Цветок из Кирены

ПО УКАЗАНИЯМ ПЛИНИЯ

Итак, мы довольно тщательно прочесали приморье и сделали множество ботанических находок. А также изъездили вдоль и поперек пояс, простирающийся в глубь страны на полсотни километров с севера на юг. Тот самый пояс, который Плиний называл благоприятным для деревьев (ближе к морю) и для злаков (дальше на юг).

Что ж, возможно, он в этом был прав. Правда, мы видели в приморье больше кустарника, чем деревьев, но такие вещи за тысячи лет могут измениться. И я вполне могла представить себе поля злаков вокруг Кирены, если учесть, какое внимание древние греки и римляне уделяли земледелию.

Южнее Полей, занятых злаками, согласно тому же Плинию и выпискам Луллу, начинался пояс шириной около пятидесяти километров с севера на юг и протяженностью до четырехсот километров, где рос один только лазер (сильфий).

На нашей карте к югу от Шахата, примерно посередине этого сильфиевого царства, была обозначена точка с названием Фаидиа.

А потому мы доехали до Шахата, пересекли автомагистраль, идущую от Бенгази до Дерны и дальше на восток, к египетской границе, и продолжали ехать прямо на юг, туда, где степь постепенно сменяется пустыней.

Нас несколько смущало, что Плиний никогда не бывал в Киренаике и не видел сильфия, который к тому времени уже весь стравили. Нам было невдомек, как же Плиний мог утверждать, что этот край изобилует сильфием. Мы пытались утешать себя тем, что виновато наше слабое знание языков. Ведь Луллу имела дело со старым английским переводом «Естественной истории», а там, строго говоря, не утверждалось положительно, что сильфий рос в ту пору. В английском тексте сказано, что упомянутые районы считаются подходящими для произрастания деревьев и злаков, а далее полоса шириной в тридцать миль и длиной в двести пятьдесят миль — только для сильфия.

— Область, которая считается подходящей только для сильфия и ни для чего другого, — пробормотала я. — Дельфийская пифия не могла бы выразиться более туманно.

Наконец мы прибыли в поселок Фаидиа, занятый преимущественно военными, и так как дорога здесь сворачивает на запад, направляясь, как и автомагистраль, в Бенгази, мы подыскали удобное место, где можно было оставить машину. Ведь нам нужно было не на запад, а на юг, туда, где степь сменяется пустыней. Но там никаких дорог не было, а упражняться в форсировании на машине каменистых холмов с редким кустарником мне не хотелось, и мы решили побродить пешком.

Убедившись, что здесь тоже растет дриас, хотя и не в таком количестве, как вдоль дороги Шахат — Суса, мы с Луллу, как обычно, разошлись в разные стороны. Мою подругу привлекли холмы на севере, я взяла курс на холмы на юге.

И тут по лугам вблизи дороги радовали глаз пестрыми красками всякие цветы. Красные маки резко выделялись рядом с крупными, белыми или розоватыми азиатскими лютиками. Карабкаясь на холмы, я то и дело встречала какую-нибудь новинку. Упомяну особо киренаикскую оносму. Ее как увидишь в первый раз, даже глазам своим не поверишь.

Это растение принадлежит к семейству бурачниковых. Характерный признак бурачниковых — жесткие волоски, но эта оносма была волосатее обычного, напоминая причесанного хиппи или холеного скай-терьера. Однако не длинный ворс поразил меня больше всего. Стебель, достигающий тридцати сантиметров, многократно разветвлялся, и соцветия были типа извилин. Только по два верхних цветка на каждой ветви раскрылись, напоминая своими удлиненными колокольчиками елочные украшения. А теперь о самом удивительном: один из двух колокольчиков был канареечного цвета, другой — ярко-красного. И так на всех без исключения ветвях — желтый и красный цветки рядом друг с другом. Своеобразное зрелище, мне никогда не встречалось ничего подобного, хотя я и прежде наблюдала растения с цветками разной окраски, к примеру тот же средиземноморский синяк; у него на одном экземпляре видишь вперемежку цветки от темно-красных до фиолетовых и синих.

Я одолела два-три холма, надеясь увидеть на юге пустыню, но там высились такие же холмы и растительность, насколько я могла судить, была та же. Ладно, бог с ней, с пустыней. Главное, именно здешние почвы Плиний считал подходящими только для сильфия. Между тем сильфий блистал своим отсутствием. И дриас тоже.

Стоя на гребне третьего холма, я поглядела через дорогу на север, проверяя, куда подевалась Луллу. Издали я не могла разобрать, чем она занята, но ее движения показались мне очень странными.

Луллу ходила, наклонясь вперед, по южному склону, время от времени дергалась, как будто ударяла ногой по камню, и нагибалась к земле, словно поднимала этот камень.

И мне вспомнились мои ботанические экскурсии на Мадагаскаре, а именно тот случай, когда я охотилась на одного редкостного представителя мезембриантемумов с латинским наименованием «литопс», который англичане называют «живым камнем». Я очень много слышала и читала про это растение, знала, что оно встречается в массиве Исала на юге Мадагаскара, и отправилась туда. До цветения литопс легко спутать с окружающими камнями, поэтому я пинала ногой все камни подряд, проверяя, нет ли у них корня. Время от времени я нагибалась, поднимала самый обыкновенный камень и с досадой отбрасывала его в сторону.

Вот почему я теперь была убеждена, что Луллу обнаружила как раз эти диковинные растения. В самом деле, разве не могут представители рода литопс расти здесь и маскироваться под окружающие камни?

Луллу так увлеклась своим занятием, что не заметила, как я машу и окликаю ее. Тогда я медленно пошла вниз, направляясь к «Лендроверу». Очевидно, моя фигура все же попала в поле зрения Луллу, потому что она прервала свое таинственное занятие и тоже спустилась к машине.

— Ты что, литопс нашла? — крикнула я, увидев, как набита ее нейлоновая сетка.

— Не знаю уж, как их звать по-латыни, но это артишоки[40]. Настоящие дикие артишоки.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

— Понимаешь, мой приятель, повар-тунисец в нашей гостинице, рассказал мне, что здесь растут дикие артишоки. С виду настоящий репейник. Не совсем настоящий, конечно, хотя артишоки тоже относятся к репейникам, — пояснила Луллу, обнаружив неожиданную тягу к научной точности.

Обилие кровавых царапин на ее руках лучше слов говорило о том, как ей дался сбор репейника.

— До чего колючие, черти, — Она осторожно опустила руку в сумку и выловила головку с множеством острых шипиков.

Соцветие в самом деле представляло собой по величине нечто среднее между артишоком и «обычным репейником».

— У них не видно цветоноса, они к самой земле лепятся, — рассказывала Луллу. — Сперва я попробовала срывать их руками. И вот что получилось.

Она слизнула кровь с царапины.

— Потом я сообразила, как надо делать. Наподдам носком — они обрываются, а там знай собирай их и складывай в сумку.

(Позднее, в Каире, Виви Текхольм подтвердила, что это съедобный репейник — артишок, или кардон Сибторпа.)

Глаза Луллу светились гастрономическим восторгом при мысли о том, как повар-тунисец приготовит нам артишоки, сварит их в подсоленной воде с несколькими каплями лимонного сока.

Вспомнив о еде, мы поспешили накрыть себе ленч на клочке земли, где особенно ярко пестрели цветы. Дочери хладного Севера упивались нехитрой трапезой, которую солнце и веселое цветочное раздолье превратили в праздничный пир.

— Жаль, что мы живем в Сусе, — заметила Луллу, беря длинную редиску и макая ее в грубую соль на клочке зеленой туалетной бумаги таким же элегантным жестом, как если бы она на званом обеде у себя в Финляндии макала весеннюю спаржу в растопленное масло.

— Что верно, то верно, — согласилась я. — По чести говоря, Суса — настоящий медвежий угол. Живем где-то на отшибе… Развалины Аполлонии мы уже изучили наизусть. А вот киренские руины нам еще изучать и изучать, к тому же от Шахата гораздо ближе до столицы, Эль-Вейды…

— Там хоть можно купить свежие овощи и другие вкусные вещи, которых нет в Сусе, — перебила меня Луллу.

— Мотель в Шахате в ближайшие недели будет занят, но ведь можно справиться в отеле, вдруг там есть свободные номера, — предложила я.

Откровенно говоря, нам успели надоесть сквозняки в комнатах и открытая всем ветрам лестница в Сусе, да и повар-тунисец уже исчерпал свой скромный репертуар.

Итак, знакомство с Фаидией состоялось. По Плинию, этот район годился «только для сильфия», но Луллу, если она затеет писать современную «Естественную историю», может подтвердить, что в наши дни фаидийские земли вполне подходят для дикого артишока.

И если не считать столь пагубного для скота дриаса, мы так и не нашли в этой полосе ничего похожего на сильфий.