18

Раз увидел Охотник во сне, во сне,

Как горит его дом до тла.

В то же утро он разобрал свой дом,

Чтоб судьба его сжечь не смогла.

Он судьбу обманул. Но бездомен он.

Так ответь же мне — чья взяла?..

«Книга стабильности» махаон, т. XV песнь IX; мнемотека верхнего яруса.


На третьи сутки полета, к вечеру, они добрались до очередной отвесной стены и остановились на привал у ее подножия.

«Подзарядкой нервной энергии» Лабастьера теперь занимался Дент-Байан, а не Сейна. У него получалось быстрее и безболезненнее.

Равнина, над которой они летели в последний из трех дней, была не горизонтальной, а заметно забирала вверх. И уже тут похолодало настолько, что путники поспешно облачились в свои импровизированные утеплители. Рамбай, перестав ворчать по поводу времени, потерянного на их изготовление, поступил так же, как и остальные. Тем паче, что собранный для костра сухой мох (а ничего другого тут уже и не росло) дыма давал больше, нежели тепла.

Путники тесно сбились вокруг костра. О сне в таком холоде страшно было даже подумать. Но и продолжать полет без отдыха сил уже не было.

Желая поддержать товарищей, Рамбай тихонько запел, мерно покачиваясь в такт. Ливьен узнала эту песню. Именно ее он пел во время ливня накануне боя с махаонами. И действительно, стало как будто теплее, во всяком случае, ей. Она даже ухитрилась задремать, положив голову Рамбаю на плечо и покачиваясь вместе с ним.


Ей снилось счастье.

Снилось, будто бы они с Рамбаем летят над прекрасным светлым городом. А между ними, уверенно работая крыльями, порхает юный самец с божественно сияющим ликом. Это ее Первый? Или это бог Хелоу? Или и тот, и другой одновременно?.. Она оглянулась, и дыхание ее захватило от радости: позади них летели все, кто, казалось бы, так недавно покинул с нею Город. И строгая Инталия, и старая Ферда, и сентиментальная Аузилина… А чуть впереди прочих, ближе всего к ней, к Рамбаю и к юному незнакомцу — Лелия с лучезарной улыбкой на устах.

Сейна помнила, что всех их нет в живых. Но несмотря на это, ей казалось вполне естественным, что они летят вместе.

Она хотела спросить Лелию, где они, что это за город под ними. Но не успела открыть рот, как уже услышала на свой вопрос мысленный ответ Посвященной:

«Это Город, в который мы стремимся с момента своего рождения. Город, где нет места лжи и злу. Где нет различий между видами бабочек… Ты и раньше знала об этом Городе».

«О, да, — отвечала Ливьен без звука, — я встречала упоминания о нем в Книге стабильности. Кажется, встречала… — Она вдруг засомневалась. — Но если даже встречала, то он — из поверий махаон. Выходит, они верны? А мы — мертвы? Так?»

«Нет. Мы тут уже давно. А вас еще нет. Мы вернулись лишь за тобой и за твоим мужем. Вы — в пути…»

«А Сейна? А Дент-Байан и Лабастьер?»

Лелия нахмурилась:

«Они еще не готовы. Но и они будут с нами».

И вдруг лицо Лелии утратило четкость. Словно затянулось туманной дымкой. И Ливьен почувствовала, что теряет высоту.

Она глянула вниз, но Города там не было. Только боль.

Она хотела закричать, но услышала лишь собственный стон.

И с трудом разлепила склеенные инеем ресницы.


…В зеленоватом спектре ночного зрения она разглядела склонившиеся над ней лица Сейны и Дент-Байана. Махаон энергично тряс ее за плечи, а Сейна старательно растирала ей лицо ладонями.

— Живая! — обрадовалась Сейна, увидев, что глаза Ливьен открылись. — А я уже испугалась, что мы потеряли тебя! Вставай! Разомнись!

Зачем они разбудили ее? Было так хорошо. Ливьен вновь смежила веки и моментально погрузилась обратно в теплую ласковую мглу. Но грубые руки Дент-Байана опять вернули ее в реальность.

— Ли! — кричала ей в лицо Сейна. — Проснись! Если ты не проснешься, ты умрешь!!!

Боль во всем теле. Холод. Страх.

Страх!

Она испугалась, что НИКОГДА не увидит Первого бабочкой. Она испугалась, что ее прекрасное видение — только сон, а когда она умрет, он исчезнет, и не будет НИЧЕГО…

Она встрепенулась, попыталась встать… Но тут же упала: подогнулись пронзенные болью колени. Сейна кинулась массировать ей ноги.

Костер не дымился. А следить за ним вызвался Рамбай. Рамбай!

Ливьен приподнялась на локтях и нашла его глазами. Дент-Байан уже пытался разбудить его. Только слабое размеренное дыхание выдавало то, что тот еще жив. Рамбай-богатырь, Рамбай-бесстрашный герой, Рамбай-неуязвимый и ловкий дикарь оказался бессилен перед тем, к чему природа никак не могла его подготовить — перед холодом, который никогда не встречается в плодородной низине джунглей.

Его приводили в чувство втроем. Испугавшись за мужа, Ливьен перестала ощущать собственную боль в обмороженных руках и ногах. Они били его по щекам, они трясли его, они массировали его лицо и конечности…

Наконец тот глубоко вздохнул и протер воспаленные глаза. И возиться с ним осталась одна Ливьен. Сейна и Дент-Байан тут же переключились на Лабастьера.

Как ни удивительно, на думателя холод подействовал менее пагубно, нежели на остальных. По словам Сейны, он лишь пожаловался, что стал «медленнее думать». Хотя этого следовало ожидать. Думатель — почти куколка. А процессы в куколке при пониженной температуре протекают медленнее и на долгий срок могут затормозиться вовсе.

Выяснилось, что первым всполошился Дент-Байан. Он вспомнил стихотворение из их «Книги», в котором некого Охотника у врат Пещеры убивает «свет луны». А по представлениям махаонов, луна излучает холод. Ливьен тут же вспомнила этот стих. В нем же говорится, что прежде, чем погибнуть, Охотник ослеп от белизны. Если раньше эта фраза казалась ей просто малопонятной метафорой, то сейчас наполнилась конкретным смыслом. Кто знает, как действует на зрение полное отсутствие цветов на заснеженном плато?

Но какие сделать из этого практические выводы? Сейчас было ясно одно. Они чудом остались живы, и сидеть на месте больше нельзя. Нужно двигаться — вперед (точнее — вверх) или назад. Коротко посовещавшись, выбрали все-таки первое.

Но взлететь сумели не сразу: покрытые инеем и шелушками льда крылья потеряли свою легкость и эластичность. И пришлось потратить некоторое время на то, чтобы вычистить их и размять.


С каждым десятком метров подъема становилось все холоднее. Спасало только энергичное движение крыльями. К рассвету взобрались на очередную «ступень». Ливьен сразу узнала эту мертвенно белую равнину.

В прошедшую ночь впервые рассеялась дымка внизу, и путешественники смогли оценить, как они высоко. Весь мир под ними был как на ладони, за сплошным зеленым ковром внизу, казалось, даже угадывается морская гладь. Морозный воздух был хрустально чист, и в нем, серебрясь и играя под солнцем, виднелись пики и вершины, которые им удалось обойти, чернели провалы и бездонные трещины, через которые они перелетали.

Но холод подгонял и не давал слишком долго любоваться красотами пейзажа.

Для того, чтобы удерживаться в разреженном воздухе, сил требовалось вдвое больше, чем обычно. Да и крылья от холода слушались все хуже. Чехол же с Лабастьером, покрывшись ледяной коркой и сосульками, стал значительно тяжелей. То одна, то другая бабочка, не удержавшись, отпускала свою лямку, а когда, скоординировавшись, вновь подхватывала ее, остальные трое уже выбивались из сил. Продолжать движение таким образом стало просто невозможно. Пролетев около километра вперед, путники вынуждены были опуститься на снег.

Двинулись пешком. Чехол поволокли по снегу. Крылья пускали в ход лишь тогда, когда ноги проваливались в пуховую трясину слишком глубоко. Лишь иногда делали короткие, но теперь — крайне изнурительные, перелеты через ямы и трещины. Скорость продвижения стала столь низкой, а холод столь невыносимым, что Ливьен усомнилась в верности их недавнего решения двигаться вперед.

Сияющая белизна под ногами подавляла волю, казалось, она высасывает из тебя последние жизненные силы. То и дело, зачерпывая ладонью снег, Ливьен набивала им рот, надеясь, что талая вода спасет ее от жажды. Но этого не происходило.

Она видела, как воспалились глаза ее спутников. Белки глаз стали розовыми и покрылись кровавыми трещинами…


Случилось это внезапно. Упав на колени, Сейна принялась тереть глаза, повторяя:

— Я не вижу! Я ничего не вижу!..

Вернется ли к ней зрение или этот процесс необратим? Они не знали. Но они надеялись. И Рамбай, достав из ранца обрывок спальника, соорудил из него ленту и повязал ее Сейне на глаза.

— Надо смотреть по очереди, — сказал он после этого.

Глаза себе завязали и Ливьен, и Дент-Байан. Единственным зрячим остался Рамбай. Остальные двигались вслепую, держась за чехол, волоча его из последних сил, спотыкаясь и падая. Через полчаса Рамбай снял ленту с глаз махаона и повязал ее себе. Поводырем стал Дент-Байан.

Похоже, это был правильный ход. Из троих больше никто зрения не потерял.

Спутались ночь и день, явь и бред. Сколько понадобилось им времени, чтобы доползти до отвесной стены? «Дежурной зрячей» в тот момент была Ливьен, но и она не смогла бы ответить на этот вопрос, спроси ее кто-нибудь…

Да, они находились на последней «ступени». И, если верна легенда махаонов, вход в Пещеру находится где-то здесь. Но плато обширно, чтобы пройти его полностью вдоль стены, понадобится столько времени, сколько им уже не прожить. Хотя…

— Стойте! — скомандовала Ливьен. — Снимите повязки.

Рамбай, болезненно щурясь, огляделся, сорвал повязку с Дент-Байана. Надеясь, что зрение вернулось к ней, сняла тряпку с воспаленных глаз и Сейна, но тут же, натянув ее обратно, без сил повалилась в снег.

— Мы должны разделиться, — высказала свою идею Ливьен. — Рамбай, ты пойдешь влево, я — вправо. Остальные останутся тут.

— Ты права, самка, — прохрипел Рамбай и сел.

Он назвал ее «самкой», а не «возлюбленной женой своей» и не «матерью его наследника»… Но ей было не до обид. И стало ясно, как он вымотался — самый сильный и выносливый из них. На протяжении всего пути он брал на себя все наиболее трудное и тяжелое. Он меньше всех спал и больше всех трудился… Когда он называл ее «возлюбленной женой», она нередко испытывала раздражение. Сейчас же, наоборот, неожиданный прилив нежности заставил ее шагнуть к нему, опуститься рядом и поцеловать в потрескавшиеся губы.

Может быть, это их последний поцелуй…

Сейна тем временем ощупью нашла застежку на чехле Лабастьера и, отогнув края, утонула головой в складках флуона. Дент-Байан тронул плечо Ливьен. Она оглянулась. Махаон согласно кивнул. Он принял мыслепередачу Сейны, и был готов остаться с ней и Лабастьером — ждать. В какой-то степени он был главой семьи.

Сейна выпрямилась.

— Лабастьеру совсем плохо, — жалобно сказала она. — Холода он почти не чувствует, но все его жизненные функции настолько заторможены… Он в полузабытье.

— Он уже давно не ел, — заметила Ливьен.

— Он не хочет… не может. Мне страшно. Мне кажется, он умирает.

— То же можно сказать и о каждом из нас, — отозвалась Ливьен. — Но если сегодня мы найдем вход, мы, возможно, спасемся.

— Будь она проклята, эта Пещера, — прошептала Сейна, и Ливьен не возразила ей. Она хотела сказать, что для Лабастьера смерть будет не так мучительна, как для остальных, но не стала. Слабое утешение для матери.


Договорившись в случае чего оповестить остальных и друг друга выстрелом, Рамбай и Ливьен разошлись в разные стороны. Само собой, вместо бесшумного махаонского пружинного карабина Рамбай захватил с собой искровик Сейны.


Казалось, время остановилось. Медленно, слишком медленно продвигалась она вдоль стены. Временами она теряла сознание, но понимала это, лишь придя в себя. Боясь, что в очередной раз она может и не очнуться, она гнала от себя оцепенение, но оно лживыми ласковыми объятиями душило ее сопротивление.

Поднялся ветер, но Ливьен уже почти не чувствовала его укусов.

Дважды она обнаруживала в скале небольшие пещеристые углубления. Забравшись в них и пройдя несколько шагов, она оказывалась в тупике.

Соблазн хотя бы от ветра передохнуть в таком гроте был велик. Но Ливьен боялась прекращать движение и гнала себя наружу.

Третья пещера оказалась глубже. Ливьен прошла метров двести. Тоннель свернул сначала влево, а затем — вправо. Тупика не было.

Становилось теплее. Значительно теплее. Похоже, недра скалы хранили в себе некий источник тепла. Стены пещеры были сухими и почти горячими.

Это было спасением. Перенеся сюда Лабастьера, они смогут оставаться тут сколь угодно долго, набираясь сил перед обратной дорогой. А спуск будет легче, чем подъем.

Нет никакой Пещеры Хелоу. Нет! Теперь единственная задача — выжить. И возможно, это удастся им.

Отложив искровик, Ливьен сбросила с себя опостылевший бесформенный жилет и уселась на теплый пол, привалившись спиной к стене и прижав к ней расправленные крылья.

Тело ныло от усталости. Кисти рук ломило, но это была приятная боль. А минут через десять начался нестерпимый кашель. Ливьен поняла, что сильно простыла. Похоже, есть и температура. Кашель не давал отдохнуть. Лучше уж продолжать разведку, чем так, без сил, корчиться на каменном полу. Она поднялась и, оставив снаряжение лежать, двинулась дальше, вглубь. Она прекрасно видела в темноте. Ширина пещеры и высота ее свода позволяли даже летать, крылья просохли и слушались хозяйку. Но для полета она была слишком слаба. И она пошла пешком. Кашель немного отпустил.

А через десяток шагов случилось невероятное.

Неожиданно прямо перед ней возник огромный, метров десяти высотой, светящийся красный махаонский крест.

Ливьен остановилась как вкопанная. Она могла поклясться, что секунду назад креста не было. А сейчас он висел прямо перед ней и медленно вращался вокруг вертикальной оси.

Это сон, галлюцинация! Она потеряла сознание, и все это только кажется ей. Она чуть не до крови укусила себя за запястье. Но ничего не изменилось. Она не проснулась. Крест не пропал. Сияя, он продолжал плавно вращаться прямо перед ней.

Сооружение такого размера должно весить не меньше тонны. Но крест завис в воздухе без всякой видимой опоры.

Испытывая благоговейный ужас, Ливьен расправила крылья и, подлетев к кресту, хотела коснуться его кроваво-красной поверхности. Сердце бешено стучало в груди, отдаваясь пульсом в висках.

Порхая на месте, Ливьен протянула руку… И та свободно прошла сквозь светящуюся плоскость. Ливьен не почувствовала ни малейшего сопротивления.

Все-таки это — галлюцинация. Она бредит. Она действительно сильно больна.

Она развернулась в воздухе, отлетела немного назад, приземлилась и оглянулась. Никакого креста, конечно же, не было.

Надо быстрее, пока болезнь окончательно не свалила ее, позвать сюда остальных.

Натянув теплый жилет и подобрав брошенный автомат, она, пошатываясь, двинулась к выходу.

Товарищам о своем видении она решила не рассказывать. Она не хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей.

Загрузка...