Честь Воина [CИ]

Глава 14 Клед: Перелом

Проклятый завистник всё-таки отомстил Кледу. На самом деле, по мелочи, но вылилось это в настоящую беду. Дакт подрезал его на коне во время соревнований по сшибанию условных голов. Сам, правда тоже поплатился, но намного меньше. Всего лишь сильный ушиб ноги, попавшей под запястье вставшей на дыбы лошади Кледа. И тот вроде как сам виноват — не удержался, но сломанной под копытом руке всё равно, как именно это случилось.

— Весы, — сказал тогда Скимитар, на удивление снизошедший оценить травму старшего Когтя.

Ланцет потом пояснил, что решалась судьба, оставлять ли его в обучении или списывать на работы для инвалидов. Ну или на все четыре стороны, по желанию. Перелом оказался сложным и мог обернуться потерей боеспособности. Списание Когтя по этой причине даже в их группе уже случалось.

Хорошо, что Ларис предварительно рассказал Кледу поучительную историю об одноруком Воине Смерти, который спас целое селение, приютившее его после списания, задержав банду налётчиков. Мораль была довольно очевидной: у бойца всегда есть, чем сражаться, пока он может хоть как-то двигаться. Рассказ воодушевил парня, и он показал достаточную решимость восстановиться, а Ланцет подтвердил, что при должном упорстве это возможно.

Клед спросил, что значит «Весы», и Скимитар пояснил, что так говорила его бабушка. Салидорцы считали, что жизнь всегда уравновешивала деяния человека. Однако если он стремился взять эту роль на себя — отомстить или отблагодарить сверх меры, начиналось раскачивание этих самых Весов, которое приводило к неожиданным и неприятным последствиям.

— Смотри, он тебя оскорблял, тем самым положив зло на свою чашу весов. Ты его за это изрядно наказал в поединке, нагрузив свою чашу тяжелее. У Дакта остался осадок из-за твоего перевеса, и, когда он попытался снова хоть немного перетянуть тяжесть на себя, то сам поплатился соразмерно своей шалости, а вот тебя Весы саданули по полной. Надумаешь мстить — так и до гибели кого-то из вас может дело дойти. Причём бывает, что чаша бьёт сильнее не того, кто больше неправ, а того, кто понятливей. Ты уловил мою мысль?

Тогда Клед кивнул, соглашаясь больше не преследовать Дакта. Однако на деле ещё долго осмысливал сказанное, благо времени на раздумья у него появилось в избытке. А боль и внезапное превращение из чемпиона в калеку весьма способствовали переоценке убеждений. Чувство собственного превосходства куда-то испарилось. Гнев, даже праведный, перестал казаться однозначным основанием для того, чтобы навалять обидчику по полной.

Ведь если бы он просто победил Дакта, Весы остановились бы в равновесии и на этом всё закончилось бы. Однако, решив над ним поиздеваться, Клед сам создал перекос в другую сторону. Даже без всяких Весов, отец ведь пытался учить их, как не нажить себе врагов. Тогда «минимальная защита чести» казалась мальчику слабостью, порой даже трусостью, и только теперь он понял, что имел ввиду отец под словами «ниже твоего достоинства». Следовало просто осадить насмешника, но Клед зашёл дальше и дал тому повод для мести. Значит, недостаточно сдержался. Перегнул палку. Поступил несправедливо. В конце концов, Дакт лишь молол языком. Не кидаться же в ответ на каждую собаку, вздумавшую на тебя залаять?

Получалось, что возмездие надо соизмерять не с чувствами, а взвешивать разумом. И ограничивать не своими возможностями, а величиной провинности. Иначе можно дойти до того, что убьёшь ребёнка, швырнувшего в тебя камень, играючи. Возможно, даже лучше ответить слабее, чем тебе прилетело, или вовсе оставить оскорбление без ответа? С точки зрения отца это являлось наиболее достойным поведением. Но если Весы действительно существуют, не создаст ли это перекос в другую сторону? И какой именно?

Данный вопрос так серьёзно обеспокоил парня, что он, после долгих колебаний, решился побеспокоить Скимитара ради разъяснений. Охрана не желала пускать его просто так, без направления из канцелярии, поэтому пришлось подкарауливать во дворике.

— Нельзя оставлять нападение без ответа, даже если оно лишь словесное, — ответил Скимитар, жестом приглашая шагать за собой куда-то в другую часть монастыря.

Он выглядел довольным, услышав вопрос, смотрел на Кледа одобрительно и охотно пояснял:

— Весы, конечно, вернут всё по полной, но пока это случится, нападающий, не встретив отпора, может нанести более серьёзный вред. Соответственно, равновесие будет нарушено ещё больше и откат станет сильнее. Получается, не противодействуя, ты позволишь ему вляпаться куда глубже, чем могло бы быть. И тем самым поспособствуешь расшатыванию общего равновесия. Всё же человек не зря царь природы и, каждый, по мере сил, несёт часть ответственности за порядок вокруг себя. А тем более, мы, воины, стоим на страже справедливости, которая, по сути и есть выражение равновесия. Так что не надо благодушия. Оставь его немощным. Воздавай, но с меркой, не теряя внутреннего равновесия. От этого твоя сила увеличится и станет ещё важнее владеть собой, чтобы не наворотить бед, как сарлук в посудной лавке. Чем больше сила, тем больше ответственность, и наоборот. Понял?

Клед, баюкавший жутко болевшую руку, неуверенно кивнул и, поблагодарив начальника, отстал. В любом случае, ответ парень получил и пошёл обдумывать обратно в лазарет.

То, что гасить свои реакции до конца не надо, он понял сразу и испытал облегчение. Всё-таки мысль о том, чтобы сносить обиды молча, казалась угнетающей, сродни текущей немощности. Только та была вынужденной и временной, а вот иметь способность постоять за себя и не использовать её, выходит, не зря казалось сомнительной идеей.

Однако про силу и ответственность было непонятно, хотя и ощущалось нутром в таком постулате нечто правильное. Так что парень решил пока просто запомнить эту зависимость и начать копить силу, которая ему ох как понадобится, чтобы вернуться в строй.

Сохранять душевное равновесие было непросто, ведь почти каждое движение, раньше само собой разумевшееся, теперь выполнялось с трудом, если вообще получалось. Это периодически вызывало досаду, отчаяние, злость, но парень сжимал чувства в кулак и делал, что мог — тренировал ноги, накачивал пресс и шею, осваивал клинковое оружие левой рукой. После крючка оказалось проще, чем думалось. Зато заранее приблизится по умениям к двуруким Кинжалам, хотя говорили, что способность использовать два скимитара одновременно открывалась лишь во время полного посвящения.

С ногами ему ещё повезло какое-то время присмотреться к технике Сворта, которого вскоре вместе со сверстниками отправили на западную границу — проходить последнее испытание в настоящих боевых условиях. А вот Кледу пришлось остаться, что дополнительно злило — ведь это откладывало поиски Меча!

Однако, когда ярость совсем уж подпирала дыхание, парень мысленно представлял, что выполняет упражнения с волшебным клинком, и ослепляющая волна мутных чувств уходила, уступая место спокойной и ясной сосредоточенности. Овладение левой рукой представляло собой непочатый край работы. Да, обидно начинать снова с ноля, зато точно известно, что упорство и труд всё перетрут.

Как только кость зажила, Ланцет, заставший Кледа в сердитом состоянии, посоветовал ему возобновить визиты в Дом Утех. И это действительно снизило накал противоречивых страстей: стремления в бой и бессилия от невозможности его реализовать. Женщины каким-то чудесным образом забирали все излишки.

Правда, по второму кругу окучивать Оступающихся оказалось намного скучнее. Возможно, потому что рука плохо двигалась и болела, так что приходилось отдавать инициативу девушкам. Однако парню казалось, что дело вовсе не в этом. Он уже коснулся души почти каждой из них, и если в первый раз это было маленьким подвигом — познанием, покорением неважно какой высоты, то повторное посещение в сущности мелких холмов уже не пробуждало интереса. Всё-таки простая телесная страсть не удовлетворяла какой-то более глубинной жажды. Кледу хотелось чего-то большего, хотя он был не уверен, что это вообще следует искать у женщин.

Возможно, на самом деле ему не хватало Меча Кернуна. Но чтобы узнать наверняка, предстоит проделать ещё долгий путь, внезапно ставший намного сложнее из-за увечья. Порой из недр живота поднимался липкий страх, что из этой ямы ему уже не выбраться, но парень гнал его мокрыми тряпками дежурств по уборке, колол крючками оброка больных, вколачивал ногами в тренировочный мешок. Ларис и Ланцет сказали, что восстановиться возможно, значит он этого добьётся! Просто снова нужна «особая настойчивость».

Зато Кледу позволили снова встретиться с Абель. И та, единственная из всех, не утратила своего очарования для него. Казалось, только слепая видит и чувствует его глубже кожи. Она одна не стала доводить его до разрядки ртом, когда дело не заладилось, а добилась того, чтобы ему и правда захотелось, чтобы он забыл обо всём в её глубинах и насладился контактом сполна, несмотря на относительно пассивную роль.

А потом старая Весточка принялась разминать Кледу руку. Было больно, но она велела терпеть, и в итоге парень лучше почувствовал свои пальцы, ощущения в которых были притуплены. Абель сказала, нужно делать массаж каждый день и через хозяйку договорилась с монастырём, чтобы его отпускали на час каждый вечер.

Оказалось, что все остальные дни, кроме седьмицы, заведение по желанию посещали Солдаты и Воины Смерти. Осьмица была за старшими. Очевидно, чтобы избежать неловкости между разными чинами. Да и состав Отступниц в гостиной немного менялся. Наверное, женщинам тоже нужен был отдых. Хотя не все приходили за плотскими утехами. Встречались мужчины, которые просто пили, шутили, тискали девушек и возвращались восвояси.

Клед и Абель устраивались в дальнем углу, напротив Нинэ, на низкой скамейке с мягкой обивкой за основным кругом диванов. И пока старая Весточка делала парню больно, потихоньку оживляя его руку, он наслаждался музыкой, которую играла молодая. Каждый раз при звуках её лютни душу охватывала лёгкость и все мрачные мысли отступали. В сердце потихоньку прорастала какая-то трепетная нежность к этой девушке.

Однажды в осьмицу один из старших Когтей попросил сыграть Абель — мол, давно не слышал, соскучился. Та вопросительно обернулась в сторону Жани, и хозяйка бросила ей: «Сыграй». Старая Весточка оставила Кледа и поменялась местами с молодой. Оказалось, что она тоже чудесно исполняет мелодии, хотя и совсем по-другому: чётко, прозрачно, пронзительно.

Однако парня вскоре отвлекло присутствие так интриговавшей его молодой Весточки, которая села на ту же скамейку, но чуть поодаль. Клед хотел познакомиться, поговорить.

— Здравствуй, я Клед, — сказал он, ожидая ответа.

Девушка лишь кивнула. Парень вдруг вспомнил, что Нинэ немая. Смутился, покраснел.

— Прости, я забыл. Знаю, тебя зовут Нинэ.

Он протянул левую руку, чтобы прикоснуться, но Нинэ испуганно отдёрнулась и сжалась.

— Извини, — раздосадованно выпалил парень. — Я не хотел тебя обидеть. Я знаю, что ты неприкосновенна. Только не думал, что так буквально. Просто ты так замечательно играешь, что я хотел… — он осёкся, понимая, что слова «узнать тебя поближе» в этом доме могут быть истолкованы неверно.

Клед сидел и молча смотрел на неё, вздыхая. Он расстроился, что всё вышло так ужасно. И при этом ощущал какой-то слабый приятный аромат, идущий от девушки. Похожий на цветы, такой свежий по контрасту с тяжёлым мускусным запахом, источаемым свечами.

Спустя минуту Нинэ подняла на него свои небесно-голубые глаза, и в них не было ни злости, ни страха — только осторожное любопытство. Сначала, встретившись с Кледом взглядом, девушка сразу потупилась, но немного погодя осмелела и тоже принялась его разглядывать. Парень осторожно улыбнулся и показал открытые ладони, как бы заверяя, что больше не попытается к ней прикасаться. А потом потерялся в её глазах, как в летних небесах. Оказалось, что взглядом можно разговаривать. Конечно, ничего конкретного сказано не было, но у него осталось чувство, что они пообщались и всё-таки немного сблизились. По крайней мере, Весточка поняла, что его не стоит бояться, а он — что её душа такая же светлая, как облик.

Когда мелодия закончилась, воины одобрительно захлопали по коленям, и кто-то из них попросил спеть старую песню «Чёрный клинок». Абель дождалась позволения от хозяйки и заиграла тревожную мелодию. Нинэ снова съёжилась, как будто от боли. Клед протянул руку, чтобы утешить её прикосновением, но вовремя вспомнил, что лучше этого не делать. Однако девушка, немного помедлив, сама подвинула ему прохладную ладошку. Парень осторожно сжал её пальчики и подвинулся чуть ближе, чтобы удобней было держать. Сердце его внезапно застучало, как бешеное.

Пела Абель ещё более приятным голосом, чем говорила. Глубоким и звучным, пропитанным сладостью, которая обволакивала сердце, контрастируя с печальными словами. Парень не понимал, почему Нинэ так реагирует. Песня повествовала о клинках, выкованных из брошенного богами оземь камня, которые «отсекали душу от тела» и «сметали бесов в реку смерти» в руках достойного Кинжала Смерти. Тот однажды повстречал ведьму, между ними вспыхнули чувства, но потом его послали покарать чародейку, помогавшую врагу, и они убили друг друга.

На лице у Нинэ было написано страдание, словно речь шла о ней или её близком родственнике. Клед легонько сжимал её нежные пальчики, стараясь забрать эту боль, и девушка внезапно ответила, глубже обхватив его ладонь. Потом посмотрела в глаза, и во взгляде её мелькнуло что-то такое, от чего парень испытал решимость защищать её от всего на свете. Он смотрел и не мог насмотреться в эту чуткую душу. Сердце его таяло и в голове возникала необычная лёгкость.

В действительность Кледа вернул дружный возглас воинов «Прах к праху!» и стук друг о друга кубков — они поминали героя песни. Музыка закончилась, и Абель отложила лютню, словно чувствуя, что Жани кивком показывала Нинэ вернуться на место. Девушка с извиняющейся улыбкой высвободила руку и вернулась к инструменту, заведя ненавязчивый мотив, чтобы разрядить обстановку.

— Понравилась песня? — спросила Абель, возобновляя массаж. Клед кивнул. — Это я написала лет десять назад. Мне тогда приснился необычно яркий сон с таким сюжетом. Примерно, конечно. Любовь я добавила для красоты.

Парень ошарашенно смотрел на старую Весточку, забыв, что та не видит его лица. Когда до него дошла оплошность, он спросил:

— Ты пишешь песни и видишь вещие сны?

Абель тихонько рассмеялась своим приятным смехом, легонько похлопав Кледа по руке, которую всё ещё держала, согревая.

— С чего ты решил, что они вещие? Но да, пишу. Раньше я их частенько пела. Но потом Жани решила, что это чересчур отвлекает воинов от цели визита. Сбивает настой. Только при старичках иногда позволяет исполнять их.

— А почему Нинэ так болезненно реагирует эту песню?

— До сих пор? — нахмурилась Абель. — Я понятия не имела. Когда она услышала её впервые, то на другой день пришла ко мне в слезах. Я пыталась выяснить, что её так расстроило, но, сам понимаешь, слепой и немой трудно найти общий язык, — она иронично усмехнулась. — Я так поняла, что ей приснилось, будто всё это приключилось с ней самой. Она что-то от меня хотела, и я рассказала, что видела сон, пусть страшный, но не такой трагичный. Думала, что проблема решена. А оно вон как…

Клед вернулся в казарму под большим впечатлением, даже не понимая, от чего больше: от песни, талантов старой Весточки или общения с молодой. Но снилась ему всё-таки Нинэ, как будто это её прекрасный голос пел только для него, и небесные глаза ласкали изнутри так, как не было позволено снаружи… Проснулся он возбуждённый и только тогда понял, что в прошлую седьмицу забыл сбросить мужское напряжение. А ещё перед глазами стояло лицо юной девушки и все мысли были только о ней.

Тем вечером он не сводил с Нинэ взгляда весь массаж. Под конец Абель удивила его насмешливым вопросом:

— Что, влюбился, птенчик?

Клед невольно вздрогнул и хотел забрать руку, но женщина её не отпустила.

— Право слово, нечего смущаться. Странно, что этого не случилось раньше. Хотя ты мог бы выбрать объект более доступный…

Клед вздохнул, не зная, что сказать. Мог ли? Вот и Абель, подумав немного, поправилась:

— Хотя, о чём это я? Если мужчина сразу получает желаемое, чувства испаряются. Так что берегись. Ты выбрал запретный плод, и можешь здорово влипнуть… Впрочем, для тебя это, вероятно, неплохо. Твоей душе нужен якорь. И даже неразделённая любовь пойдёт во благо, не давая сердцу очерстветь. А непорочность девы избавит от мук ревности и прочих низостей, которые способны сгубить человека. Пожалуй, не зря такой чуткий парень, как ты, выбрал самое невинное создание. Только не придумывай лишнего, а то сейчас сочинишь ей все возможные достоинства, а она такой же человек, как я или ты. Не надевай на неё корону совершенства.

Абель выпустила его руку, как будто внезапно лишилась сил. А Клед смутился от услышанного и поспешил уйти. Полночи ворочался и думал о словах старой Весточки. Наверное, она знала, о чём говорила. Однако многое в её словах звучало слишком приземлённо для окрылявших его ощущений. Возмущала уже сама идея наличия схемы в тех прекрасных, не поддающихся описанию чувствах, что он испытывал теперь, глядя на Нинэ. Впрочем, последние в итоге победили, затопив разум, и унесли его в мир сладких грёз.

Потом начались сложности с еженедельным отправлением плотских потребностей. Похуже тех, что раньше. Парню стало просто противно принимать ласки от любвеобильных подружек. Всё его существо мечтало только о Нинэ, и наслаждения он не получал. На фоне высоких чувств вымученная из него всеми правдами и неправдами «разрядка» стала казаться противным, грязным делом.

К счастью, он продолжал каждый день видеться с мудрой старой Весточкой, которая заметила, что он стал более напряжённым, чем обычно, и даже дёрганным. Она спросила, что случилось, и Клед, как мог, пояснил:

— Не могу я с ними совокупляться, понимаешь? Мне противно. Моя душа где-то на небесах и все мысли только… ты знаешь, о ком. Девчонкам приходиться мучиться, а мне вместо облегчения кажется, что меня в грязи изваляли.

Абель какое-то время молча улыбалась с какой-то непонятной нежностью и легонько поглаживала его руку. Парень уж думал, что ей нечего сказать, когда женщина наконец тихо изрекла:

— Лишний раз убеждаюсь, что ты — редкая птица. Твоя душа стремится ввысь, а за ней и твоя жизненная сила. Но её твой молодой организм вырабатывает много и избытки надо куда-то девать. А приложить их туда, куда хочется сейчас, у тебя никак не выйдет. Всё это может довести до какой-нибудь беды. Может, попробуешь немного приземлиться?

— В каком смысле? — не понял Клед.

— Отключи голову, отключи сердце, когда ты с Оступающимися. Живи чреслами. Разбуди в себе зверя. Прислушайся к низменным порывам… — парень по-прежнему смотрел непонимающе. — О, я придумала! Идём!

Абель подняла его и подтолкнула к выходу. Клед оглянулся на Жани. Та изобразила на лице вопрос. Парень лишь приподнял брови в недоумении. Хозяйка покачала головой и неопределённо кивнула, не возражая. Значит, доверяла старой Весточке. Он вывел Абель за дверь, в направлении которой та подталкивала.

Вдвоём они поднялись на второй этаж и завернули под лестницу. Там женщина сделала знак разуться и вести себя тихо. Потом на ощупь нашла неприметную дверь без ручки в углу и жестами велела Кледу протиснуться в неширокий коридорчик. Когда дверь за ними закрылась, там стало совершенно темно, но она подталкивала его дальше по проходу, пока парень не упёрся в стену.

Абель прислонилась к его спине, протянула руку через плечо и стала шарить по перегородке. Клед слегка возбудился от тесного контакта. Жаль, что они недавно были вместе и теперь им полагалось воздержаться друг от друга ещё несколько месяцев. Вот с кем у него не возникло бы описанных трудностей.

Наконец, женщина что-то сдвинула, и возникло небольшое отверстие, в котором виднелся неяркий свет. А ещё оттуда доносились звуки страсти. «Смотри», — почти неслышно дохнула Абель парню в ухо, заставляя ещё больше пожалеть о правилах. Клед на мгновение смутился, но любопытство тут же перевесило, и он прильнул к глазку.

Спальня, за стеной которой они оказались, совсем не походила на ту, в которых парень здесь бывал. Её и спальней-то было трудно назвать. Комната больше напоминала пыточную, но со своеобразным уклоном: стены обиты мягким бархатом, стоящие на полу станки - из дерева, а висящие на стенах орудия — из кожи.

На одном из сооружений, напоминающих высокую наклонную парту, животом вниз полулёжа распята женщина. Ноги её, стоящие коленями на небольших подушках, раздвинуты и зажаты в колодки. Руки связаны, протянуты вперёд и подвешены на канате к потолку. Грудь и тело туго перетянуты кожаными ремнями, сплетающимися в причудливый костюм, который ничего не скрывает. Во рту кляп в виде деревянного шара, из-за которого она не стонет, а мычит, но непохоже, что от боли. На горле ошейник.

А сзади стоит мастер Стеш и ритмично тянет за короткий поводок, раз за разом нанизывая её на свой огромный инструмент. Ритм какой-то странный — не естественный, а с некоторой оттяжкой. Судя по булькающим звукам из горла «жертвы», ей это нравится. Хотя нет, слишком слабое слово. Она извивается, очевидно, жаждая проникновений глубже и чаще, но из-за скованного положения ситуацией она совершенно не владеет.

Женщина издаёт безумные звуки, которые неожиданно сильно заводят Кледа. Она пытается тянуться попой назад, но Стеш нарочно отстраняется, однако, не выходя целиком. И так дразнит «жертву», извлекая дурманящие стоны и всхлипы, пока в итоге её бёдра не начинают дёргаться в каком-то бешеном темпе, который парень видел разве что у зайцев. Тогда Кинжал вонзается в неё на всю глубину и сам начинает неистово трястись, рычать, как корс, с губ его летит слюна. Их плоть выбивает друг об друга звонкие аплодисменты, а звериные крики сливаются в исступлённый хор, заставляя сердце наблюдателя неистово стучать, а разум отправляя на прогулку.

Плоть Кледа разрывается от прилившей крови, дыхание спирает. Откуда-то из бёдер поднимается тёмная волна животной страсти, вызывая ломоту. Дуэт за стенкой наконец заходится в удовлетворённом хрипе, а вот он готов рвать и метать. Женское тело за спиной вызывает неожиданно сильную жажду обладания, идущую словно бы из глубины костей. В этом нет ни капли сердца и ни капли ума. Кажется, если он немедленно не овладеет ею, ему будет физически больно. Теперь парень понимает слова бывшей Весточки. В нём проснулся Зверь. И тому плевать на правила!

Он нащупывает висящую на гвозде крышечку, задвигает глазок и разворачивается в узком пространстве. Абель, не догадывающаяся о его намерениях, тоже поворачивается, чтобы уходить, но Клед в один шаг настигает её и останавливает, ухватив за талию здоровой рукой. Прижимает к себе так, чтобы она задом почувствовала силу его желания, а правой хватает за грудь, медленно сминая её.

— Ты же не думаешь, что после такого можешь просто уйти? — кто-то новый, дерзкий, наглый шепчет за него ей в ухо, а потом облизывает его, сжимая руки на груди и между ног.

У Абель появляется слабость в коленках, и Клед пользуется этим, подбивая их и опуская её на четвереньки. Темнота и теснота добавляют ощущениям остроты, поскольку всё приходится делать на ощупь. К счастью, женщина не сопротивляется, иначе их мог бы кто-то услышать. Парень… нет, теперь уж точно мужчина откидывает подол платья, опускается на колени, раздвигая её ноги, и запускает правую руку к цели, проверяя степень готовности. О да! Там горячо, тесно и влажно. Левой Клед лихорадочно расстёгивает штаны, стягивает их вместе с кальсонами вниз ровно настолько, чтобы освободить рвущуюся наружу плоть, и проталкивается в вожделенное нутро.

Новые, дикие, властные ощущения поглощают его. Сейчас ему плевать на всё, он сосредоточился на кончике своего естества и жадно лакает мучительную сладость, отдающуюся упоительным триумфом во всём теле. Он не сдерживает себя, не обращает внимания на судорожное дыхание партнёрши, наращивает темп, как требует всё возрастающая жажда. Только амплитуду старается не увеличивать, прижимая её бёдра к себе, потому что самый край сознания помнит о людях за стеной и не хочет выдать себя хлопками.

Снизу раздаётся приглушённый всхлип, и его плоть, кажется, проникшую, глубже, чем обычно, начинают сдавливать конвульсии. Естество взрывается фонтаном оглушительного блаженства, и Клед еле сдерживает рвущийся из горла рык, превращая его в тихое хрипение. На какое-то время оба замирают, приходя в себя. Абель припадает верхней частью тела на пол, но не отнимает лоно, которое ещё несколько раз «целует» вторгшегося внутрь дарителя удовольствия и приятно греет, позволяя успокоиться и пойти на спад.

Молодой мужчина просто оглушён своими ощущениями и опустошён, в хорошем смысле — вся неуверенность и отвращение последних недель покинули его. Разум медленно возвращается, и Клед осознаёт, что действовал обеими руками, даже не почувствовав боли. А значит, та стала терпимой, и пора начинать с ней тренировки. Окружающее медленно возвращается в сознание и Коготь понимает, что в коридорчике стало нечем дышать.

Абель осторожно отстранилась, и Клед, благодарно огладив ягодицу, опустил её подол. Подтянул кальсоны, завязал штаны. Они тихонько поднялись на ноги и гуськом вышли из коридорчика на свет, точнее в тень под лестницей. Обулись.

Слепая женщина прижалась спиной к стене и оправляла платье, не давая ему обнять себя. Белые глаза упорно смотрели мимо, хотя парень точно знал, что на таком близком расстоянии она вполне может определить направление достаточно точно, чтобы возникла иллюзия взгляда в глаза.

— Я тебя обидел? — шёпотом спросил Клед.

Абель поджала губы, но потом, со вздохом ответила:

— Теперь я чувствую себя грязной. Ты всё правильно усвоил, но, пожалуйста, со мной больше так не поступай. Мне приятней твоя светлая сторона. И её мало кто оценит, кроме меня. Так что, давай договоримся, что с тобой мы вместе вспоминаем только её. Будет очень жаль, если я пробудила чудовище, которое поглотит стремление твоей души ввысь. Хорошо?

Она наконец «посмотрела» ему в лицо и позволила себя обнять. Клед легонько прижал женщину к себе, чмокнув её в губы, и прошептал на ухо:

— Хорошо. Прости. И спасибо тебе. За всё.

Женщина погладила его по голове и мягко оттолкнула, кивнув куда-то за спину. Парень оглянулся — там никого не было, но, в самом деле, если кто-то их увидит, могут быть неприятности. Клед взял её за руку, оправил загнувшийся край платья, и повёл на выход. На лестнице Абель зацепилась за перила и остановила его.

— Я пойду к себе, с твоего позволения, а ты ступай. До завтра.

Однако на следующий день, войдя вечером в гостиную, Клед не обнаружил слепой женщины на скамеечке в углу, где она, обычно, уже ждала его. Он посмотрел на Жани, и та подала ему знак выйти за дверь. Парень повиновался и стоял в нерешительности, не зная, велели ему совсем уйти или последуют какие-то объяснения. Впрочем, через минуту появилась хозяйка и пальчиком поманила его за собой.

Они свернули в коридор первого этажа направо, где Клед ещё не бывал, и вошли в кабинет, обставленный, на удивление, без намёка на чувственные удовольствия, как все остальные помещения в этом доме. Стены обтянуты светло-голубой тканью, деревянный стол, комод, скамья и стул напротив стола, на который Жани указала ему, а сама заняла хозяйское кресло — не настолько роскошное, как в гостиной, но, похоже, удобное, с высокой спинкой.

Клед опустился на кончик стула, выровняв спину. Он ожидал какого-нибудь нагоняя, но женщина несколько минут молча разглядывала его. Этот проницательный взгляд смущал, хотелось повиниться и попросить прощения за нарушение правил. Однако парень не был уверен, что той известно всё, и не хотел выдавать лишнее. Да и вообще, Тесак велел никогда не просить у противника прощения, потому что это демонстрация слабости. Абель и интимные отношения — другое дело, сейчас же ощущения были скорее как от поединка, пусть и лишь взглядами. Так что Клед подавил порыв совести и сделал каменное лицо, насколько умел. Правда, не стал бросать встречный вызов — просто выставил воображаемый щит.

— Покажи свою руку, — наконец сказала Жани, кивая на стол.

Парень повиновался, положив сломанную конечность на полированное дерево. Она плохо выпрямлялась и поэтому не дотягивалась до другого края. Однако хозяйка ухватила его за кисть и бесцеремонно потянула на себя. Кледу пришлось наклониться, налегая грудью на стол.

Женщина повертела рукой в разные стороны, проверяя подвижность, выпрямила пальцы, загибая ладонь. Клед только поморщился. Было терпимо, уже не так больно, как раньше. Наконец, Жани отпустила, лёгким толчком давая понять, что конечность снова в распоряжении владельца, и сухо сказала:

— Я вижу, массажи Абель тебе уже достаточно помогли. Ты можешь продолжать делать то же, что и она, самостоятельно. Так что отныне ждём тебя строго по седьмицам в красной рубашке.

Ежедневно парень ходил в обычной одежде, чтобы всем сразу было ясно, что он явился не по прямым обязанностям Отступниц, и к нему не возникло вопросов.

Клед потупился. Бесстрастное отстранение уязвило его. Умом он понимал, что и так превысил пределы гостеприимства, но душу всё равно оцарапал острый коготь отверженности. Ведь теперь он не сможет так часто видеть Нинэ! Парень взметнул взгляд на хозяйку, решив сразу развеять сомнения:

— Я в чём-то провинился?

Жани шумно вздохнула, смягчая выражение лица, и заговорила с бомльшим чувством:

— Милый мальчик, все Отступницы, Отступающие и Оступившиеся всегда рады тебя видеть. Особенно непосвящённые, которых ты одарил своими ласками! Хотя в последнее время они обеспокоены тем, что им трудно доставить тебе удовольствие. Ты как будто отсутствуешь, уединяясь с ними. И я подозреваю в чём дело.

Парень бросил на женщину опасливый взгляд, но та улыбалась тепло и покровительственно.

— Ещё ни один Коготок не избежал того, чтобы влюбиться в кого-нибудь из моих девушек. Такова натура всех юных созданий! И здесь нечего стыдиться. Хотя обычно мужское сердце всё-таки следует за плотью. И тогда всё быстро проходит, как и задумано природой. Ей главное заставить вас размножаться и невдомёк, что мы эти пути перекрыли. Но ты выбрал недоступный объект, а я уже видела, к чему это приводит, — горько усмехнулась она.

Клед понял, что хозяйка всё знает, по крайней мере о его влюблённости и об отношениях Абель с Ивэном. Он мрачно нахмурился: неужели бывшая Весточка рассказала о его чувствах к настоящей? Жани словно прочла его мысли и коротко засмеялась.

— Господи, милый, никто тебя не сдавал! Если бы вы только знали, насколько у вас на лице всё написано! Да и вообще, я уже столько всего навидалась, что мне не нужно ни о чём докладывать — сама понимаю. Например, то, что ты нарушил правила и вне очереди овладел Абель.

Парень покраснел от стыда, спрятав глаза, но вместе с тем испытал облегчение, что его не предала та, кого он считал подругой.

— Ага, значит, я всё-таки права: у обоих молчаливый стыд на лице. Видишь? Не так уж сложно вас подловить. Но не переживай, это не наказание. Очерёдность становится тем важнее, чем большую степень посвящения получаете вы и мы — чтобы не перебрать тёмной силы. И так уж выходит, что лучше привыкать с самого начала — меньше вреда потом. Сейчас же его не было вовсе.

Клед снова поднял глаза на хозяйку, чтобы убедиться, что на него не гневаются. В лице Жани не было ни тени осуждения, но улыбка пропала, в голосе появилась зловещая серьёзность:

— Однако ты начал привязываться, а это именно то, чего мы обязаны избегать. Сердце Воина Смерти должно быть свободным для своей Истинной Невесты. И мы клянёмся способствовать этому. Природа пытается взять своё, но мы служим вам клапаном. И ничем больше. Все Отступницы обещаны Богу-Разрушителю в качестве наложниц, и контакты между нами лишь помогают ему соединяться со своей половиной в проявленном мире. В этом не должно быть ничего личного. Ты меня понял?

От её слов парня пробрал мороз по пояснице. Что-то зловещее было в этой скрытой стороне их служения, но в заботах повседневности она забывалась. Лишь во время вечернего бдения у Башни на осьмицу, когда все Когти хором целый час читали текст посвящения, просыпалось чувство запредельной безжизненной Тьмы, которой они клялись отдать жизнь. В такие моменты восприятие действительности менялось: становилось очевидно, что всё окружающее мимолётно, смертно, подвержено тлену и так мало значит на фоне вечного небытия. Сейчас его на миг овеяло то же чувство.

— Я понял, — сглотнув, ответил Клед, и склонил голову.

— Ну вот и отлично. Ступай.

Жани протянула руку и парень послушно прикоснулся к ней губами, на миг взяв в свои. Холодная узкая ладонь вздрогнула от горячего прикосновения его губ и нетерпеливо дёрнулась, высвобождаясь. Хозяйка вздохнула:

— Ах, надеюсь, я доживу, чтобы узнать, чем так восхищаются мои девочки!

Внезапное сладострастие в её голосе смутило Кледа, хотя в штаны и рванула горячая волна, но лишь одна. Он потупился и поспешно развернулся уходить. Однако, не успел парень сделать и двух шагов, как Жани остановила его:

— Погоди. Запомни ещё одну вещь. Если тебе не хочется вкушать радостей плоти в тот или иной день, плюнь на приказ Ланцета. Приходи просто посидеть, выпить, позажиматься в гостиной. И если желания не возникнет, уходи. Наше тело мудро, иногда действительно на это нет сил, а иногда им просто что-то мешает излиться. И в твоих интересах разобраться, когда какой случай. Так что просто доверься своей плоти, не вынуждай себя, но и не зажимай. Здоровее будешь. Договорились?

Парень, слушавший её в пол-оборота, кивнул, наклонил голову в знак почтения, и уже спокойней направился к выходу. Кажется, он получил ценный совет. По крайней мере, это сняло его беспокойство по поводу вменённой Ланцетом обязанности еженедельно «сливать семя». Раз Жани так сказала и многие так делали, значит, его не сдадут. Ну или он понял врача слишком буквально.

В дверях хозяйка окликнула его ещё раз:

— И попроси Лариса показать тебе упражнения для разработки сухожилий.

Чуткий Кинжал уже показывал эти упражнения, но тогда Кледу было слишком больно их выполнять. Он не мог даже приблизиться к нужным положениям руки, и забросил это дело. Однако теперь чувствовал, что неуловимый перелом в выздоровлении всё же наступил, и руку уже можно нагружать.

Парень без лишней гордости попросил Лариса снова показать ему подзабытые упражнения, которые тянули сухожилия примерно так, как это делала Жани тогда на столе. Понемногу он начал брать в руки меч и упражняться с ним. Массажи Абель указали ему ту степень боли, когда польза превышает вред, и теперь это знание позволяло понемногу улучшать показатели.

Вскоре правая рука сравнялась по владению мечом с левой, которую Клед умудрился неплохо натренировать. Однако до прежней свободы движений было далеко, поэтому вместо некоторых занятий работавший пока в облегчённом режиме Коготь шёл в лазарет и усиленно вязал — по собственной воле. Ему не хватало точности. И вместе с тем понравился баланс, позволявший перебрасывать оружие туда-сюда, не теряя маневренности, так что парень продолжал разрабатывать левую руку, не забывая и об изрядно окрепших ногах. Владея четырьмя конечностями почти в равной мере, он обретал изрядное преимущество в бою.

В конце концов, по истечению девяти месяцев Клед вернулся в строй, как полноценный воин. Правда, оказалось, что отсутствие сражений с живым противником притупило остроту реакций, от чего изрядно пострадала причёска. Но отношение парня к преодолению препятствий за время слабости незаметно изменилось — ум привык искать обходные пути там, где тело больше не могло взять силой. В результате переродилась его личная тактика, и прямолинейные действия из единственно достойных стали казаться неразумными излишествами. Засидевшийся в Когтях боец начал больше избегать, обходить и выискивать слабости, не пытаясь долбить напролом. Очень скоро он стал одерживать победу за победой, постепенно поправляя состояние своей прорежённой косы и восстанавливая подточенную долгой небоеспособностью уверенность в себе.

Кроме того, задержка пошла на пользу его непробивайке, в которой Клед успел подшить металлом не только корпус, но и рукава. Хоть и пришлось помучиться, соображая, как защитить плечи и локти, не теряя подвижности. В конце концов, отработав чуть больше положенного, он выпросил у кузнеца пластины пошире, чтобы просто накрыть суставы снаружи, а внутри пришлось так и оставить.

Кожан получился довольно тяжёлым, и у Когтя периодически возникали сомнения в том, что стоит менять броню на маневренность. С другой стороны, у нартов были стрелки, а максимальная подвижность использовалась только в поединке, ради которого можно и снять непробивайку, если вообще случится такая оказия. Но на всякий случай парень потихоньку привыкал, таская кожан, когда распорядок не требовал другой одежды.

Что же касается утех, в этом плане для него тоже всё переменилось. Клед послушался и Жани, и Абель. Шёл в гостиную без намерения непременно с кем-нибудь переспать, слушал только своё естество, и обычно оно откликалось на ласки приветливых девушек. Тогда парень запирал мозги на замок и выпускал своего Зверя.

Не сказать, что это доставляло ему столько же удовольствия, как первый круг, когда он вызывал в партнёршах более возвышенный трепет. Но теперь его Зверь своим безудержным напором пробуждал в них животное начало, и оно больше походило на ту богиню, которой они все служили. Девушкам нравилось. А ему опять нравилась власть над ними, проявлявшаяся в тот момент. Это наслаждение было темнее и грубее, чем изначальное, но у ронга и у изысканного вина вкус и воздействие тоже разные, а итог один — хмель в голове.

Кроме того, Клед постепенно осознал, что не все могут разделить с ним такую глубину переживаний, как с Абель, когда касаешься не только тела, но и души, проникаешь друг в друга. Не у всех есть эта глубина. А вот Зверь доступен и понятен всем. Поэтому для себя он разделил девушек на две категории: «самочки» и «дивы». Это слово в применении к женщинам, которые вдохновляют, а точнее, относительно Нинэ, он услышал от Абель, которая пока так и оставалась единственной из див, кого он познал.

Старая Весточка при следующей, «очередной» встрече разъяснила слова, которые сидели у парня в голове занозой — о том, почему безответная любовь может быть на благо. И теперь он их понял намного лучше. Пока вдохновительница остаётся недоступной, прекрасные чувства ничто не замутнит. А если получить её тело, и не дай бог наружу вырвется Зверь, мужчина может своими руками уничтожить хрупкую душу, нанести ей незаживающую рану, через которую свет утечёт. Представив себе подобное, Клед содрогнулся и перестал так горячо жаждать Нинэ. Скорее всего, невозможность сойтись действительно благо — для неё.

Также Абель, словно зная, что это их последняя встреча, напутствовала парня никогда не выпускать Зверя с невинными девицами. С ними следовало действовать чутко, как с ней, не считая эпизода в коридоре, и даже ещё осторожней. Лишь много позже умудрённая опытом дама, и то не каждая, способна принять и Зверя, и трепетную ласку. А первый раз может определить тягу на всю жизнь — к высокому или к животному, тем самым повлияв на судьбу. Слепой Весточке удалось внушить молодому мужчине чувство ответственности за женщин, которых он познает в большом мире. Но ему пока оставалось лишь мечтать о том, чтобы пробудить в ком-то облик светлой богини, а не тёмную её ипостась.

Только теперь Клед понял, почему в названии Отступниц Похоти было выбрано именно это слово. Оно было правильным. И он исправно ходил удовлетворять свою похоть, в глубине души продолжая мечтать о чём-то большем. А хранительницей этих грёз выступал нежный образ Нинэ.