Чужак из ниоткуда 4

Глава восемнадцатая Таня Калинина. Ищите женщину. Крым. Государственная дача №1

От неё пахло чистой кожей, туалетным мылом «Красная Москва» и совсем чуть-чуть какими-то незнакомыми мне духами, явно не советского производства.

— Совсем большая стала! — воскликнул я, отстраняясь, чтобы невольно не увлечься. — Красавица!

— Ну уж прям, — она неожиданно зарделась.

«Как маков цвет», вспомнил я старое выражение.

— Правда, правда. И духи классные. Французские?

— Американские, — она улыбнулась и тряхнула головой, от чего в её рыжих волосах заплясали солнечные искры. — Маме ухажёр подарил. Называются «Шарли».

— Даже не слышал о таких.

— Коллекция этого года.

— Ого, мы уже разбираемся в коллекциях американских духов?

— Женщина должна разбираться в подобных вещах, — заявила она пафосно и тут же не выдержала, расхохоталась. — Да ни фига я не разбираюсь. Ухажёр этот мамин упоминал, я услышала. Он моряк, духи в «Берёзке» купил, на сертификаты [1]… Да фиг с ними, с духами. Ты где был, вообще, куда пропал, почему не звонил?

Она не торопилась. Поэтому мы пошли вместе в магазин за хлебом, а потом в кафе-мороженное неподалёку.

Я взял две вазочки пломбира с клубничным сиропом, два кофе, отнёс за столик.

— Ну, рассказывай.

— Так не честно, это ты рассказывай!

— Тебе длинно или коротко?

— Так, чтобы успеть, — мудро не по годам заметила она. — Ты же наверняка спешишь?

— Часа полтора у меня есть, — сказал я, глянув на часы.

— За полтора часа успеть можно много, — улыбнулась она.

Эй, сказал мой внутренний голос, спокойно, парень, тормози. Во-первых, у тебя Кристина. А во-вторых, ей только пятнадцать. Как и тебе, к слову. Хотя по паспорту тебе семнадцать, а в этом году будет восемнадцать. Можно жениться.

— Тебе шестнадцать будет в марте следующего года, я правильно помню?

— Ага, шестого. Почему спрашиваешь?

Точно, у них с моей сеструхой Ленкой дни рождения рядышком.

— Да так. Раздумываю, что тебе подарить на совершеннолетие.

— Совершеннолетие у нас в восемнадцать, — возразила она.

— Знаю, знаю, но в шестнадцать человек получает паспорт, а значит, становится практически полноправным гражданином.

— Может жениться и выходить замуж, — сказала она. — В особых случаях, конечно. Но ты куда-то в сторону ушёл.

— Я⁈

— Конечно, ты, не я же. Рассказывай, давай, а то мороженное остынет.

Я засмеялся, показав, что оценил шутку и принялся рассказывать. О попытке госпереворота, о гравигенераторах и сврехпроводимости, о поездке на Кубу и Фиделе Кастро.

— Что, прямо вот так самим Фиделем в волейбол играл? — её глаза расширились.

— Ну да. Он очень хорошо играет, кстати.

— Но не лучше тебя, — усмехнулась она.

— Не лучше. На свете вообще мало людей, которые умеют что-то лучше меня.

— Хвастунишка!

— Есть такой грех, — признался я. — Но, тем не менее, это так.

— И писать стихи? — лукаво осведомилась она, облизывая ложку.

— Уела, — сказал я. — Стихи сочинять не умею. Как и музыку. Кстати, о стихах. Есть что-нибудь новенькое?

— Тебе и правда интересно?

— Конечно!

Она на секунду задумалась и продекламировала:

— Не будите меня, уходите.

Слишком рано ещё, слишком рано.

Этих снов выцветающий ситец

Расползается в пальцах туманом,

И по лопнувшим швам, как по краю

Влажной крыши, хрустя черепицей,

Я теку, утекаю, стекаю

И взлетаю бессмысленной птицей,

Птицей-крошкой с оранжевым писком,

В чёрных капельках глаз — только блики.

Не будите, мне падать не близко —

В эту странную пропасть на стыке

Сна и яви, сплетённых в косицу,

Перехваченных дымчатым бантом.

Там пушистые тени-ресницы

Заметают дорогу обратно…

Я проснусь и увижу спросонья,

Как, теряя последние силы,

Птичка-сон выпадает росою

на излёте беспомощнокрылом [2].

— Хорошо, — сказал я. — Ты молодец. Это настоящая поэзия.

— Спасибо. Ну, давай, рассказывай дальше.

Она хорошо умела слушать. Внимательно, чуть наклонив голову, не забывая при этом есть мороженое, но как-то совершенно незаметно и аккуратно.

— Так ты и правда инопланетянин? — спросила она, когда я закончил.

— В какой-то мере, — сказал я. — Но силгурды — такие же люди, как и мы, я говорил. А я так и вовсе телом землянин. Меня Серёжа Ермолов зовут, не забыла?

— Телом, — повторила она. — А душой?

— Постоянно об этом думаю, — признался я.

— И что надумал?

— Как бы попонятнее…

— Эй! — воскликнула она возмущённо. — Я не ребёнок!

— Ни в коем случае, — заверил я её. — Когда я говорю «попонятнее», то имею в виду без зауми, чтобы и самому всё ясно было. Вот смотри. Это как… Москва и Кушка.

— Что? — удивилась она.

— Я живу в Москве, люблю этот город и уже москвич. Но и Кушку я люблю, всегда о ней помню и при случае всегда могу с гордостью заявить, что я кушкинец. Понимаешь?

— С трудом, — призналась она. — Я родилась в Москве, выросла здесь и никуда надолго из Москвы не уезжала.

— Вот когда уедешь и полюбишь другое место как Москву, может быть, поймёшь. Тебя тяготит, что я в какой-то мере инопланетянин?

— Меня⁈ Да по фиг, вообще, — она неожиданно перешла на подростковый язык. — Наоборот, кайф. Во-первых, ни у кого нет таких знакомых парней. Пусть завидуют! А во-вторых, ты правда классный и сразу мне понравился, ещё в школе. Вот.

— Спасибо, — искренне сказал я. — Это дорогого стоит, правда.

Мы проболтали ещё минут сорок. Я узнал, что в издательстве «Молодая гвардия» скоро выходит её первая книга стихов, с чем искренне поздравил. Невероятное достижение для пятнадцатилетнего поэта, если кто понимает. Сам рассказал о «Горном эхе» и о том, что, скорее всего, нужно будет лететь на Луну.

— Как это — на Луну? — она даже рот приоткрыла от изумления.

— На ракете, как же ещё, — улыбнулся я. — Я же космонавт, не забыла? Кушка и Москва. Гарад и Земля. Инженер-пилот нуль-звездолёта «Горное эхо» Кемрар Гели и советский студент Сергей Ермолов. Я же в Бауманку поступил, знаешь?

— Откуда ж мне знать, — вздохнула она. — Вывалил на меня, бедную, сразу всё, теперь переваривать буду несколько дней, — она заметила, что я поглядываю на часы. — Иди уже, торопыга. И смотри, звони. А то обижусь. Нет никого страшнее в этом мире обиженной женщины-поэта. Так и знай.

Ну уж сразу и женщины, подумал я. Хотя…

— Верю, — сказал. — Позвоню обязательно.

Она царственно подставила щёку и в момент поцелуя чуть повернула голову так, что он пришёлся на край губ.

Мороженное с клубничным сиропом.

В самолёте я думал о Кристине Найдёнове и Наташе Черняевой. Со этими девушками меня связывали отношения, которые испокон века связывают парней и девушек, мужчин и женщин. Отношения, которые при других обстоятельствах, вероятно, могли бы перерасти в настоящую любовь, но не переросли.

Наташа старше меня нынешнего на пять лет. Это оказалось много, и в какой-то момент она решила, что синица в руках лучше журавля в небе — вышла замуж, родила ребёнка и стала жить обычной жизнью советской женщины: работа, муж, ребёнок, стирка-готовка-уборка. Что ж, это был её выбор.

Кристина. Старше меня на три года. Всё было отлично, кроме одного. Наши отношения нельзя назвать любовью. Нам было хорошо в постели (во всяком случае я искренне надеюсь, что ей со мной было хорошо), и мы неплохо справлялись с бытом.

«Как говорят, инцидент исперчен. Любовная лодка разбилась о быт», — писал когда-то Владимир Маяковский. В нашем случае, повторю сам себе, с бытом проблем не возникало (чаще всего бытовые проблемы связаны с нехваткой денег, а денег мне-нам хватало с избытком). Да и со всем остальным тоже. До определённого момента.

До какого?

Вероятно, я действительно уделял ей мало времени. Мало интересовался её успехами в институте и на фехтовальной дорожке. В тот же театр не водил. Хотя мог бы, — слово Любимова, что билеты на Таганку мне обеспечены пожизненно, уверен, в силе. Чёрт возьми, я мог бы её познакомить с Высоцким и Золотухиным! С Аллой Демидовой! Но — нет.

Эй, сказал я себе. Признаемся честно, Кристина не особо любит театр. Помнится, однажды ей предложил, отнеслась она к этому прохладно. Вот кино любит, это да. Правда, всё больше зарубежное и высокоинтеллектуальное. Феллини там, Антониони и прочий Жан-Люк Годар. Ну ладно, я сам Феллини люблю, его «Восемь с половиной» — великая лента. Но я и «Чёрный тюльпан» с Аленом Делоном люблю или «Повторный брак» с Бельмондо и даже наши советские «Неуловимые мстители» смотрю с удовольствием — все три фильма. А вот Кристина такое кино не любит. Говорит, это не искусство. Можно подумать, сама потребляет только великое искусство! На концерт классической музыки не затащишь, к поэзии равнодушна, про театр уже говорил. А литература? «Три мушкетёра» — по моему скромному мнению величайшая книга всех времён и народов (включая народ Гарада) — для неё всего лишь удачная литературная поделка, воспевающая четырёх алкоголиков, которые ради удовлетворения своих сомнительных амбиций и понятий о чести готовы пойти на любое безумство и преступление, включая прямое неподчинение государственной власти. А вот «Унесённые ветром» читает и перечитывает (причём в оригинале, поскольку на русский книга не переведена). Читал я «Унесённые ветром», хорошая книга, не спорю, но как можно не понимать и не принимать «Трёх мушкетёров»⁈ Ясно, что вкусы у всех разные и всё такое, но… Нет, решительно не согласен.

Архитектуру, правда, любит и понимает — это да.

Ну да бог с ним, с искусством, это не главное. Главное всегда в другом.

Может быть, стоит вернуться из Крыма, найти её, извиниться и попробовать начать всё с начала?

А за что извиняться?

За то, что не рассказал ей, кто я такой?

Не чувствую за собой вины, если честно. Значит, не за что извиняться.

Может быть, сегодняшняя неожиданная встреча с Татьяной — это знак, подумал я. Давай, давай, уговаривай себя. Нашёл знак, тоже мне. Ей пятнадцать лет, повторяй это себе почаще! Девчонка ещё совсем. И вообще — поэтесса. А поэтессы, как известно, слишком восторженны и ветрены… Снова не об этом думаю. Таня Калинина вообще не может пока рассматриваться в качестве подруги жизни. Несмотря на то, что уже заметно выросла, похорошела и осталась при своём таланте, начитанности и уме. Отличная девчонка, ничего не скажу, но пятнадцать лет — это пятнадцать лет. Нельзя. Даже, если бы влюбился. А я не влюбился. Надеюсь…

Проснулся я, когда самолёт коснулся шасси бетона аэродрома в Симферополе. Надо же — уснул незаметно. Вроде и спать не хотел. Значит, хотел. Только не осознавал. И то сказать — последнее время сплошные нервные нагрузки и тысячекилометровые перелёты. Вот организм и нырнул в сон, как в лучшее средство для восстановления. То-то чувствую себя отлично! Я вспомнил, что и в Москве перед вылетом чувствовал себя отлично и засмеялся. Шествующая мимо стюардесса, приостановилась и задержала на мне взгляд. Действительно, сидит молоденький парнишка и смеётся невесть чему.

— Всё нормально, девушка, — подмигнул я ей. — Мы хорошо долетели, мягко сели, и за иллюминаторами Крым! Это ли не причина для радости? Моя благодарность экипажу и лично командиру корабля. Скажите, Сергей Ермолов благодарит.

— Вы — Сергей Ермолов? — глаза стюардессы расширились. — Тот самый? Ой, простите, я вас не узнала сразу.

— Это хорошо, — сказал я. — Чем реже меня будут узнавать, тем лучше для всех.

Вместе с двумя охранниками (Бориса и Антона сменили новые ребята) и другими пассажирами я спустился по трапу. Сияло крымское солнце. Две чёрные «волги» ждали неподалёку.

— Сергей Петрович? — молодой человек незапоминающейся внешности в тёмно-синем костюме и солнцезащитных очках, которые сразу выдавали в нём работника органов и любителя западных шпионских фильмов, безошибочно подошёл прямо к нам.

— Он самый.

— Прошу в машину. Приказано доставить с ветерком, — от позволил себе улыбнуться.

— Что ж, доставляйте, — улыбнулся я в ответ.

Багаж — удобная и привычная спортивная сумка был со мной, у моей охраны — тоже. Под заинтересованными взглядами пассажиров, загружающихся в аэропортский автобус, мы сели в машину. «Волги» заурчали движками, резко взяли с места, проскочили насквозь Симферополь и вскоре мы мчались на юго-восток, к морю. Действительно, с ветерком.

Пансионат «Глициния» или Государственная дача номер один, как объяснил мне ещё в Москве всезнающий Василий Иванович, располагался на южном берегу Крыма, неподалёку от Ялты. В этих местах, по словам Василия Ивановича, любил отдыхать ещё император Александр Первый, а теперь, с подачи Никиты Сергеевича Хрущёва, отдыхает партийная и хозяйственная верхушка Союза Советских Социалистических Республик.

— Я там не был ни разу, — признался Василий Иванович. — Но говорят, высший шик.

К любому и всяческому шику я всегда был равнодушен. Чисто, удобно, красиво — этого вполне достаточно. Здесь всё это присутствовало: и чистота, и удобства, и красота. Просторный однокомнатный номер с видом на море меня тоже вполне устроил. Я переоделся в летние шорты, тенниску с короткими рукавами и был препровождён на летнюю террасу. Там, за столиком, в тени, сидели четыре человека. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, руководитель Центра подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина Георгий Тимофеевич Береговой, лётчик-космонавт Валерий Фёдорович Быковский и секретарь ЦК КПСС Дмитрий Фёдорович Устинов.

Точно, подумал я, о Луне разговор пойдёт. Все здесь, даже Устинов, он ВПК курирует и предприятия космической отрасли, кому как не ему эти вопросы решать.

— А вот и он! — провозгласил Леонид Ильич, поднимаясь мне навстречу. — Здравствуй, Серёжа. Дай-ка я тебя обниму да поцелую!

Мужественно выдержав и то, и другое, я поздоровался за руку с остальными и уселся за стол.

Так, что здесь у нас? Чай, кофе, лимонад, выпечка, фрукты. Взял персик, откусил.

Вкусный!

Налил себе лимонада «Крем-сода», запил.

Хорошо!

— Не поверите, — сказал я, — но в этих заграницах не достанешь обычного нашего советского лимонада. Соскучился, — я допил и налил себе ещё.

— Надоела кока-кола? — осведомился Устинов.

— Как сказать… Своё, родное, оно всегда лучше.

— Мне нравится такой подход! — засмеялся Брежнев. — Своё, родное всегда лучше. Вот это мы и собрались обсудить.

— Правильно, — сказал я. — На Луну нужно лететь на нашем корабле. Если он, конечно, готов.

— Шаман, — сказал Береговой, — я всегда говорил.

— Так готов или нет? — спросил я.

— Погоди, не беги впереди паровоза, — сказал Леонид Ильич. — Расскажи сначала о том, как съездил. Только коротко и по делу.

Я рассказал. О Фиделе, волейболе, гравилёте, Бермудском треугольнике и дельфинах. Как добрались до Аресибо, поймали радиосигнал с Каллисто и всех остальных событиях, последовавших за этим.

— Дельфины, — сказал Брежнев и посмотрел на море, сверкающее под крымским солнцем. — Не знаю, как вас, товарищи, а меня эта история с дельфинами волнует и беспокоит не меньше, чем история с гарадским звездолётом. Даже больше. Уж извини, Серёжа.

— Прекрасно вас понимаю, Леонид Ильич. Разумные существа, которые могут создавать такие феномены, как Купол искажённой реальности, не могут не волновать и не беспокоить.

— Именно! — воскликнул Брежнев, достал из пачки «Новости», лежащей на столе, сигарету, прикурил от зажигалки. — Именно, — повторил, выпуская дым. — Что если они такие купола могут создавать в любом месте планеты по своему желанию?

— Это вряд ли, — сказал я. — Они — Морской народ, на суше жить не могут. Но, если хотите, при случае попробую узнать.

— Да уж узнай, пожалуйста, — сказал Брежнев. — И ещё мне не понятно. Как мы могли столько времени жить рядом с ними и не догадываться, что они разумны?

— Это как раз просто, — сказал я. — Ещё ста лет не прошло, как просвещённые европейцы не считали представителей некоторых африканских племён за людей и даже держали их в зоопарках на потеху белой публике.

— Отвратительно, — сказал Устинов.

— Тем не менее, факт.

— Вспомнил, — сказал Брежнев. — Так и было. Почему-то всё время хочется об этом забыть.

— Но забывать нельзя, — сказал я. — Мы не злопамятные, но память у нас хорошая.

Присутствующие рассмеялись.

— А на Гараде есть разумные животные, кто-то вроде дельфинов? — спросил Быковский.

— Нет, — покачал я головой. — Даже близко.

— Получается, Земля — уникальная планета, — продолжил Быковский. — Родина сразу трёх цивилизаций разумных существ.

— Это так, — сказал я. — Хотя я не уверен, что у дельфинов имеется цивилизация в нашем понимании этого слова.

— Значит, придётся измениться нашему пониманию, — улыбнулся Быковский.

— Ладно, оставим пока дельфинов, — сказал Брежнев. — Хотя, повторю, лично меня они очень волнуют. Что конкретно тебе предлагал Киссинджер?

[1] Сеть магазинов «Берёзка», где с иностранными гражданами торговали за валюту, а с советскими за особые сертификаты (позже

— чеки).

[2] Стихи Полины Орынянской