Чужак из ниоткуда 4

Глава шестая Морской Народ. Обсерватория Аресибо. Радиосигнал

Невысокий прибой умиротворяюще накатывался на песчаный пляж.

Вряд ли акулы подойдут близко к берегу, они за рифом охотятся, а он дальше, туда не поплыву. Впрочем, даже если подойдут, я их почувствую заранее.

А искупаться очень хочется — весь день на жаре.

Я разделся догола, вошёл в воду, продышался, нырнул, открыл глаза.

Ах, хорошо!

Мелькнула стайка светящихся рыбок. Две медузы, словно два прозрачных сосуда удивительной формы, наполненных синеватым и зеленоватым светом. Дальше и глубже светились целые поля кораллов, усыпанные жёлто-зелёными флуоресцентными пятнышками. Так бы плыл и плыл, словно Ихтиандр — никому не враг, свой среди своих. Только в такие моменты отчетливо понимаешь, что мы вышли из океана. Просыпается древняя глубинная память и словно говорит тебе…

— Здравствуй. Хорошо, что ты пришёл. Мы тебя звали, — словно сказал кто-то в моей голове. Не по-русски, не по-гарадски и не по-английски. Вообще не словами. Но я понял.

Десять –одиннадцать минут. Примерно столько я могу пробыть под водой, не напрягаясь. Если напрячься — дольше.

Нырнул я меньше минуты назад и не испытывал ни малейшего дискомфорта с потреблением кислорода. Плавать ещё и плавать.

Глубина?

Метра два с половиной. Но можно опуститься и глубже, к самому дну. Зачем? Сам не знаю, — так мне показалось будет спокойнее. На глубине всегда спокойнее.

Я перешёл в орно и нырнул глубже. До дна от поверхности здесь было метров семь. Никакого течения я не ощущал, отлив только-только начался и ещё не успел набрать силу.

Теперь я видел лучше, хотя, конечно, не так, как на воздухе. Была бы маска для ныряния — другое дело. Но что есть — то есть.

Вот ещё что. Ни люди, ни силгурды не владеют телепатией. Мы не умеем читать мысли. Даже в состоянии орно. В самом лучшем случае — тонко чувствовать настроение человека, примерно догадываться, о чём он думает. Другое дело — животные и растения. С ними наше общение может приближаться к телепатическому. Да, у животных и растений нет мыслей в нашем понимании этого слова. Но они чувствуют и могут общаться на биоэнергетическом уровне. Вот к этому общению можно подключиться. Тогда собака принесёт вам пачку папирос из соседней комнаты без всякой звуковой команды (это даже мой прадед умеет), а листья чинары, под которой вы сидите жарким летним днём в одном из парков Ташкента, развернутся так, чтобы тень от них стала гуще и прохладнее.

— Кто вы? — спросил я мысленно.

Две длинные тени, окружённые переливающимися, красивыми и здоровыми салатно-голубыми-жёлтыми аурами, скользнули ко мне из глубины, и в следующее мгновение я увидел перед собой, на расстоянии вытянутой руки, две смеющиеся морды.

Дельфины!

Ну конечно, кто же ещё. Кажется, мои предположения были верны, и эти животные не такие уж и животные.

— Ты — Понимающий, — услышал я. — Большая редкость. Мы ощутили твое присутствие и позвали.

— Я пришёл. Что вы хотите?

— Пусть люди перестанут нас убивать. Для начала. Мы не убиваем людей. Зачем они убивают нас?

— Сделаю всё, что смогу. Обещаю. Хотя могу я пока не очень много.

— Скоро сможешь больше. Мы знаем, мы чувствуем. Ты не только Понимающий. Ты — Древний.

— Мне пятнадцать лет!

— Мы видим. Но ты всё равно Древний. Все Древние были Понимающими. Это было очень, очень давно. В те времена люди не убивали Морской Народ, мы жили в мире, дружбе и понимании. Потом пришла Большая Звезда, и люди изменились. Понимающих стало меньше. Потом — ещё меньше. Потом ещё. Сейчас их почти не осталось. Но ты — Понимающий и Древний. Мы не знаем, как это может быть, но мы видим. У тебя есть вопросы?

— Да.

— Задавай.

— Где мы сейчас находимся?

— Особое место. Защищённое. Купол искажения реальности.

— Кто его создал?

— Мы.

— Зачем?

— Морской народ иногда использует его, чтобы отдохнуть, поиграть и поразмыслить.

— Те люди, которые случайно попадают под Купол, гибнут?

— Так иногда бывает, увы. Повторяем. Морской Народ не убивает людей целенаправленно. Никогда.

— Что будет со мной и моими друзьями?

— С вами всё будет хорошо. Завтра утром Купол исчезнет, и вы сможете продолжить свой путь.

— Что такое Большая Звезда?

— Звезда, которая приблизилась к нашему солнцу так близко, что ночи исчезли.

— Когда это случилось?

— Около двух с половиной миллионов оборотов Воды вокруг солнца. Вода — так мы называем нашу планету. Вы, люди, называете её Земля.

— Морской Народ помнит события, происшедший так давно?

— Морской Народ помнит всё.

— Получается, когда пришла Большая Звезда, люди уже были?

— Да.

Я задумался. Большая Звезда, которая подошла к Солнцу так близко, что ночи исчезли. Случилось это, по словам дельфинов, около двух с половиной миллионов лет назад. Ничего невероятного в этом не было — многие звёзды блуждают по Галактике вместе со своими планетами и куда их только не заносит. Интересно было другое. Если предположить, как говорится, в порядке бреда, что Большая Звезда — это Крайто и Гройто (теория о том, что система Крайто-Гройто некогда «бродила» по Галактике, прежде чем занять нынешнее место, не считалась маргинальной среди гарадских учёных), то единство происхождения людей и силгурдов получало новое подтверждение. Потому что одно дело перенести племя древних людей на расстояние двести тридцать девять световых лет и совсем другое — пары тысяч астрономических единиц. Осталось только понять, кто это сделал и зачем…

— Как мне с вами связаться?

— Позови, когда нужно, и тот, кто ближе, приплывёт.

— Спасибо.

— Помни, ты обещал.

— Помню.

— Хороших снов и доброго будущего всем нам.

Дельфины развернулись на месте и бесшумно канули в темноту.

Словно и не было никого.

Я провисел под водой ещё с минуту, вслушиваясь и всматриваясь.

Затем развернулся и поплыл к берегу.

Вышел на песок. Постоял под тёплым ночным ветерком, обсыхая. Потом оделся и пошёл к лагерю.

В костре потрескивали новые ветки, оранжевое пламя плясало на лице Аркадия Натановича, который не спал. Сидел возле костра, курил, пускал дым в усы, смотрел на меня с прищуром.

— Решил искупаться? — спросил негромко.

— Ага, смыл пот. Хорошо.

— Акулы?

— Да нет их, они за рифом, дальше. Только дельфины. Встретил их.

— Что говорят? — ухмыльнулся Аркадий Натанович.

Вот же чертяка, подумал я.

— Говорят, завтра можно будет двигаться дальше.

— Прямо так и говорят?

— Прямо так. Не переживайте, Аркадий Натанович. Всё хорошо будет. Давайте спать, утро вечера мудренее.

— Ты ложись. Я ещё посижу, покурю, поразмыслю.

— Хорошо, — пробормотал я, ложась на одеяло и закрывая глаза. — Только купаться не ходите. Отлив уже начался. Опасно…

В следующую секунду я уже спал.

С рассветом радио и компас не заработали. Видя, как я купаюсь, остальные тоже осмелели и полезли в воду.

— Окунулись — и назад, — предупредил я. — Отлив продолжается. Не хочу, чтобы кого-нибудь утащило к рифу, где акулы.

— Старый шкипер Вицлипуцли!

Ты, приятель, не заснул?

Берегись, к тебе несутся

Стаи жареных акул! [1] —

немедленно процитировал себя с братом Аркадий Натанович.

Впрочем, предупреждение было избыточным, — никто не рисковал. Сказывалось отсутствие настроения и куража. Я и сам был расстроен, хотя старался не показывать вида и утешал себя тем, что дельфины не обещали, что всё заработает прямо с рассветом. Сказано было «завтра утром». А это вполне может растянуться и до двенадцати.

Мысль о том, что дельфины могли обмануть, и всё это — тщательно подстроенная ловушка, приходила мне в голову, но я её отмёл. Просто потому, что дельфины не лгали — я бы увидел, почувствовал. Думать же о том, что вчерашняя встреча мне просто привиделась, было и вовсе глупо, — я не сумасшедший, не истерик и галлюцинациями не страдаю.

Были дельфины, были.

Более того. Само их появление и та информация, которую они мне передали, накладывало на меня ещё больше обязательств. Хотя, казалось бы, куда уж больше…

Моя задумчивость и, связанная с ней молчаливость, была замечена. Несколько раз я ловил на себе внимательные взгляды Аркадия Натановича, который явно начал что-то подозревать ещё с ночи, но вопросов пока не задавал.

Позавтракали, попили чай-кофе, покурили, кто курил.

Часы показывали почти одиннадцать утра. Солнце палило напропалую, день обещал быть привычно жарким.

Я стоял на берегу океана и чувствовал, как в глубине меня нарастает нетерпение.

Какого чёрта, ребята, снимайте уже ваш купол! Надоел. Нам в Аресибо надо. По делу. Срочно.

Мне показалось, или кто-то хихикнул?

— Есть! — заорал Нодия, который уже час сидел в гравилёте, шаря по всем частотам. — Есть связь, генацвале! И компас заработал! Летим!

— Спасибо, — произнёс я мысленно.

— До скорых и радостных встреч, — ответили мне весело, и я прямо таки увидел внутренним взором дельфина, машущего мне плавником.

Я неопределённо махнул рукой, развернулся, и, увязая в песке, побежал к гравилёту.

Мы взлетели через десять минут, не желая задерживаться в этом месте.

— Вижу развалины какого-то поселения и остатки железной дороги, — доложил Аркадий Натанович, глядя наружу.

— Где⁈ — спросил младший брат.

— Вот они, смотри.

— Действительно… — пробормотал Борис Натанович. — Вы, как хотите, а я не понимаю, как это может быть.

— Искажение реальности, — сказал я. — Ушло искажение, и снова всё нормально. Сам не понимаю, что это такое и как работает, но когда-нибудь надеюсь понять.

Но самое странное произошло, когда мы связались со всеми, кем надо, наш штурман уточнил курс, и мы поняли, что никто не задаёт вопроса, где мы пропадали целые сутки. Вскоре выяснилось, что наши радиособеседники — как в Аресибо, так и в Сан-Антонио-де-лос-Баньос на Кубе свято уверенны, что сегодня десятое августа одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года, пятница.

В то время, когда мы точно знали, что сегодня одиннадцатое августа того же года, суббота.

Знали, но ума хватило не кричать об этом знании в радиоэфире.

— Оно нам надо? — философски заметил по этому поводу Сергеев. — Не хватало ещё, чтобы психами сочли. Смотрите. Сейчас одиннадцать часов пятнадцать минут. Примерно в это время вчера случился Бермудский треугольник. Очень удобно. Для нас. Для всех остальных мы просто продолжаем полёт, и только мы знаем про эти лишние сутки.

— Мы постарели на сутки, а мир этого не заметил, — заметил Аркадий Натанович с философской печалью.

— Посмотрим на это с другой стороны, — сказал я. — Мир не заметил, что мы стали мудрее и обрели новые знания. Значит, у нас преимущество.

До Аресибо долетели без приключений в начале четвёртого. На вертолётной площадке радиотелескопа нас встречали двое мужчин: один высокий круглолицый и улыбчивый, в очках, светлых летних брюках и тенниске с короткими рукавами, второй невысокий, плотный, словно Колобок из сказки, в сером костюме, рубашке без галстука и с ёжиком коротко стриженных волос.

Нодия плавно посадил гравилёт на бетон и выключил двигатель.

Мы вышли.

— Генри Митчелл! — протягивая руку, подкатился к нам Колобок. — Заместитель директора. К сожалению, господин директор был вынужден улететь в Штаты по делам, не терпящим отлагательств, но обязал меня принять вашу делегацию со всем возможным гостеприимством и обеспечить условиями для рабаты.

Последовало масса рукопожатий и улыбок, в ходе которых выяснилось, что мужчина в очках никто иной, как Фрэнсис Дрейк — известный астроном и большой энтузиаст поиска внеземных цивилизаций.

— Давно мечтал познакомиться с вами, — сказал я. — Можно сказать, я ваш фанат. Одна ошибка. На частоте один и сорок две сотых гигагерца мы ничего не поймаем. Сигнал затухает с увеличением мощности. Но догадка про длину волны в двадцать один сантиметр гениальна!

— Спасибо, — сказал Дрейк несколько растерянно. — А какая должна быть частота?

— Господа, господа! — воскликнул Генри Митчелл. — Сначала устраиваем гостей, потом обед, потом отдых…

— Мы не устали, Генри, — сказал я. — Правда, товарищи?

Товарищи с энтузиазмом закивали, подтверждая мои слова.

— Размещение и обед — это правильно, — продолжил я. — После этого отправляем гравилёт назад и предлагаю сразу начать работу.

— Да, гравилёт… — пробормотал Фрэнсис, обходя машину кругом. — Я, конечно, читал разные фантастические романы, но никогда не думал, что увижу подобную машину своими глазами.

— То ли ещё будет, — пообещал я.

Мои предположения, что наше прибытие на гравилёте вызовет определённый ажиотаж, который принесёт нам, советским, какие-то преференции, не оправдались.

А чего ты хотел? подумал я. Это — обсерватория. Радиотелескоп. Закрытый объект. Даже для американцев с их хвалёной безудержной свободой. Если хотел ажиотажа и репортёров — надо было в аэропорту Сан-Хуана садится. Хотя то, что гравилёт увидят именно учёные — люди сдержанные и доверяющие исключительно фактам, тоже хорошо.

— Все работают, — словно угадав мои мысли сказал Митчелл. — Но все очень просили меня попросить вас задержать гравилёт, хотя бы ненадолго. Мечтают посмотреть.

— А? — посмотрел я на Нодия и Сергеева. — Что скажете?

— Нет проблем, генацвале, — ответил Нодия, пригладив усы пальцем. — Мы и завтра с утра можем стартануть. А сегодня вечером покажем людям машину.

Так и задумывалось с самого начала, но важно было сделать вид, что эта идея только что появилась.

— Хорошо, — кивнул я. — Так и сделаем. Вы не против, Генри?

— Ну что вы, — расплылся Митчелл в улыбке. — Люди будут счастливы!

Охранники Борис и Антон синхронно вздохнули — они уже поняли, кому придётся обеспечивать безопасность гравилёта ночью.

Так что фурор гравилёт всё-таки произвёл. Нодия даже покатал самых любопытных сотрудников, сделав круг над обсерваторией на высоте трёх сотен метров. Сотрудники были в восторге.

Время для нас на радиотелескопе освобождалось уже завтра. Поэтому вечером мы окончательно уточнили диапазон частот и область пространства, которую собирались прослушивать.

Собрались в небольшом конференц-зале при обсерватории. Я, Владимир Алексеевич Крат, братья Стругацкие, Фрэнк Дрейк, Генри Митчелл и ведущий радиоинженер Мэттью Нуччи — долговязый американец итальянского происхождения, слегка небритый, с вечно дымящейся сигаретой в углу тонкогубого рта.

— Итак, нас интересует вот это место в рукаве Ориона, — я обвёл указкой область на фотографии, спроецированной на большой экран. — Вот это слабое пятнышко- двойная звезда, вокруг которой, предположительно, вращается планета, на которой может быть разумная жизнь, достигшая такого технического уровня, что способна посылать сигналы в космос.

— Расстояние до звезды, если я правильно помню, двести тридцать девять световых лет? — уточнил Фрэнк Дрейк.

— Всё правильно.

— То есть, ваша гипотетическая цивилизация начала посылать радиосигналы двести тридцать лет назад? — спросил Мэттью Нуччи.

— Да, — подтвердил я.

— С какой периодичностью?

— Откуда ж мне знать? Давайте так. Слушаем неделю круглосуточно, а там решим, что делать дальше. Это возможно? — я посмотрел на заместителя директора.

— Мэттью, это возможно? — переадресовал вопрос Генри.

— Всё возможно, — пожал плечами радиоинженер. — Как скажете. Хотя лично я считаю это ненаучной блажью, сразу говорю.

— Сильно сказано, — ровным голосом произнёс Владимир Алексеевич.

— С точки зрения науки, — сказал Дрейк, — нет никаких областей пространства, более или менее приоритетных для наших целей. Всё, что мы имеем — это умозрительные гипотезы. Мы даже ни одной планеты вне Солнечной системы не открыли, о чём говорить?

— Они есть, — сказал я. — Не могут не быть.

— Как и внеземной разум, — кивнул Дрейк. — Очень на это надеюсь.

— Частота — от восьми целых двух десятых гигагерц до… — договорить я не успел. Дверь в конференц-зал распахнулась и вбежал какой-то встрёпанный и лохматый молодой человек в очках, одетый как почти все мужчины здесь: лёгкие брюки, тенниска с короткими рукавами, сандалии на босу ногу.

— Простите! — воскликнул он возбуждённо, поправляя очки на носу. — Господа, кажется, у нас сенсация!

— Что случилось, Эрик? — нахмурился Митчелл. — Кажется, ты сейчас должен быть на дежурстве? Господа, это наш молодой подающий большие надежды учёный Эрик Хэнкс.

— Очень приятно, — пробормотал Борис Натанович.

Остальные, включая меня, благосклонно кивнули головами.

— Я и есть на дежурстве, — ответил молодой человек. — Но кому ни позвоню, никто трубку не берёт. В том числе и вы. Вспомнил, что вы здесь должны быть, поставил аппаратуру на запись и рванул бегом. Идёмте скорее! А то через двадцать пять минут Каллисто уйдёт в мёртвую зону, и сигнал прервётся.

— Каллисто? — пробормотал Дрейк. — Спутник Юпитера?

— Он самый, — подтвердил Эрик.

— При чём здесь Каллисто?

— Сигнал пришёл оттуда.

— Какой сигнал?

— Инопланетный!! — заорал Эрик. — Сигнал, посланный инопланетным разумом!! Чего я прибежал, по-вашему? S-диапазон, частота два и восемьдесят семь сотых гигагерц, длина волны — двенадцать сантиметров! Там слова! Вы понимаете? Слова, мать их, на незнакомом языке!

— Записал? — спросил Митчелл.

Молодой, подающий надежды учёный-радиоастроном закатил глаза.

Через десять минут мы были на рабочем месте Эрика. Даже Владимир Алексеевич Крат не отстал, хотя слегка и запыхался.

Мигали огоньки приборов, крутились катушки магнитофона. За окном густел южный вечер на Карибах.

— Сейчас! — провозгласил Эрик, плюхаясь в кресло. — Сейчас сами всё услышите. Даю громкую связь. Он тронул верньер настройки, щёлкнул клавишей.

— Хайо Гарад зарратако Мендуно Хардзуна. Буруз антзар Бериз Леко. Ук эточчи виакиан. Лур, дженди, седез-ме! — прорвался из динамика сквозь помехи низкий мужской голос и тут же повторил. — роутХайо Гарад зарратако Мендуно Хардзуна. Буруз антзар Бериз Леко. Ук эточчи виакиан. Лур, дженди, седез-ме!

[1] из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом»