Глава 15

Стояло чудесное воскресное утро. Манхэттен за рекой выглядел чистым и мирным, как на фотографиях в календаре. В шесть сорок пять Винсент Прицци явился к отцу, чтобы ехать к мессе в церковь. За рулем черного «линкольна» сидел Фил Виттимиццаре, а рядом — грек Зинго Поппалуш, оба солдаты семьи. Предки Поппалуша перебрались на Сицилию из Греции шестьсот семьдесят три года назад, чем он очень гордился, хотя с виду мало походил на грека. Следом за «линкольном» ехала «тойота» — подарок дону Коррадо от одного из прихожан. Там сидели Огурец Кетриоли и Уилли Лессато с обрезом.

Отец и сын, как положено, надели черные костюмы и белые рубашки с галстуком. На голове у дона Коррадо была белая фетровая шляпа.

— Знаешь, что вчера передавали в вечерних новостях? — спросил Винсент.

— Что?

— Проводился какой–то опрос, так шестьдесят семь процентов американцев считают так называемую мафию самой эффективной бизнес–структурой в стране.

— Это искренний комплимент. Он идет от сердца.

— Могу сказать только, что среди американских бизнесменов много торчков.

— Еще бы! Они приходят на работу в девять, а уходят в пять. Получается, они работают за зарплату, чего же ты хочешь?

Когда их маленькая процессия остановилась перед церковью Санта Грациа ди Трагетто, Винсент первым вышел из машины, чтобы помочь выйти отцу. Едва дон Коррадо очутился на улице, поддерживаемый Винсентом и Зинго, перед ним, как. по волшебству, возникли две монахини из монастыря Сестер Святой крови. Они стояли с постными гримасами и ждали. Это был давний обычай. Дон Коррадо кивнул Винсенту, и тот дал каждой по пятьдесят долларов. Таким образом дон Коррадо поддерживал репутацию щедрого благотворителя, одновременно направляя молитвы сестер на помощь страдающему подагрой Винсенту.

Кетриоли и Уилли всю службу простояли сзади у дверей. Фил и Зинго сидели на специально зарезервированной скамье позади дона Коррадо и Винсента. Дон Коррадо спал, а Винсент — даже во время исповеди — мысленно напевал мелодии из старых музыкальных комедий, чтобы не думать о том, когда же ему, наконец, удастся сбыть с рук свою дочь.

После мессы Кетриоли и Уилли подошли и встали в проходе, служа щитом между Прицци и остальными прихожанами, пока церковь не опустела. Затем отец Малгарагно, выйдя из ризницы, торопливо приблизился к дону Коррадо, чтобы проводить его до машины. Винсент шел впереди, Кетриоли и Уилли позади, в середине шли дон Коррадо и его исповедник, а за ними Фил и Зинго.

— Понравился ли епископу parmigiano stravecchio, что я ему послал?

— Дон Коррадо! Епископ ест его под красное и под белое, а когда никого нет, он, наверное, ест его под шампанское.

— Под шампанское он особенно хорош. Как поживает ваша бейсбольная команда?

— Мы могли бы выиграть чемпионат лиги в этом году. У нас два отличных питчера и трое бьющих.

— Церкви нужен собственный бойскаутский отряд. На свете нет лучшего воспитания для мальчиков.

— Отличное предложение, дон Коррадо. Я и сам об этом думал.

— Вы хотите, чтобы я намекнул епископу?

— Если можно, дон Коррадо. Это будет большой помощью.

— Завтра утром я с ним поговорю.

На прощание старик поцеловал священника, сел в «линкольн», и они отправились к заливу Шипсхед, где их ждал семидесятивосьмифутовый моторный катер (дон Коррадо запретил слово «яхта»), собственность гольф–и–кантри клуба «Тарравонга» из Хилсборо, штат Северная Дакота.

Как ни трудно было дону Коррадо подниматься на борт, его воля преодолела это испытание. Катер медленно тронулся, прошел мимо рыбаков, весельных лодок, парусников и встал на якорь в середине залива. Команда спустилась вниз. Капитан остался на мостике. Четверо солдат играли в карты на носу, а дон Коррадо и сын сидели под полосатым навесом в шезлонгах на корме.

Винсент развернул два сэндвича с жареной пепперони, чтобы разговеться, но прежде налил для отца мерный стаканчик оливкового масла, которое тот поднял за здоровье сына и выпил. Винсент принялся за сэндвичи.

— Ты всегда был моей надеждой и опорой, сынок, — тихо сказал на диалекте Агридженто его отец. — Ты был лев.

Винсент с благодарностью кивнул, слегка насторожившись, потому что отец вдруг заговорил о нем в прошедшем времени.

— Ты никогда не требовал наград, но ты заслуживаешь гораздо большего, чем семья может тебе предложить.

Кусая сэндвич, скромный Винсент предостерегающе поднял руку.

— Мир должен узнать о тебе, — продолжал отец, — ты должен получить признание. Все должны увидеть, как твой отец гордится тобой. Ты заслужил этого, как никто другой.

«Что–то происходит, — понял Винсент, — отец что–то задумал». Он аккуратно откусил маленький кусочек и стал жевать скорее как бурундук, а не лев.

— А что такое, папа?

Дон Коррадо с обожанием посмотрел на него:

— У тебя и подагра, и давление, и почки, да еще ты несешь крест позора своей дочери. И все потому, что честь семьи для тебя превыше всего. Ты отдаешь нам всего себя и даже больше. Позволь мне сказать тебе кое–что, Винсент. Левая рука ведает, что творит правая, и теперь настало время воздать ей хоть малую толику.

Винсент встревожился. Когда отец так говорил, отвлечь его было невозможно. Значит, в голове у него крепко засела некая мысль, и пока он не добьется своего, не остановится.

— Папа, послушай, — сказал Винсент, боясь, как бы отец не задумал освободить его от должности и сделать боссом Чарли Партанну. Нет, это было бы слишком.

— Это ты меня послушай, — возразил отец. — Ты работал, ты отдавал, а теперь мы хотим тебя отблагодарить. Я поговорил с Комиссией и со старшинами Большого совета. Выслушав мое предложение, они с радостью его одобрили. Они дали мне право предложить тебе работу смотрящего в Вегасе. Под твоим надзором будет три наших отеля, но это не главное. Ты будешь управлять всеми букмекерскими конторами в Америке. Как тебе это, а, Винсент? Ты будешь жить в доме за девятьсот тридцать пять тысяч долларов, с полем для гольфа, с большим бассейном, с кучей этих кресел для лежания. С собой ты можешь взять четырех любых солдат. — Дон Коррадо поднялся и раскрыл объятия. — Как я счастлив, сынок, что ты заслужил это.

Каждой клеточкой своего усталого тела Винсент почувствовал громадное облегчение. Бог, наконец, избавил его от позора дочери. Бог устроил так, чтобы нью–йоркская суета вместе с Мэйроуз перестали нарушать его покой. Он заживет тихо и мирно, получая свои два процента от всех ставок всех букмекерских контор. А букмекерство, как известно, самый прибыльный бизнес на свете. Пусть Анджело приезжает иногда и привозит ему известия из прачечной. Может быть, папа позволит ему организовать собственную лотерею, чтобы руководить ею оттуда. Но самое глубокую и искреннюю радость он испытывал, понимая, что ему больше не нужно делать вид, будто он страдает из–за недостойного поведения Мэйроуз. Он свободен!

— Это чудесная перспектива, папа! Признаться, я и в самом деле не вполне здоров, и посиди я еще в Бруклине, я бы совсем скис. Мне нужна разгрузка. Но кого ты планируешь на мое место? Чарли?

— Не стоит торопиться, — ответил отец, — тем более сегодня. Сегодня наш день. Пока ты не обоснуешься в Вегасе, менять ничего не будем. Кстати, думаю закатить банкет в твою честь, — такой, чтобы все надолго запомнили.

Винсент, расчувствовавшись, обнял отца.

— Знаешь, папа, всю свою жизнь я не устаю благодарить тебя. Ты дал нам все, что у нас есть. Не представляю, что бы мы, все две тысячи человек, делали без тебя. Как бы мы жили, если бы не твоя опека. Эд, Анджело, Чарли — мы все перед тобой в неоплатном долгу.

Когда Винсент разжал объятия, его глаза были мокры от слез.

— Всем этим я обязан вам, — ответил отец, — вашей заботе о чести семьи.

На носу громко гоготал Кетриоли. Чайки ныряли в мутную воду, ловя отбросы. Семьдесят одна тысяча восемьсот сорок три туалета одновременно сливали нечистоты в залив.

Загрузка...