Честь и Долг

3. Могилев, ноябрь 1916 года

Утром, когда от дождя остались лишь нависшие мокрым свинцом небеса, губернский город выглядел чуть веселее. Тренькали без нужды трамваи, носились в разные стороны штабные моторы. Обыватели с дальних улиц чуть ли не с раскрытыми от изумления ртами пугливо шатались по тротуарам.

Соколов пересек площадь и оказался вновь у дома губернского управления. Другой, разбитной жандарм впустил его через знакомую уже калитку, снова высокая лестница крыльца. Вестовые при входе приняли его шинель и фуражку, по знакомой лестнице он поднялся на второй этаж. Алексей Алексеевич встретил здесь много старых знакомых еще по Дворцовой площади, среди них — полковника Скалона, ведущего делопроизводство вместе с Базаровым, полковника Ассановича, бывшего военным агентом в Копенгагене, а теперь заведовавшего Бюро печати Ставки. Почти всех, кого он видел здесь в кабинетах, Соколов не только хорошо знал — был уверен во взаимной симпатии. Поэтому отбоя не было от приглашений на обед в штабное собрание.

Но главным событием, которое ждало его, было переданное скороходом по телефону приглашение прибыть на высочайший завтрак в 13 часов 15 минут, форма одежды обыкновенная, при оружии.

Алексеев перенес из-за этого свидание с Соколовым на вечер. Он тоже должен был идти на царский завтрак, хотя наштаверх, экономя свое время, выговорил себе право посещать его через день, а не ежедневно, как хотел монарх. Конечно, придворные немало изумились такому неблагоразумному решению. Впрочем, они уже перестали удивляться отсутствию светскости у начальника штаба царя Алексеев мог, например, брякнуть, отвечая на вопрос царя, работает ли кто из штаба в его кабинете, когда он в отъезде: «Никак нет, ваше величество! Он такой неуютный, неудобный!» Истинный царедворец изогнулся бы в поклоне и проворковал что-то нежное вроде: «Как можно, ваше величество, он для нас священен и неприкосновенен», но этот Алексеев! Что ждать от мужлана?!

Михаил Васильевич предупредил Соколова, что следует надеть защитный китель, ордена с мечами — упаси бог без них! — шашку без револьвера и коричневую перчатку на левую руку. В час дня надо быть в доме царя.

Пошли они вместе. Парные наружные часовые у губернаторского дома сделали «на караул» при виде генерал-адъютанта. Полковник назвал себя внизу у скорохода, отметившего его в списке. Там же внизу стоял солдат сводного пехотного полка в позе часового, но без оружия. Поднялись на второй этаж и попали в небольшой зал, где уже толпились приближенные царя. Одну из стен украшали парные портреты Александра III и Марии Федоровны в первые годы их совместной жизни. Другим украшением зала служил рояль.

Многие бросились приветствовать Алексеева, и Соколов тактично отошел, чтобы не мешать его беседам. Среди присутствовавших он узнал гофмаршала, генерал-майора свиты Владю Долгорукова, князя и светского жуира, флигель-адъютанта Нарышкина, графа Татищева, интимного друга царя, до войны состоявшего от его имени при Вильгельме… Начальник конвоя Граббе, адмирал Нилов — собутыльник царя, доктор Боткин стояли в группе с великими князьями Сергеем Михайловичем и Георгием Михайловичем.

К Алексею почему-то подошел министр двора, тощий и рассыпающийся на части граф Фредерикс, и принялся нудно рассказывать, что он состоит в офицерских чинах 60 лет, в генеральских — 35 лет и 25 — министр его величества. Что за верную службу он заслужил не только высшие ордена, но и уникальные награды — портреты трех государей с бриллиантами — Александра II, Александра III и нынешнего. Затем прижимистый старик поведал, что во избежание похищения или потери бриллиантов из портретов он сделал у Фаберже точную копию награды с фальшивыми камнями и носит теперь ее вместо подлинной, запрятанной далеко и надежно.

— Каково?! — покрутил он хилой грудью с портретами на ней, словно старая кокетка вырезом на платье.

После этой странной исповеди министр двора отошел и встал подле дверей, ведущих в царские комнаты.

Алексеев оторвался от своих великосветских почитателей и вновь подошел к Соколову. Но не тут-то было. Какой-то свитский генерал, худощавый, высокого роста, но с узкой низкой талией, с лысиной на продолговатой голове и в отличие от других свитских голобритый — без усов и бороды, подошел к наштаверху и мило поздоровался с ним. Алексеев представил ему Соколова, а когда генерал в казачьем бешмете отошел, тихо шепнул полковнику: «Это брат царя, великий князь Михаил Александрович!»

С особым любопытством посмотрел Алексей вслед великому князю, вспомнив сразу слухи, ходившие в Петрограде в офицерской среде о том, что кое-кто прочит Михаила Александровича за его либеральные, чуть ли не демократические взгляды в конституционные монархи взамен Николая и Александры.

Когда из столовой вышел маленького росточка дворцовый комендант Воейков, зять Фредерикса, и по-приятельски кивнул снизу вверх долговязым великим князьям, которых он, очевидно, уже сегодня видел, общество без особого чинопочитания стало разбиваться на две шеренги. Воейков обошел всех, поздоровался и с Соколовым.

Бесшумно растворились двери, у которых стоял Фредерикс, все смолкло, и появился царь. Он был в форме Ширванского полка — в суконной рубахе, брюках защитного цвета и в сапогах с красными отворотами.

Соколов в своей шеренге был восьмым. Царь сначала переговорил с Сергеем и Георгием Михайловичами, стоявшими ближе, затем двинулся вдоль строя.

Пока царь не спеша приближался к нему, Алексей мог близко рассмотреть того, кому присягал, словно Отечеству, «не щадить живота своего». Николай Александрович Романов не вышел ростом и статью. Довольно правильные черты лица его нельзя назвать красивыми, а желто-табачный цвет бороды и усов с рыжиной выглядели просто крестьянскими. Довольно толстый нос, а голубые невыразительные глаза, лишенные интереса и мысли, казались просто каменными.

В душе у полковника Соколова не шевельнулось ничего святого, не поднялось трепетного волнения, когда самодержец подошел к нему. Алексей поймал себя на мысли, что он уже иначе, чем четыре года назад, когда впервые представлялся ему, смотрит на этого человека.

«Вот я и лишился иллюзий!» — отметил мысленно Алексей, внешне еще больше подтянувшись и браво выпятив грудь с многочисленными военными наградами.

Царь остановился подле полковника, в каменных его глазах можно было уловить вопрос.

— Помощник генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта полковник Соколов! — отрапортовал Алексей Алексеевич.

— Помню, гусар, тебя и твою победу на конкур-иппике в двенадцатом году, — сказал царь с глупой улыбкой. Или она только показалась такой Алексею теперь? Громадные длинные брови Николая еще больше поднялись в вопросе:

— А где знаки ордена Белого Орла, который я тебе пожаловал тому два месяца назад за храбрость? — уставился он на ордена Соколова.

Алексей не ожидал такого поворота, но нашелся и сказал истинную правду:

— Ваше императорское величество, знаки ордена купить я не посмел, а казенные еще не прислали!..

Царь полуобернулся к Фредериксу, следовавшему за ним по пятам:

— Распорядитесь!

И затем, без перехода, вновь поднял глаза на рослого Соколова:

— Поздравляю тебя генерал-майором!

Соколова точно молния ударила, он онемел. Мгновение длилось вечность, пока Алексей пытался вспомнить какую-либо формулу благодарности. Наконец застрявшие в памяти откуда-то слова: «Повергаю глубокую благодарность за высокомилостивую оценку моей работы!» — вырвались из его уст.

Государь, казалось, и не ждал их. Он подал наконец свою руку, слабо ответил на пожатие Соколова и перешел к французскому представителю при штаб-квартире российской армии, однорукому генералу По.

Фредерикс тоже поздравил Соколова. Только теперь Алексей понял, что имел в виду старая развалина, когда столь долго плел что-то об орденах и наградах. Министр намекал на то, что Соколов мог бы и сам купить знаки ордена, коль скоро о награждении было объявлено, а не ждать, когда они поступят к нему за казенный счет.

Шествие царя вдоль строя продолжалось. Гофмаршал князь Долгоруков шел за министром двора и указывал по карточке, которая белела у него в руках, кому куда сесть. Место царя отмечено в ней красными чернилами, словно кровью.

Соколов еще не пришел в себя от неожиданности, как оказался за столом между двумя генералами, судя по свитским вензелям, членами императорской фамилии.

Сложные чувства бурлили в его душе. Конечно, это была радость, ибо какой солдат не мечтает стать генералом. Он давно уже понял, что присягал на верность Отечеству, а не лично царю, но элементарное чувство человеческой благодарности оттеснило на время убеждение, что император — просто ничтожество, неспособное не только руководить огромным и великим государством и его народами, но не поднимается своим уровнем мышления выше батальонного полковника Преображенского полка. Вместе с жалостью к России, имевшей во главе этого упрямого и недалекого солдафона, испытывавшего вредное влияние жены, недобросовестных советчиков, покровительствовавшего разным проходимцам, звучала еще в душе Алексея привычная нота послушания начальникам, нота верности долгу, верности символам государственной власти знамени, гербу, гимну… Соколов сознавал, что он служит в армии хотя и формально, но предводительствуемой этим лицом, в его руках сосредоточена огромная самодержавная власть, символом которой он является в глазах 150 миллионов своих подданных.

Соседи по столу не донимали новоиспеченного генерала вниманием, а он сам, боясь нарушить придворный этикет, не сказал им ни слова, лишь механически отмечал атрибуты царского завтрака. Его смущали вина, наливаемые лакеями в солдатской форме в четыре серебряные с позолотой стопки, стоявшие у каждого прибора. Скрывая чувства, бушевавшие в его душе, Алексей остерегался много пить вина, опасаясь сделаться излишне разговорчивым. Он с нетерпением дожидался окончания завтрака, боясь, что царь или кто-либо еще вновь обратит внимание на него. Однако «августейший» хозяин, по правую руку от которого сидел Алексеев, а слева — великий князь Михаил, бесконечно моловший какой-то гвардейский анекдот, слава богу, больше и не посмотрел на Соколова.

Через час с четвертью завтрак закончился, все закурили. Царь первым встал из-за стола, перекрестился и вышел в зал, за ним вышли все и снова стали, как до завтрака. Николай поговорил еще о чем-то с великими князьями, обошел всех, подавая руку, и отправился в кабинет, сделав общий поклон.

Алексеев взял под руку Соколова и, поклонившись Воейкову, направился с ним вниз по лестнице.

— Пойдем ко мне, я приготовил для тебя новые погоны… — шепнул он на ухо Соколову.