Чёрный хребет. Книга 3

Глава 21

На следующий день я сплю до обеда, пока Хума ползает по моей кровати и отчаянно пытается меня разбудить.

Летучая мышь уже умеет охотиться сама, но привыкла делать это в моей компании, поэтому сидит на одеяле и постоянно проверяет, проснулся я или ещё нет. Всю бурю она просидела в погребе и даже не догадывается, какая опасность прошла мимо.

– Дай поспать, – говорю. – Не мешай.

– Кушать подано, – отвечает моим собственным голосом.

Покорми её один раз и теперь она будет требовать еду до конца жизни.

– Иди поохоться сама, у тебя это прекрасно получается.

Хума недовольно хватает меня за палец на ноге и тянет из постели. Причём делает это так упорно, словно её крохотного тельца достаточно, чтобы сдвинуть меня с места. Дай ей чуть больше силы и она перевернёт кровать, чтобы заставить меня подняться.

– Найди Эллин и поохотьтесь вдвоём, – говорю. – Я даже разрешаю вам обоим поесть жуков, а меня оставьте в покое.

Но спать я больше не могу.

Просто лежу на кровати и наслаждаюсь тем, что никуда не нужно идти. У меня сегодня выходной: я его заработал рискуя жизнью и спасая сводную сестру.

– Проснулся? – в комнату входит мама, а за ней Вардис. Оба в передниках. – Вставай и пойдём есть.

– Мы приготовили тебе завтрак, братан.

Понимаю, что покоя мне не дадут, поэтому поднимаюсь, одеваюсь и иду в зал – там никого нет. Выхожу во двор и вижу всех: Буг, Вардис, Илея с Цилией, Холган в детском кресле и Эллин, которой я только вчера дал имя. Я чувствую все их взгляды: шесть человек смотрят на меня в этот момент с любовью, благодарностью, интересом. И только во взгляде Буга лёгкая неприязнь.

Семья сидит в беседке за столом, который ломится от еды: мясо жареное, вареное, салаты, супы, кувшины с компотами и настойками. Даже остатки мёда из Гуменда. Пока я дрых на своей кровати, они всё это готовили и даже не дёрнулись в мою сторону с просьбой о помощи.

Обычно большая готовка затрагивает каждого.

– Мы решили устроить праздник, братэлло, – объявляет Вардис.

– Иди мой руки и за стол! – добавляет Илея.

Завтракаем, или скорее обедаем.

Я рассказываю обо всём, что случилось с нами вчера.

Эллин уплетает еду за обе щеки: наконец-то она научилась есть что-то, кроме жуков. Холган хнычет и тянется к Хуме. Летучая мышь ползает в траве и выискивает насекомых. Цилия на своей волне. Мама поглядывает в мою сторону и я чувствую как на её языке вертится выговор, но она себя сдерживает, поскольку я вернул домой её приёмную дочурку.

– А потом он берёт и прыгает! – повторяет Вардис уже в пятый раз и опять смеётся, будто предыдущие разы его недостаточно насмешили. – Берёт и прыгает за частокол!

Шестой раз.

Заливается хохотом, будто это история о самом большом олухе на свете. Возможно, так оно и есть.

– Больше так не делай, ладно? – спрашивает Илея.

У неё в голове наверняка целая тирада, которая критикует моё безрассудство и недальновидность. Полностью её понимаю: выходить из деревни во время песчаной бури – нужно быть умалишённым.

– Я знал, что у меня получится, – говорю. – Где-то в глубине я чувствовал, что смогу догнать Эллин и вернуть. Какая-то внутренняя уверенность.

Больше мы эту тему не затрагиваем.

Сидим за столом, едим, обсуждаем всё на свете: от средств против муравьёв, до пошивки одежды к свадьбе Корта и Авиллы. Вчера вечером меня разыскивали в пустыне, ожидая увидеть обглоданные кости, а сегодня накопившиеся эмоции вылились в долгие посиделки.

Съесть всё, что находится на столе – физически невозможно. Но мы стараемся всеми силами, набиваем с братьями брюхо до тех пор, пока еда не просится наружу. Если бы мы были одни, то уже устроили бы соревнование, кто громче рыгнёт, но с двумя сёстрами и матерью приходится вести себя культурнее.

А затем Илея внезапно начинает плакать.

– Мам, ты чего? – спрашивает Вардис.

– Ничего, – отвечает.

Пытается скрыть слёзы, но это выходит плохо, поэтому она ещё больше привлекает к себе внимание. Порой я забываю, что люди в этой деревне – самые обыкновенные земледельцы, пастухи, обувщики и портные.

Это мы с братьями последнее время так много рисковали собой, что чувство опасности притупилось. Для Илеи же сегодня праздник, смешанный с тревогой. Сколько бы мы ни игнорировали этот вопрос, он никогда не исчезнет: вчера женщина чуть не потеряла сына и приёмную дочь.

И я даже примерно не представляю, насколько сильно это по ней ударило.

Я был в пустыне, прятался от песчаного торнадо, пока она кусала локти и переживала за нас даже больше, чем мы сами.

– Всё в порядке, – говорит.

Всё совсем не в порядке.

Мы с братьями идём обнимать Илею, а она лишь ещё больше рыдает. Она – очень сильная женщина, но бывают моменты, когда любого человека может расклеить. Какой бы сильный ни был человек, ему всегда нужен кто-то, на кого можно опереться. Но с тех пор, как Холган превратился в ребёнка, ей пришлось во всём полагаться на себя.

Надо что-то с этим сделать. Как-то исправить.

– Вардис, – говорю брату, когда мы стоим у бадьи с водой и моем грязные тарелки. – Тебе не кажется, что Илея – молодая и привлекательная женщина?

– В каком смысле?

Ей было восемнадцать, когда она родила меня. Сейчас ей тридцать пять лет – в самом расцвете сил и красоты.

– Может, ей стоило бы найти нового мужа.

– У неё уже есть муж, – отвечает брат неуверенно.

– Её муж едва ползать научился и ещё не скоро перестанет писаться в кроватке. Нам всем стоит относиться к нему, как ещё одному брату, а не к отцу.

– Пожалуй...

– Подумай пару дней и вспомни несколько приличных мужчин, чтобы их свести.

– Как ты себе это представляешь? – спрашивает Вардис. – Мама, мы нашли тебе нового мужика. Люби его, посели в нашем доме.

– Не так, – говорю. – Мы всё сделаем аккуратно и ненавязчиво. Устроим несколько случайных встреч в общей компании, проследим за их реакцией, а затем под нормальным предлогом оставим наедине. Первый раз, что-ли, сводничеством занимаешься?

– Вообще-то первый раз.

– Да, я тоже.

Моем грязную посуду.

– У Дверона нет жены, – говорит Вардис.

– С ума сошёл? Он недавно её потерял, дай человеку время поскорбить.

– Да, но ты только представь себе: наша мать – жена старосты Фаргара.

Странная картина. И абсолютно невозможная.

Думаю о том, есть ли у нас знакомые, которых можно свести с Илеей. Такие, чтобы и внешне привлекательные, и с юмором, и не болван. Ищем с Вардисом себе нового отчима. Пусть Илея пока даже не рассматривает такую мысль, но если мы приведём ей чистого, свежего кавалера, с бантиком на шее... Это может сработать.

Все люди отказываются знакомиться, ссылаясь на миллион причин, пока случайно не наткнутся на красивого и обаятельного человека. В этот момент все их принципы мгновенно испаряются.

– Эй, – говорит Вардис. – Что происходит?

Между нами в воздухе парит грязная тарелка, а мочалка протирает её от грязи сама по себе, никто из нас её не касается.

Стоит мне посмотреть на происходящее, как посуда падает обратно в бадью, обдавая нас разогретой на солнце водой.

Стоим, шокированные. Даже Хума, задремавшая у меня на плече, глядит на произошедшее с интересом.

Затем сама бадья поднимается в воздух, переворачивается, посуда с грохотом летит на землю. Деревянный таз поднимается всё выше, выше, выше... Создаётся впечатление, будто на неё внезапно перестала действовать сила земного притяжения и предмет решил упорхнуть вслед за птицами.

– Это ты делаешь? – спрашивает Вардис, обеспокоенный.

– Не знаю.

Бадья взлетает всё выше, поднимается над крышей. Вскоре она оказывается на такой высоте, где её можно увидеть со всей деревни. Очень похоже на вчерашнюю ситуацию, где загадочная сила подняла меня в воздух и потащила прямо к змею.

Голубая жемчужина?

Мокрой рукой достаю из трусов кругляш и вижу едва поредевший голубой дым.

Дар Арншариза.

– Похоже, что это я, – говорю.

– Опусти её обратно, – отвечает Вардис.

Брат стоит со вскинутыми руками и не понимает, что ему делать: бежать, прятаться, или ловить улетевшую вещь.

В Дарграге нет способа производить домашнюю утварь в промышленных масштабах, поэтому любой предмет, вроде обыкновенной бадьи, переходит из поколения в поколение и множество раз ремонтируется, когда выходит из строя.

– Пытаюсь, – говорю.

Приказываю бадье опуститься, но вместо этого она метеором направляется вниз и мы с братом едва успеваем отпрыгнуть, когда она ударяется о землю и с хрустом раскалывается на множество частей. Смотрим на многочисленные деревяшки, разбросанные по всему двору, на тарелки, валяющиеся в песке.

Я собирался выйти из деревни и попытаться понять, что делает голубая жемчужина, но её сила проявилась раньше.

– Что здесь произошло? – из дома выбегает Буг.

Я стою к нему спиной, но чувствую его взгляд, упёршийся мне между лопаток. Недобрый взгляд. Как бы тщательно он ни скрывал свою злобу, я чувствую его ненависть к Дарам и ко мне, поскольку я храню их у себя.

Пока Буг хмурится, Вардис смотрит в мою сторону восторженно, будто ему подарили на день рождения новую игрушку.

– У Гарна новый Дар, – заявляет Вардис с энтузиазмом. – Что он делает? Только не говори, что управляет вещами для изготовления еды.

– У меня целых два новых Дара. В общей сложности их уже...

– Пять, – отвечает вместо меня Буг.

И уходит обратно в дом.

В молчании принимаемся за уборку. Илея ненадолго ушла из дома, поэтому нужно привести всё в порядок до её возвращения. Мы можем объяснить, как сломали бадью, но совсем не хочется рассказывать, как именно.

– Почему все Дары достаются тебе? – спрашивает Вардис. – У меня ни одного нет.

– Как только мне попадётся Дар, который я смогу передать – тут же это сделаю. Те, что у меня, взорвутся, если я их кому-нибудь отдам.

Кроме чёрной, разве что. Этой жемчужине плевать, кто ей обладает.

Складываем мусор в кучу и несём прочь из Дарграга, чтобы выкинуть подальше. Все материалы в нашей деревне биоразлагаемые, к тому же в этом мире ужасно прожорливые бактерии, которые обожают мёртвую органику. Выброшенное дерево перегниёт и станет частью почвы очень быстро.

Идём по деревне и Вардис стучится в дома всех, мимо кого мы проходим: Хоба, Браса, Лиры с Зуллой, Арназа, даже к Клифтону заглядывает. Всем рассказывает, что у меня появилась новая вещь и если они хотят проследить за испытаниями, то нужно идти прямо сейчас.

В итоге мы идём выбрасывать мусор группой из шести человек.

– Кто-нибудь знает, кто такой Перуфан? – спрашиваю.

– Не, – отвечает Брас.

– У нас нет никаких историй про него? Легенды какие-нибудь?

– Поверь мне, – говорит Хоб. – Обе моих бабки были такими большими любительницами сказок, что я точно знал бы это имя, если бы они произнесли его хоть раз.

– Великий змей дал мне Два дара и попросил найти конкретного человека. Может и не человека, но это явно кто-то известный.

– Арншариз? – спрашивает Лира.

Пришлось рассказывать про большого змея, что ползает по пустыне и водит за собой армию скорпионов-приспешников, и про маленького змея, который больше всего на свете любит обнимашки. И про моё обещание освободить его.

– Подними вон тот камень, – Вардис указывает на обыкновенный булыжник, валяющийся у нас на пути.

Я останавливаюсь напротив него, вдыхаю и мысленно приказываю ему сдвинуться с места. Камень сначала дрожит, а затем срывается вперёд на такой скорости, что он пробил бы дыру в груди, если бы направился в нашу сторону.

Кажется, я чуть не прикончил одного из своих друзей.

– Полегче! – заявляет Вардис.

Но сила уже пришла в движение. Я смотрю на своего брата, а он медленно поднимается в воздух, словно подхваченный невидимой рукой. На этот раз я вообще не даю никаких команд: такое ощущение, будто я управляю курсором на экране компьютера, но тот ускорен в тысячу раз и любое движение, которое я сделаю, превратится во что-то разрушительное.

– Эй, успокойся, – Вардис старается говорить мягко, но его голос даёт петуха.

Совсем не просто сохранить самообладание, когда тебя может зашвырнуть высоко в небо и ты пролетишь по дуге пару километров.

– Успокойся, – повторяет Брас.

– Я спокоен, – говорю.

Это совсем не так. Вардис поднимается всё выше, а я отчаянно пытаюсь придумать, что же делать. Бросаю голубую жемчужину вдаль, в надежде, что её сила исчезнет, если она окажется достаточно далеко. Кажется, это так не работает и Дар по-прежнему чувствует во мне хозяина.

– Усп... – пытается произнести Вардис.

Его с силой ударяет о землю. Я вижу, как его голова отпружинивает от поверхности, точно футбольный мяч. А ведь я даже не думал ни о чём... Хотя, может и думал, но это была назойливая мысль, которая сама по себе появилась вглуби сознания. Желание плавно опустить брата. Она вырвалась наружу и превратилась в нечто кошмарное.

В ужасе я пытаюсь понять, что же наделал. Неужели благодаря жемчужине я только что навредил собственному брату?

Трясущимися руками Вардис упирается в землю, Хоб с Брасом тут же бросаются его поднимать. Переворачивают, поднимают в сидячее положении.

– Мне что-то не хорошо, – бормочет Вардис.

Лира прикрывает рот рукой.

У моего брата не хватает одного переднего зуба – выбил его во время удара о землю. Парню до конца жизни придётся шепелявить и светить дырой во время улыбки.

– Кажется, у него сотрясение, – говорю.

– Какое ещё сотрясение? – спрашивает Зулла, ничего не понимая.

– Сотрясение мозга. Несите его обратно в деревню и уложите на кровать. Пусть полежит, отдохнёт.

К несчастью, никакой отдых не восстановит брату выбитый зуб. Пячусь подальше от друзей, пока жемчужина снова не активировалась против моей воли. Это Дар, он должен был приносить пользу, а не вред. Чувствую себя обезьяной, которой в руки дали оружие и не объяснили, как им пользоваться.

Обезьяной, которая только что дала костью по голове другой обезьяне.

– Уходите все, – говорю. – Мне нужно время побыть наедине и разобраться с проклятым шариком. Не хочу больше никого из вас ранить.

Друзья уходят обратно к Дарграгу, ведя под руки Вардиса, который едва переставляет ноги. Кажется, я только что нажил ещё одного противника Даров. Будто мало мне было одного Буга и его неприязни.

Ухожу вверх, к подножию хребта, чтобы остаться наедине с окружающей природой.

Где я никому не наврежу.

Кроме себя, разумеется.

Но меня не жалко – я живучий сукин сын. Даже если я сильно себя покалечу, то это доставит Хосо уйму удовольствия – отплачу за пользование красной жемчужиной. Кажется, этого духа ничто так не веселит, как мои нелепые попытки остаться невредимым. Его усмешку можно услышать каждый раз, когда я больно ударяюсь мизинцем о ножку кровати или бьюсь головой о дверной косяк.

– Ладно, – говорю. – Подчиняйся или я брошу тебя в деревенский сортир.

Сжимаю в руке Дар Арншариза.

Как же иногда не хватает инструкции по применению. Всегда любил инструкции.

Сажусь в позу лотоса, закрываю глаза, сижу несколько минут неподвижно, ощущая кожей дыхание ветра и шум окружающего мира. Настраиваюсь на него, представляю себя его частью: неотъемлемой и пропитанной всем сущим. А затем приказываю валуну, размером с доброго бегемота, подняться в воздух.