Цветок из Кирены

ГНЕВ АПОЛЛОНА

Оракул античного мира и древних веков давным-давно утратил свой пророческий дар. Нет пифии, которая излагала бы советы и предписания богов людям в красивых, но туманных изречениях, и весталки ушли на вечный покой. Не властен более Феб Аполлон.

Во всяком случае, брошенные в фонтан монетки не помогли нам решить загадку сильфия. Напротив, было похоже, что наше дерзкое и назойливое посягательство на сокровенные тайны мертвых народов разгневало Аполлона, ибо он наслал на нас бурю и ливни, гром гремел почти целую неделю.

Вместе с температурой упало и наше настроение; земля раскисла от дождя, и мы раскисли. Неистовый ветер трепал макушки сосен; ни о каких ботанических экскурсиях не могло быть и речи.

Забравшись в спальные мешки, мы штудировали все, чем располагали из литературы, а именно: единственный путеводитель по Ливии, изданный после провозглашения независимости, бесчисленные листочки Луллу, мои собственные заметки четырехлетней давности о сильфии, хотя и собранные в клеенчатой тетради, но такие же отрывочные и маловразумительные, как записи Луллу, и, наконец, несколько «Флор», которые я всегда беру с собой в путешествия.

Когда нам казалось, что мы нашли нечто важное, мы выбирались из спальных мешков и бежали друг к другу, чтобы поделиться своими новейшими умозаключениями о сильфии. К сожалению, наши догадки неизменно оказывались очередным мыльным пузырем. Куда ни ступи, всюду одни лишь тупики, и мы вынуждены были с грустью признать, что за две недели пребывания в Кирене не приблизились ни на шаг к решению загадки.

Конечно, мы нашли растение, виденное мной годом раньше. Ну и что? Когда я в прошлом году показала Виви Текхольм засушенный экземпляр, она заключила, что это «вполне может быть ферула». Окончательный ответ она могла дать, только увидев плоды. А на том экземпляре плодов не было.

Следовательно, мы не знаем точно, является ли «наша ферула» на самом деле представителем рода ферула, к которому почитай что все современные ботаники относят сильфий древних греков и лазерпициум римлян.

Мы выяснили только, что ливийцы называют наш сильфий дриасом и что растение это очень ядовито — настолько, что скот, поев его, сразу околевает.

Но из этого следует, что «наша ферула», то есть ядовитый дриас, вряд ли может быть идентична всеисцеляющему эликсиру жизни древних греков и римлян…

— Почем знать! — говорила Луллу с простодушием, которому я не находила оправдания. — По-моему, надо взять да сварить несколько стеблей, посолить их, поперчить, добавить уксуса и оливкового масла и проверить, как подействует.

— Спасибо, лучше я воздержусь, — ответила я, думая о еще не родившемся внуке, который рискует не увидеть своей бабушки.

— Вспомни сморчки, та же история, — не унималась Луллу. — Если не обдать их кипятком и не слить воду, сразу умрешь, как овца от дриаса. Достаточно хотя бы высушить их, чтобы яд исчез.

— Ага, — вздохнула я.

— А ведь греки и римляне высушивали сок сильфия, так что он превращался в камедь, и смешивали его с мукой, прежде чем отправлять в Европу.

— Знаю, знаю, слышала и читала сто раз, — простонала я. — Или же они, как у тебя записано, варили сильфий с солью, перцем и уксусом.

— Все равно, надо бы попробовать, — пробормотала Луллу, и я решила наперед присматриваться к тому, что она подает во время наших скудных вечерних трапез.

— Сперва надо провести кое-какие другие исследования, — ловко постаралась я отвлечь мысли Луллу от гастрономической стороны проблемы. — Не мешало бы, например, собрать корневой сок и посмотреть, будет ли он затвердевать и превращаться в камедь.

— В красноватую камедь, которая белеет на изломе, — добавила Луллу, недаром зубрившая Плиния.

Пока шел дождь, мы постарались во всяком случае как следует разобраться с ботанической номенклатурой. Прилежно изучая свои «Флоры», я обнаружила, что именем «нартекс», по-видимому, прежде обозначали тот же род, который в — новейших ученых трудах называется «ферула». Значит, термин «нартекс сильфий» можно пока забыть: все-таки облегчение.

Остаются роды ферула и тапсия, причем нас больше всего интересовали тингитская ферула и гарганская тапсия.

В своей книге «Флора Египта для студентов» Виви Текхольм упоминает два вида ферулы: синайскую и мар-марийскую. Оба вида очень редки в Египте.

Но тингитская ферула у нее не названа.

В «Цветах Средиземноморья» Олега Полунина и Энтони Хаксли приведены две ферулы: обыкновенная и тысячецветковая.

Но тингитская ферула[16] у них не названа.

Ни Виви Текхольм, ни англичане не упоминают род тапсия, поэтому мы на нем пока что поставили крест.

За неимением других трудов наш экскурс в ботаническую науку на этом окончился.

Когда гнев Феба Аполлона выдыхался и он умерял силу дождя, а то и вовсе устраивал антракт между ливнями, мы отправлялись в Эль-Бейду, от которой нас отделяли все те же четырнадцать скучных и тряских километров. У нас хватало дел в городе. Во-первых, ливийские фунты обнаружили неприятное свойство таять, как снег под солнцем, и нам приходилось расставаться с нашими аккредитивами. Во-вторых, мы делали там покупки, потому что в Эль-Бейде и овощи посвежее, и консервы поразнообразнее, чем в Шахате. И в-третьих, мы слышали, что в Белом городе есть большая, богатая библиотека.

Один раз нас угораздило приехать в день рождения короля Идриса — банк и библиотека были закрыты.

Другой раз мы приехали в город в мусульманский Новый год — та же история.

В пятницу мы никуда не ездили: пятница у мусульман выходной день.

В субботу наш «лендровер» снова пересчитал ухабы, но и в субботу двери банка и библиотеки почему-то были заперты. Полицейский, охранявший байк, не мог объяснить нам причину, только констатировал факт.

Зато на большой рыночной площади жизнь била ключом, и там мы закупили свежие овощи, сыр, хлеб, консервы, приобрели также новый термос взамен старого, который Аполлон в своем гневе разбил вдребезги.

В воскресенье все было открыто, и после визита в банк мы направились в помещающуюся рядом с ним библиотеку.

Она оказалась не такой уж большой и богатой, как мы себе представляли. Посреди зала стоял прямоугольный стол, за ним сидело с учебниками несколько прилежных школьников. Мы явно показались им куда интереснее учебников, однако нас уже перестало трогать внимание публики, и мы ринулись прямо к книжным полкам, жаждая знаний и стремясь глубже постичь древнюю историю Ливии и таинственный сильфий.

Увы, все книги были на арабском языке — сплошная арабская вязь… Все, кроме одного англо-арабского словаря, где рядом стояли английские слова и арабские письмена.

И мы удрученно покатили домой, в Шахат; дождь барабанил в стекла машины, а из-за горизонта выползали еще более хмурые тучи.

Выпив по аперитиву в баре мотеля, мы натянули на голову капюшоны и побежали под ливнем в свой коттедж, где я принялась менять промокашку в прессах, а Луллу начала готовить скромный обед.

Вдруг из комнаты моей подруги послышался непонятный стук, сопровождаемый страшными ругательствами. Я поспешила туда, чтобы выяснить, что случилось, и увидела, как хозяйка поместья Орисберг, стоя на четвереньках на полу, воюет с банкой сардин, вооружившись перочинным ножом и башмаком вместо молотка.

— Что подумали бы твои друзья из финских дворцов и поместий, если бы они услышали твои не очень-то изысканные речения? — иронически осведомилась я.

— У нас нет дворцов. Финляндия — демократическая страна, — с достоинством ответила Луллу и продолжала бить и колотить по ножу, пока ей не удалось расковырять упрямую крышку настолько, что можно было извлечь содержимое из банки.

А за окном продолжалась свистопляска стихий, подхлестываемых разгневанными богами.