Честь семьи Прицци

Глава 6

Коррадо Прицци жил в доме своей любимой дочери, Амалии Сестеро, набожной домохозяйки, обожавшей отца не меньше своих детей и кухни. Дом, где живет топ–менеджер крупной корпорации с доходами согласно своим обязанностям, как и положено, стоял на Бруклинских высотах. Из окон открывался величественный вид на Нижний Манхэттен, что для дона Коррадо было все равно что заграница.

Ни дон, ни его сын Винсент не владели каким–либо имуществом. Особняки, машины, мебель, драгоценности, оборудование были оформлены в собственность различных компаний. Уважая традиции, они полагали, что мафиози пристало демонстрировать скромность и аскетизм, тем самым не в последнюю очередь заботясь о спокойствии налоговой службы США. Амалия сама отворила дверь, поскольку вооруженного охранника не было на месте, и расцеловала Чарли в обе щеки.

— Я угощу тебя gelu i muluni, Чарли, — сказала она по–сицилийски, — когда папа ляжет отдохнуть. Идем.

Чарли последовал за ней в глубь дома. У раздвижных дубовых дверей она тихо постучала. Услышав приглушенное «входите», Чарли вошел, и Амалия затворила за ним двери. В комнате, обитой темным деревом, мебель и вся обстановка были тяжелые и строгие, к чему обязывало ее серьезное предназначение — тут принимали пишу и проводили деловые встречи. Окна были плотно зашторены. В центре стола тускло поблескивали в корзине восковые фрукты. Лампа под красным абажуром с розовой бахромой лишь наполовину освещала лица собравшихся, которые всем прочим типам деловой обстановки предпочитали полумрак.

За пустым обеденным столом сидели Винсент Прицци и отец Чарли — два пожилых американских бизнесмена итальянского происхождения, в черных костюмах, при галстуках, в белых рубашках и блестящих туфлях. Их лица, обыкновенно хранившие выражение самое приятное, доброжелательное и вежливое, теперь помрачнели и нахмурились.

Винсент Прицци был сложён как трактор. Все в нем поражало суровой тяжестью: речь, подбородок и даже понятия о справедливости. Это был в высшей степени серьезный человек. Когда он пил, то, прежде чем сделать глоток, сначала полоскал рот, а потом процеживал жидкость сквозь зубы. Когда–то он работал инфорсером у своего отца, как сейчас Чарли у него. Но видеть Чарли он старался как можно реже, и виной тому было оскорбление, что нанесла им Мэйроуз почти десять лет тому назад. Он знал, что не прав, но не мог простить Чарли по трем причинам. Во–первых, Чарли был опозорен и тем самым запятнал честь семьи Прицци. Во–вторых, он мог бы жениться на другой женщине, чтобы позволить им благополучно забыть об этой истории, но он так и не женился. И как прикажете ему, Винсенту, разговаривать с собственной дочерью или выдавать ее замуж, если мужчина, которого она оскорбила, по сию пору остается холостым? Винсент хоть и не обижал Чарли, но в его присутствии бывал внутренне напряжен и смущен, тем более что не слишком, как ему казалось, умел скрывать свое отношение. Он совсем не жаждал загладить перед ним вину Мэйроуз, а только делал вид, понимая, что разлад с заместителем идет во вред ему как боссу. И это была третья причина недолюбливать Чарли. С Чарли он общался в основном через Анджело, что очень некстати укрепляло позиции отца и сына Партанна в семье, но уж больно тяжело Винсенту давались личные встречи.

У Винсента были пронзительные глаза, взгляд которых наводил ужас. Они жгли, точно лазерные лучи или вселенские молнии. Однако вызвано это было его близорукостью и нежеланием носить очки. Двигался он с трудом, иногда прихрамывая, а порой вообще не мог ходить. Каждую неделю он отсылал сто долларов в монастырь Сестер Святой крови, чтобы сестры сообща молились о нем Сан–Джерардо, покровителю всех страдающих подагрой.

Анджело Партанна был на голову выше и десятью годами старше Винсента. Анджело славился тем, что самые жестокие дела, требующие убийств или подкупа, он проворачивал в самом благодушном и веселом настроении. Боль, жадность, страх были для него не более чем простой товар. После смерти матери Чарли в 1950 году, Анджело стал большим ловеласом. Седой и лысый, точно американский гриф, с белыми усами а-ля Пуччини, он всегда был безупречно элегантен. Бугристой кожей цвета какао и носом–клювом, как у попугая, он был, наверное, обязан генам некоего арабского завоевателя, явившегося в западную Сицилию сотни лет назад. Чарли был похож на отца, как лошадь на попугая. Сходство проявлялось больше в жестах и речи, чем в чертах лица.

Чарли унаследовал разве что непроницаемые выпуклые глаза Анджело. Оба были рождены, дабы служить своему феодальному синьору, и в этом отношении время для сицилийцев как будто остановилось.

Отец и сын Партанна, главные защитники семьи Прицци, несли службу по охране всех владений Прицци, поскольку все их владения принадлежали также Партанна, Сестеро и Гарроне — именно в такой очередности.

— Садись, Чарли, — сказал дядя Винсент.

Чарли взял стул и сел, привычно приготовившись изводить его своим присутствием.

— Я рассказал Эдуардо, Чарли, насчет страховки от похищения, — сказал отец. — Он проконсультировался со страховыми юристами, и они говорят, что это ценная находка.

— Хорошо, — кивнул Чарли.

— Боже, моя подагра меня убивает, — пожаловался Винсент.

Чарли слушал вполуха. Он подумал об Айрин, потому что не мог о ней не думать. Этот ученый в журнале, наверное, прав. Как еще объяснить большое чувство, которое охватывает двоих, невзирая на время и место? Айрин, стало быть, как и прочие женщины, которых он любил, подала ему сигнал, что у нее есть то, что ему нужно, что он раньше хотел получить от матери. Не то чтобы мать его чем–то обделила. Мать была самой потрясающей женщиной в его жизни. Он хотел вызывать восхищение, и она восхищалась им. Так что, когда она умерла, он стал искать восхищения у других женщин. Его мать бывала целыми днями занята, и, может быть, помимо любви и восхищения, ему хотелось, чтобы она отдавала ему все свое время. Ну или что–то вроде этого. Он почувствовал флюиды, идущие от Айрин, в первый момент их встречи. Как и от Мардел Дюпон, той шальной стриптизерши в Джерси–Сити двадцать лет тому назад. Он с ума сходил по этой девчонке. Они были вместе пятнадцать месяцев, пока она не покончила с собой. В предсмертной записке она написала, что не хочет жить, потому что ее указали на афише вторым номером. Это выглядело подозрительно, ведь днем ранее его замели за убийство Бамми Фейна и Бинки — как бишь его фамилия? Чарли долго думал и решил, что самоубийство ей было на роду написано. Самоубийцы все такие. Но что это была за женщина! Она очень красиво говорила — точно пела. В ее голосе была музыка. Его мать, при всех своих достоинствах, так не умела — потому что выросла у себя на родине. Мардел любила его, восхищалась им и была умнее, чем весь Верховный суд, вместе взятый. Ну а Мэйроуз? Мэйроуз и подавно доказывает, что ученый доктор в журнале прав. У Мэйроуз есть все, что было и чего не было у его матери. Мощнейшая смесь. Плохо было лишь то, что она любила выпить. Однажды она, напившись, полезла в драку, приревновав его к Вере Бендичино, когда они танцевали на конкурсе во время Праздника урожая. Она ушла тогда с каким–то парнем, по виду альфонсом, который взялся не пойми откуда. Таков был конец их отношений. Потом ее нашли в Мехико, пьяной в дугу. Отец сплавил ее на пять месяцев в какую–то лечебницу, и все пять месяцев она блевала, отучаясь пить. Потом подсела на травку.

Мэйроуз была во всех смыслах хороша, но если даже он снова захочет на ней жениться (честно говоря, он два года еще подумывал об этом), то ничего не выйдет, потому что Прицци теперь слишком стыдятся ее. А так он даже любит ее по–своему. Она похожа на его мать — та же смелость, тихий голос, большое сердце. Прицци бросили ее, точно сломанную куклу, и за десять лет ее ни разу не видели с мужчиной. Конечно, не факт, что у нее не было мужчин, но, замечая тоску в ее глазах, он жалел, что семья обошлась с ней так жестоко.

Четыре женщины, которых он любил, включая мать, относились к классу гордых женщин, но наряду с гордостью они, подобно ему, несли в себе боль. Как бы хорошо ему ни было с Айрин, он видел это и в ней. Возможно, тот ученый доктор в журнале просто не хотел говорить, что любовь с первого взгляда означает надежду на избавление от боли. Конечно, это вряд ли, но надежда все–таки есть. Вот оно что! Наверное, поэтому они с Айрин и влюбились друг в друга.

Двери в дальнем конце комнаты отворились, и Амалия ввела низкорослого иссохшего старика. Коррадо Прицци. Их сопровождал загорелый человек в спортивном костюме, выглядевший довольно нелепо среди прочих присутствующих. Амалия заботливо усадила дона Коррадо на стул во главе стола и вышла. Загорелый, не здороваясь, занял место рядом с Чарли, против Винсента и Анджело. Дон Коррадо молча вперил взгляд в желтую вазу на приставном столике.

— Мы все знаем Сирила Блустоуна, — сказал Винсент. — Он управляющий трех наших отелей в Вегасе. Сейчас он расскажет нам о происшествии в казино «Латино», черт подери.

— Мы и узнали–то лишь потому, что всполошились инкассаторы на Восточном побережье, — начал Блустоун, — где, мол, деньги. Согласно нашим правилам деньги по всем долговым распискам должны быть возвращены в течение десяти дней. Само собой, расписки и так называемый выигрыш мы выдаем только надежным клиентам, нашим людям. Так вот, если через десять дней мы не получаем от них чек, то наши инкассаторы едут на место и забирают деньги сами. Тут у меня, — он сунул руку в карман, — четырнадцать расписок. Самая крупная сумма — шестьдесят кусков, а самая мелкая — сорок три. Всего — семьсот двадцать две тысячи восемьдесят пять долларов. И что же? Когда ребята поехали за деньгами, то оказалось, что все игроки, получившие от нас якобы выигрыш, либо умерли от гриппа сто лет назад, либо ошивались в это время в Европе или еще где–то, то есть никак не могли поставить свою подпись в Вегасе. Но каждый клочок бумаги подписал также Луис Пало и кассир Маркси Хеллер. Ладно, я сажусь и проверяю сам. Оказывается, что все эти расписки были составлены в те десять дней, когда главный менеджер казино, Джек Рамен, первый раз за три года уехал в отпуск. Его–то и заменял Луис Пало, очень опытный человек. Выходит, что во время отсутствия Рамена они с кассиром Хеллером провернули этот номер.

— И где теперь Луис и Хеллер? — спросил Чарли.

— Луис убит, а Хеллер исчез, — ответил Винсент.

— Луиса нашли мертвым в его машине на парковке у бара Престо Чиглионе, за пределами Вегас–Стрип, — уточнил Блустоун. — Наверное, он забил там какую–то стрелку. Он был чертовски подозрителен, никому не верил.

— Мы все знаем Луиса, — заметил Винсент. — Сорок лет назад он начинал на грузовике с кокаином. Он пришел к моему отцу и попросил помощи, а взамен обещал верную службу. Он сбежал из тюрьмы, где сидел за ограбление. Пусть он никому не верил, но и не забывал, кто его кормит. У нас он научился своему ремеслу, дорос до должности сменного менеджера в нашем крупнейшем казино в Вегасе. Он отвечал за все настольные игры, за кено и игровые автоматы. Он был вторым человеком в этом бизнесе, настоящим спецом. Он был и чипер, и дилер, и инспектор — все умел. У него голова работала как компьютер. Но самой сильной его стороной был талант разбираться в клиентах — он умел сделать так, чтобы клиент вернулся.

— Хочу отметить, — перебил его Блустоун, — что Луис как сменный менеджер не имел права относить долговые расписки в кассу. Такое право есть у Рамена, главного менеджера, но он никогда так не делает. В случае выигрыша Рамен отправляет клиента в кассу, где прежде просит предъявить удостоверение личности. Так что попытайся Луис мошенничать в одиночку, даже в качестве исполняющего обязанности главного менеджера, то у него бы ничего не вышло. Мне бы сразу настучали. То есть в кассе у него точно был сообщник.

— Я вспомнил Маркси Хеллера, — сказал Анджело. — У него накладка на лысине и коричневые мешки под глазами, точно туда кофе насыпали. Толстый, носит брекеты аж по тридцать два доллара штука и любит покомандовать.

— Когда я рассказал моему отцу про Луиса Пало, — снова заговорил Винсент, словно дона Коррадо не было в комнате, — он посидел немного, припоминая, а потом и говорит: «Он не слабак, этот Луис, но уж больно падок на лесть. Он, наверное, худший из нас». Так сказал мой отец. Но за все эти годы он не был замечен в жадности или трусости. Я и сам помню, как он разделался с этим отморозком, Фуфо Сапере, в сауне на Кони–Айленд. А если он не трус и не жаден до денег, то зачем ему откалывать такие номера? Как это случилось? «Здесь не обошлось без женщины, — сказал мне отец, — женщина придумала это, подольстилась к нему и лишила его воли». А теперь расскажи им про Маркси Хеллера, Сирил.

— Маркси Хеллер попал к нам через человека по имени Вирджил Маровиц. Маровиц — ростовщик. Не то чтобы кредитная акула, хотя и не прочь порезвиться, когда закон позволяет. У него несколько контор в Западном Техасе, Нью–Мексико и Аризоне, которые приносят неплохой доход. Его бизнес называется «Счастливый кредит».

— Семь лет назад, — перебил его Винсент, — Маровиц обратился к нам, потому что ему понадобилась крыша — кое–кто захотел лишить его сладкого. Он был знаком с Эдуардо. Они встретились, и Маровиц предложил открыть совместную сеть кабельного телевидения на Юго–Западе, причем только запустить это дело стоило сорок миллионов. Эдуардо согласился помогать за шестьдесят пять процентов. Этот Маровиц — странный тип. Он наш поклонник, будто мы модные, шикарные знаменитости, вроде кинозвезд, что ли. Наверное, хочет, чтобы на его могильной плите написали: «Друг всех мафиози». Это как если бы Чарли захотел завести близкое знакомство со всеми членами Национального совета церквей. — Винсент вздохнул. — Ну да ладно, давайте теперь к Маркси Хеллеру.

— Да, Маркси Хеллер, — сказал Сирил Блустоун. — Раньше он подвизался в синдикате, в Детройте. А там все наркоманы, опиум наперегонки жрали, он и заработал туберкулез. Но поскольку считать он умел хорошо, ребята его пожалели и перевели в Финикс. Это ему не помогло, с легкими становилось все хуже, и они его вышвырнули. Где–то он встретил Маровица и наплел ему, наверное, что на короткой ноге с Капоне и все в таком духе. Маровиц за собственный счет отправил его в санаторий подлечиться, а затем взял к себе на работу. Это было десять лет назад. А четыре года назад он сосватал мне его в Вегас. Дескать, Хеллер — финансовый гений, которого жаль отпускать, но его жена терпеть не может Финикс. Мы наняли его. Остальное вы знаете.

— А где теперь его жена? — спросил Чарли.

— В Лос–Анджелесе. Я дам вам все данные на Хеллера, включая адрес его жены и прочее.

— С нее я и начну, — сказал Чарли.

— Начни с Маровица, — велел Винсент. — Завтра утром ты вылетаешь в Финикс. Отец хочет, чтобы ты вернул деньги и заставил Маровица вывести тебя на Хеллера.

— Ты думаешь, Маровиц с ним в сговоре?

— Откуда мне знать, Чарли? Вот Луис наверняка знал, но его больше нет.