Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

6

Наан не испытывала страха от того, что антиграв практически неуправляем, ведь в любой момент она могла выскользнуть из кресла и лететь на собственных крыльях. Главным было то, что как бы он ни кувыркался, он уносил ее прочь со скоростью, недоступной преследователям. Единственным, чего она опасалась, было то, что аппарат может со всей своей стремительностью помчаться к земле… Но и тогда она не рисковала жизнью. Хотя быть пойманной скорее всего означает скорую смерть.

Но антиграв несся вперед и вверх. Ветер шипел у Наан в ушах, и вскоре императорская цитадель уже виднелась внизу еле различимой точкой. А еще через некоторое время Наан наконец поняла, как следует вести себя, чтобы антиграв летел ровно. Нужно просто не думать о нем.

Аппарат откликался и на прямые команды, и на попытки представить цель, но и то, и другое только сбивало его, заставляя совершать хаотические броски… Он был «умней» легендарных махаонских боевых варанов и прежде всего ориентировался на действительное желание водителя, пусть и не выраженное конкретной мыслью. Ведь не надо отдавать специальные команды твоим собственным крыльям или ногам для того, чтобы они несли тебя туда, куда нужно. А так как Наан пока не знала даже направления, в котором ей следовало двигаться, а хотела лишь как можно скорее скрыться, теперь аппарат на предельной скорости мчал ее по прямой.

Наан расслабилась и огляделась. Она уже миновала край Фоли: концентрические окружности и радиальные отрезки улиц центра провинции сменились внизу пустынным и безжизненным буро-зеленым пейзажем равнины. Легкого интереса Наан к тому, что эта равнина представлят из себя вблизи, оказалось достаточно, чтобы антиграв резко уменьшил скорость и опустился почти к самой земле. Стало видно, что цвет равнине придает низкорослая жухлая трава. И теперь антиграв двигался над ней со скоростью пешехода.

Куда она летит? Что ждет ее впереди? Лишь сейчас Наан осознала всю глубину безысходности того положения, в которое себя поставила, и ее охватило глубочайшее отчаяние. Но собрав все свои душевные силы, она постаралась сосредоточиться на поиске цели.

Итак, ее родители казнены… Как бы невероятно это ни звучало, у Наан не было ни малейших оснований не верить словам настоятельницы… Она убила ее… Она — убийца! Мысли ее смешались вновь. Какой бы сильной ни была их взаимная неприязнь, она вовсе не собиралась никого убивать!

Наан вновь подавила в себе очередную волну отчаяния и заставила себя мыслить конструктивно.

Ее родители — отпетые преступники… Так вот почему тайну ее родословной скрывали от нее даже тщательнее, чем ото всех прочих воспитанниц. Теперь она отчетливо понимала это. Ее родители были ужасными, ужасными преступниками… Как и она теперь…

Внезапно в ее мыслях забрезжил слабый огонек ясности. Семейство Мари!.. Мари — род последнего главы клана счетчиков, фактического властителя махаонов, закончившего свое правление в годы появления Внука Бога в единственном тогда Городе махаон! Почему прежде ей и в голову ни разу не пришло, что ее родовое имя не случайно совпадает с именем известнейшего исторического деятеля? Наверное, потому, что она слышала его сотни раз и привыкла не обращать внимания на эту «случайность».

Благодаря рассказу Лабастьера о том, как он распорядился судьбами племени ураний, Наан понимала теперь, что изучавшаяся ею в Храме Невест официальная история разительно отличается от реального прошлого. Теперь она была почти уверена, что в суровые годы становления власти нынешнего императора те, кто противился его Режиму Стабильности, вполне могли быть жестоко казнены… Но ведь это было триста лет назад!

И новая догадка поразила Наан. При создании определенных искусственных условий, куколка может десятки, а то и сотни лет не превращаться в бабочку. Когда-то это помогало махаонам контролировать уровень рождаемости, порой родители по нескольку лет не позволяли куколке превратиться в бабочку, пока семья не достигала определенного уровня благосостояния… Но Наан никогда не слышала, чтобы этим пользовались сейчас… И никогда не слышала, чтобы срок хранения куколки превышал десятилетие. Но в принципе это возможно. Если это как раз тот случай, то выходит, она, Наан — родственница, а возможно даже и дочь, последнего махаонского правителя-счетчика?!

Некоторое время, придавленная тяжестью своего открытия, Наан тупо смотрела вперед. Мысли, прекратив свой отчаянный галоп, не желали двигаться дальше.

Но понемногу сознание возвращалось к ней.

Кому и зачем пришло в голову задерживать срок ее появления на свет?.. Вряд ли без фактов и посторонней подсказки она сумеет найти ответ на этот вопрос…

Но где-то в мире существует ее единокровный брат… Он может помочь ей понять все это… Он может помочь ей спрятаться… Он может помочь ей…

Но сначала надо найти его. Что почти невозможно.

Хотя… Если она хочет отыскать его, то узнать о нем хоть что-то она, скорее всего, сможет там, где осуществлял когда-то свою власть ее знатный родственник. (Или родитель?)

Вероятнее всего, попытка найти брата окончится неудачей, она будет поймана и казнена… Но она должна хотя бы попытаться. Она должна лететь в столицу…

Наан встряхнулась.

Она без особого труда определила, в каком направлении ей следует лететь, чтобы попасть в старый Город. И антиграв, вновь набирая скорость, понес ее на северо-запад, почти под прямым углом к тому курсу, по которому двигался до этого.

…Открытые с воздуха, подобные Фоли, города махаоны стали строить уже во время правления Лабастьера Первого, когда войны между бабочками превратились в достояние легенд и стали казаться невозможными. А когда-то (Наан знала это из уроков истории) весь ее народ жил в единственном городе-конгломерате, укрытом от вторжения врагов пограничным куполом флуоновой сети.

Блоки этого купола поддерживались в воздухе наполненными летучим газом пузырями и бдительно охранялись изнутри воинами клана стражников. Нелепое и в то же время величественное стратегическое сооружение веками сохранялось в идеальном порядке.

Наан никак не ожидала, что купол существует и поныне.

Она летела целый день, начиная порой сомневаться, верное ли направление выбрала. Начало смеркаться. И вдруг…

Громадная, заполнившая собой добрую половину горизонта и светящаяся нездоровой зеленью полусфера вздыбилась над поверхностью земли. Чем ближе подлетала к ней Наан, тем яснее различала она мириады фосфоресцирующих паутиновых нитей. Словно уродливая опухоль вздулась на окраине мира, и вид ее внушал трепет.

Вблизи Наан стало ясно, что идеальной сохранностью купола сегодня уже похвастаться нельзя. Тут и там во флуоновой сетке виднелись обширные прорехи, кое-где из-за отсутствия поддерживающих шаров флуон провисал и болтался на ветру нелепыми неопрятными лохмотьями…

(Позднее ей стало известно, что когда необходимость в защите от внешних врагов у ее сородичей отпала, содержание купола стало прежде всего данью традиции и привычке. Хотя сеть продолжала все-таки выполнять и кое-какие полезные функции. Например, освещать столицу в ночное время и беречь ее жителей от нападавших время от времени воробьиных полчищ (тогда как в провинциях птиц отпугивают выстрелами из пушек)…

Все это ей рассказали потом. Сейчас же открывшийся ей вид поразил ее воображение.

С замиранием сердца Наан отыскала в неровной поверхности достаточно большое для антиграва отверстие и нырнула внутрь. Она уже напряглась, готовясь к встрече со стражниками, но ничего подобного не произошло. Граница продолжала существовать, но в охране не нуждалась.

Что столица велика, Наан знала и раньше, но бескрайняя панорама Города заставила ее еще яснее прочувствовать бессмысленность затеянного предприятия. Во время полета она гнала от себя эту мысль. Но вот цель достигнута. Что дальше? Как она собирается отыскать в этом муравейнике своего мифического брата?

Антиграв выжидательно повис в воздухе.

Первым, что Наан бросилось в глаза в небе над Городом, было множество таких же или иных по форме летательных аппаратов. Сотни антигравов сновали туда и сюда. Оказывается, в диковинку они только в провинции, тут же она, не расставаясь с антигравом, может летать, куда ей заблагорассудится, ни у кого не вызывая ни малейшего подозрения… И все же лучше избавиться от него. К тому же, вряд ли не замеченным может остаться аппарат, украшенный копией перстня бескрылых.

Она внимательно оглядела императорскую реликвию и с облегчением обнаружила, что перстень укреплен не жестко, а легко вынимается из специальных зажимов. Сняв его и спрятав у себя под ногами, она начала сравнительно медленное снижение, ориентируясь на центр Города, определить который, благодаря традиционной кольцевой форме улиц, было несложно.

…На плоской кровле массивного бесформенного строения Наан заметила площадку, явно предназначавшуюся для парковки транспорта: несколько аппаратов уже стояло там. Опускаясь, Наан поняла, что нарушает какие-то правила: что-то возмущенно вскрикивая, от нее шарахнулось в стороны несколько пролетавших мимо бабочек.

И все же она сумела без происшествий приземлиться на крышу, сняла с головы мнемодатчики и поспешила покинуть это место. Несколько мгновений она боролась с искушением прихватить с собой электрошоковый жезл настоятельницы, но осторожность победила, и оружие осталось в антиграве.

Одиноких бабочек почти не было, в воздухе сновали пары, а еще чаще — небольшие группы. Вопреки здравому смыслу, Наан казалось, что кто-то может здесь узнать ее, и она вздрагивала от каждого громкого восклицания. Но никому до нее не было ни малейшего дела, и, понемногу успокоившись, она стала внимательнее приглядываться к окружающему.

Вид у большинства бабочек был праздный и беспечный. Принадлежность к тем или иным кланам Наан могла определить очень редко: одежда столичных жителей не походила на ту, которую ее учила «расшифровывать» в Фоли Дипт-Реиль. Изредка попадались бабочки, облаченные в светло-голубые одежды энергетиков; легко узнавались воины. Но профессии большинства остальных оставались для Наан загадкой. Кроме того, многие самки были одеты так экстравагантно и ярко, что было ясно: их наряды предназначены прежде всего для украшения и никакой информации в себе не несут.

Ей нравилось тут. И она даже почти забыла обо всех свалившихся на ее голову напастях… Глазея на бабочек и на величественные фасады каменных и хитинопластовых жилищ, Наан довольно долго без цели порхала по улицам, пока не заметила, что в какой-то момент множество горожан двинулись в одном направлении. Наан пристроилась к этому потоку и вскоре оказалась на обширной и ярко освещенной площади, покрытой ковром мягкой шелковистой травы и уставленной по периметру какой-то громоздкой аппаратурой.

Под охраной стражников возле странных машин, имеющих чуждые всему, что видела Наан прежде, очертания, суетились энергетики и самцы в незнакомых полосатых черно-белых формах.

Десятки тысяч бабочек уже находились на площади. Они не порхали над землей, а стояли, сложив крылья, по-видимому, приготовившись находиться тут долго. Переговариваясь полушепотом, все они явно чего-то ожидали. Наан догадалась, что ей предстоит стать свидетельницей какого-то зрелища, ранее, в провинциальной глуши, недоступного ей. И не ошиблась.

Сперва под аккомпанемент взволнованного вздоха толпы на концах возвышавшихся над прочей техникой металлических шестов засветились слабые бирюзовые искорки. Они разгорались все ярче и вскоре освещали уже всю площадь. Наан вспомнился рассказ кастрата-репетитора о свечении живых камней на диадемах Посвященных маака времен святой Ливьен и подумала, что видит сейчас нечто родственное этому явлению.

Внезапно тишина сменилась пленительными звуками незнакомых музыкальных инструментов. Волны гармоничных созвучий окутали Наан, и одновременно с этим легкий ветерок донес до ее ноздрей букет запахов, прекраснее которого она не обоняла никогда в жизни.

Тем временем над центром площади повис возникший из ниоткуда веретенообразный клубок разноцветных огней. Вращаясь медленным вихрем и переливаясь всеми цветами радуги, он стал увеличиваться в размерах, и больше всего это походило на рост волшебного бутона из легенды ураний. Наан замерла, завороженная этим прекрасным видом.

И вдруг оказалось, что это действительно бутон. Под восхищенные возгласы собравшихся он распался на пять лепестков; и у Наан перехватило дыхание и подкосились колени от того, кого она увидела внутри.

Это был Лабастьер. Фигура его и без того возвышалась над зданиями, а в считанные секунды она выросла до еще более исполинских размеров — в три-четыре раза превышающих высоту жилищ. Казалось, император чуть ли не касается головой флуонового купола.

Махаоны повалились на колени, и, дрожа, Наан поспешила поступить также.

Лик Внука Бога блистал величественной улыбкой. Взгляд же его был столь проницательным, что Наан, устрашившись быть узнанной, прикрыла ладонью лицо и смотрела сквозь щель между пальцами. Но император ее не замечал. Оглядев своих подданных, каждый из которых мог уместиться на фаланге его мизинца, он изрек:

— Приветствую вас, возлюбленные дети мои, граждане великого Города махаон.

Его голос, усиленный отзвуками раскатистого эха, мощной волной прокатился над площадью. Толпа взревела в ответ. Переждав крики, Лабастьер продолжил:

— С нашей традиционной встречи не прошло обычного годового срока. — (Наан догадалась, что подобное представление жители столицы лицезреют ежегодно. Скорее всего, в День Начала Эпохи Стабильности.) — Я знаю, все вы были удивлены объявлением о незапланированной встрече со мной. Но, надеюсь, вы не огорчены этим?

Зрители вновь ответили бурей восторженных возгласов.

— Но сегодня я не буду рассказывать и показывать вам, как возросло могущество Объединенной Империи за истекший срок. Всему — свое время. Причина того, зачем я собрал вас — иная.

Император протянул руку, и на его ладони возникла маленькая голубая фигурка. Она быстро росла, и вскоре уже можно было разглядеть, что это — бабочка. Самка. Она становилась все больше, и Наан показалось, что в этой фигуре есть что-то знакомое ей… И тут она испытала настоящий шок. На ладони императора стояла… она сама.

— Вглядитесь внимательно, — молвил император торжественно и скорбно. — Перед вами — моя Невеста из провинции Фоли, Наан рода Мари, свершившая то, чего не случалось еще за три столетия моего правления: бежавшая из моей цитадели…

По площади пробежала волна недоверчивого ропота. Наан, чуть придя в себя, во все глаза разглядывала свой объемный фантом. Бабочка на ладони Лабастьера вела себя живо и естественно. Вот она поправила волосы и, переступив с ноги на ногу, приняла непринужденную позу…

Несмотря на страх, Наан не без гордости отметила про себя, что она очень красива.

— …Запомните ее. — Лабастьер поднес свою пленницу к лицу и легонько дунул. Бабочка, всплеснув руками, кувырком свалилась с его ладони, но, расправив крылья, с комичным выражением удивления на лице повисла в воздухе возле императора. Несмотря на то, что она была значительно меньше его, она была все же достаточно велика, чтобы каждый из собравшихся мог хорошенько разглядеть ее.

А Лабастьер Первый продолжал:

— Приглядитесь к ней и запомните ее. Невеста-ослушница должна быть поймана и доставлена в любую из моих цитаделей. Тот, кто найдет ее, будет щедро вознагражден. Но предупреждаю: ни один волосок не должен упасть с ее головы! Всякий, кто посмеет без нужды обидеть ее, будет сурово наказан. Запомните: сколь бы ни была тяжела ее вина, это МОЯ невеста!.. Только я могу миловать или наказывать ее!

Произнеся эти слова, он протянул ладони и прихлопнул порхающую перед ним крылатую фигурку. Из его рук на площадь посыпались разноцветные искры.

Он говорил что-то еще, но паника ослепила и оглушила Наан. До нее дошло, в какую она попала западню! Скорее всего, ей не удастся даже покинуть эту площадь… Но если уж пытаться сделать это, то — именно сейчас, пока взгляды горожан прикованы ко Внуку Бога.

Взлетать нельзя, она сразу привлечет к себе внимание… Не вставая с колен и низко наклонив голову в ожидании неминуемого разоблачения, Наан стала осторожно пятиться к краю площади. Но край был далек и такими темпами ей пришлось бы ползти всю ночь…

Она не продвинулась и нескольких шагов, когда внезапно чьи-то сильные руки ухватили ее сзади за запястья, а горячий шепот произнес прямо в ухо:

— Тише. Не кричи. Я — друг.

Друг?! Откуда?!! Скорее, преследователь, который отдаст ее в руки императорской власти!..

Хватка ослабла, и Наан с бешенно колотящимся сердцем, обернулась. Мускулистый самец с огненно рыжими волосами и глубоко посаженными блекло-зелеными глазами продолжал:

— Прижмись лицом к моей груди, как к возлюбленному.

Что-то подсказало Наан, что он не лжет. И она, не споря, уткнулась носом в его грудь, чувствуя терпкий запах кожи самца и ощущая, как эйфория облегчения растекается по ее телу. У нее есть друг. Есть кто-то, кто поможет и защитит…

— Слушай меня, Наан, — вновь заговорил незнакомец тихо. — Есть только один способ остаться неузнанной. Стоять так и уйти отсюда последними.

— Хорошо, — шепнула она, чувствуя, как страх уступает в ее душе место волнению иного рода: впервые в жизни она находилась в объятиях самца.

— Но есть одна… опасность… — голос незнакомца стал неуверенным.

— Какая?

— По традиции после встречи с Внуком Бога многие занимаются на площади любовью… Почти все.

— Прямо здесь? — Наан была озадачена. Она знала о столичной традиции массовых публичных совокуплений, но думала, что это — далекое прошлое.

— Да. Это бывает один раз в год. Но сегодня, наверное, будет также… День встречи с императором считается Днем Любви, и ни одна самка не должна отказать самцу, если он ее пожелает. И наоборот. И никто не должен ревновать потом. Или пытаться продолжить знакомство, если партнер того не захочет…

И тут до Наан дошла суть ситуации, и она почувствовала, что краска заливает ей щеки.

Девственницей Наан не была только физически, она лишилась плевы посредством хирургического инструмента в руках Матери-настоятельницы. Единственными самцами, посещавшими Храм были предметные репетиторы, но они были кастратами…

Однако она постеснялась сказать обо всем этом новоявленному «другу». Она вообще не могла даже представить себе разговор на эту тему с самцом.

— Я дала обет… — шепнула она.

— Он еще имеет для тебя значение?

Действительно, что для нее, преступницы и беглянки, означает теперь этот обет верности, данный во славу императора?

— Можно делать вид… — произнесла она, все более ощущая свою обреченность.

— Да? — саркастически спросил зеленоглазый. Наан искоса глянула на своего собеседника и заметила на его физиономии блуждающую и, как ей показалось, похотливую ухмылку. — Ты сумеешь?

— А может быть, ты просто хочешь воспользоваться случаем?!

Усмешка сползла с его лица.

— Я не сумасшедший. Ты слышала, что сказал император. Я рискую так же, как и ты. Может быть, даже и больше.

— Да кто ты такой?! — Наан чувствовала, как нервная дрожь вновь охватывает ее.

— Тише. Я — друг твоего брата. Он давно разыскивает тебя.

Наан вздрогнула и еще крепче прижалась лицом к груди незнакомца.

— Я не могу…

— Свет Живого Знака стимулирует память. Никто из горожан уже никогда не забудет твое лицо. Тебя поймают… Нас поймают сейчас же.

— Я не могу!.. — в смятении повторила Наан.

— Тише.

— Я… Может быть, все-таки можно обойтись без… этого?

— Мы должны уйти с площади последними.

Внезапно Наан охватила слабость, она обмякла, но руки самца не поддержали ее.

— Мы будем любить друг друга, — тихо, но твердо сказала она. — Как тебя звать?

Случилось так, как и предрекал зеленоглазый. Император закончил речь, и, под аккомпанемент вновь зазвучавшей музыки тысячи тел, освещенные разноцветными сполохами объемной мозаики, сверкающей над центром площади, слились в любовном экстазе.

Его звали Дент-Харрул. И он стал первым самцом в жизни Наан. Он, а не император, как грезилось ей когда-то в Храме… И это делало все происходящее еще более нереальным, безумным.

Впервые плоть самца вошла в ее лоно, и возможно, кроме страха и обиды она смогла бы почувствовать в этот момент хоть что-то еще, если бы Дент-Харрул не шепнул зачем-то ей в затылок:

— Учти, я делаю это только для того, чтобы спасти тебя…

Эти слова погасили в ней мимолетное желание получить от близости удовольствие, и она, стиснув зубы, пробормотала:

— Я очень ценю твою находчивость…

Он больше не сказал ни слова, был ласков и сделал все, чтобы она не ощущала себя униженной. И скованность отступила. Порою, в порыве неведомой ей прежде экзальтации, Наан кричала и, забыв об осторожности, принимала такие положения, что кто-то из окружавших легко мог узнать ее. Лишь тогда самец, ни на миг не выпускавший ситуацию из-под контроля, действовал грубовато и быстро: или закрывал ее лицо пятерней, или прижимал к земле, или натягивал наверх ее блузу, или накрывал ее своими крыльями…

Иногда ей было хорошо, но лишь изредка. Болезненных ощущений она испытывала значительно больше. А еще более нестерпимым был огонь, изнутри выжигающий ее душу. Стоило ей закрыть глаза, как перед ней вставало лицо Лабастьера Первого. И это пугало ее. Странное нелогичное чувство вины заполняло ее душу. И вот тогда даже боль, отвлекая ее, становилась желанной.

…Оргия продлилась до самого утра. Наан не заметила, как уснула, лежа на животе и уткнувшись лицом в траву. Осознала она это лишь тогда, когда ее разбудил Дент-Харрул:

— Вставай. Твой брат ждет тебя. Нужно спешить, пока Город спит.

Она поднялась. Все тело ныло. Огляделась. Было еще темно, но утренняя зарница уже занялась. Площадь была пуста. Пуста была и ее душа.

Наан машинально стала поправлять одежду. Заметив на себе внимательный взгляд зеленоглазого, она, вопреки всякой логике, почувствовала внезапное смущение и остановилась.

— Если для тебя это что-то значит, — сказал самец, беззастенчиво разглядывая ее, — ты — лучшая самка из всех, кого я знал.

— Нет, — резко ответила она. — Не значит. — И отвернувшись, в тягостном молчании привела себя в порядок. Затем коротко скомандовала: — Летим.

…— Ты ведь, наверное, знаешь, что ваши куколки появились на свет триста лет назад? — разговорился Дент-Харрул уже в воздухе. Как ни странно, он взял курс не к окраинам, а наоборот — направил свой полет еще ближе к центру Города.

— Я догадалась.

— Тогда не удивляйся, что твой брат значительно старше тебя. Его куколку активировали несколько раньше.

— Кто он?

— Он — архивариус имперской мнемотеки. В нее-то мы и направляемся сейчас. И мы почти на месте. Я работаю там же.

— Как вы меня нашли? — спросила Наан, хотя по большому счету, сейчас это было ей совершенно безразлично. Больше ее мучал вопрос к себе: так уж много выиграла она, не став женой Лабастьера Первого?.. С момента ее побега прошли только сутки, а впереди — целая вечность…

— Мнемотека пользуется имперскими каналами связи, — отвечал зеленоглазый, словно и не замечая ее отчужденности. — Мы узнали о твоем бегстве почти сразу. Настоятельница твоего Храма сообщила, что ты интересовалась родителями.

— Она жива? — опешила Наан.

— Конечно, — удивился тот. — Почему ты спрашиваешь?

«Значит, в убийстве меня не обвинили бы…» — подумала она с горечью.

Не дождавшись ответа, Дент-Харрул продолжил:

— Мы решили, что поиски родни должны привести тебя в столицу, и наша организация приложила все силы к тому, чтобы засечь тебя. И это случилось, когда твой антиграв прошел через купол. Но добраться до тебя я сумел только на площади. Мне повезло.

— Вот как?.. — вопрос Наан подчеркнул двусмысленность его высказывания.

— В том смысле, что не окажись я там вовремя, законопослушные горожане уже выдали бы тебя страже, — пояснил Дент-Харрул поспешно, но покосившись на нее, не удержался и слегка усмехнулся. — А ты подумала…

— Я ничего не подумала, — голос Наан вновь стал безжизненным. — Ничего и не было.

— Что ж, забыть и никогда не вспоминать… это соответствует традиционным правилам Дня Любви…

— Ты сказал «организация», — сменила тему Наан. — Кто вы?

— Ты все узнаешь. Тем более, что мы уже прибыли.

Здание, на которое он указал, напоминало семейство древесных грибов или несколько поставленых на ребро океанских раковин. В то же время и в очертаниях, и в использованном строителями материале (тщательно отполированный серый мрамор с черными прожилками), а главное — в масштабах, явственно ощущались величие и размах.

— Добро пожаловать! — широко улыбнулся Дент-Харрул, когда они приземлились на крышу, и шагнул было к входному отверстию, но Наан остановила его:

— Подожди.

Он удивленно обернулся.

— Подожди… — повторила Наан тихо и несколько секунд вглядывалась в его смуглое лицо… А затем, основательно размахнувшись, отвесила ему звонкую пощечину.

Оторопевший самец даже не успел отшатнуться, только схватился за щеку, и затравленно молчал, глядя на Наан блеклыми изумрудинками глаз.

— Извини, — сказала она все тем же бесцветным голосом. — Пойдем.