Чужой. Сердитый. Горячий

Часть 15.3

Как только я встретилась лицом к лицу с взволнованными и счастливыми родителями, я на несколько минут приструнила свою истерику, но слезы продолжали тихо литься по щекам. Меня трясло от несправедливости, от сожаления, а совесть и вовсе выгрызала огромную дыру в груди.

Мама меня утешала в своих теплых объятиях, подбирая самые ласковые и нежные слова. Отец молча наблюдал за мной и Андреем, анализируя ситуацию, которую брат рассказал совсем не так, как было на самом деле. Он очередной раз выставил Вадима мошенником и моим похитителем, который требовал за меня деньги. Ложь!

Я не поверила ни одному плохому слову о Вадиме, а родители остались в замешательстве.

— Ты предал меня! — завыла я, когда уже не стало сил выслушивать нелестные ругательства в сторону Вадима. — Его избили на моих глазах! Как ты можешь говорить, что он это заслужил?! Он спас мне жизнь!

— Прекрати нести эту чушь! Он забудет о тебе, как только окажется в Москве. Это же следует сделать тебе — забыть о нем. И как можно скорее! — огрызнулся брат.

Когда я вырвалась из маминых объятий, которая отшатнулась к стене, испугавшись, меня остановил отец от потасовки с братом.

Я не смогла пойти против отца, а даже если бы и желала — сил не хватило. Но как же чесались мои руки снова пройтись по физиономии брата, решившего, что ему всё дозволено!

— Отправляйся в свою комнату и успокойся, — его голос мягкий, но приказ неоспоримый. Сторогий взгляд отца буквально меня встряхнул, поставив на место, заставив опустить глаза в пол и вспомнить, где я нахожусь. — А с тобой мы поговорим сейчас, — отец указывает брату на гостиную комнату, и я с удовольствием замечаю, как Андрей напряженно поджал губы.

Отец точно не простит ему ни одну мою слезинку!

Я иду в свою комнату, со всех сил стараясь взять себя в руки и найти внутреннее равновесие. Мне нужна холодная голова для дальнейших действий… К огромному недовольству своего брата — я никогда не забуду Вадима.

Мама заходит несколько часами позже, напоив меня успокоительным, за чем пристально наблюдает отец своим нечитаемым взглядом.

— Андрей уже уехал, приедет навестить тебя через неделю, — говорит отец, словно этот факт должен меня обрадовать. — Если тебе что-нибудь нужно — обращайся, — у него ровно столько эмоций, как у каменной глыбы.

Перекидываясь с ним взглядом, и обнаруживаю, что в отличии от него, я — открытая книга. Он понимает, что как только мне выпадет возможность, я вырвусь в Москву. Наши взгляды встречаются в немой борьбе, и к сожалению, я заведомо проигрываю. Родители оставляют меня одну, советуя отдохнуть и ничего не бояться.

Я же Ярослава Соколовская, а значит мне жизненно необходимо продолжать бороться.

Поднимаюсь с кровати после полуночи, как только действие успокоительного и мягкого снотворного проходит, выдергивая меня из сна. В квартире сплошная тишина и мрак, в котором я собираю дорожную сумку. Я никогда себя не прощу, если оставлю Вадима в лапах своего брата. Пришло время мне бороться за нас и отстаивать свой выбор.

Быстро переодеваюсь в удобную спортивную одежду, обуваясь тоже в комнате, на ходу надеваю пуховик. Я закидываю на плечо дорожную сумку с вещами и на цыпочках подкрадываюсь к своей двери.

Своих личных денег у меня всего несколько купюр. Я реалистка, и отлично понимаю, что за семьсот рублей я далеко не уеду.

Я крадусь на носочках, стараясь не шелестеть курточкой, крепко прижимая к груди сумку. Выхожу в коридор, направившись в гостиную комнату. Сердце так и норовит выпрыгнуть из груди, когда я смотрю на едва приоткрытую дверь спальни родителей, сглатывая свой собственный леденящий страх. Если отец узнает… Нужно поторопиться!

Я ставлю сумку у двери, подкрадываюсь к серванту, ориентируясь во тьме на знание комнаты из детства и едва уловимое освящение с улицы. Открываю стеклянные дверцы серванта, ощупывая белоснежный рижский фарфор маминого сервиза, который она всегда оберегала с особой щепетильностью. Будто я не знаю, почему.

Подхватываю маленький чайничек, тихонечко его осматривая внутри, засовывая туда пальцы. Увы, мимо…. Исследую другие сосуды — сахарницу и перечницу, но там тоже ничего не нахожу. А вот в самом дальнем кофейнике я нащупываю купюры, причем довольно хорошую пачку. Есть!

Я всё верну — обещаю самой себе. Это только на время.

Ликую, доставая наличные деньги из кофейника… А в следующий момент все начинает рушится, как карточный домик, когда в комнате включается торшер. От неожиданности я вздрагиваю и закрываю рот рукой, сдержив писк. Кофейник падает к моим ногам, звучно разбиваясь об пол.

Поворачиваюсь не спеша, догадываясь, кто может меня поджидать столь поздней ночью, уверенный в том, что я точно приду.

Отец сидит в широком кресле с закинутой ногой на колено, изучающе разглядывая меня с завидным спокойствием. В одной из рук он держит сигарету, и на какое-то мгновение я понимаю, что под адреналином, который частично помутнел мой рассудок, я даже не заметила запаха.

Побег был обречен на провал ещё с самого начала, и я это видела по самодовольному взгляду отца. Он знал. Знал всё, о чем я думала и что задумала… Да у меня что, на лице все красной строкой написано?!

— Когда тебе было пятнадцать, ты хотела сбежать в Москву вопреки моему запрету. Ты действовала точно так же, как и сейчас, — напоминает отец, а я смотрю на свою сумку у порога гостиной, измеряя расстояние. Ну не побежит же он за мной, в самом деле! — Я позволил тебе это сделать только потому что Андрей убедил меня в своей ответственности. Он не справился, как видишь. Я сожалению, что ты оказалась в такой ситуации…

Отец заставляет посмотреть на него и почувствовать себя загнанным в угол зайцем.

— Но я не разрешаю тебе возвращаться в Москву. Моё решение не изменится, — говорит он, немного опуская подбородок, из-за чего его взгляд стал суровым, а играющая тень от торшера добавила его лицу особой опасности. Отец струсил пепел сигареты в пепельницу, которая аккуратно стоит на деревянном быльце кресла, и снова перевел на меня свой тяжелый взгляд. — Будь хорошей девочкой, Ярослава, и перестань делать глупости. Я хочу тебе помочь, а не навредить.

Я его не слушаю, вместо этого прытко подбираю деньги с пола и бегу прочь, захватывая на ходу дорожную сумку. Сердце колотится в груди, и я будто вовсе не дышу, когда добегаю до дверей в прихожей, наскоро открывая замок.

Толкаю плечом дверь и… И толкаю ещё раз. Трясу ручку, проворачивая все замки и не понимаю, почему дверь закрыта. Только присмотревшись в полутьме, я вижу новую замочную скважину, которой раньше никогда не было. Дверь заперта изнутри на ключ.

И только теперь я понимаю собственный провал в полной мере, озлобленно ударив дверь кулаком несколько раз подряд, так и не выбравшись из квартиры. Я чувствую жгучее бешенство и неконтролируемую агрессию.

Сколько можно за меня решать? Сколько можно меня контролировать? Сколько ещё окружающие будут думать, что могут так поступать со мной?!

Возвращаясь в гостиную комнату, чувствую себя обманутой. Отец с безразличием продолжает дымить сигарету. Я встала прямо перед ним, всем своим вызывающим видом демонстрируя, что я готова к очередному спору.

— Ты не имеешь права держать меня взаперти! — утверждаю я, взмахнув руками.

— Ты — моя дочь, Ярослава. Я имею право воспитывать тебя. Выбор только за тобой каким методом я это сделаю, — отвечает отец. — Отправляйся в комнату и подумай над своим поведением, — он едва заметно дергает подбородком по направлению выхода, красноречиво взглянув, предостерегая.

— Ярослава, не искушай меня, — предупреждает отец с нагнетающей хрипотцой в голосе, когда я упрямо стою на месте.

— Выпусти меня! — настаиваю я.

— Нет, — жёстко приложил он, туша окурок о донышко пепельницы, грузно поднимаясь. Я борюсь с желанием действительно сбежать, когда он подходит ко мне, остановившись в шаге. — Сейчас же возвращайся в комнату, Ярослава.

— Нет, — неприступно вторю я отцу. Мы слишком одинаковы, чтобы кто-то из нас сейчас уступил.

Его взгляд заполыхал вспышками холодной и тихой ярости. В следующую секунду отец крепко хватает меня за воротник куртки, подтащив к себе, выпустив свое пропитанное сигаретным дымом дыхание прямо мне в лицо. У него явно больше привилегий, чем у меня.

— Не забывайся, Ярослава. Я прошу тебя в последний раз — возвращайся в комнату, — угрожающе шепчет он, отчего я замираю и кажется, бледнею. — Не заставляй меня запирать тебя в четырех стенах.

— Только попробуй и ты узнаешь, как сильно я возненавижу тебя после этого, — я с вызовом вскидываю подбородок, глядя в его глаза, которые он сузил.

— Ты меня ненавидишь всю жизнь, к чему же мне сейчас волноваться о твоей любви? — едко усмехнулся отец, потянув меня силком в мою комнату.

Я упиралась, но он сильнее меня, и угрожающе близко держит сжатый кулак с курткой у моего лица… Я могу быть упертой, но страх все равно берет своё и я позволяю впихнуть меня в комнату без особо трепыхания.

Отец буквально сажает меня на кровать, и уже двумя руками держит воротник куртки, нависая надо мной нерушимой скалой.

— Я тебя не выпущу для твоей же безопасности, Ярослава. Очнись наконец-то. Я даю тебе безопасность и защиту в своем доме, так что будь хотя бы раз мне благодарной.

— Не прикасайся ко мне! — повысила я голос, пытаясь содрать его руки с моей одежды. У меня в груди клокочет лютая злость. Я начинаю вырываться, отбиваясь руками и ногами, пытаясь вылезти из его хватки, но силы не равны. — Ты всегда только и делал, что приказывал. Никогда меня не слушал! Никогда меня не понимал и не хотел даже пробовать! Поздравляю папочка, ты добился большего. Я. Тебя. Ненавижу. Ненавижу! — бросаю ему в лицо ядовитые слова, в этот момент утопая в чудовищном чувстве ненависти. Это что-то темное, вязкое, тянущее меня ко дну…

Я смотрю в его глаза, которые меня царапнули проблеском его внутренней, душевной боли от моих слов, но отец только больше нахмурился, поджав губы. Сожалею ли я о сказанном? Возможно, но извиняться не стану!

— Я в любом случае твой отец и не позволю тебе очередной раз натворить глупостей. Ложись спать, Ярослава, — он выпустил из жесткой хватки мою куртку, направившись на выход из моей комнаты.

Как только за ним закрывается дверь, я слышу, как в замочной скважине щелкает замок на три оборота, моментально сделав меня заложницей четырех стен.

Я сижу в полном раздрае… И не чувствую ничего, кроме того, как что-то с треском внутри надломилось, вызвав полнейшую апатию.

Что делать теперь?

***

Несколько дней проходят в какой-то прострации, приложив меня к постели, из которой я почти не поднималась. Любая мысль угнетала настолько сильно, что щеки постоянно были влажные, а губы стали покусанные из-за сдерживаемых всхлипов.

Мама наведывалась ко мне довольно часто, не давая покоя завтраками и разговорами, которые я открыто игнорировала. Отец не заходил, только открывал дверь для мамы и намеренно запирал меня после ее ухода, каждый раз показывая, что я нахожусь здесь на его условиях.

В душе было паршиво, и мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Мама усердно старалась вывести меня из подобного состояния разговорами, сидя на стуле у кровати с собранным обедом на подносе.

Она говорит, говорит и говорит…

— Детка моя, ну зачем же ты так убиваешься? — тихо спрашивает мама, поглаживая рукой мои волосы, а я ещё громче всхлипываю, остро вспоминая избитого Вадима а аэропорту. Чем усерднее меня жалеет мама, тем больше я поддаюсь слезам. — Вот увидишь, всё станет как прежде, — нашептывает мама, — Только нужно подождать, Ясенька… Он не хочет, чтобы ты страдала, слышишь? Он винит себя, когда видит твои слезы. Видела бы ты его… — мама аккуратно убирает волосы с моего лица, стирая с щеки слезы.

— Мама, я хочу побыть одна, — из меня вырвался не голос, а посаженный хриплый баритон из-за болезненных удушливых слез.

— Ясенька, ну что ты, солнышко, я не могу оставить тебя в подобном состоянии. Поговори со мной хоть немного, — просит мама, а я открываю свои глаза, врезавшись взглядом в стену.

— Мама, оставь меня в покое, — повторяю я, сдерживая свои порывы выкрутиться из ее рук и указать на дверь.

— Он твой отец, и может не растил тебя в щепетильной любви, но отдавал всего себя вам, и в большей степени тебе, Ярослава. Игорь всегда боялся за тебя едва не до сердечного приступа. У него болело сердце, даже когда ты сбивала коленки на улице…. Пойми, дорогая, не всем мужчинам свойственно показывать свою любовь, но он всегда за тобой присматривал, остерегал и помогал окрепнуть стержню в твоем характере… — не выносимо ее слушать, из-за чего я поднимаюсь и сажусь, частично ощущая, как обессилено моё тело после нескольких абсолютно неподвижных дней в постели.

Перевожу взгляд на маму, которая нежно улыбается.

— Пожалуйста… Я хочу побыть одна, — твержу я, взглянув в ее глаза. Она поджимает губы, и я уже думаю, что она собирается уйти из комнаты, как она снова улыбается.

— Покушай, котёнок, ты совсем бледная. Тебе нужно поправить здоровье, нервозность плохо влияет на твое самочувствие и…

Поднос летит на пол, когда я его спихиваю с ее рук. Яростная вспышка агрессии утихла, как только в глазах матери промчался испуг и начали слезится глаза. Я чувствую стыд, судорожно выдохнув, раскаиваясь.

— Прости… Прости, пожалуйста, я не знаю, что со мной. Прости, ты здесь не причем… Не злись на меня, мамочка, пожалуйста. Просто мне нужно побыть одной, — прошептала я, перехватывая ее руки. Она мужественно улыбается и смаргивает слезы.

— Ну что ты, детка, я ни капельки не злюсь. Всё понимаю… — она обнимает меня, и я крепко прижимаясь щекой к её плечу. Она утешающе гладит меня по макушке, не выпуская из объятий.

— Елена, что случилось? — окликает маму отец, из-за чего мы обе вздрогнули. И если мама повернулась, то я нет, смотря в противоположный бок от двери — в окно.

— Я случайно перевернула поднос, ничего страшного, сейчас всё уберу, — убеждает она отца, который через какое-то слишком долгое и напряженное время выходит, не забыв задеть меня своим колючим взглядом, который я ощутила своей кожей. — Хочешь, я на ужин приготовлю твою любимую творожную запеканку? — спрашивает она, присаживаясь у моей кровати, поднимая расколотую чашку, которая вылетела из подноса.

— Не откажусь, — слабо улыбаюсь я маме, заставляя себя быть максимально дружелюбной и милой, не обращая внимание на зудящее чувство в груди, которое хочет вылезти из меня удушливым всхлипом и горячими слезами.

Мама промокает столовой салфеткой паркет, воодушевившись моим аппетитом впервые за четыре дня. Как только она выходит из комнаты, я грузно ложусь на подушку, пробуя задушить в себе обиду и злость.

Борьба самой собой слишком невыносимая. И только тлеющая надежда встретиться с Вадимом, заставляет меня усердно думать над реализацией своего заветного желания.

***

Дерзкий план, который приходит мне в голову буквально за сутки до возвращения брата, заставляет воодушевиться и использовать все свои возможности в полную силу. Из этих возможностей у меня только мозги и надежда.

Сумку я собираю вечером, пока отец громко смотрит новости в гостиной, а мама готовит ужин на кухне. Предоставленное мне время я использую по максимуму, собрав самые нужные вещи, спрятав сумку.

Снова ворочаюсь по кровати до глубокой ночи в раздумьях, в сомнениях, в тоске и внутренней борьбе. Невозможно спать, думая о Вадиме, вспоминать эти несколько идеальных недель в дали, кажется, от всего мира.

Как он там? Скучает ли по мне так же сильно, как и я по нему? Вспоминает ли он меня с теплотой на сердце, как и я каждую минуточку своего существования так далеко от него? Борется ли он вместе со мной… За нас?

Мое сердце отвечает мне — да. Борется. Я чувствую и до чертиков сильно тоскую.

Под самое утро я слышу тихие, но тяжелые шаги отца, остановившегося прямо у моей двери. Видимо, нам двоим не спится… Если он снова словит меня во время побега — точно посадит на цепь.

Свет из коридора откинул тень его ног, пока он стоял напротив моей двери так долго, что я думала, он уже не зайдет. Насторожено вслушиваясь в тишину, понимаю, что отец наконец-то решил отпереть дверь. Очень тихо, видимо, не желая потревожить мой сон.

Я быстро откинулась на подушку, повернувшись к стене, когда ручка на двери опустилась. Прислушиваясь к медленным шагам отца, я внутреннее натянулась, как струна.

Он подходит к кровати, и я едва могу контролировать эмоции, которые могли меня выдать физически — сбитое дыхание, нервная дрожь и мурашками по телу. Некоторое время он стоит надо мной, и я уже начинаю ощущать его взгляд кожей. Мне осталась возможность только надеяться на то, что жар не прилил к щекам от такого пристального внимания.

Отец подходит на шаг ближе и склоняется надо мной, подтягивая одеяло до самых плеч. Громкое сердцебиение от его действия закладывает мои уши. Когда он собирается уйти, я не выдерживаю и перехватываю его за руку. Отец вздрагивает, не ожидавший того, что я не сплю.

Я держу его руку в своей, сжимая, разглядывая обеспокоенное лицо отца. Сегодня он бледнее обычного.

— Прости меня… За те слова. Я сожалею, что сказала это тебе в лицо. Я знаю, что ты заботишься обо мне и хочешь уберечь от всего плохого, — шепчу я.

На сердце становится немного легче. Тогда я была не в себе, перешла границы и наговорила гадостей. Но этот человек, прежде всего, мой отец и никогда не оставлял меня в беде.

Отец некоторое время молчит, но взгляд его теплеет. Второй рукой он очерчивает линию моей щеки и подбородка. Он наклоняется, оставив поцелуй на моей макушке.

— Не переживай, девочка моя. Я никогда не держу на тебя зла. Ложись спать, — он мягок и краток. Я ложусь на подушку, и отец снова меня укрывает, прямо как в детстве. Мы переглядываемся, сдержано улыбаясь друг другу.

Когда он выходит из моей комнаты — дверь остается открытой. Это настоящая удача!

***

Я поступаю подло с родителями, с братом, но иначе не могу. У меня не было возможности уснуть, пока совесть острыми когтями царапает в душе. Я понимаю позицию родителей, понимаю поведение брата, но… Кто подумает о Вадиме, если не я?

Андрей приезжает к полудню, совсем не изменяя своим привычкам. Я готовилась к нашей встрече с дрожащими руками, кучей сомнений и трепещущим сердцем. Если бы отец не упрямился и отпустил меня, если бы брат не утроил в аэропорту засаду Вадиму… Я бы ни за что не решилась сыграть на их чувствах, чтобы добраться до Москвы весьма радикальным методом.

Я легла спиной к двери и повернулась к стене, слыша голос брата. Понимаю, что с минуты на минуту он придет ко мне, поэтому мысленно готовлюсь и заставляю себя взять себя в руки.

Андрей никогда не был равнодушным ни к моим слезам, ни к моим ссорам с отцом, ни тем более к моей депрессии… А это значит, что козыри в моих руках и пока они у меня есть, я не буду бездарно растрачивать свои возможности.

— Ну мамочка, пусти. Я хочу увидеть сестру! — слышу голос брата. — Ничего страшного, я разбужу. Смотри, какой день сегодня солнечный, нечего в кровати отлеживаться! — голосит Андрей, заходя в мою комнату.

Я даже не шелохнулась, когда он упал на край моей кровати.

— Ну что, сестрёнка, пора слезать со своего ложа! Знаешь, я тебе кое-что привез. Ты будешь просто в восторге, что это пушистое недоразумение стало гораздо толще от переедания морковки, — говорит Андрей, всё-таки заставив меня повернуться к нему лицом, и увидеть в руках брата клетку с моим хомяком Яшей.

Отворачиваюсь к стене, не проронив ни слова. Надо же, решил откупиться от своих подлых поступков?

Я не продаюсь.

— Надеюсь, ты его не заморишь голодом своим безразличием, — подмечает брат моё настроение, отойдя к столу, поставив на него клетку. — Вставай уже, хватит лентяйничать, помоги маме накрыть стол и доготовить обед, — настроение Андрея быстро портится, когда он видит мое подавленное состояние. А чего он ожидал? Что приедет через неделю, и я всё так просто забуду?

Я послушно встаю с постели, не спеша надевая тапочки. Под пристальным взглядом брата расчесываюсь и заплетаю волосы в высокий хвост. И да, эффект от моей демонстрации подействовал на Андрея мгновенно.

Он подошел ко мне почти впритык, обвив пальцем подбородок, разглядывая желтовато-синюю ссадину на скуле. Не просто же так любимый брат мне дарил несколько мастер-классов по макияжу в топовых салонах Москвы? Измазать себя косметикой — дело не хитрое, а сделать это так, чтобы фальшивый синяк невозможно было отличить от настоящего — это шедевр.

— Этого не было! Откуда? — он тяжело сглатывает, ищет в моем взгляде ответ, но на самом деле додумывает всё самостоятельно. Мой затравленный взгляд заставляет его вздрогнуть. Я никогда не жаловалась на отца, только иногда припоминала брату о его гиперопеке, которая выходит за рамки дозволенного. — Это сделал отец, — утверждает, максимально точно следуя моему плану.

Я не отвечаю, добивая брата своими горькими слезами и опущенными глазами в пол. Андрей грязно ругается, притягивает меня к себе, крепко обнимая. Я же обнимаю в ответ, выдавливая из себя громкий жалостливый всхлип, заставляя его вариться в месиве абсурдных чувств. Брат немного отстраняется, заглядывает в мои глаза, словно очередной раз подтверждая свои догадки и вылетает из комнаты, пригрев ярость на своем сердце.

Мой низкий поклон Гордееву, который научил меня скрывать настоящие эмоции и отрабатывать актерское мастерство до предела.

Впервые за всю мою сознательную жизнь Андрей повышает голос на отца, а я, не теряя момента с завидной для девушки скоростью натягиваю верхнюю одежду, доставая из-под кровати дорожную сумку. Наскоро обуваюсь, и очень аккуратно открываю двери, оглядывая пустую гостиную, слыша яростный рев Андрея и повышенный голос отца в ответ из кухни. Нужно спешить, пока моя провокация не вскрылась.

Не теряя ни секунды времени, я бегу в прихожую, но неожиданно налетаю на маму, которая убирает обувь брата в тумбу. Я уставилась на неё оленьими глазищами, пока она осматривает хитрый макияж на моем лице, качая головой, не одобряя мой поступок.

Она мельком бросает взгляд на закрытую дверь кухни, откуда доносятся ругательства, а затем смотрит на меня, поджимая свои губы. Мама не решается ни остановить меня, ни выпустить.

— Пожалуйста, — шепчу я одними губами, умоляюще глядя на маму.

У меня внутри все похолодело до арктического льда, когда она обдумывает несколько секунд, что делать, при этом награждая меня сожалеющим взглядом, и… Отходит в сторону!

Господь всемогущий! Мама всего на мгновение останавливает меня, когда я берусь за ручку двери. Смотрит в мои глаза с лихорадочным блеском, и схватив с тумбочки ключи от машины брата и его портмоне из курточки, вкладывает их в мою ладонь.

— Будь осторожной, — шепчет она и хочет обнять… Но у меня нет времени на прощание.

Я со всех ног, перепрыгивая через две ступеньки, сбегаю вниз по лестничной площадке.

На автостоянке у дома нахожу машину брата в привычном месте, бросаясь к ней, закидывая сумку на переднее сидение. Завожу машину, выруливая с визгом шин из парковки на проезжую часть. На бешеном адреналине, который бурлит в моей крови, удается промчаться через весь город с дрожащими руками на руле без препятствия или какой-то погони.

Только уже за городом я даю возможность выйти своим эмоциям, неверующие улыбаясь со слезами на глазах.

Отправляюсь в Москву с единственным желанием — найти Вадима и при этом не попасть в неприятности.