Чужой. Сердитый. Горячий

Часть 6.2

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Это все ложь, я не пыталась сбежать и ничего не брала из кармана Максима, — тихо и весьма растерянно шепчу я, все еще не осмысливая свою роль в чужом и жестоком сценарии.

Его ладонь мгновенно взмывает вверх и опускается на мое лицо жгучей пощечиной. Я шокировано прикасаюсь к щеке, которая онемела, и смотрю в сторону открытых ворот и машин на парковке. Размышляя сейчас, что свобода была слишком близкой и сладкой, меня это ужасно подавляет.

Всей этой боли и унижения могло бы не быть, но даже сейчас я не могу здраво обдумать правильность моих решений, плохое самочувствие притупляет мои мыслительные способности и язвительный язык.

— Вы все не так поняли… Я испугалась и побежала к ближайшему выходу… — практически шепотом произношу я.

Виктора мои слова не устраивают и сделав шаг, он переступает меня одной ногой, схватив за воротник пиджака, встряхивая.

— Не лги мне, мерзавка. Я вижу тебя насквозь! — кричит он мне в лицо, и я совершенно не понимаю, что происходит.

— Но я ничего не крала! — Виктор отталкивает меня на землю с такой силой, что удар в спину болезненно вышибает весь воздух из легких, дезориентируя. В следующее мгновение меня отрезвляет рвущиеся шелковое платье, отчего я начинаю паниковать, прочувствовав весь ужас сложившихся обстоятельств. — Виктор! Нет! — я пытаюсь отбиться от Гордеева-старшего, а от парализующего сознание страха, по щекам бегут горячие слезы.

— Лицемерная сука, я научу тебя быть честной, — шипит он, и разорвав верхнюю часть платья, выпрямляется. Я натягиваю и укутываюсь в пиджак Максима, скрывая обнаженные плечи, грудь и живот.

Меня трясет.

— Твои, — произносит Виктор, отступая от меня и передавая Максиму в ладонь нечто небольшое и звенящее. — Ей почти удалось обмануть нас обоих и это — тому подтверждение, — я сквозь залитые слезами глаза пытаюсь сконцентрироваться и рассмотреть, что находится в руке мужа, а когда понимаю, перестаю дышать.

В ладони Максима — его собственные ключи от феррари и это понимание решительно бьет под дых.

Я перевожу взгляд на Виктора и не могу поверить, что все это — часть его личной игры, в которой мне предназначена роль жертвы.

Он подставил меня! Жестоко, хитро, провокационно и психологически правильно — муж смотрит на меня с примесью отвращения и обиды, которая захлестывает его одним мощным ледяным осознанием. Только не это…

— ты продолжишь защищать эту лживую суку или наконец-то осознаешь, что она из себя представляет? — интересуется Виктор, оказавшись за спиной Максима, нашептывая ему, как самый настоящий дьявол. — Твоя преданная и покладистая жена намеревалась сбежать, — продолжает он, неотрывно наблюдая за мной темными глазами на плохо освещаемой территории.

— Я не пыталась сбежать! Это все неправда! Максим, прошу, дай мне объясниться… — Гордеев резко отходит в сторону и отворачивается от меня и своего отца, глядя перед собой, крепко сжимая в своем кулаке ключи от машины.

Я собственной кожей чувствую его острую ярость и обиду. Он мне верил. Для него, все сказанное отцом — удар в спину, но этот удар лично мой. Он не может проглотить подобное очередной раз от предательницы жены, как бы сейчас не хотел казаться сильным и независимым в глазах своего отца.

— Пожалуйста, Максим… Выслушай меня… — чтобы встать очередной раз, мне приходится очень постараться и вложить в это все силы, а подойти к нему на шатких, слабых ногах — настоящая пытка. — Все совершенно не так, — когда касаюсь его руки, он резко отходит от меня, словно ошпарившись.

Не поднимает взгляд. Он больше не хочет меня видеть.

Его лицо искажается от боли и предательства, а я в этот момент не могу его утешить. Его отец сделал все и даже больше, чтобы любящий женщину сын, отвернулся от меня, перестал мне верить окончательно.

— Замолчи, — сухо приказывает муж.

Он любит меня, я знаю это, но сейчас в нем что-то надломилось и по длительному молчанию я осознавала — он до глубины души оскорблен и унижен не только мной, но и своим отцом.

Виктор сделал все возможное, чтобы добиться следующих слов Максима:

— Езжай ко мне и разберись с ней. У тебя будет два часа, пока я заканчу здесь свои дела. Лицо не трогай, — цедит муж, отдавая свои ключи от машины Виктору, который удовлетворенно кивнул, словив мой изумленный взгляд.

— Нет… Нет, Максим, не делай этого! — муж уверенно направился в сторону главного входа в здание, и прошел совсем близко от меня. Не выдержав, я дернула его за локоть, остановив. — Ты пожалеешь об этом! Мне по-настоящему плохо… И будет плохо еще несколько недель. У меня токсикоз. Я беременна, Максим. Если ты позволишь ему сделать со мной подобное, я никогда тебя не прощу! — только от безвыходности я рассказываю о своей беременности, зная, что он сделает все возможное, чтобы защитить своего ребенка.

Гордеев медленно поворачивается и делает шаг ближе. В этот момент я затаила дыхание. Его каменное лицо никак не изменилось, но муж протягивает руку к моему лицу и стирает с моих щек слезы, смотрит внимательно, изучает… И скалится, как его отец, жаждущий боли и унижение для своей любимой женщины.

— Ты самая никчемная тварь, Ярослава, которую я только мог встретить в своей жизни, — выплевывает он мне в лицо, больно сжимая скулы. — Такого вранья я не потерплю. Как ты смеешь мне о таком выкрикивать в спину? Он прав — ты лживая сука.

— Я не смела тебе врать иейчас не вру! Я беременна уже больше двух месяцев, поэтому я чувствую себя плохо, поэтому я много нервничаю и плачу… Пожалуйста, Максим, это правда! Я узнала совсем недавно, мы можем… — его кулак сильный и грубый.

— Можешь делать, что хочешь. Главное — она нужна мне живая, — обращается он к отцу, интегрируются мои доводы.

Его слова звучат, как смертный приговор.

Муж с равнодушием смотрит на меня, едва не пнув напоследок, видимо сдержавшись из последних сил самообладания.

Уходит.

— Не смей так со мной поступать! Ты пожалеешь, слышишь? Ты будешь в слезах умолять меня простить тебя, а я тебя не прощу! — кричу ему вслед, желая достучаться до ледяной глыбы льда, но Гордеев не останавливается, а когда я решаю последовать за мужем, меня перехватывают незнакомые телохранители.

Такова любовь Максима Гордеева-младшего — подавленная собственным отцом, ничего не стоящая, лицемерная и эгоистичная.

Меня подхватывает под руки телохранители, на которых я совершенно не обратила внимание ранее. Они посадили подвели меня к Виктору, заламывая руки за спиной, когда я пытаюсь выкрутиться.

— Это было легче, чем я мог предположить. Кстати, зачем ты сняла туфли? — спрашивает ради личного интереса, что выглядит абсурдно.

Он правда не знал о моем побеге, и это так шокирует, что я молчу, не ответив на его вопрос.

Виктор дает распоряжение отвести меня к машине, и телохранители слушаются, силой ведут под руки через всю парковку к машине мужа.

Всю дорогу я пронзительно громко кричу… Кто-то должен меня услышать, кто-то должен прийти мне на помощь!

Защитный рефлекс срабатывает отстойно — в моем положении трудно сражаться и противостоять врагу, это практически невозможно. Единственное, чего я добилась кусанием рук телохранителей и брыканьем всего тела — оказалась грубо помещенной в ужасно маленький багажник машины.

Всю дорогу водитель автомобиля намеренно наезжает на все ямы, заставляя меня корчиться от боли, когда тело бьется об твердую поверхность багажника.

После того, как машина остановилась, Виктор лично вытащил меня из него, жестко перехватив мои волосы. Мне не удается поспевать за ним, когда он направился в дом, а его руки с наслаждением делают мне больно.

— Прекратите, Виктор. Мне больно! — я попыталась выкрутиться, но Гордеев-старший держит меня крепко, вырывая локоны при моей слабой, но упорной борьбе.

— Максим сделал из тебя настоящую неженку, — он заходит в дом, и толкает меня вперед. Я удерживаю равновесие только благодаря комоду, в который врезалась всем телом.

Недолго размышляя, я стараюсь как можно дальше отойти от Гордеева-старшего, ступив в просторную гостиную комнату. Прятаться от Виктора бессмысленно, никакие двери меня не спасут от этого чудовища… А в гостиной горит свет, поэтому я ищу помощи именно там.

Один из моих личных надзирателей пьет чай с горничной за маленьким журнальным столиком, и оба удивлённо поднимаются, когда я шатко вваливаюсь и порчу чужую идиллию жалким, бессильным криком.

— Помогите мне! Пожалуйста! Он хочет меня убить! — всхлипывая, я перехватила плечо горничной, тряся ее за плечи.

— Госпожа Гордеева… Что произошло? — пискнула женщина, отойдя к стене, испугавшись меня, а возможно неожиданно вышедшего за моей спиной Виктора. Надзиратель нервно дернулся в мою сторону, но Виктор остановил его тяжелой ладонью, которую он вскинул повелительным жестом.

— На сегодня все свободны. Оставьте нас, — спокойно говорит мужчина. — Немедленно! — уже прорычал он гортанным рыком, отчего надзиратель и горничная выбежали из гостиной.

Трусы!

— Нет, вернитесь! Пожалуйста! — я бы хотела выкрикнуть их имя, но еще до недавнего времени мне было запрещено разговаривать с ними, а им со мной… Я не знаю, как их зовут.

Виктор не подходит ко мне, стоит поодаль, и, видимо, намеренно запугивает. Осматривает меня с беззаботной насмешкой, словно я ребенок, который сейчас доверчиво станет играть с ним в его жестокие игры. Я точно знаю, что его игры слишком взрослые и насильственные — он хочет нанести мне тяжелый вред.

Последовал звук громко хлопнувшей входной двери и безнадежная тишина. Во всем доме я осталась один на один с этим животным, и от этого осознания в моих жилах стынет кровь.

— Попробуешь напасть, сбежать или отбиваться? — интересуется мужчина, словно ему равнодушно то, что я не дамся ему в здравом уме и буду из последних сил отбиваться. Только вот сил отбиваться не осталось… Совершенно.

— Зачем вы так поступили со мной? — спрашиваю я, попробовав не только заговорить мужчину, но и узнать цели, которые он упорно преследует и у него вышло добится этой цели — меня, с позволения сына. — Я заложница обстоятельств и вы сами знаете, что оклеветали меня… Перекрутили события, подкинули мне ключи, заставили думать Максима, что я предала его. Вы лжец и манипулировали своим сыном, его эмоциями!

Задорный смех пронизывает меня до самого нутра, неприятно разъедая и обжигая внутренности, будто в меня заливают кислоту.

— Максим упертый и даже решил не подпускать меня к тебе. К твоему большому сожалению, ты вызываешь мой интерес. У него хороший вкус на женщин, этого у моего сына не отнять, — он окинул меня плотоядным взглядом, а я все еще кутаюсь в пиджак мужа, скрывая свое тело.

— Чего вы хотите от меня? Что я вам сделала? Зачем вы так поступили? — меня охватило отчаянье, когда Виктор снял свой пиджак и сложив его, оставил на высокой спинке кресла. Он определенно медлил с ответом. — Не приближайтесь ко мне, — я отошла на несколько шагов дальше, когда Виктор сделал уверенный шаг в мою сторону. — Я правда ношу ребенка вашего сына под сердцем. Вы не можете мне навредить.

Виктор Николаевич усмехнулся, опуская взгляд вниз, к моим босым грязным ногам, по которым засохли потекшие тоненькие струйки крови с разбитых коленок.

— Беременность — радостная новость, которая может вскружить мужчине голову. Но к чему тебе скрывать беременность, если только ты не собиралась сбежать на самом деле? — он прошелся по гостиной, задумавшись, но не приближаясь ко мне, — Ты умеешь быть изворотливой и хитрой, так что тактика врать о беременности — безнадежная. К тому же я только недавно заговорил с ним о наследнике… — Господин Гордеев прошел к серванту, где Максим собирает коллекционный коньяк для себя и уважаемых гостей.

Виктор достал хрустальную бутылку с алкоголем янтарного цвета, затем взял стакан и небрежно плеснул в него коньяк. Прежде чем выпить, окинул меня своим взглядом. Я однозначно привлекаю его, стоя в порванном платье, укутанная в пиджак мужа, заплаканная и с красной щекой от пощечины… Виктор доволен таким раскладом событий.

Я в очередной раз оступилась в своем решении и оказалась в еще худшем положении, чем до этого. Лучше бы я сидела за столом и даже не пыталась осмелиться на побег.

— Об этом невозможно соврать. Мы можем поехать в больницу, и вы сами убедитесь, что совсем скоро станете дедушкой, — осторожно предложила я, ведь иного выхода из ситуации я не вижу.

Я наблюдаю за тем, как Виктор прошел к дивану, грузно на него сев. Он выпивает залпом алкоголь из стакана и наливает новую порцию, медленно гуляя ленивым взглядом по обстановке гостиной комнаты.

Он загадочно усмехнулся.

— Подойди ко мне, — подзывает меня Виктор, но я упрямо игнорирую его приказной тон. — Если продолжишь противиться, я заставлю Максима отвернуться от тебя и забыть и твоем существовании, — он не угрожал, только предупреждал о подобном развитии событий.

— Вы мне не верите, но я говорю правду…

— Я знаю, что мой сын возил тебя в больницу и сейчас, слыша твою изворотливую ложь, осознаю, что ты можешь подкупать и манипулировать людьми не хуже меня… Но и не лучше. Подойди ко мне, Ярослава, — чеканит Господин Гордеев и я, не желая его злить, делаю несколько нерешительных шагов навстречу.

— Ты должна понять, что, если будешь сговорчивой, я дам тебе обещание не быть с тобой жестоким, — от его слов, я задохнулась, пораженно смотря в ледяные глаза мужчины. — Для начала ты должна показать свой покладистый характер — подойти ближе и сесть на колени. Выбор только за тобой.

На какое-то мгновение я ловлю собственное отражение в отображении серванта, и это по-настоящему волнует меня. Мои губы треснуты, лицо пылает от удара, глаза испуганные, платье разорванное и грязное… Как и я сама.

Я не до конца понимаю потребности Гордеева-старшего, но взгляд мужчины пылает, показывая мне, как сильно он жаждет боли, крови и чужое тело. Это так омерзительно, что я будто окунаюсь в болото грехов и грязи, пытаясь выбраться из него, но меня постепенно засасывает на самое дно.

Наверное, все дело было в страхе потерять ребенка. В мыслях начало проясняться, что я на грани чего-то безнадежного, что еще шаг и больше не будет пути обратно. У меня не было выбора смягчить намерения Виктора, но также я не могла защищаться шатким, слабым телом от сильного мужчины.

Чтобы дезориентировать главного врага и выиграть время, приходится отключить мозг, и действовать на инстинктах самосохранения. Я отчетливо знаю, что сейчас я неповоротливая, медленная и очень слабая. Но я не последняя идиотка и понимаю, что нужно чем-то существенно отвлечь Виктора Николаевича и пыпаться увлечить между нами растояние.

А отвечь можно только покорностью…

— Не может быть, — мужчина подобрался на диване, внимательно наблюдая за тем, как я делаю решительные шаги ему навстречу и встав справа от журнального столика, сажусь на колени. — Ты точно неглупая пустышка, но сам часто играешь роль марионетки, — Виктор явно не ожидал от меня такой сговорчивости, но, видимо, его это даже огорчило.

Охотник всегда хочет выследить свою добычу, и она еще желанней, когда оказывает признаки сопротивления и хитрости. Сын с отцом до крайности похожи в своих желаниях.

Горячие, немного влажные пальцы, подхватывают мой подбородок, поднимая лицо, заставляя встретить прямой взгляд Виктора.

— Ты смелая девочка, — он опускает руку и тянется к пиджаку. — Распахни, — требует со вспыхнувшим желанием в глазах.

Мне не стоит труда удержать безэмоциональное лицо, но вот мысли — невозможно. Я раскрываю пиджак, приспустив его по плечам, и он падает на пол. Рваное платье оказалось на бедрах, а руками я прикрываю откровенное белье.

— Я все время размышляю, что он в тебе нашел. И знаешь что? Никто из бордельных шлюх и содержанок никогда не посмеет так презрительно смотреть в ответ, как это делаешь ты. Женщины, которых мы желаем, никогда не отказывают, прогибаясь под наши желания, но ты другая. Ненавидишь нас, презираешь, испытываешь гнев… Сложно отыскать такую, как ты, ровно как и воспитать под себя. Я сделал ошибку в молодости, когда сломал мою женщину, но с тобой таких ошибок я не повторю. И ты поблагодаришь меня за подобный уступок. Великодушно поблагодаришь.

Он поднимает пальцы к моей щеке, которую он ранее ударил, и обводит полыхающий след. Затем изучает подбородк и его большой палец цепляет мои губы, размазывая помаду. В этот момент меня преследуют самые отвратительные ощущения.

— Виктор, позвольте мне… — волнительно выдохнула я, нерешительно опуская взгляд вниз.

— Что же ты хочешь, чтобы я позволил? — я различаю его заинтересованность, когда слышу полушепот.

— Удивить вас, — поднимаю взгляд полный надежды. Виктор, явно не ожидавший подобного ответа, вскидывает брови.

— Тогда приступай, — он выпрямился, с необычайным интересом и внимательностью наблюдая за мной.

Я поднимаюсь на ноги, и для этого приходится упереться в колено Виктора, который не отводит от меня взгляда.

Но даже его пристальное наблюдение и абсолютный контроль надо мной, трещит по швам, когда я хватаю чашку горячего чая и плеснула едва остывшим кипятком в лицо Господина Гордеева.

Он вмиг вскакивает, закрывает лицо руками и шипит.

— Стой! — кричит он мне в спину.

Мне едва удается добраться до входной двери, когда Виктор приходит в себя, догоняет и в цепкой хватке сжимает мой затылок. Он с намеренной силой прижимает меня лицом к двери, заламывая руки. Я ударяюсь лбом об дверь, поморщившись от такого сильного удара.

Мне стоило попытаться сделать хоть что-нибудь… Да, я не смогла бы далеко уйти, но у меня могло получится выйти и закрыть Виктора Николаевича одного в доме. Тогда у меня был бы шанс обратиться за помощью к надзирателям или потребовать отвезти меня в больницу.

Но сегодня я слишком медленная.

— Тупая маленькая сука, ты пожалеешь, что сделала это, — рявкает Виктор в ярости, которая застилает ему глаза.

— Я жалею только о том, что у меня нет возможности сделать вам больно, — срывается с моего языка, когда он, все еще держа мой затылок и запястья за спиной, возвращает в гостиную комнату. — С Ириной вы поступили также — мучили, избивали, насиловали? — спрашиваю я отнюдь не из интереса, а чтобы как можно дольше обороняться от прямого физического нападения Виктора.

— Надо же, он даже рассказал тебе о Ирине. Похоже, что Максим тебе действительно доверял, — усмехнулся Виктор. — Эта дрянь ответила передо мной за все свои грехи и ее уже давно нет в живых.

— Вы — убийца, — высказалась я, вкладывая в это слово все свои эмоции.

— Я — отец, в первую очередь. Рано или поздно я научу сына обращаться с вами как следует. Видимо, Максим еще не до конца в вас разочаровался, но предательство, которое он пережил сегодня, больше никогда не забудет.

Я пытаюсь вырваться, Виктор разворачивает меня лицом к себе, разглядывая плечи, грудь и голый живот, взбудоражено сглатывая. Когда он дергает меня за волосы, я с шипением задираю голову, смотря прямо в жестокие глаза Виктора Николаевича.

— Ни один мужчина, называющий себя отцом, не будет мучить свою жену и собственных детей. Ни один хороший и уважаемый отец не станет желать жену своего сына, обманывать его и насиловать беззащитных девушек. Вы настоящее животное, живущее на одних только инстинктах, подбирающий объедки, — я говорю каждое слово в эмоциональном порыве, заставляя Виктора задуматься об этом…

Но моя новая тактика терпит крушение — взбешенный и униженный мужчина толкает меня от себя прочь, а я, не удерживаясь на ногах, падаю на маленьких журнальный столик, обжигаясь кипятком из чайника и второй чашки, разбивая стекло своим весом, падая на него сверху.

Меня спасает только то, что я вовремя выставляю руки, и падаю боком, максимально изворачиваясь от стекла. Но всего за мгновение мои руки заливает кровь, порезы на бедре начинают жечь… Кипяток попал на плечи и грудь… Меня начинает трясти от невыносимых болезненных ощущений.

Похоже, сам Виктор не ожидал подобного падения, и за моей спиной он угнетающе молчит. Но никакой помощи не следует.

Когда я поднимаю взгляд и пытаюсь как можно аккуратнее встать со стекла, в кармане его брюк раздается мобильный рингтон. Он берет телефон, всего секунду смотрит на вызов и выключает его, помрачнев.

— Это Максим, верно? — спрашиваю я, отчего-то уверенная в том, что Максим не может пустить все на самотек, но мой голос предательски дрожит. — Он понял, что все ваши доводы и размышления о моем побеге — настоящий фарс, а значит, уже едет сюда, — по большей части подобным я себя здорово утешаю, ведь могу сильно ошибаться.

Гордеевы в гневе очень непредсказуемы, но я стараюсь поселить в своего личного мучителя сомнения и заставить отступить, пока непоздно. Глаза Виктора чернеют, и я понимаю, что замешательство из-за моего падения буквально испарились, стоило мне открыть рот.

Я не такой искусный манипулятор, как Виктор.

Без каких-либо слов он подходит ко мне, смотрит сверху вниз, вероятно сейчас ощущая надо мной господство. Я, почти обнаженная, лежу на разбитых стеклах, а он, одетый и обутый, стоит рядом, не ощущая дискомфорта. Разве что чувствуя нечто ядовитое, после моих слов — это отражается на его лице, когда Виктор больше не скалится, прожигая меня взглядом.

Он больше ничего не собирается говорить или обсуждать со мной, и я это осознаю до крайности поздно… Он заносит свою ногу резко, и лакированная туфля с неестественной силой бьет в области живота, заставляя меня перекатиться по стеклам и сдавленно простонать.

Следующие удары посыпались градом, от которых было невозможно отвернуться, но я из всех сил пытаюсь прикрыть живот, подтягивая колени к груди.

В глазах все размывается, но я отчетливо вижу его черную фигуру, кружащую вокруг меня, как коршун, напитываясь силой от моих криков боли, когда я пытаюсь отползти от Виктора, размазывая по паркету собственную кровь.

На какое-то мгновение мне кажется, что мне станет легче, если он меня добьет, но не ясная мне выдержка упорно оставляет меня в сознании, заставляя прочувствовать все границы боли и страданий.

Несколько раз Виктор хватает за волосы и с силой прилаживает виском об пол. После этого я продолжаю ощущать его удары, но не могу уже защищаться, не могу увернуться, и нет сил открыть глаза.

Когда все прекращается, я ощущаю парализующий холод… И слышу громкие сторонние голоса, дикие крики, шум. Едва приоткрыв глаза, я смотрю на размазанные фигуры, и через силу присмотревшись, различаю Максима, который что-то кричит отцу, прижав к его стене. Рядом со мной присаживается Эльдар, накрыв меня пледом. Он бережно поднимает меня на руки.

— Тише, Ярослава, все будет хорошо, — шепчет полковник, выходя из ненавистного мне дома, направляясь к машине. — Он больше к вам не прикоснется.

— Ребенок… — произношу я едва слышно.

— Что? — недоумевает Эльдар.

— Мой ребенок… — последнее, что я говорю, распознавая сочувствующий взгляд мужчины, который осматривает меня отчасти шокированно.

А осознав мои слова, он определённо запаниковал.