Чужак из ниоткуда 4

Глава двадцать первая Бауманка. Разговор с родителями. Медицинские показания. Астронавт Юджин Сернан

Нуль-звездолёт «Горное эхо» сел на Луну пятнадцатого сентября в субботу. Сел в заданном районе, а именно в юго-восточной части моря Ясности, примерно там же, где девятнадцатого декабря прошлого года прилунился «Апполон-17».

Центр контроля космического пространства СССР (ЦККП), а также другие немногие, имеющиеся на Земле центры слежения подобного рода, засекли корабль ещё на подлёте, зафиксировали факт посадки и определили точные координаты: долина Таурус-Литтров, 20,19084 градуса северной широты и 30,77162 градуса восточной долготы. Для того, чтобы убедиться, что никакой ошибки нет, к Луне была запущена внеочередная советская автоматическая станция, которая сфотографировала место прилунения, передала снимки на Землю и осталась на лунной орбите для коррекции уже спасательной миссии.

— Знаю эти места, — сказал Юджин Сернан, изучив карту и снимки, на которых был заметен «Горное эхо» в виде светлого пятнышка. — Мы там со стариной Харрисоном [1] за трое суток всё исходили-изъездили.

Осень только-только набирала обороты, и вместе с ней набирал обороты я. Всё, чем занимался до этого, пришлось оставить ради одного: полёта на Луну. Включая учёбу в Бауманке.

На первые занятия я пришёл, послушал лекции, затем внимательно просмотрел учебники, убедился, что там для меня мало нового, на изучение их всех мне вряд ли потребуется больше месяца и с чистой совестью взял академический отпуск. В секретариате деканата моего факультета «Специальное машиностроение» даже не особо удивились. Секретарь (я уже выяснил, что её зовут Варвара Ивановна) только спросила:

— Но вы же вернётесь к нам через год?

— Не знаю, Варвара Ивановна, ответил я. — Как карта ляжет. Очень может быть, что буду оканчивать ваше учебное заведение экстерном. Как вы когда-то и советовали.

— У вас получится, я уверена, — улыбнулась секретарь. Я чуть ли не физически ощущал, идущую от неё доброжелательность. Вот что слава делает, подумал. Хотя, будем честны, Варвара Ивановна и в прошлом году отнеслась ко мне хорошо.

Я получил на руки справку об академическом отпуске, попрощался с Варварой Ивановной и несколькими ребятами и девчатами из своей группы, с которыми успел познакомиться, и покинул стены Бауманки. Эх, так и не удалось мне окунуться в весёлую студенческую жизнь. Ничего, в следующем году наверстаю. Или не наверстаю. Причём второе гораздо вероятнее первого.

Дома тоже пришлось выдержать серьёзный разговор. Я не стал ждать, когда родители и сестра узнают о предстоящем полёте из газет, выложил им всё, как только вернулся из Крыма.

— Ох, сынок, — взялась за сердце мама. — Скажи, новости, которые ты нам преподносишь, всегда теперь будут такими?

— Какими?

— Валидольными, — пошутил отец. — Терпи, мать. Сын вырос, у него начинается настоящая взрослая жизнь. Скажем спасибо, что на войну не уходит.

— Типун тебе на язык! — воскликнула мама. — Войны нам ещё не хватало! Взрослая жизнь, говоришь? Да ему и шестнадцати не исполнилось!

— Меньше четырёх месяцев осталось до шестнадцати, — сказал я. — А по паспорту так и вовсе восемнадцать стукнет. Так что на Луну полетит не какой-нибудь мальчишка, а полноправный советский гражданин.

— Вот только не надо своим паспортом тут передо мной козырять, — сказала мама. — А то мы не знаем, как ты его получил.

— Мам, хорошо всё будет, — сказал я. — Чего ты? «Союз» — самый надёжный корабль из всех, какие есть, а Юджин Сернан опытнейший астронавт, который уже бывал на Луне. Да и я не лыком шит. Прилунимся, доберёмся до «Горного эха». Там всё есть — и воздух, и еда, и вода, и всё, что нужно. Посмотрим, что к чему, оценим обстановку и вернёмся обратно на гарадском космокатере. Управлять им я умею. Ты не поверишь, я даже «Горным эхом» умею управлять.

— Да не этого я боюсь! — воскликнула мама в сердцах. — Как вы не поймёте!

— Мама не знает, что затаилось на этом самом «Горном эхе», — сообщила по-взрослому сестра Ленка. — И я не знаю. Поэтому мы боимся.

— Как это — затаилось? — спросил папа. — Что там могло затаиться?

— Мы не знаем, — повторила Ленка. — Но, если оно затаилось, то может выскочить, когда Серёжа с этим американцем там появятся. Что тогда, под кровать прятаться?

Это она намекает на случай из моего детства, о котором рассказывала мама, подумал я. Ещё до рождения Ленки было, в Москве, когда папа в бронетанковой академии учился. Они с мамой ушли то ли на концерт, то ли в театр, наказав мне в девять часов вечера ложиться спать. Вернулись после десяти и в кровати меня не нашли. Нашли под кроватью. Я там лежал с игрушечным автоматом и не спал. Ждал, когда полезут чудовища.

Однако. Вот она — женская проницательность. Я ничего не говорил им о том, что сообщили дельфины. Брежневу, Устинову и Береговому с Быковским рассказал. Но больше — ни единой душе. Сам понимал, что болтать об этом не стоит, но не только это меня останавливало.

— Значит так, — сказал Брежнев. — Думаю, эту информацию до поры следует засекретить. Никаких родных и близких, друзей-товарищей-любовниц и, тем более, журналистов. Во-первых, она непроверенная. Мы слишком плохо знаем пока дельфинов, чтобы доверять всему, что они сообщают. А во-вторых… Нам только тревожных слухов и спекуляций на эту тему сейчас не хватало.

— Сенсация! — размахивая воображаемой газетой прокричал я. — Только в «Московских ведомостях»! Таинственные обитатели Юпитера атакуют корабль пришельцев! Земля в опасности!

— Вот именно, — сказал Брежнев.

— Леонид Ильич прав, — подтвердил Устинов. — Отныне эта информация засекречена. Имейте в виду. Подписку о неразглашении дадите позже, Бесчастнов будет в курсе.

— Так точно, — ответил Береговой.

— Так точно, — повторил Быковский. — Но наши партнёры должны знать? В части их касающейся, разумеется.

— Со временем сообщим, — сказал Брежнев. — Но пока обойдутся.

И вот теперь мама с сестрой озвучивают те же самые опасения, которые мы обсуждали в узком кругу в Крыму.

— Ну что там может затаиться? — спросил я с нарочитой снисходительностью. — Мы же будем в скафандрах и предельно осторожны.

— Космос — это такая вещь, что там всегда может что-то затаиться, — мудро заметила Ленка.

На уговоры и успокоение семьи (в основном, конечно, мамы и сестры) ушёл почти весь вечер. Я даже нарисовал схему «Горного эха», рассказал, что и где находится, и как я собираюсь воспользоваться имеющимися на звездолёте запасами, снаряжением и оборудованием.

— Всё равно сердце моё будет не на месте до тех пор, пока ты не вернёшься, — вздохнула мама.

— И моё! — заявила Ленка. — Возвращайся, пожалуйста, скорее, братик!

— Да я ещё не завтра лечу, — сказал я.

— А когда? — спросил папа.

— Предварительно старт намечен на февраль.

Началась подготовка к полёту.

Я вернул ключи от съемной квартиры хозяйке (с Кристиной мы так обратно и не сошлись, а одному мне квартира была не нужна), переселился домой, и теперь каждое утро Василий Иванович отвозил меня в Центр подготовки космонавтов имени Юрий Алексеевича Гагарина как на работу. Теперь это и была моя работа — в кратчайшие сроки подготовиться к полёту на Луну.

В кратчайшие, потому что обычно подготовка космонавта занимает несколько лет. Даже первый космонавт планеты Земля Юрий Алексеевич Гагарин готовился к полёту год. Герман Титов, второй советский космонавт, уже более полутора лет. А подготовка к первому полёту моего «крёстного», Валерия Фёдоровича Быковского, заняла около четырёх лет. Американские астронавты в этом смысле не отставали.

А тут — полгода!

Да ещё и мальчишка, которому шестнадцать лет должно исполниться только в конце декабря. В правилах по первичному отбору кандидатов в космонавты чёрным по белому было написано, что принимаются только совершеннолетние граждане. Без исключений.

Труднее всего было преодолеть консерватизм медиков.

Медики вообще консервативны в силу специфики своей профессии (кстати, на Гараде тоже), а уж космические медики особенно. Космонавт должен быть абсолютно здоров, и точка. Отправлять же в космос подростка, чей организм ещё продолжает расти и формироваться — это настоящее преступление. Кто не верит, смотри правила.

— Вы, прежде чем в преступлениях нас обвинять, проверьте здоровье этого молодого человека как следует, — заявил Береговой. — А потом поговорим.

— Да уж проверим, — пообещали медики и взялись за меня по-настоящему.

Не люблю медобследования. Да и кто любит? Это больной человек готов отдаться в умелые руки врачей, дабы вновь обрести здоровье и желательно поскорее. А здоровый старается держаться от медиков подальше. Но в нашем пилотском деле без них никуда, следует признать. Даже подготовленные гарадцы вроде меня, способные до известной степени управлять своим телом и здоровьем, если их профессия связана с большими физическими и психологическими нагрузками — а профессия звёздного инженера-пилота именно таковой и является — проходят медобследования регулярно. Другое дело, что на Гараде медицина и медтехника ушли далеко вперёд и… Впрочем, что там говорить, я не на Гараде, я на Земле, поэтому будем принимать все эти допотопные медицинские процедуры стоически. Тем более, что опыт уже есть — кушкинский военный госпиталь два года назад мне в помощь.

К чести медиков, которые мной занимались, они довольно быстро разобрались, что имеют дело с настоящим феноменом и не стали противиться этому новому для них знанию. Но всё-таки случилось это не сразу.

Началось с изучения моей медкарты, которую родители не поленились забрать из Кушки, и которая с тех пор валялась дома. Тридцатипятилетний врач из Центра подготовки космонавтов, кандидат медицинских наук Эдуард Константинович Залесский («обратный» тёзка Константину Эдуардовичу Циолковскому, по поводу чего космонавты частенько шутили) даже снял очки, подышал на стёкла, протёр их носовым платком, снова надел и уставился в записи.

— Что? Перелом свода черепа; двойной перелом позвоночника: седьмой шейный и одиннадцатый грудной; множественные переломы левой кисти, четыре сломанных ребра. Обширные гематомы, рваная рана на внешней стороне правого бедра… Это шутка такая? Подобные травмы несовместимы с жизнью!

Каждый раз одно и то же, вздохнул я про себя. Сколько можно всем объяснять и доказывать, что я не обычный человек? Даже кремлёвские врачи давно знают. Чазов Евгений Иванович знает. Министр здравоохранения Трофимов Владимир Васильевич знает. Брежнев Леонид Ильич знает! А тут не знают.

— Вот и товарищ Алиев говорил, что несовместимы, — ответил я смиренно. — Но я, как видите, выжил.

— Товарищ Алиев — это кто?

— Алиев Ильдар Хамзатович, подполковник медицинской службы, хирург. Не знаю, как сейчас, а ещё два года назад был начальником кушкинского военного госпиталя. Он меня оперировал после аварии.

— Кушка это…

— Самая южная точка Советского Союза, — напомнил я.

— Рассказывайте, — потребовал Эдуард Константинович, открывая новенькую чистую медкнижку с моей фамилией-именем-отчеством и датой рождения на обложке (я заметил, что дата стоит не та, что в паспорте, а фактическая — двадцать пятое декабря тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года).

— Что?

— Всё. С самого начала.

Пришлось рассказать. О том, как в феврале семьдесят первого года очнулся на больничной койке в незнакомом месте, не зная, кто я такой и что со мной произошло, а затем и все последующие, связанные с моими травмами и восстановлением, события.

— Постепенно память вернулась, — закончил я. — Обе памяти. Только не спрашивайте меня, каким образом сознание взрослого человека, звёздного инженера-пилота Кемрара Гели с планеты Гарад преодолело двести тридцать девять световых лет и слилось с умирающим сознанием тринадцатилетнего советского мальчишки с планеты Земля. Я не смогу ответить вам на этот вопрос. Несомненно одно: Сергей Ермолов, который сейчас сидит перед вами, знает и умеет всё то, что знал и умел Кемрар Гели. А он знал и умел очень много.

— Например? — спросил Эдуард Константинович.

— Вы же читали историю болезни, — пожал я плечами. — Как по-вашему, обычный человек может в течение нескольких дней залечить такие травмы? Я уже говорил как-то врачу из кремлёвской больницы, где сутки лежал по ранению, — стрелял в меня один нехороший человек… — он тоже не верил. Врач я имею в виду. Позвоните Чазову Евгению Ивановичу, в конце концов, министру здравоохранения Трофимову. Да хоть Алиеву в Кушку по спецсвязи! Они вам всё подтвердят.

— Кто я такой, чтобы звонить Чазову и, тем более, Трофимову, — вздохнул Эдуард Константинович. — А вот Алиеву позвоню обязательно. Поймите, дело не в том, что я вам не верю. Верю. Но верить мало, необходимо знать.

— Это просто, — сказал я. — Посадите меня в центрифугу и дайте двадцатикратное ускорение. Могу поспорить хоть на ящик коньяка, что выдержу его, оставаясь в сознании, в течение минуты без всякого противоперегрузочного костюма.

— Я не пью, — сказал доктор. — Но то, что вы говорите, звучит как ненаучная фантастика. У нас лучшие военные пилоты пятнадцатикратную выдерживают максимум пять секунд, затем теряют сознание.

— Я тоже не пью, — сказал я. — Но здесь дело принципа.

Забегая вперёд, скажу, что двадцатикратную, а затем и двадцатипятикратную перегрузку я выдержал. Не сразу, после того, как сдал все анализы и прошёл необходимые обследования, но — выдержал.

— Нет слов, — развёл руками Эдуард Константинович, когда я самостоятельно выбрался из центрифуги после двадцатипятикратной (тридцать секунд без потери сознания). — Если бы не видел своими глазами, сказал бы, что это невозможно.

— Тут у нас бассейн есть для тренировок, — сказал я. — Хотите просижу под водой четверть часа? Без акваланга. Поймите, доктор, человечески организм способен ещё не на такие штуки, если его правильно с детства тренировать.

— А вы, значит, знаете, как тренировать, — утвердительно заметил доктор. По нему было видно, что мои способности и возможности организма его крайне заинтересовали.

— Знаю. Кстати, предлагаю перейти на «ты». Мы же, считайте, ровесники. Это Серёже Ермолову пятнадцать лет, а Кемрару Гели почти тридцать четыре. Правда, гарадских, а гарадский год длиннее земного, но мы и живём дольше.

— Принимается, — согласился Эдуард. — Самому надоело «выкать». Так сколько, если не секрет, живут гарадцы?

— В среднем сто восемьдесят лет. Земных.

Эдуард присвистнул.

— Вот для этого мы и должны как можно быстрее добраться до Луны, — сказал я. — Одному, без помощи братьев-гарадцев, мне не справиться со всем этим. Жизни может не хватить. Даже такой длинной как у меня.

— Имеется в виду развитие землян? — спросил Эдуард.

— В том числе. Ты же хочешь жить сто восемьдесят лет? Ладно, сто восемьдесят уже не получится, староват, но хотя бы сто-сто двадцать — вполне. При этом не впадая в старческий маразм и сохраняя работоспособность…

После того, как решились основные вопросы с медиками, я приступил, собственно, к программе подготовки. Точнее, мы приступили, потому что в Центр прибыл Юджин Сернан.

Американскому астронавту пришлось гораздо труднее, чем мне. Опыт — да, очень много значит. Но когда переходишь на абсолютно новую для тебя технику, да ещё без знания языка… Надо отдать должное, Сернан очень старался, но времени у нас было слишком мало. В какой-то момент, когда я понял, что мне надоело быть переводчиком, и мы остались наедине, я сказал:

— Юджин, ты очень сильно хочешь лететь?

— Что за вопросы. Серёжа? Конечно! Ты же сам астронавт, должен понимать. Кто хоть раз побывал в космосе, тем более на Луне, готов многое отдать, чтобы туда вернуться.

— Ты понимаешь, что тебе нужно выучить русский буквально за месяц-два? Хотя бы базовый вариант. Иначе тебя могут заменить.

— Чёрт, — выругался Сернан. — Понимаю. Никто не станет рисковать миссией ради недостаточно хорошо подготовленного именно для этой миссии астронавта. Это закон. Но я не думал, что русский язык окажется настолько трудным.

— Фигня, — сказал я. — Твои предки — славяне, так?

— Да, — снова подтвердил он. — По отцу словаки. Село Висока-над-Кисуцоу, — тщательно выговорил он по-русски. — Это где-то на северо-западе Словакии. Фамилия деда была Чернян, Сернаном он стал уже в Штатах. А по матери — чехи. Отец и мать уже в Америке родились.

— В семье по-словацки и по-чешски говорили?

— Ты знаешь, бывало. Отец и мать почти нет, но я в детстве часто у деда Стефана гостил на ферме, штат Висконсин, он туда переехал из Чикаго и жил, как в девятнадцатом веке, — Юджин улыбнулся, вспоминая, и я подумал, что у них с Быковским похожие улыбки. Так бывает. Внешне люди мало похожи, а улыбки у них почти одинаковые. Как у Алена Делона и Джека Николсона.

— Там даже электричества не было, представляешь? Читали при керосиновых лампах.

— Мы тоже читали при керосиновых лампах, — сказал я.

— Где?

Я рассказал про Кушку и ветер «афганец», во время которого в городе вырубалось электричество.

— Да, — уважительно заметил Сернан. — Тоже сурово. Но главное, дед Стефан и бабушка Анна часто говорили между собой по-словацки. Невольно и я учился. Говорил не очень, а вот понимал их неплохо. Только давно это было, я всё забыл.

— Это тебе только кажется, что ты забыл, — заверил я его. — Человеческий мозг помнит всё. А где словацкий, там и русский рядом. Корни-то у слов одни. Не у всех, понятно, но у многих.

— Мозг-то, может быть, и помнит, — грустно усмехнулся Сернан. — Я не помню. Так, несколько слов.

— Я помогу вспомнить. Только нужно твоё согласие.

— Как?

— Гипноз.

— Ты владеешь гипнозом?

— Владею. И весьма неплохо, смею тебя заверить.

— Даже на знаю, — засомневался американец. — Как-то это…

— Ты по-хорошему упрям, целеустремлён и, как все волевые люди, не привык терять над собой контроль, — сказал я. — Понимаю, сам такой же. Но ты и не потеряешь. Всё произойдёт во сне.

— Хм, — Юджин почесал гладко выбритый подбородок. — А что скажут на это медики?

— А зачем им знать? — подмигнул я.

[1] Харрисон Шмитт, астронавт и геолог, напарник Юджина Сернана в миссии «Аполлон-17».