Армия из двухсот человек идёт через хребет.
Копья, мечи, щиты, стрелы, ножи. Многочисленные орудия отъёма человеческой жизни. В тысячный раз я задумываюсь о том, зачем я всё это делаю. До моего прихода Дарграг существовал веками, терпел налёты, мирился с погибшими и всех всё устраивало.
Когда мы мы сделали по арбалету в каждый дом, то существенно усилили оборону деревни. Все сказали спасибо и на этом можно было остановиться.
Мы побили Фаргар – наших главных врагов. Это был важный ход, спасший в дальнейшем множество жизней, тут тоже можно было остановиться.
Но мы продолжили.
Мы уничтожили Гуменд, я веду за собой людей на Орнас, планирую атаковать Карут и все остальные деревни, что живут своей жизнью и не подозревают о Дарграге. Мы идём убивать для того, чтобы прекратить убийства в будущем. Так было всегда. Оплот цивилизации можно построить только против чужой воли.
– На поиски жуков! – кричит Хума голосом Арназа.
Парень научил летучую мышь этой реплике и теперь Хума летает над нашим войском с боевым кличем. Создаётся ощущение, что мы идём воевать не с людьми, а с гигантскими инсектоидами.
И она, наконец, научилась летать.
Сил у неё пока недостаточно для длинных перелётов, поэтому летучая мышь опускается кому-нибудь на голову, когда устаёт.
– На поиски жуков!
Во время пути я заставляю камень, размером с мою голову, парить над вытянутой рукой. Голубая жемчужина может подчинять любые окружающие предметы и заставлять их двигаться, следуя моим приказам. Но чем меньше объект, тем хуже он контролируется: метательный нож получается удерживать в воздухе с большим трудом. Объект ещё меньше просто улетает в случайном направлении.
– Как думаешь, обрадуется нам Дверон или нет? – спрашивает Хоб.
– Вряд ли, – говорю. – Но что ему остаётся? Он будет делать то, что мы ему прикажем.
Приближаемся к Фаргару.
Идём за подкреплением в грядущей битве.
Будем сражаться плечом к плечу с людьми, которые нас ненавидят.
Но ненависть это одно, а удар в спину – другое. Они сражались вместе с нами у Гуменда: не бросили, не сбежали, не повернули оружие в нашу сторону. Войско Фаргара сделало всё в точности, чего мы от них ожидали, поэтому подозрения в предательстве сильно приуменьшились. Мы им даже чуть-чуть доверяем.
Перед тем, как подойти к деревне, наш строй меняется из походного в боевой. Двигаемся вперёд, выстроившись в четыре шеренги. Местные жители, завидев нас, разбегаются по домам. В считанные минуты Фаргар пустеет, словно и не было никого на улицах.
– Эй, ты! – кричу.
Из-за угла крайнего дома выглядывает маленькая светловолосая девочка. Смотрит на нас с любопытством и совсем не собирается уходить.
– Приведи сюда Дверона, ладно?
Девочка продолжает смотреть.
– Чего стоишь? – спрашиваю. – А-ну пошла! Кыш!
Она тут же исчезает и вскоре на краю деревни появляется Дверон. Двигается к нам, мрачный и насупившийся. С тех пор, как мы выиграли в битве и объявили всех жителей Фаргара рабами, всё местное население одолевают подобные настроения: неприятно чувствовать потерю свободы, осознавать себя рабом. Это слово мы используем, поскольку оно самое понятное для людей. Фактически, мы никого не стали обращать в рабство, а лишь навязали свою власть.
Я называю Дверона своим рабом, но он скорее вассал. Человек, который должен во всём подчиняться сюзерену – Дарграгу, Сарготу и мне.
Но Дверон по-прежнему воспринимает себя как свободного и ведёт себя так, будто происходящее – нелепица, которая пройдёт сама собой. Не хочет видеть во мне вышестоящего и подчиняется только потому, что я прихожу с армией.
– Как он меня бесит, – произносит Хоб. – Мы пощадили его жалкую жизнь, а он ещё и недоволен. Будь я на твоём месте, Гарн, заставил бы его выбегать к нам на полусогнутых, припадать к земле и пресмыкаться. Это именно то, что следовало сделать со всеми этими уродами.
– Я человек взрослый, – говорю. – И не обязываю всех вокруг любить меня. До тех пор, пока он ведёт себя правильно, всё идёт как надо.
Дверон приближается неторопливо, будто надеется, что мы его не дождёмся и повернём обратно, откуда пришли. Кажется, он стал даже более хмурым, чем в прошлый наш визит. Зарос, совсем перестал мыться, единственный глаз заплыл, словно кто-то совсем недавно надавал ему по морде. К тому же напился.
– В прошлый раз, – говорит. – Вы хотя бы пришли ко мне в дом, а не вызывали к себе, как прислугу.
– Ты пьян, – говорю.
От мужчины разит на несколько метров, стоять рядом невозможно. Любое насекомое, которое захочет на него приземлиться – подохнет от нестерпимой вони.
– Простите, совсем забыл, что Дарграг теперь запрещает нам пить.
– Никто тебе ничего не запрещает, – говорю. – Просто я недоволен, что староста соседней деревни выглядит вот так.
– Правда? – спрашивает. – Так привыкай. Это мой новый образ.
Отхожу от своих соплеменников и подхожу к Дверону очень близко, чтобы никто не услышал наш разговор.
– Мне очень жаль, что твоя жена погибла, – говорю. – Поверь мне, я знаю, каково это.
Я всю жизнь был в браке, и жены не стало, когда мне исполнился шестьдесят один год. Мы несколько месяцев боролись с раком желудка и победили: наступила ремиссия, целый год мы радовались каждому дню, жили как счастливейшие люди на свете, а потом он вернулся. Два дня меня не пускали в палату, сидел дома и не мог уснуть. На третий день мне позвонил незнакомый номер... Я смотрел в телефон и не мог ответить. Заранее знал, что скажут.
Лишь здесь, в этом мире, у меня получилось отойти от полученного удара. Этот мир меня исцелил и я неимоверно благодарен ему за это.
– Горькое чувство утраты, – говорю. – Но оно пройдёт, нужно лишь время.
– Знаешь что? – шипит Дверон. – Иди в задницу. Ты ничего не знаешь, ты – лишь жалкий сопляк, что возомнил себя умнее всех.
– Дверон. Ты мне не поверишь, но я на самом деле намного старше и мудрее тебя. И если я говорю, что однажды тебе станет лучше, то можешь смело идти в банк и ставить на это свой дом, потому что это действительно произойдёт. Однажды ты проснёшься, посмотришь на солнце за окном, и решишь, что сегодня будет чертовски хороший денёк. И тогда ты вспомнишь меня и подумаешь, что этот жалкий сопляк был прав.
Дверон пытается что-то ответить, но изо рта вырывается лишь вонючая отрыжка. Я сказал ему то, что он и так знает, но порой какие-то вещи нужно услышать со стороны.
– А теперь, – говорю. – Я хочу, чтобы ты выполнил свои обязанности и побыл старостой деревни. Несмотря на твоё состояние.
– Чего вам надо? – рявкает.
Слышу, как позади недовольно сопит Хоб. Парень ненавидит Дверона, ненавидит Фаргар и всех его обитателей. Он – живое олицетворение вражды между деревнями.
– Я хочу, чтобы ты снова собрал своё войско и отправился вместе с нами в новый поход.
– Ты хочешь, чтобы мои люди снова умирали за тебя? – ревёт староста и размахивает огромными ручищами. – В прошлый раз погибло четырнадцать человек! Четырнадцать блядских человек!
– Это нужно было сделать, – говорю. – Это намного меньше, чем количество похищенных Гумендом людей за всё время существования ваших деревень. К тому же, в этот раз не погибнет ни одного.
Дверон продолжает покачиваться с пьяным оскалом.
– Иди сюда, – говорю.
Соплеменники расходятся в стороны и я веду Дверона к куче мешков, лежащих на земле.
– Это – наш вам подарок, – говорю. – Жители Дарграга неделями топили печи ради этого, месяцами пряли льняные нити, сшивали одежду и всё это ради того, чтобы результат отнести к вам.
На земле лежит сотня комплектов ламеллярных доспехов и сотня стальных мечей в ножнах.
– Ты хоть знаешь, сколько стоит этот подарок? Я бы не сильно ошибся, если бы сказал, что они дороже всей вашей деревни. Но мы принесли всё это вам, в благодарность. Чтобы вы могли сражаться на нашей стороне, не рискуя жизнями как в предыдущий раз.
– Это... ваша броня? – спрашивает.
Фаргар настолько отсталый, что они даже стёганой брони не изобрели. Теперь же мы принесли им доспехи со стальными пластинами, которые защитят от прямого попадания копья или стрелы.
– Взгляни на нас, – говорю.
Четыре шеренги человек в самурайских доспехах, с мечами на поясе, копьями и щитами в руках, с ужасающими шлемами из скорпионьих хвостов. Ни одна армия дикарей не сможет нам противостоять. Они будут сломлены ещё до того, как вступят в схватку.
– Нас не так много, мы не настолько сильны и свирепы, как люди в Фаргаре. Но мы умны и наш ум даёт нам большое преимущество. Поэтому я хочу, чтобы Фаргар стоял рядом с нами. Объединим наши качества и получим нечто невероятно грозное.
Дверон наклоняется к одному из наших мечей, поднимает его с земли и недоверчиво достаёт из ножен. В дневном свете клинок блестит отполированным лезвием. Мужчина касается его подушечкой большого пальца, словно не верит в его остроту.
– Это всё – нам? – спрашивает.
– Собирай воинов и пусть примеряют доспехи. Мы постарались сделать их универсальными, чтобы подошли на человека со средним телосложением, но каждый из них придётся подшить в будущем.
Дверон уходит в деревню, по-прежнему держа меч в руке – такой большой кусок металла не часто встретишь в этой части мира. Постепенно из домов начинают выходить люди, скапливаются напротив нас, чешут головы, переговариваются. Прямо сборище бездомных котов, которые боятся подойти к миске с едой.
Я уже столько времени пытаюсь помирить деревни, но единственное, что у меня вышло – холодное напряжение. Они всё ещё хотят друг друга поубивать за былые обиды, но сдерживаются поскольку никакой пользы им это не принесёт.
Толпа Фаргара по одну сторону, воины Дарграга по другую.
– Смелее! – кричу. – Подходите, забирайте.
Постепенно впереди скапливается войско из более чем трёхсот человек. Все в повседневной одежде. Мечей на каждого не хватит, поэтому их успеет забрать лишь первая сотня.
Сначала они подходят нерешительно. Подбирают с земли ножны, взвешивают в руках мешки, пока задние стоят и ждут какого-то подвоха, будто мы сейчас накинемся на них и начнём рубить каждого, кто под руку попадёт. Затем первые уходят со снаряжением и интерес задних усиливается. Когда же они понимают, что два человека из трёх останутся в пролёте, начинается настоящая давка.
Чёрная пятница с бесплатными мечами.
Приди сейчас и получи скидку в сто процентов. Спешите! Предложение ограничено!
Фаргаровцы слетаются на мечи, пихаются боками и локтями, отбирают друг у друга, кому-то достаётся меч, кому-то пустые ножны. Оружие разбирают мгновенно, а у мешков с доспехами устраивают свалку. Хожу вокруг беснующихся людей и слежу, чтобы ничего не порвали. Не для того люди в нашей деревне тратили столько времени, чтобы толпа каких-то дикарей уничтожила нашу броню.
– Ты! – кричу мужчине чудовищных размеров, что пытается ухватить сразу два мешка. – На тебя ни один комплект не налезет. Оставь оба на месте.
Верзила поворачивается, недовольный тем, что ему отдают приказы.
– Захлопни пасть! – отвечает.
Это никуда не годится: раб не должен забывать своё место.
Протягиваю руку вперёд. Мужчина поднимается в воздух, удивлённый, некоторое время висит неподвижно, а затем я с силой толкаю его вперёд. Он перелетает через головы других людей и кубарем катится по земле. Половину голубого дыма в жемчужине потратил, чтобы сдвинуть этого гиганта, но результат того стоил: остальные стали вести себя спокойнее.
– Забирайте мечи! – кричу. – Примеряйте доспехи! Мы выходим на Орнас через час!
– Жалко доспехов, – бурчит Хоб. – Они должны были стать запасными.
– С недавних пор я воспринимаю воинов Фаргара как своих собственных. Нас больше не две сотни, а все пять. И я не хочу, чтобы они умирали. Какому полководцу понравится, если количество его воинов будет уменьшаться?
– Полководцу, у которого в подчинении такие уроды.
Соплеменники располагаются на земле, коротают время, пока Дверон трезвеет, а фаргаровцы собирают свои вещи. Кому-то из них может прийти в голову идея остаться дома и не идти с нами в поход. Это было бы позволительно свободным людям, но каждый из них – раб. И должен сражаться на нашей стороне, когда мы этого хотим. Они во всём должны нам подчиняться.
Даже если я прикажу им всем раздеться и плясать голышом всю ночь.
Таково было наше условие, по которой эта деревня остаётся существовать. Только беспрекословное подчинение.
Через час Брас трубит в рог, означающий начало похода. Первым из деревни выходит Дверон, по-прежнему мрачный, но умывшийся, причёсанный и в новенькой броне. Следом выходят остальные.
– Дарграг! – кричу. – За мной!
И мы выдвигаемся в дорогу. Говорить, торговаться, убивать.