Когда Анджело позвонил Дейви Хэнли на службу и представился Честером Файнштейном, Хэнли выслушал и сказал, что перезвонит. Через двадцать минут он добрался до автомата на Брум–стрит, на который следовало бы приладить жучок, чего за тридцать лет почему–то никто не догадался сделать.
— Анджело? Ты мне звонил.
— Да, привет. Слушай, поди меня в двенадцать часов на нашем месте. Я подъеду и заберу тебя, о'кей?
— Идет, — сказал Хэнли и повесил трубку.
Сидя в шестилетнем «форде» Анджело, они
медленно курсировали вокруг Проспект–парка.
— Я, кажется, нащупал нить в убийстве Калхейн, — говорил Анджело. — Пока ничего конкретного, но я думаю, что если вы, ребята, еще нажмете в пяти округах, то убийцу вам могут выдать.
— Господи, Андж, я просто в отчаянии. Мы и так прозябаем на половинных окладах. Закрыв большую часть операций, мы теряем сотни тысяч долларов в неделю.
— Это только идея, Дейви. Кое–кого уже достало такое положение вещей, и он готов договариваться. Прицци заинтересованы лишь в одном — выдать полиции киллера, чтобы этот бардак побыстрее закончился и бизнес восстановился.
— Ну что ж, я попробую убедить своих ребят. Я верю тебе, твоя информация всегда нас выручала. Уж так и быть, мои люди затянут пояса, лишь бы достать мерзавца, который убил женщину.
— Спасибо, Дейви. Это, возможно, ускорит процесс.
Четыре дня спустя аресты возобновились во всем городе, включая Стейтен–Айленд. Игорные дома затрещали от полицейских рейдов. Патрули разгоняли на улицах шлюх и опустошали бордели, тридцать лет исправно отстегивавшие дань. Уличные дилеры лишились товара на шестнадцать миллионов долларов. Убытки букмекеров были настолько велики, что не поддавались подсчету. Война нанесла ущерб восемнадцати национальным видам спорта, создавшим теннисистов и жокеев–миллионеров, десятки тысяч полей для гольфа, хоккейные катки, стадионы, армию спортивных журналистов и рекламщиков. Как известно, авто– и велогонки, баскетбол, лошадиные и собачьи бега, регаты, бейсбол, гольф поощряют людей тратить миллиарды на покупку телевизоров и пива. За неделю граждане спускают только на тотализаторе больше, чем государство могло бы израсходовать на одну военную кампанию. Когда полиция Нью–Йорка прикрыла эту лавочку, журналисты, производители спортинвентаря и кондиционеров, а также владельцы команд и тысячи игроков просто исчезли с нью–йоркского рынка, потому что игра существует до тех пор, пока на нее принимаются ставки. Но больше всех пострадали те, в чьи карманы прямиком попадают эти ставки, — полиция Нью–Йорка и мафиозные семьи и синдикаты.