пизы были замощены лишь в середине тринадцатого века.

— Мы заасфальтировали нашу страну хоть и позже, зато сплошняком, — громко шепнул Кроун.

— …В средневековых городах Италии возводили множество башен, каждая принадлежала тому или иному патрицианскому роду и служила своеобразной крепостью.

— Что-то я не вижу башен; — Элеонора наклонилась к Кроуну.

— Они сохранились в небольшом городке Сан-Джиминьяно. — Кроун усмехнулся. — Патрицианских родов становится все меньше и меньше, нет патрициев, — он театрально всплеснул руками, — я имею в виду не только Италию. Везде кризис с патрициями, век плебса, дорогая миссис Келли. Нет патрициев — нет и башен!

Гид, продолжая рассказ, очевидно, прислушивалась к шепоту Кроуна, у нее был прекрасный слух и чувство юмора, потому что она заметила:

— Как справедливо указал мистер Кроун, башни сохранились только в Сан-Джиминьяно, но он не сказал о самой высокой пятидесятиметровой башне палаццо Коммунале в том же городке, я уверена, он просто забыл об этом.

Гид замолчала, но и так можно было догадаться, что она хотела сказать: забыл об этом потому, что рядом очаровательная собеседница. Все засмеялись, а мистер Кроун громче всех. Группа двинулась вперед.

— Приехали отдохнуть? — поинтересовался Кроун.

— Увы, работать.

— Кем?

— Угадайте.

Мистер Кроун наморщил лоб и выстрелил обоймой предположений:

— Хотите что-нибудь продать или купить? Или археолог, или модельер!

Элеонора качала головой.

— Ну, тогда художник? Журналист? Писатель?

Кроун развел руками, поправил ремешок фотоаппарата и насупился.

— Я — сыщик, — прошептала Элеонора, — но итальянцам об этом ни гугу. — Она приложила палец к губам.

— Шутите? — Кроун тоже перешел на шепот.

— Ничуть!

— Ну и ну. — Кроун надул щеки.

— Мне пора, — тихо проговорила Элеонора, — чудная беседа, спасибо, иначе я так бы ничего и не узнала про башни в Сан-Джиминьяно.

— Бросьте, — подмигнул Кроун, — на черта вам эти башни?

— Ну, знаете, все может пригодиться в жизни, — многозначительно сказала миссис Уайтлоу, будто не заметив заигрывания собеседника, и взмахом руки остановила проезжающее мимо такси. — Я в отель! — крикнула она удаляющемуся Кроуну.

Тот, просияв, послал ей воздушный поцелуй. Спустя минусу сыщица с удовлетворением отметила, что хвоста пет. «Остались пасти бедного Кроуна. Конечно, не успела приехать, уже две встречи». Однако это означало, что за ней наблюдают не только из той машины. «Эх, многоопытный мистер Харт, вас бы сюда с вашими трюками».

Вскоре она входила с улицы в кафе своего отеля — там почти никого не было, — пробежала глазами меню и сделала заказ. Элеонора' не заметила, когда перед ней оказалось блюдо с дымящейся пиццей; острый запах печеных помидоров, приправленных специями, защекотал ноздри. Элеонора ткнула вилкой в мягкую, пышущую жаром массу…

Из глубины зала к ней подошел мужчина в белом пиджаке:

— Вы, случайно, не миссис Келли?

Элеонора кивнула.

— Вас к телефону, вон там, — он повел рукой в сторону стойки.

Звонил Лиджо, он спросил, пообедала ли гостья, уточнил, каковы ее планы.

— Как хорошо, что вы сами позвонили! — как бы извинилась еще раз Элеонора. — Я так увлеклась городом, что чуть не попала под велосипед. Могли бы и не увидеться.

— Отдохните денек — наше дело не горит, — сказал Лиджо, явно снисходя к женским слабостям гостьи. — Встретимся завтра. Где? Давайте на вокзале. Думаю, время устроит и вас, и меня.

Он назвал время — два часа дня, и Элеонора подумала: «Вот сейчас преследователи удовлетворенно переглянулись— дело в шляпе».

Потом они поболтали о Роктауне и его обитателях.

После обеда Элеонора бесцельно бродила по прямым улицам, с восторгом и любопытством истинной туристки разглядывая витрины. Теперь она могла проследить все, что угодно, хоть историю архитектуры: встреча назначена, изменить что-нибудь трудно. Да, наверное, и не надо. Будь что будет.

На завтра, на первый же ночной самолет из Милана, она заказала обратный билет и такси в местный аэропорт.

«Где я дала промашку?» — задала себе последний перед сном вопрос частный детектив, достоинства чьих ножек сегодня заинтересованно обсуждались на коротких волнах весьма компетентными людьми.

— Итак, завтра. В четырнадцать часов. И сразу же она собирается выехать в местный аэропорт. Следовательно, рассчитывает на благополучный исход. ‘ Боюсь только, что наиболее удобным, ночным рейсом, на который нацелилась прелестная миссис, двое наших ребят из смежного отдела привезут полковника Ла Бруна, а не ее.

С утра шел дождь, дышалось легко, и сэр Генри подумал, что старость заключается, помимо всего прочего, и в том, что трудно дышать в жару.

— Так вот, они встретятся на вокзале. Ваши олухи обрадовались, узнав место и время встречи. Но какое это место? Вокзал. Представляете, что такое вокзал? Где именно они встретятся? На вокзале сотни мест, где два человека могут незаметно подойти друг к другу, поговорить или чем-нибудь обменяться. Я вижу, Маллиген, у вас есть предложение. Мой вам совет на будущее: никогда не торопитесь огорчить начальство бескрылостью замысла. Ведь у вас на кончике языка вопрос: не проще ли убрать и его, и ее отдельно? Так? — Маллиген простодушно кивнул. Сэр Генри отечески улыбнулся. — Ну, во-первых, это не всегда проще, о чем вы как профессионал знаете. Лишь в чтиве, которым вы увлекаетесь, супермены в масках злоупотребляют самым примитивным способом. Но не в жизни. Конечно, и мы не пренебрегаем им, когда позволяют, или, лучше сказать, диктуют, высшие соображения. Это — во-вторых и главное. В данной ситуации высшие соображения диктуют нам более трудный путь, я бы даже сказал, дают крылья нашей фантазии. Они — должны — лежать — рядом, — напомнил сэр Генри свою фразу почти с первоначальной интонацией, помогая себе перстом. — А что это значит? Это значит, что наших людей там быть не должно. Все произойдет без них. Я кое с кем из экстремистов — и с плюсом, и с минусом — уже связался, чтобы нам помогли. Жаль, итальянцы арестовали Моретти. Прекрасный парень, который здорово помог бы нам сейчас. Человек дела: сказал — выполнил, а не треп об идеалах и прочей белиберде.

— Моретти, который участвовал в похищении Моро? — уточнил помрачневший Маллиген.

— Именно, — подтвердил сэр Генри, про себя отмстив, как, однако, неплохо бывает информирован вроде бы туповатый юнец: операция проходила пе по их отделу. — Они там готовы к крупной акции в пику коммунистам. Мы стараемся их сдерживать, потому что дестабилизация штука опасная: неизвестно, как будут развиваться события, в равной степени неразберихой и паникой могут воспользоваться и правые и левые. Но раз это нужно пам и раз неофашисты рвутся в бой… Что же? Пусть взрывают вокзал. Они и ио узнают, какую услугу окажут нам. Они решают свои задачи, мы свои. Через наших людей укажите им: по весьма важным причинам, которые нам нет надобности разъяснять, необходимо, чтобы взрыв, как можно более мощный, произошел завтра. Надеюсь, время взрыва мне нет необходимости уточнять? Лиджо тоже понимает, что делает. Он не случайно выбрал вокзал: много людей, легко затеряться. Скорее всего, они встретятся на перроне, там, кажется, будет какой-то пассажирский экспресс.

— Совершенно верно, сэр.

— Вот видите. Подумайте о кандидатурах для ареста. Дело — громкое, и пам надо позаботиться, чтобы у наших итальянских коллег было кого засадить в каталажку, пока страсти не улягутся. Я бы предложил подготовить Роберто Фурлотти. Пусть крутится поблизости. Прекрасная приманка для карабинеров: террорист-профессионал, куда лучше? Потом, конечно, всех выпустят, особенно обидчивым можно будет анонимно компенсировать моральный ущерб.

Сэр Генри упруго поднялся. Шея не болела, дышать было легко, и операция не предвещала особенных трудностей. Еще месяц назад он знакомился с секретным перечнем объектов для проведения террористических актов в Болонье, и вокзал был в списке, так что времени на подготовку практически не требовалось: в Италии работали с размахом, заранее тщательно продумывая все детали. Сэр Генри направился к двери и, открыв ее носком консервативного черного ботинка, бросил:

— За успех отвечаете головой!

Маллиген сглотнул слюну, поспешно убрал злополучную книгу и засел за работу: он считался основным координатором, от его оперативности зависело все. Сегодня ему вряд ли удалось бы спуститься вниз и промочить горло, слишком многое надо было провернуть. Он связался с Италией и передал слова сэра Генри людям, томящимся от нетерпения. В радиошифровке они звучали примерно так: «После тщательного анализа решено — взрыв вокзала целесообразен. Время и особые условия сообщаем по параллельному каналу».

В ванне из ржавого крана в месте крепления к стене капала вода. Кто угодно не выдержал бы, и меньше всех — Элеонора. Сегодня трудный день. Она встретится с Марио Лиджо на вокзале, то есть явно, вызывающе явно, пренебрежет предостережениями, которых более чем достаточно. Она провела перед зеркалом не менее получаса, хотелось хорошо выглядеть. Лиджо — герой не ее романа, прямо скажем, ио не лишен некоторого обаяния и, как ни странно, мужества. Иначе, зачем бы ему понадобилось ввязываться в эту историю? К тому же миссис Уайтлоу, вопреки предположению сэра Генри, не исключала печального исхода, и ей не хотелось выглядеть жалко в глазах медиков и полицейских, которые окружат ее толпой, случись что-либо.

Китайская пытка каплей до того вывела Элеонору из себя, что она покинула отель задолго до времени встречи с Лиджо и была на вокзальной платформе уже в двенадцать. Чудеса! Среди встречавших какой-то поезд показался Марио с изящным букетиком в руках. Еще издали узнала она его великолепную фигуру. Марио галантно поцеловал руку и преподнес цветы: вот уж чего миссис Уайтлоу не ожидала. «Профессионал! И, как любой профессионал, не расслабляется даже вне профессиональных ситуаций».

Лиджо был поразительно краток:

— Миссис Уайтлоу, я не предпринимал ничего против мистера Дэвида.

— Знаю, — Элеонора пощекотала букетом подбородок. «Судя по отточенным фразам, он продумал беседу».

— Харт и его подручный шантажировали меня, заставляя взять вину на себя или покинуть город, что равносильно признанию в убийстве. Я отказывался, меня избивали. Наконец, они сказали, что уничтожат меня, я понял — не шутят. Последнего их визита я не выдержал, хотя, вы знаете, я не слабак. Они меня отвезли на аэродром и сами усадили в салон, их люди следили за мной до того момента, как я пересел в самолет, вылетающий в Италию. — «Я все это знаю, мальчик», — Элеонора нетерпеливо ждала. И Марио будто услышал ее: — Это предисловие, простите, не нужное.

Джоунс испачкал руки в моей крови и вытер их о газету. Я не дурак, миссис Уайтлоу, и не мальчик для битья, только смерть помешала бы мне прикарманить цепную бумажку с отпечатками пальцев Джоунса. Вот опа. — Лиджо протянул маленький пластиковый сверток. — Больше мне сказать нечего. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Почему вы решили сказать именно мне, что вы… — Элеопора кивнула на сверток, — не мальчик для битья.

— Почему? — Лиджо на мгновение умолк. — Я думал, вы знаете, что есть вопросы, ответить на которые женщине мужчина не может. Только я хотел сказать вам это лично, а не полагаться на почту. Извините, что невольно оказался причиной известных неудобств. Но мы, итальянцы, знаем, как трудно их избежать, даже если ты держишься от всего в стороне. Прощайте!

— Спасибо за цветы.

Они разошлись в разные стороны, чтобы не встретиться больше никогда.

В номере гостиницы Элеонора развернула сверток: на куске газетной бумаги черными бурыми пятнами отпечатались все пять пальцев руки Джоунса, рядом, зафиксированные специальным составом, были оттиснуты отпечатки Лид жо. Марио позаботился и об этом. Да, он профессионал. Конечно, автограф Джоунса не автограф Харта. Но начальник любит подчиненного как сына. Поэтому есть надежда…

«Все прошло на удивление спокойно. Лишнее подтверждение тому, что страхи человека гораздо, болезненнее, чем реальная угроза. Наверное, излишними были все предосторожности с черноглазым курьером на велосипеде, а какой толковый мальчуган: даже не забыл, как я просила одернуть майку на обратном пути, чтобы дать попять— записка передана, Марио уведомлеп о реальном времени встречи. И вообще, вряд ли люди, покушавшиеся на Лоу, так могущественны, чтобы здесь, за тысячи километров, иметь полностью развязанные руки. И все же, и все же…»

Элеонора подошла к зеркалу, начала расстегивать кофту. Ус-та-ла…

— Откуда это «и все же»? — строго, как у дочки, спросила опа свое отражение. И тут же лицо ее скорчилось в капризной гримаске, и, покачивая головой, опа в манере Нэнси ответила: — Откуда-откуда. Оттуда!

Дальше действия миссис Уайтлоу для тех, кто сравнивал ее с компьютером, потребовали бы усиленных оправданий с точки зрения логики. Она привела себя в порядок, ыс забыв поставить при этом в маленькую вазочку цветы Марио, взяла сумочку и спустилась вниз. Правда, в походке обычно энергичного детектива проглядывала какая-то иере-шительыость. Отдавая портье ключ, Элеонора посматривала то на дверь из отеля, то на дверь в кафе, будто не зная, какую предпочесть. Через стекло второй она видела, как столики обрастают спешащими перекусить в перерыв служащими ближайших офисов и магазинов. И, наконец, направилась к ней. В зале пустовали лишь дальние от распахнутых окон места. Элеонора села неподалеку от ширмы, скры-ва’ющой вход на кухню, заказала довольно скромный обед и/тут же расплатилась.

В конце трапезы внимательный наблюдатель (если бы таковой находился в холле гостиницы) мог бы отметить, что женщина чем-то обеспокоена. Она незаметно переводила взгляд с двери в отель на уличную дверь, которые поминутно открывались и закрывались, к чему их в равной степени принуждали и желающие подкрепиться, и насытившиеся. Наверное, Элеонору в этот момент мог бы понять лишь сумасшедший полковник Макбрайд. О-о! Он-то всегда знал причину самых ужасных женских страданий.

Когда обе двери оказались буквально закупоренными двумя группами покидавших кафе посетителей, Элеонора, очевидно, не выдержала внутренней пытки и тихо прошмыгнула за ширму, возле которой сидела. Увидев у кухни обслуживающего ее официанта, она, краснея и запинаясь, показала спустившуюся на чулке петлю — ох, уж эти ненадежные чулки, на них уходит треть энергии деятельных женщин! — и тот мгновенно нашел выход для попавшей в затруднение иностранки: любезно проводил ее к лифту, на котором развозят пищу по заказам из номеров. Конечно, миссис Уайтлоу отблагодарила официанта, при этом прижав палец к губам. И конечно же официант в знак того, что он понял заокеанскую гостью и не выдаст ее женского секрета даже под пистолетом, экспансивно прижал к своей накрахмаленной груди всю пятерню. Оба остались в восторге друг от друга.

Дверь ее номера, несмотря на сданный портье ключ, была открыта. Элеонора, войдя, огляделась и заложила внутреннюю задвижку. И тут дала себе волю: небрежно стянула с плеч тонкий фиолетовый шелк кофты, скинула, не глядя, туфли, куда попало разбросала белье и упала на кровать лицом вниз, в прохладу простыни. Если бы не капала вода в кране! Что тогда? Тогда она чувствовала бы себя счастли—

вой. Нервное напряжение последних дней сказывалось неумолимо. Чудовищный кран все затихал и затихал, потом исчез и шум улицы, врывающийся сквозь распахнутое окно и…

Она проснулась от грохота, какого не слышала никогда. «Началось?» Так она иногда думала дома, когда незнакомый, раздирающий душу звук рассекал привычный шумовой фон. Ее старая школьная подруга призналась, что так же часто думает: началось? У всех внутри засел этот ядерный страх конца века, обычно он сворачивается клубком где-то в самой глубине сознания, не мешая огорчаться, любить, жить, но стоит ворваться в уши незнакомому грохоту, как на какой-то миг проносится в мозгу растерянное, безнадежное, катастрофическое: началось!

Элеонора подскочила к окну, внизу сновали автомобили, куда-то спешили пешеходы: обычный день, обычная улица, обычная суета. Справа из-за поворота выскочили пожарные машины и с ревом пронеслись вперед, еще через несколько минут промчались кареты «скорой помощи»: одна, две, три, четыре… Машины с красными крестами все прибывали и прибывали, выли сирены, над городом плавал запах гари.

«Что-то случилось? — Элеонора быстро оделась, потом, застегивая последнюю пуговицу, остановилась. — Случилось? Случилось. Я-то чего вскочила? Мало ли что может случиться в большом промышленном городе? На любой фабрике или заводе, напичканных химией и горючим. Куда я хотела бежать?» Она взглянула на часы: было десять минут третьего. «Впрочем, как раз пора спускаться к такси». И в этот миг зазвонил телефон.

«Брать или не брать трубку? А если Марио? Нет, он звонить не будет. Ни в коем случае. Наверное, его и в городе уже нет. Не буду». Элеонора взяла сумку с уложенными еще утром вещами. По нервам резанул вой полицейской сирены, и, внезапно испугавшись, что телефон замолчит, оставив ее в неизвестности, какая еще беда могла приключиться в ее жизни, Элеонора подошла к аппарату.

Портье сообщал миссис Келли — он просит прощения, ключ синьоры висит, но он решил все же попробовать, — прибыло заказанное ею в местный аэропорт такси.

— Что за тревога в городе? — спросила Элеонора. — Пожарные, «скорая помощь»…

— Катастрофа на железнодорожном вокзале. Синьора правильно делает, что предпочитает самолет. На этой грешной земле чаще случается плохое, чем на небесах.

«Два часа разницы так же эффективны, как и три, мистер Харт, — подумала Элеонора, кладя трубку и не в полной мере еще осознавая смысл происшедшего. — Спасибо вам, ваш поцелуй и впрямь спасителен. Но этот телефонный разговор… Его могли засечь. Как бы вы поступили в данном случае, мистер Харт?»

— Поздравляю, — сказал сэр Генри вошедшему Маллигену, — не ожидал. Вечно кто-нибудь что-нибудь перепутает: или время взрыва, или место, а то и город, в котором нужно произвести взрыв. Сработали четко на удивление. Я доволен вами, — сэр Генри произнес эту фразу официальным тоном бесстрастного благодетеля. — Я доволен вами и не оставлю без последствий ваше рвение.

Перед сэром Генри лежал свежий выпуск «Нью-Йорк тайме», очевидно из той части тиража, что успела все же подхватить сенсацию. На первой странице крупными буквами было набрано: «Взрыв вокзала в Болонье!» Рядом на столе высилась стопка других газет.

— Их опознали? — вяло поинтересовался сэр Генри.

— Сейчас там не до этого, — голос Маллигена дрожал.

Его утреннее бритье было прервано звонком из Болоньи. Агент сообщил: «Поскольку прослушивание телефона номера миссис Келли не было снято, оператор записал ее разговор с портье уже после взрыва».

Взгляд Маллигена упал на верхнюю газету в стопке. Заголовки кричали: «Чудовищное преступление! Гибель десятков невинных людей! Погибло восемьдесят пять человек! Кто вернет мне мать? Полиция разводит руками!»

«Произошла ошибка, — скажет сэр Генри, — если закрыть глаза на то, что эту Уайтлоу вместе с Лиджо нужно было уничтожить любой ценой». Но закрыть глаза на это он не сможет. Поэтому ошибка будет состоять в том, что сыщицу не уничтожили. Восемьдесят пять жизней в зачет не идут.

Харт; сидел у радиоприемника с застывшим лицом. «Неужели она погибла? Нет, нет, она умна и осторожна. Не могу поверить, чтобы она…»

— Я поставил банки во дворе, сэр, — сказал Джоунс и улыбнулся.

«Или мне кажется, или впервые Джоунс улыбнулся ши

роко и открыто, как будто что-то мучило его, а теперь решение принято и сомнения остались позади».

Не хочу сегодня, нет настроения.

— Пожалуй, вы правы, сэр, — Джоунс пожал плечами и вышел.

«Элеонора в Болонье, взрыв произошел в Болонье, взрыв чудовищной силы. Такое дело по зубам только профессионалам: или работали люди Генри, или другие высококвалифицированные специалисты под наблюдением и с согласия людей Генри. Никогда бы не подумал, что они зайдут так далеко. Поднять в воздух вокзал, погубить столько людей. Если жива, сюда ей возвращаться нельзя — это ясно. Исчезнуть? Как? Бросить дочь и никогда больше не появляться в стране? Нет, не то. Для нее такое неприемлемо, она слишком любит дочь и, наверное, этого…» — Харт поморщился, подумав об отношениях, которые существовали у миссис Уайтлоу с человеком, которого он сначала просто недолюбливал, потом начал ненавидеть.

Дэвид Лоу! Из-за него погиб доктор Барнс, славный парень, наивный, несмотря на интеллект, добрый идеалист. Из-за Лоу погиб Сол, сильный, озлобленный жизнью человек, у которого были все данные для успеха и которому всегда не везло. Теперь угроза нависла над миссис Уайтлоу. Что значит — нависла? Или опасность пронеслась над ней, случайно оставив в живых и взяв в счет ее временного избавления жизни десятков ничего не подозревающих людей, или… Надо звонить в Болонью. Если жива, настаивать, чтобы постаралась исчезнуть. Для него такой звонок — вызов сэру Генри и компании, а он до сих пор не знает результатов тестирования на детекторе лжи и никогда не узнает. И все-таки надо попробовать! Если честно, он поставил на себе крест.

Харт выбежал на улицу, доехал до ближайшего телефона, заказал Болонью. Потом был глупый разговор с администратором, который утверждал, что миссис Уайтлоу не числится в списке постояльцев. Харт ревел как зарезанный, путая иностранные слова, какие когда-нибудь слышал за свою жизнь. Наконец подтащили к телефону какого-то Кроуна, и этот смешливый соотечественник, приняв во внимание, что Харт из полиции, добился-таки для него вразумительного ответа:

— Миссис Келли из тринадцатого номера выехала всего час назад. Да, да, сыщица.

«Выехала час назад… — Харт прислонился к телефону,

угол металлического ящика впился ему в спину. — Что же, миссис Келли, больше мне ничего не удастся сделать. Ничего. Сэр Гспри доберется до вас раньше, возможно, еще в самолете».

Харт заехал в бар, подошел к стойке, вобрался на высокий стул, вцепился в полированную стойку.

— Налей, — кивнул он бармену.

Бармен открыл бутылку дорогого ирландского виски, в стакане заискрился слой толщиной в два пальца.

— Мало,'— выдавил Харт.

Бармен долил.

— Мало, — Харт хрипел.

Бармен долил еще.

— Мало, черт тебя дери! — взвизгнул Харт и, только когда стакан был наполнен до краев, одним глотком осушил его до дна.

— Еще? — спросил бармен.

Харт бросил взгляд, которым судьи смотрят на закоренелых преступников. Стакан мгновенно наполнился доверху.

А сэр Генри все еще благодушествовал. Он с удовольствием, стараясь не впасть в оскорбительную назидательность, поучал Маллигена.

— В Италии работать удобно. Всегда удобно работать там, где существует параллельная система власти. Когда Джон Маккафери уходил, он передал нам кое-какие связи в Италии. Вито Мичелли тоже, перед тем как его потянуло к парламентской деятельности, немало нам помогал. Если человек возглавляет военную разведку, он, надо полагать, может сообщать что-нибудь любопытное, хоть изредка.

Маллиген ерзал на стуле. Молодой человек выглядел заспанным, да и побрит наспех. «Не ночевал сегодня дома, сукин сын, — подумал сэр Генри, — и вряд ли был у своей красули, которая его так волнует. Сбегал налево. Ничего, как и выпивка, это еще не самый большой грех мужчины». °

— Странно, что Маккафери передал нам свои связи. Вы же говорили, сэр, что понятия «дружеская разведка» не существует.

Маллиген не знал, как сказать сэру Генри, что операция провалилась, понимая: чем позже он сообщит об этом, тем хуже ему будет.

— Конечно, мы всегда должны предполагать, что агенты

противника проникли во все взаимодействующие с нами службы. Но если Маккафери был так любезен, что рекомендовал нам Личо Джелли, почему было не воспользоваться его рекомендацией?.. Что-то мы разболтались на конкретные темы с конкретными именами. А вдруг у нас активированный микрофон в служебном телефоне, или вот здесь, под этим алебастровым пятнышком на стене, что-то вмонтировано, или кто-то шарит инфракрасным излучателем по окнам? А?

Сэр Генри довольно рассмеялся. Маллиген сделал последнее усилие над собой и с заметным волнением начал:

— Сэр!

— Слушаю вас.

— Дело в том, сэр, что операция потерпела провал.

— Не понял, — усмехнулся сэр Генри.

— Миссис Уайтлоу в момент взрыва на вокзале не было.

— Не понял, — повторил сэр Генри, и улыбка сползла с его лица.

Не говоря ни слова, пожилой джентльмен подошел к окну, впился глазами в раскинувшуюся внизу панораму.

«Карьере конец. Погиб. Точка. — Маллиген сжал губы. — Никого не будет интересовать, виноват я или нет. Кто-то должен ответить. И лучшей кандидатуры, чем я, не найти».

Сэр Генри потянулся, пальцем нарисовал на оконном стекле воображаемого чертика й сказал то, что Маллиген ожидал услышать в последнюю очередь:

— Ну что ж! Не получилось так не получилось. Ничего страшного, главное — компания не причастна к взрыву, там не было никого из наших работников. Внутреннее дело итальянцев: сами взорвали, пусть сами и разбираются. Всегда есть запасные варианты. Самолет… А, черт! Самолет придется оставить в покое — там наши с этим полковником. Но цепь, идущая к нам, состоит из двух звеньев, помните? Из двух! Неугомонной миссис и Харта.

Маллиген сидел с разинутым ртом, как рыба, выброшенная на берег, в голове у него, перекатываясь с балаганным грохотом, носилось лишь одно: спасен, спасен, спасен!

— Вы зеваете, Маллиген, — голос начальника стал строг. — И не потому, что проводите сумбурные ночи. Вы плохо анализируете докладные агентов. Зачем Лиззи Шо вызывала Барнса, когда его участь уже была решена? Ответьте на этот вопрос, и, я думаю, в голове у вас прояснится. Можно с рюмочкой.

Это была вершина достижений сэра Генри в дружеском

руководстве. Маллиген чуть не расплакался, преисполнившись такой нежности к сэру Генри, какая и не снилась даже его чувственной подруге. Красный и потный, он вылетел из кабинета.

Сонная жизнь Роктауна не была нарушена в этот день ничем из ряда вон выходящим. Ведь нельзя же считать таковым взметнувшиеся в изумлении брови миссис Розалин Лоу, когда из открытой машины она увидела бегущую по улице Лиззи Шо, явно чем-то взволнованную — та даже не поздоровалась с бывшей соперницей, матерью своего бывшего хозяина, наконец, богатейшей наследницей в настоящем. Но брови миссис Лоу взлетали и в любой обычной ситуации и потому не могли быть барометром.

«Может быть, что-нибудь с Марио? — подумала Розалин. — Этот ужасный взрыв. Впрочем, там вечно кого-то отравляют, замуровывают, взрывают… Все же надо потом заехать к Харту. Да нет, молодость забывчива, эта субретка уже и не вспоминает о мальчике, а опрометью бежит к новому избраннику». Розалин Лоу не всегда было за пятьдесят, она могла со знанием дела судить о девицах такого сорта.

Через час она сидела в кабинете начальника полиции. Перекинулась несколькими пустыми фразами с Джоунсом — Харт, сказали, отсыпается после ночного дежурства, — собралась уходить. Раздался звонок, и — да, да! — ее брови снова полезли наверх: ковбой, тупая деревенщина, снял трубку, отжал, ничего не сломав своей клешней на этой… на панели, крохотные рычажки. Разговор был недолгим. Джоунс молчал, лишь кивал и время от времени с интересом рассматривал носки ботинок, потом сказал:

— Конечно, сэр, я передам, все сделаю в точности, не беспокойтесь.

Положив трубку, он окинул Розалин еще более циничным взглядом, чем обычно.

«Вообще-то у этого молчуна больше мужского, чем в пачке из десятка горожан, хвастающих своими победами налево и направо, — думала она по дороге домой, — Хотя он тоже лишь прикидывается молчуном».

Вечером Джоунс заехал к Харту Начальник полиции лежал на кровати, широко раскинув ноги, грудь его блестела от пота, седая шерсть свалялась.

— Ио хотите проветриться, сэр?

— Пожалуй, ты прав, Джоунс, — передразнил Харт и нехотя поднялся.

Чудесный вечер опустился па город: тихое, ласковое, солнце почти утонуло в неподвижном море. Неистово пахли цветы. У Харта кружилась голова, то ли от выпитого, то ли от дурманящего запаха. Джоунс предупредительно открыл дверцу машины Харта.

— Поедем на моей? — без интереса спросил Харт и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем.

Джоунс запустил двигатель, и машина покатила вперед. Харт с трудом пристегнул ремень па толстом животе и откинул голову на подголовник.

— Тебе нравится миссис Уайтлоу? — вдруг заговорил он. Джоунс внимательно смотрел на дорогу. — Как ты думаешь, moi’ бы я ей понравиться?

Джоунс пожал плечами. Еще раньше он как-то признался Харту, что, по его мнению, каждый может понравиться йаждому, надо только как следует постараться. Как Харт ни пытался выяснить, что Джоунс вкладывает в слово «постараться», так ничего и не добился. «Постараться — значит постараться, сэр, тут нечего ни прибавить, ни уба-’ вить. Всем нравится, когда их штурмуют».

— Вам звонили, сэр, — бесцветно сказал Джоунс, — просили передать: мир держится не на страхе, а на преданности.

— Не вяжись с ними, сынок.

Машину подбросило: Джоунс прозевал выбоину. Становилось темнее.

— Едем к Длинному логу? — Харт держал руки на животе, как примерный школьник.

— Пожалуй, сэр, там сосны, хвоя, там спокойно, вы отдохнете.

Что-то мешало Харту согласиться с этой оценкой местности, но он не додумал мысль, так же как и предыдущую, кивнул и задремал.

Очнулся он от сильного удара по голове. Привязной ремень впился в живот. Потом был еще удар и еще. Харт понимал, что удары — видно, рукояткой револьвера — наносил Джоунс. Теряя сознание, он попробовал пошевелить руками — его мощные кисти были стянуты наручниками.

Машина проехала дальше вдоль обрыва, что тянулся

справа. Джоунс выключил зажигание, вывернул руль вправо, ловко выскочил из машины, надавив плечом, подкатил ее к круто обрывающемуся склону.

«Зря нацепил наручники, он и не думает сопротивляться, а их найдут — лишняя морока: кто да что, да как? Бежать потом за ними вниз…» Джоунс поставил машину на ручной тормоз, обошел ее и поверх опущенного стекла снял наручники с Харта. «Фу, черт, а как же тормоз?)» Он снова обошел машину, через окно отпустил ручник, Харт не шелохнулся. Машина медленно покатилась к обрыву. Джоунс шел рядом, упираясь рукой в переднюю стойку.

— Надоело нищенствовать? — трудно ворочая языком, прохрипел вдруг Харт. Из угла рта сочилась кровь.

— Да, сэр, денег вечно не хватает, — тускло согласился Джоунс.

— Деньги — сила, сынок. Ты верно понял.

Последним сигналом извне для Харта стал полицейский «плимут», воровски спрятанный в кустах. И тут время остановилось. Их самолет — с Уиллером, сосредоточенно рассматривающим ладони, и Гурвицем за штурвалом — вырвался к цели, на мгновение завис над бухтой и пошел в крутое, пике на город. Пальцы Байдена ощутили привычный металл рукоятки пулемета…

Упав с обрыва, машина взорвалась. «Совсем нешумно, — подумал Джоунс. — Я-то считал: грохнет дай боже — звезды отлетят от купола». Он посмотрел на далекие звезды, крепко вбитые в небосвод, вывел из кустов «плимут» и медленно поехал по пустынному шоссе в Роктаун. Встречных не было. Рубиновый глаз низко летящего самолета прочертил густую синь. Накатила тошнота. Джоунс остановил машину, вылез. Шатаясь и ловя ртом воздух, подошел к одинокому дереву, обхватил шершавый ствол. Голова уперлась в бугристую кору, волосы упали на лоб. Вывернуло наизнанку. И сразу стало легче. Домой он возвращался, как после тяжелой болезни: ощущение слабости и нарождающейся силы. Ничего страшного. Ко всему можно привыкнуть.

Пройдут годы, Джоунс забудет прошлое, незаметно разъ едающее душу, станет злее, решительнее — заматереет, научится приветливо улыбаться, казаться открытым человеком, неглупым и располагающим к себе. Каждый день, каждую неделю, каждый месяц, ступень за ступенью он будет взбираться наверх, и все заговорят о нем: простой парень из народа, вот как ты, как я, как все мы, успехом обязан лишь терпению. Люди вверят судьбу молодому начальнику полиции. Почему бы и нет? Потом? Не исключены политическая деятельность, выборные должности, признание общества…

Так могло бы случиться. Харт отчетливо увидел всю жизнь Джоунса. Время остановилось. Напряжением воли не дав угаснуть сознанию, Харт представил падающую машину, срывающиеся вниз камни, облако пыли, взрыв и дымно-оранжевый шар, прыгающий по скрюченным кустам на дне оврага… и Джоунса, который приходит в себя после первого убийства. Последующие он перенесет уже легче.

Грузное тело стремительно метнулось влево — когда он успел отцепить ремень? — и пистолет из открытой кобуры Джоунса оказался в руках Харта. Второго и третьего выстрелов Джоунс не услышал. Споткнувшись после первого, он вытянул руки вперед, будто собираясь подтолкнуть машину, и рухнул в пыль.

Не месть руководила Хартом, а на удивление простая мысль: за всю жизнь он толком не попытался противостоять злу, всегда считал — бороться с ним бессмысленно. Пока машина катила к обрыву, а пули рвали рубашку Джоунса, взгляды сослуживцев встретились. Харту почудилось, что в глазах подчиненного мелькнула — неужели? — благодарность за избавление от грязи этого мира. Джоунс будто извинялся за то, что с ним сделали. Он предал близкого — правда, но и любил того, кого предал, — тоже правда.

В миг, отделяющий жизнь от смерти, Джоунс пережил лучшее из того, что ему было отпущено. Сползая в беспамятстве на дно машины, Харт еще раз прочел в глазах друга, палача, почти сына: что же с нами сделали?!

«Случайно» опоздав на удобный ночной рейс Милан — Нью-Йорк, о чем, к счастью, сэр Генри не узнал, миссис Уайтлоу прилетела домой на день позднее. В ее почтовом ящике лежало письмо — обычный прямоугольник с красным штемпелем. «Как пусто дома без Нэнси, и вообще пусто…»

Она прошла на кухню, забилась в угол мягкого дивана с потертой обшивкой и замерла. Ее взгляд блуждал по кухонной утвари, по облупившимся кусочкам краски на стенах, по маленьким трещинкам пластиковой облицовки. Она вертела в руках конверт, тонкая бумага шуршала. «Чье это письмо? Кто-то из родственников? В семье не принято писать письма друг другу. Джерри? Зачем?.. Штемпель Роктауна! Дэвид? Слишком осторожен, чтобы писать письма. Чушь какая-то!»

Она бросила письмо на стол, промахнулась, легкий конверт опустился па пол у плиты. Элеонора распаковала вещи, вымылась, переоделась, приготовила ужин.

В дверь позвонили, она открыла. Перед ней стоял Дэвид Лоу. Это был он и не он: вместо лица — мертвенная маска.

— Нэнси?! — вскинулась Элеонора.

— С пей все в порядке. Ехал просто так, — глухо сказал Лоу, — не надеялся тебя застать… — Он чего-то недоговорил.

Ее не держали ноги, тело покрылось испариной. «Как у Харта…» Захотелось на что-то опереться. Но Дэвид отстранился, прошел в комнату и сел, безвольно свесив руки.

— Все! Я кончился! Ничего никогда больше не буду делать. Не буду никому переводить деньги. Только матери — пусть гуляет сколько влезет. Мои деньги не решат, быть или не быть войне. А жить хочется. Хватит.

Он умолк.

— В чем дело? — Элеонора вяло подошла, погл'адила его небритую щеку.,

— Вчера вечером разбился Харт. Его машина сорвалась с обрыва у Длинного лога и сгорела. Сгорела дотла.

— Случайность? — апатия отступала, кольнуло сердце. — Там же, у дороги, убит Джоунс. Выстрелами в упор. У Элеоноры шевельнулось ощущение, что она должна что-то вспомнить или сделать после слов Дэвида, что-то не сделанное раньше. Но что? Ах, конечно же! Она бросилась на кухню, подняла письмо, разорвала тонкую бумагу. Письмо было напечатано на машинке:

«Миссис Уайтлоу, вот и я!

— Кажется, впервые у меня есть возможность говорить с Вами и не испытывать смущения. Зачем же смущаться? Меня уже нет. Я просил свою негритянку опустить письмо в ящик, только если со мной что-то случится. Как видите, случилось. Я давно ждал, что будет так. Согласитесь, как удивительна возможность разговаривать с человеком, которого уже нет. Я прожил сумбурную жизнь и рисковал умереть, так и не узнав, что такое любовь: теперь я знаю, что это такое. Я безмерно благодарен. Вам? Случаю? Судьбе?

Можно подумать: неужели так пишет полицейский? Ио и полицейский прежде всего человек. Каждый из нас прежде всего человек и лишь потом полицейский, мясник, премьер-министр или сутенер. Я любил Вас, и сейчас мне кажется, Вы должны сказать^ я знала».

Элеонора оторвалась от письма и прошептала: «Я знала».

«Теперь ответьте на вопрос, верите ли Вы в бога? Я всегда считал, что бог — преувеличение восторженных людей, и вот сейчас сверху смотрю, как Вы читаете письмо, и не вижу Ваших глаз, а лишь волосы, разметавшиеся по плечам. Поднимите голову. Я хочу на мгновение увидеть Ваши глаза».

Элеонора подняла глаза, сухие, без единой слезинки, и долго смотрела в квадрат потолка.

«Я жду Вас. Можете не торопиться. Вы обязательно попадете ко мне, и мы будем любить друг друга вечно. Какая разница, где любить? У вас на земле или там, где оказался я. Любовь выше, чем обстоятельства, забрасывающие нас куда-либо, будь то преисподняя или райские чертоги.

Я бывал груб с Вами только потому, что не получил — увы — хорошего воспитания и хотел отвратить Вас от дела, которое погубило стольких людей.

Как это случилось? Дэвид Лоу — фантастически богат. Он жертвовал деньги на цели, не устраивающие могущественных людей. Я не говорю, кто они, я заклинаю Вас никогда не перебегать им дорогу, я и мои друзья заплатили максимальную цену за все. Каждый из убитых в Роктауне должен был уничтожить Лоу, и никто не смог или не захотел этого сделать. Тогда его решили уничтожить те, кому он мешал. Как? Уничтожить богатого человека непросто — это вызов таким же богатым, как и он. Лоу всего лишь заблудшая овца, но он богат, и этим все сказано. Таких, как он, допустимо уничтожать, не оставляя никаких следов. Но следов не оставляют только бесплотные ангелы! Или? Или люди с неограниченными возможностями, которые поднимают руку даже на президентов.

Доктор Барнс доложил о плачевном состоянии нервной системы Лоу, и тогда было решено добиться его уничтожения весьма хитроумным способом. Лоу стрелял по какому-то безобразному пауку и по убийце в маске? Стрелял и не попал. Никого не нашли и его доги, с утра до ночи рыскающие по участку. Лоу не мог ни в кого попасть! Доги не могли никого схватить! Никого не было: в его спальне были лишь фантомы, образы, и более ничего. В спальне Лоу

разгуливали голограммы, такие же реальные, как сама реальность. Недаром Джоунс заметил, что в городе были какие-то автомобили. В ту ночь сильно упало напряжение в электросети где-то около трех часов ночи, ио откуда Вам было знать такие тонкости. Даже если бы устроители этого омерзительного спектакля убили Лоу и их задержали, было бы очень трудно предъявить им обвинение. За что? Ведь к Лоу никто не притрагивался и жилище его оставалось неприкосновенным.

А помните табличку «Дэвид Лоу — ты мертвец!»? Вот уж Вы удивитесь, узнав, кто ее писал. Попробуйте догадаться! Не получается! Еще бы. Табличку сделала и повесила на ручку ворот сыновнего особняка Розалин Лоу: Джоунс припер-таки ее к стенке, пока Вы «загорали» в Италии. Она все рассказала, она рассчитывала, что появление таблички послужит вызовом Вам и полиции, — мы удесятерим паши усилия в расследовании, а убийцы Лоу, 'обеспокоенные — скорым разоблачением, поспешат окончательно расправиться с ним, чтобы не оставалось никаких концов. Вот так рассуждала миссис Лоу, она подталкивала убийц. Откуда такая ненависть к сыну? Да ее и не было, ненависти: Розалин не хватало денег, не хватало всю жизнь, а сын оказался препятствием, а у нас приучены препятствия преодолевать. Джоунс выпотрошил размалеванную каргу, от страха перед оглаской Розалин выложила все. Джоунс вообще проницательный человек и прекрасный парень, в случае чего всегда полагайтесь на него.

Простите, может, я чего-то не так написал в спешке. Разве слова имеют значение в жизни? Можно было вообще не читать письмо, я хотел только, чтобы Вы знали — я понял, что такое любовь. Я совершенно серьезно жду Вас, у меня тут куча пустых банок, и когда Вы прибудете ко мне, чтобы остаться навсегда, мы постреляем с Вами вволю. А пока будьте счастливы по-земному, Харт.

Жду Вас неограниченно долго, жду Вас всегда!»

Элеонора подняла голову. Дэвид Лоу стоял рядом, под глазами — сине-черные мешки, сломленный, опустошенный человек невидящим взором смотрел на миссис Уайтлоу.

— Я привезу девочку завтра? Если сумею оторвать ее от Пита. Он тоже здорово привязался к «похищенной».

, — Не надо, заеду сама.

— Может быть, что-нибудь нужно? Как-то помочь? Или деньги?

— Нет, спасибо.

— Почему?

Элеонора медленно подошла к окну и, не оборачиваясь, проговорила:

— Не люблю трусливых мужиков, извини, тут ничего не поделаешь.

Она не обернулась и когда щелкнул дверной замок. «И Харт, и Джоунс. Все. Точка. Разбитое корыто». Потом раздумчиво направилась к двери, распахнула ее и остановила гулкие шаги на лестнице сухим приказом:

— Дэвид, поднимись!

«Нужно вернуть ему веру», — подумала Элеонора и, оставив дверь открытой, отошла опять к окну.