Цветок из Кирены

БОТАНИЧЕСКИЕ ЭКСКУРСИИ В КИРЕНАИКЕ

Итак, «помешанная» англичанка на самом деле оказалась умным и симпатичным человеком. Она неплохо разбиралась в ботанике и угостила нас отменным чаем, однако мы ни на вершок не приблизились к решению загадки. И мы с Луллу решили, как говорится, отправиться в поле, искать в горах и в степи, в приморье и внутри страны — может быть, нам кроме столь опасного для скота дриаса встретится другое растение, которое могло быть сильфием древних греков и лазером или лазерпициумом римлян.

Мы покатили на запад, мимо Эль-Бейды, до маленького городка Месса, потом свернули на север, к морю. Судя по нашей карте, эта дорога вела к приморской деревушке Ханиа. Мы нашли деревушку. Она представляла собой десяток жалких лачуг и холм с развалинами.

По той же карте, дорога здесь сворачивала под прямым углом на восток и шла несколько километров вдоль берега. Мы не нашли никакого ответвления. Дорога обрывалась сразу за деревней, но мы рассмотрели нечто вроде колеи на каменистом грунте и поехали по ней. Каменистый грунт сменился песком, однако нам с «Лендровером» не впервой было ездить по пустыне, так что я включила двойной привод и одолевала барханы на малой скорости.

Вдруг «лендровер» заартачился и отказался ехать дальше. Мы вышли из машины, растерянно озираясь по сторонам. Да-а… Ни одного растения, которое даже самый увлекающийся ботаник мог бы принять за сильфий.

Вдоль берега стояли ярко-синие гибридные воловики, такие же щетинистые, как их сосед и родич — щетинистый синяк с пурпурными и сине-фиолетовыми цветками. У всех видов синяка, в том числе и у нашего, шведского, содержится в корнях пурпурное красящее вещество. Была тут и мясистая смолевка[20] с лоснящимися листьями. Это растение буквально притягивает песчинки, они липнут к венчику, чашечке, стеблю, листьям, и сколько ни пытайся их стряхнуть, ничего не выйдет. Я так и укладывала смолевку в пресс вместе с песком.

Из корней мясистой смолевки — местные жители называют это растение по-арабски «эркхаллава» — извлекают яд сапонин, применяющийся для приготовления моющих средств и сладостей. (Будем надеяться, что кондитеры пользуются им в умеренных дозах.) В Египте и других странах Северной Африки можно купить в продовольственных магазинах «халлаву» — сладость, которая помимо сапонина содержит кунжутное масло, обладающее слабительным действием.

Кроме мясистой смолевки сапонин содержится и в других растениях, например в некоторых представителях семейства маревых. Как уже говорилось, его используют в производстве моющих средств; бедуины давно уже знают свойства сапонина и кладут нарезанные корни смолевки в воду для стирки.

На берегу росли также представители семейства крестоцветных-дикие приземистые левкои[21], фиолетовые с красным или синим оттенком; цвели желтые венковидные хризантемумы[22]; ярко-красные маки и лазоревый огуречник[23] дополняли красочную симфонию.

Мы обратили взгляд на юг, где до самых гор тянулись барханы. И поскольку машина упрямо не заводилась и было очевидно, что надо дать ей немного остыть, мы повернулись к ней спиной и отправились в пески, чтобы взглянуть поближе на низкие кустики, чья ершистая зелень тут и там перебивала мягкие, охристые тона песка.

Луллу, которая вечно охотилась за неоткрытыми кладами, заметила пещеру в скалах и форсированным маршем двинулась туда, а я занялась флорой, двигаясь более размеренным шагом.

Растрепанные кустики оказались представителями семейства бобовых — ретамой[24], я их уже встречала в пустынях Египта. Профессор Финн Сандберг в Стокгольме, анализируя это растение, нашел в нем яд ретамин, который расширяет утерус. Я слышала, что в одной из наших больниц испытывали ретамин как средство, облегчающее роды.

Были тут и другие колючие кусты из бобовых, и неизвестные мне представители маревых[25], родственники наших мари, свеклы и шпината; кое-где торчали низенькие тамариксы[26].

Чем ближе к гребню бархана, тем интереснее растительность. Прямо из песка торчали какие-то невероятные, даже гротескные стебли — толстые, мясистые, с чешуйками вместо листьев и множеством желтых цветков от земли до самого верха. Сходство с нашим волчком выдавало паразита; это была желтая цистанхе[27] из семейства заразиховых.

Неподалеку от этих диковинных растений приютились их близкие родичи, можно сказать однофамильцы, только более стройные — египетская заразиха. Светло-розовые и бледно-фиолетовые цветки отливали перламутром.

Дальше следовал сюрприз за сюрпризом. В нескольких метрах друг от друга скромно стояли маленький бледно-розовый лук и несколько более дородный представитель того же рода — неаполитанский лук[28] с белыми, почти прозрачными цветами.

Вдруг мой взгляд привлекла упоительная картина: на желтом песке ярко выделялись с десяток голубых пролесок.

Это были не наши садовые приятные пролески или сибирские, а дикие полушаровидные пролески[29] песчаных дюн. Прямо из песка торчали кистевидные соцветия высотой до пяти сантиметров.

Я ощутила такой же прилив бодрости, как весной при виде первых пролесок в саду в родной Швеции.

И принялась энергично копать песок руками, чтобы извлечь растение с корнем. Лишь теперь обнажились десятисантиметровая цветочная стрелка и прикорневые листья, верхушки которых торчали из песка вровень с соцветиями.

Когда я подошла с целой охапкой цветов к «Лендроверу», чтобы достать пресс, сверху по крутому скату бархана съехала Луллу.

— Ну как, нашла в пещере какие-нибудь сокровища? — любезно поинтересовалась я.

— Нет, там ничего особенного не было, — ответила Луллу и не менее любезно осведомилась: — А ты нашла новый сильфий?

Сильфия я не нашла, но тем не менее была вполне довольна своим сбором. Пока я закладывала растения в пресс, Луллу разложила на песке еду.

— Интересно было бы проехать дальше этим путем, пока мы не окажемся к северу от Кирены, — сказала Луллу, кладя в рот ломоть хлеба и запивая его пепси-колой.

— «Лендровер» не хочет ехать дальше. — Я печально посмотрела на несговорчивую машину, зарывшуюся передними колесами в песок. — Скажи спасибо, если мы сможем выбраться обратно на ту дорогу, по которой приехали сюда. Конечно, можно оставить машину здесь и прогуляться пешком, это будет километров пятьдесят-шестьдесят туда и обратно.

Такой конец даже Луллу показался чересчур длинным. Зато, развернув нашу не совсем достоверную карту, мы увидели, что на ней показана дорога, ведущая от Эль-Бейды на север. Дорога заканчивалась в приморской деревушке, очевидно совсем ничтожной, судя по тому, что она была обозначена безымянной точкой. Но так как эта дорога играла достаточно важную роль в нашей охоте за сильфием, мы решили проверить ее.

Итак, целью следующей экскурсии мы избрали безымянную деревушку. Выехав на другой день, мы с удивлением обнаружили, что из Эль-Бейды на север идет отличное, новое асфальтированное шоссе. Похоже, эта деревня не совсем ничтожная, если власти пошли на такой расход. С каждым поворотом шоссе на приморском склоне наше любопытство росло все больше и больше.

Приблизительно в километре от берега дорога свернула на восток, а через несколько сот метров асфальт вдруг кончился, пошла сухая, каменистая глина с наезженной колеей.

Проехав немного по глине, мы увидели белую кладку мусульманского погребения с высоким куполом И тут мы вдруг вспомнили прочитанный где-то рассказ о том, что у Сенуси, основавшего в прошлом веке новую секту, был один близкий друг и сподвижник, который помогал ему учреждать школы и библиотеки в разных концах Киренаики, и что могила этого друга должна находиться где-то недалеко от Эль-Бейды. Неужели король Идрис велел построить здесь роскошное шоссе только затем, чтобы почтить память друга своего предка?

Обсудив эту загадку, мы пришли к выводу, что, наверно, дело обстояло иначе. Скорее всего, власти рассудили, что для новой, белой столицы понадобится морской курорт, где горожане могли бы проводить выходные дни и отпуска. Может быть, даже рассчитывали, что близость роскошного курорта приманит жителей в пустующие дома недостроенного города, который еще не обрел своего лица.

Как бы то ни было, могила шейха заинтересовала нас, и мы пошли к ней по усеянной цветами красной земле.

Я толкнула неплотно закрытую, рассохшуюся дверь. Скрип ржавых петель явился надлежащим аккомпанементом жуткому зрелищу, которое нам открылось и заставило отпрянуть назад.

Под красными, желтыми и зелеными шелковыми покрывалами лежала в полумраке, словно погруженная в сон, целая семья. Затхлый воздух, мертвая тишина, оцепеневшие тела и каменные саркофаги напомнили нам, что это обитель смерти. Мы медленно затворили скрипучую, покосившуюся дверь и покинули захоронение. Когда нам наконец удалось стряхнуть с себя тяжкое чувство, навеянное зловещей картиной, мы занялись цветами.

Здесь росли красные маки, желтый адонис, сотни красно-фиолетовых пашенных гладиолусов, белые тордилиумы[30] с маленькими кружевными соцветиями (плоды этого растения похожи на изящнейшие крохотные медальончики, обрамленные жемчугом), пурпурный тетрагонолобус[31] с бархатистыми пурпурными цветками и съедобными прямоугольными плодами, которые украшены с двух сторон волнистой оборочкой.

После знакомства с цветами наши мысли вернулись к каменистой дороге. Куда она ведет? До сих пор мы не видели никаких построек, если не считать склепа, где спал вечным сном друг Сенуси со своей семьей.

Мы поехали дальше; дорога, становясь все более узкой, разбитой и каменистой, через поросший густым кустарником пригорок вывела нас на широкую поляну, на которой пасся верблюд. За этой поляной мы увидели наконец дома. Но в час полуденного отдыха деревушка производила такое же безжизненное впечатление, как могила друга Сенуси, и мы решили побродить среди скал, где нам попались истертые ступени, наверно высеченные в камне еще в древности.

Из собранных здесь растений назову забавный карликовый щавель[32] с плодиками, похожими на бычью голову; родственную нашей скабиозе песчаную скабиозу[33]; маслинолистный вьюнок, у которого жесткий вертикальный стебель, серебристые ланцетовидные листья и красноватые цветки граммофончиком — единственный признак, придающий ему сходство с нашим вьюнком полевым.

Во время ботанических экскурсий на Африканском континенте чувствуешь себя счастливой, если удается опознать род. Виды чаще всего отличны от наших, шведских. Сплошь и рядом стоишь в недоумении перед представителем рода, которого вовсе нет в нашей флоре; скажи спасибо и гордись, если сумеешь определить хотя бы семейство. Но бывает и так, что ты совершенно теряешься, встретив растение из семейства, вовсе не представленного у нас.

Обычно разные интересы разводят нас с Луллу врозь во время наших экскурсий. Вот она идет, нагнувшись вроде меня, и пристально смотрит под ноги, иногда даже ковыряет землю, мечтая найти мраморную статуэтку или киренскую золотую монету с сильфием. Или, на худой конец, хотя бы медную монетку с любым чеканом.

Сейчас Луллу пошла к морю проверить, не благословил ли бог здешний берег обломками разбитого корабля. Вот она появляется из-за бугра! Набрала кучу причудливых камешков и морских окаменелостей, какие-то черепки — кажется, древние! — и несколько лиловых стекляшек. Она сияет: не исключено, что стекляшки римские, и уж это никак не осколки современных пивных бутылок.

— Нашла что-нибудь похожее на сильфий? — спрашивает она, показав мне свои драгоценности.

Разумеется, нет. Но зато я нашла множество других перлов для моего гербария. И я так же счастлива, как Луллу.