Честь и Долг

11. Петроград, начало декабря 1916 года

— А теперь, я думаю, будет интересно послушать товарища георгиевского кавалера, который имеется в наших рядах, — объявила вдруг Стасова и с улыбкой посмотрела на Василия. Медведев, не ожидавший такого подвоха со стороны Елены Дмитриевны, встал, расправил гимнастерку под ремнем и несколько мгновений собирался с мыслями. Ведь он совсем не готовился к выступлению, даже не предполагал, что попадет на такое важное собрание.

— Армия готова к революции, — неожиданно для себя начал он говорить гладкими фразами, хоть сразу в листовку или прокламацию. — Солдатские массы не верят в победу, — продолжал Василий. Краем глаза он заметил, что Стасова принялась набрасывать что-то в блокнотике… «А вдруг, — мелькнула мысль, она записывает мое сообщение, может быть, оно дойдет и до Ильича?»

— Среди солдат нарастает желание скорее окончить войну. Солдаты не верят правительству, видят одну измену и предательство. Отношение и офицеров к правительству и царю также самое отрицательное. Тут свою роль сыграли и оппортунисты, и буржуазные партии, и организации типа Земгора, военно-промышленных комитетов и другие. Но призыв покончить с войной исходит только от нас — большевиков. Надо сказать, что и состав офицерства сильно изменился. На смену выбитым старым офицерам, дворянам по преимуществу, пришли новые офицерские кадры из интеллигенции, мелкой буржуазии и других слоев. Из-за большой убыли унтер-офицерского состава командование вынуждено грамотных солдат готовить на младшие командные должности, и нам преподают военную науку… А она нам пригодится и в революционных боях…

Глядя на лычки Василия, многие откровенно улыбнулись его словам, а Медведев продолжал:

— Лица командного состава сами высказывают, даже в присутствии нижних чинов, такие мысли, за которые не так давно карали каждого как преступника. Настроение всех, как солдат, так и офицеров, — открыто оппозиционное не только по отношению к правительству, но и особенно к императрице Александре Федоровне. Ее не стесняются ругать самыми последними словами, и не найдется никого, кто ее защитил хотя бы на словах. Достается и самому верховному главнокомандующему, батюшке царю. Крайне враждебно в армии отзываются о министре внутренних дел Протопопове, хотя он и привез из Стокгольма предложение германцев о сепаратном мире. По «солдатскому телеграфу» приходят сообщения об антивоенных и антиправительственных выступлениях целых полков и учебных команд. Наблюдаются случаи отказа идти в бой — такое было даже в нашем Сибирском корпусе, считающемся особенно надежным, в Новопехорском, Белограйском и Корсунском полках. Говорят о восстании солдат в Кременчуге, где поднялось свыше шести тысяч нижних чинов. Они разоружили караульную команду, захватили винтовки этапной роты, разрушили гауптвахты и освободили почти тысячу арестованных солдат. Когда прибыла команда для их усмирения, были убитые и раненые с обеих сторон. Две тысячи солдат разбежались по лесам и стали дезертирами, несколько десятков были преданы военно-полевому суду и расстреляны. В Жмеринке на распределительном пункте пять тысяч солдат устроили демонстрацию и присоединились к бастовавшим рабочим. В Гомеле в волнениях на распределительном пункте приняли участие четыре тысячи солдат. Армия поистине перестала быть опорой режима. К тому можно добавить, что в маршевых батальонах, доставляющих подкрепление на фронт, все больше рабочих, а они в первые же дни становятся активными агитаторами в окопах…

Василий умолк. Он мог бы и продолжать, но суть и так уже была ясна.

— Спасибо, товарищ Медведев, — поблагодарила его Елена Дмитриевна. — В Петрограде в запасных полках тоже ширятся революционные настроения. Однако там ведут работу и буржуазные оппозиционеры. Мы должны это учесть и противопоставить правду большевистских лозунгов сладенькой болтовне оппортунистов.

Затем обсудили вопрос, как лучше объяснить рабочим отношение большевиков к предложениям немцев о мире. Решили издать прокламацию, которую и поручили написать Ивану Чугурину.

Павлов рассказал, что гвоздевцы намереваются вывести рабочих на уличные демонстрации 14 февраля, в день открытия Государственной думы, для ее поддержки. Он предложил бойкотировать такие выступления, а вместо них пропагандировать массовые митинги и демонстрации 23 февраля в Международный день работницы[7].

Поговорили и о более мелких делах. Поздним вечером стали расходиться. В квартире оказалось два выхода, один из них вел к огородам. Это было исключительно удобно.

Василию перед уходом в повязку на правой руке забинтовали несколько десятков листовок и прокламаций, которые он должен был взять с собой на позиции.

— Не тяжеловато ли тебе будет? — спросил его Дмитрий Александрович.

— Клади больше, рана скорее заживет от такого лекарства! — улыбнулся Василий. Он действительно почувствовал прилив сил, встретившись с товарищами, убедившись в мощном подъеме и близости революции.