Цветок из Кирены

СЛОВНО ВИХРЬ

С заветным грузом, который составляли килограммы свежих корней тапсии, мы взяли курс на запад. Быстро промчались через Эль-Бейду и несколько других городов поменьше. Приближаясь к прекрасной долине Вади-Куф, мы отметили, что здесь все реже попадается дриас, он же гарганская тапсия. После Вади-Куф он и вовсе пропал, во всяком случае с дороги его не было видно.

Бенгази мы ухитрились не заметить. Удивительный случай, ведь Бенгази как-никак один из крупнейших портов Северной Африки.

Вблизи города ремонтировалось шоссе. Вдруг мы уперлись в оградительные знаки, которые не пускали нас в Бенгази. От шоссе в разные стороны расходились грунтовые дороги без указателей. Мы поехали на юг.

Луллу разложила на коленях большую карту города Бенгази и его окрестностей.

— Нам надо ехать на запад, к морю, а после узкого мыса свернуть на юг по берегу залива Сирт, — объявила она. — Другого пути не существует, если верить карте.

Только я подумала про себя, что дорога, по которой мы едем, не заслуживает того, чтобы ее отнесли к разряду существующих, как ухабы кончились и потянулось что-то вроде пригородной улицы. При первой же возможности я свернула на запад, пересекла еще две улочки и неожиданно очутилась на бетонке, которая вскоре перешла в четырехполосное шоссе.

Проехав по нему несколько километров, мы заключили, что Бенгази остался позади и мы уже на триполийской автостраде. Вскоре нашу догадку подтвердили в маленькой будке, где продавали пепси-колу, сыр и печенье.

Шоссе было совершенно прямое, никакой застройки по бокам и почти никакой растительности. И никаких ограничений скорости.

Ну что ж, это даже к лучшему, когда мчишься наперегонки со временем, спеша застать в Триполи инженера, который вот-вот должен вылететь в Стокгольм.

Под вечер впереди показалась триумфальная арка Муссолини, образец чудовищной безвкусицы, тяжеленное сооружение, обозначающее границу между старой Триполитанией и Киренаикой. Хотя федерация давно преобразована в Соединенное Королевство Ливии, шоссе у арки было перекрыто шлагбаумом.

Повинуясь жесту какого-то субъекта в мундире, Луллу взяла наши паспорта и исчезла за сторожевой будкой. Солнце кануло за горизонт рядом за аркой, и после второй сигареты я начала беспокоиться, куда же это запропастилась Луллу.

Отправившись на разведку, я увидела мою подругу окруженной десятком бурно жестикулирующих ливийцев, которые часто-часто что-то говорили. Луллу тоже оживленно жестикулировала и пыталась им что-то втолковать.

— Куда ты подевалась? Я уже думала, тебя умыкнули!

— Ах, если бы! — ответила Луллу. — И вообще, что ты говоришь! Понимаешь, эти люди ничего не понимают! Я им твержу по-немецки, по-английски, по-итальянски и по-французски, что мы спешим в Триполи, а они почему-то не хотят нас пропустить.

Причина задержки так и осталась невыясненной, но в конце концов один из пограничников жестом предложил нам вернуться в машину и поднял шлагбаум: проезжайте.

Около десяти вечера мы приехали в какое-то селение, остановились у полицейского участка (или, возможно, это была военная комендатура) и улеглись спать на сиденьях «лендровера».

В четыре утра нас разбудили тяжелые грузовики. Голодные, неумытые, непричесанные, мы продолжали путь и наконец прибыли в Триполи.

Контора Скандинавской авиакомпании была закрыта на перерыв с 14 до 16 часов, а так как мы угадали как раз в этот промежуток времени, нам оставалось только искать приюта в дешевой гостинице — дешевой на здешнюю мерку, а по-нашему-дико дорогой.

В 16.00 мы нажали кнопку звонка у дверей конторы САС, двери открылись, мы вошли и рассказали заведующему конторой египтянину о наших проблемах.

К сожалению, инженер Андерссон уже улетел утром в Стокгольм. Мы поделились своими заботами с приветливой секретаршей-шведкой. Чрезвычайно важные корни, их необходимо возможно скорее отправить в Стокгольм. Египтянин и шведка посовещались. Как раз сейчас на аэродроме находилось несколько инженерских жен, которые ждали самолета в Швецию. Египтянин знал Виви Текхольм, к тому же, глядя на нас, можно было подумать, что от скорейшей доставки этих корней в Стокгольм зависит благо человечества, и он схватил телефонную трубку, чтобы задержать вылет.

С аэродрома ответили, что самолет только что взлетел.

Египтянин и шведская секретарша принялись усиленно соображать. И вспомнили вдруг про одно шведское семейство, которое собиралось через несколько дней лететь из Триполи в Стокгольм. Завтра утром эти люди приедут в город. Наши новые друзья в САС обещали связаться с ними, выяснить, не могут ли они захватить корни, и немедленно сообщить нам ответ в гостиницу.

Мы вышли на улицу с тревогой в душе. Через несколько дней… А корни с каждым часом высыхают, и сок в них, если верить Теофрасту, легко портится. Если только это в самом деле сильфий.

Правда, Гуссейн и его товарищ положили вместе с корнями немало ливийской земли, и все же в этой потрепанной картонной коробке уложенные кое-как корни слишком плохо защищены от кислорода воздуха. Надо поскорее упаковать их как следует.

В эту минуту Луллу, к своему восторгу, увидела на административном здании через улицу белый с голубым крестом флаг Финляндии, и мы целеустремленно направились туда.

Финский торговый представитель и его супруга с величайшим пониманием отнеслись к нам и нашим проблемам, предложили выпить соку и выразили глубокое сожаление, что в ближайшее время никакие финские или иные граждане не собираются лететь в Финляндию через Швецию. Но, конечно, они помогут нам хорошенько упаковать корни. Вместе со своим слугой торговый представитель спустился к нашему «Лендроверу», и слуга потащил картонную коробку вверх по лестнице в представительство.

Тем временем доброжелательная супруга представителя с присущим финнам энергией и здравым смыслом уже приняла кое-какие меры. Она распорядилась, чтобы из подвала принесли финский торф, и сбрызнула его водой. Кроме того, она успела приготовить крепкие коробки разной величины, плотную оберточную бумагу и веревку.

Увидев нашу хилую тару и ее содержимое, она выбрала самую большую коробку, выстлала ее изнутри полиэтиленовыми мешочками, и вместе мы очень быстро упаковали на славу нашу драгоценную посылку.

Коробка с корнями и влажным финским торфом весила около тридцати килограммов.

Глубоко тронутые, мы горячо поблагодарили супругов за сочувствие и помощь, сильные руки слуги отнесли коробку в «лендровер», и мы направились в гостиницу.

В восемь утра нам позвонили из конторы САС. Связаться с шведским семейством удалось. Но у них трое маленьких детей и большой багаж, так что они, к сожалению, не могут взять с собой корни в Стокгольм.

Мы вполне их понимали, зная по опыту, как это некстати, когда друзья и знакомые просят захватить посылочку в Каир или из Каира. Ведь авиакомпании позволяют брать всего каких-нибудь двадцать килограммов багажа на человека. А у нас тут все тридцать.

Оставалось лишь нестись во весь опор дальше, в Тунис, откуда регулярно ходят самолеты в Швецию.

Смена масла в пути изрядно задержала нас. Формальности на ливийско-тунисской границе отняли еще больше времени. И вовсе не потому, что наши корни или еще какая-нибудь часть багажа привлекли к себе внимание таможни; просто в Африке, когда пересекаешь государственные границы, приходится заполнять тьму всевозможных анкет.

Под вечер мы приехали в популярный курорт Габес на берегу моря.

Мы решили, что есть полный смысл предпочесть дешевой гостинице дорогой отель. В роскошном отеле больше надежд встретить шведов, собирающихся вскоре лететь в Швецию.

Остановив свой выбор на отеле «Оазис» — самом дорогом из всех, — мы решительно направились к администратору. Пока он водил пальцем по спискам, отыскивая свободные номера, подошел бой с маленьким подносом, на котором стояли два стакана апельсинового сока.

— Угощайтесь, — сказал мальчуган, улыбаясь. — Добро пожаловать в Тунис!

Мы сказали спасибо и утолили жажду, не без тревоги думая о своих скудных финансах, которых должно хватить еще на весь путь до Сеуты в Марокко и дальше— через Гибралтар, Испанию, Францию, Швейцарию, ФРГ до самой Швеции.

Администратор приветливо сообщил нам, что номера есть. Цена потрясла нас своей умеренностью. Номера здесь оказались не дороже, чем в несравненно более примитивных гостиницах Ливии. Апельсиновый сок вообще был не в счет — просто знак внимания к туристам со стороны дирекции.

Две страны, два народа, разделенные всего лишь условной чертой границы, — и такая разница! Ливийцы — нелюдимые, холодно относящиеся к иностранным туристам, недовольные режимом нелюбимого старого короля Идриса и положением в стране, несмотря на огромные нефтяные богатства. И тунисцы — улыбающиеся, общительные, тепло встречающие туристов, которые, к их радости, множат доходы страны, и чрезвычайно гордящиеся своим президентом Бургибой и его супругой, много сделавшими для парода. Ливия — обширные пустыни, но есть и плодородный краснозем, преимущественно используемый под пастбища. Тунис — каждый пригодный для возделывания клочок земли использован, зерно зреет даже на крутых склонах предгорий Атласского хребта, на десятки километров тянутся оливковые рощи, финиковые плантации, апельсиновые сады.

Мы спросили, нет ли в отеле других шведов.

Есть, как же. Вот хотя бы Ильва. В просторном вестибюле, кишащем людьми всех наций и цветов кожи, гулко отдался голос швейцара:

— Ильва! Ильва!

Загорелая девушка в мини-мини отделилась от группы туристов и подошла, улыбаясь, к нам.

Ильва занималась экскурсиями. Причем она пеклась не только о клиентах своего агентства, но и о других постояльцах. Ильва была правой рукой директора отеля и делала тысячу дел одновременно. Со всех сторон все звали Ильву.

Вот и мы стали одним среди тысячи дел Ильвы. Правда, ее поминутно отвлекали, но всякий раз она возвращалась к нам и с неподдельным увлечением выслушала сперва краткий обзор истории сильфия, потом наш рассказ о том, каких трудов нам стоило добыть корни и как важно поскорее доставить их в Стокгольм.

— Это же страшно интересно, — подытожила она. — Конечно, мы что-нибудь придумаем. Послезавтра Хильдинг Петтерссон с женой и дочерью летят в Швецию. Я попытаюсь их разыскать сегодня же, не позже обеда.

Мы расположились в своих номерах и не замедлили воздать должное удобствам в виде ванной, горячей воды и душа, который послушно отзывался на все повороты кранов.

За обедом Ильва подошла к нашему столу.

— Я уже переговорила с Петтерссонами о сильфии. Они очень им заинтересовались и охотно отвезут корни в Стокгольм.

Мы были глубоко благодарны. Во-первых, этой умнице Ильве, которая все схватывала на лету и уже успела рассказать другим шведам, что такое сильфий и чем он замечателен. Нам с Луллу порядком надоело повторять одно и то же. Во-вторых, семейству Петтерссон, которое проявило такую любезность. Нам даже не верилось. Ведь они еще не видели наш огромный пакет… И не знали, сколько он весит.

В эту минуту в столовую вошло семейство Петтерссонов. Веселые, простые люди — муж, жена и взрослая дочь. Ильва познакомила нас, мы обменялись несколькими словами, сразу установился контакт. К сожалению, стол Петтерссонов стоял далеко от нашего, поэтому мы условились встретиться после обеда.

За кофе собралось около десятка шведов, и всем хотелось услышать еще что-нибудь о диковинном цветке из Кирены. Мы с Луллу рассказывали с большим энтузиазмом. У нас был разработан тонкий план, как действовать, чтобы Петтерссоны не передумали и не отказались везти корни в Швецию.

Мама и папа сидели на кушетке и внимательно слушали нас. Дочь — старшеклассница, увлеченная йогой, — заняла на полу позу «лотос» и тоже слушала.

Тут я положила на стол книгу Виви Текхольм «Пустыня цветет» с надписью «тому доброму человеку» и так далее.

— Эта книга теперь ваша, — сказала я.

Хильдинг Петтерссон схватил ее и гордо показал жене.

Луллу сочла, что наступила подходящая минута.

— Пакет аккуратный, хорошо завернутый, — объяснила она. — Но он весит около тридцати килограммов.

Мы вперили взгляд в лица шведской четы, пытаясь определить реакцию. Но то ли книга Виви их очень обрадовала, то ли присущее этому семейству великодушие просто не позволило им придираться к мелочам, — так или иначе, лица Петтерссонов остались такими же радостными, и папа, приветливо улыбаясь, ответил:

— Да у нас не такой уж большой багаж. Правда, восточный ковер весит изрядно…

— Я, конечно, заплачу за перевес, — вставила я, но Хильдинг Петтерссон элегантным жестом отверг мое предложение.

Мы с Луллу облегченно вздохнули. И решили два дня пожить в отеле «Оазис», чтобы отдохнуть немного после бурной охоты на услужливых пассажиров, вылетающих в Стокгольм.

Здесь можно было бы и окончить африканскую часть повести о цветке из Кирены, чтобы перейти к результатам химического анализа сока гарганской тапсии, проведенного профессором Финном Сандбергом, если бы на нашем дальнейшем' пути в Тунис не случилось еще два примечательных эпизода, имеющих отношение к проблеме сильфия.

После Вади-Куф, что восточнее Бенгази, мы не видели ни одной тапсии. И это нас только радовало, ведь подтверждались наши гипотезы: тапсия росла в Кире-наике, и росла только в тех районах, которые древние связывали с сильфием.

А километрах в восьмидесяти к югу от города Суса я вдруг увидела на обочине крупное желтое соцветие. И поспешила отвести глаза, потому что это зрелище меня ничуть не обрадовало. Ничего не сказав Луллу, я мрачно уставилась на другую обочину.

Через несколько сот метров и там засветился десяток желтых соцветий. Я тотчас перевела взгляд на другую сторону. Господи, куда ни погляди — всюду эти окаянные желтые зонтичные.

— Ты видишь, что растет на обочине? — тихо и ласково спросила Луллу немного погодя.

— Вижу, вижу, — пробурчала я. — Досадно, что говорить. Но все-таки придется нам остановиться и взглянуть поближе на этих чертей.

Мы затормозили возле высоких растений, на которых были и цветки, и плоды.

— Тапсия, никакого сомнения. — Я ткнула пальцем в крылатые плоды. — Но…

— Что — но? — полюбопытствовала Луллу.

— Я не уверена, что это гарганская тапсия. Посмотри на эти плоды!

Мы тщательно их рассмотрели. У плодов гарганской тапсии крылышки закруглялись вверху. Здесь же крылышки вверху сужались, заканчиваясь когтевидным острием.

К сожалению, нам до сих пор так и не удалось раздобыть справочник о роде тапсия.

— Ты права, — довольно произнесла Луллу, — Наверно, это другой вид.

От этого открытия нам сразу стало легче. Ведь мы обнаружили гарганскую тапсию только в Киренаике. В Египте ее нет. Виви Текхольм не включила ее в свою «Флору Египта». В Триполитании мы совсем не видели тапсии, а здесь, в Тунисе, встретили другой вид, не гарганскую. Это вполне укладывалось в нашу схему.

Мы поехали дальше на север; у Хаммамета побережье свернуло на запад — и мы тоже. А в нескольких десятках километрах восточнее Туниса я вдруг заметила еще одну интересную вещь, затормозила и подала машину назад.

— Моя интуиция говорит мне, что это ферула, — взволнованно сообщила я Луллу. — Здорово похоже на тапсию и в то же время чем-то непохоже. Вот, посмотри!

У этого растения стебель был выше и прямее, чем у тапсии. Цветоножки расходились под более тупым углом и казались тверже и ребристее. На краю каждого зонтика безвольно висело маленькое увядшее соцветие. Это были мужские цветки, выполнившие свою функцию. Женские соцветия еще вовсю цвели, не считая тех, на которых уже появились плоды — овальные, сплюснутые с двух сторон. Все ясно, ошибки быть не может. Это ферула, скорее всего тингитская.

— Пожалуй, ее корень тоже нам пригодится, — сказала Луллу и вернулась к машине за большой лопатой.

Подстегнутый любопытством, к нам подошел какой-то юноша, и Луллу не замедлила объяснить ему жестами, что его ждет серебряная монета, если он выкопает для нас растение с корнем. Парнишка мигом все понял и принялся копать что было мочи. И когда состоялся обмен растения на монету, лица обеих сторон засияли от счастья. Мы бросили ферулу и лопату в «лендровер» и поехали дальше.

Осталось добавить, что и в Алжире, и в Марокко мы видели множество растущих тингитских ферул и незнакомого нам представителя рода тапсия.

Но ни одно из этих двух растений не встречалось нам в Киренаике.

С полной уверенностью, что наша гарганская тапсия — наиболее вероятный кандидат на звание сильфия древних греков, мы продолжали путь домой, в Швецию.