9

Тихо с ветки на ветку две капли ползут,

Им хотелось бы вместе быть.

Только, слившись, от тяжести вниз упадут,

Не успев от любви остыть.

И, тотчас войдя в беспощадный грунт,

Сгинут. Им — не любить, не жить.

«Книга стабильности» махаон, т. IV, песнь XXIV; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).


…В небе еле слышно зашелестели крылья. Лабастьер оглянулся и в свете лун увидел, что со стороны реки к отряду строптивой Наан приближается не менее полусотни бабочек.

Окружив своих пленников, отряд ощетинился клинками. Подоспевшие бабочки, в свою очередь, образовали в воздухе кольцо, а затем резко опустились вниз — так, что похитители короля оказались внутри.

Но опустились при этом не все: небольшая часть из подлетевших осталась в небе, чтобы пресекать попытки окруженных покинуть позицию по воздуху.

Бабочки, пришедшие на помощь королю, были незнакомы ему, и вооружены они были незнакомым, странным оружием.

Все описанное произошло в считанные мгновения, так, что никто не успел проронить и слова. И без того озадаченный Лабастьер с еще большим удивлением обнаружил, что среди бабочек, оставшихся в небе, есть самки. Одна фигура показалась ему знакомой… Мариэль?!

— Это бабочки Пиррона! — придя в себя первым, радостно сообщил свою догадку Лаан.

Откликнуться Лабастьер не успел. Сделав короткий шаг вперед, один из бойцов, окруживших отряд Наан, весомо произнес:

— Именем закона я требую немедленной выдачи нам короля и его спутников.

Лаан узнал его. Это был со-муж Дент-Пиррона, маака Барми.

— Как бы не так, — бросила Наан, и ее воины откликнулись одобрительным, но опасливым гулом.

— Предупреждаю, — продолжил Барми, — наше оружие убивает мгновенно и на расстоянии.

— А негодяй Пиррон уверял, что его любимая племянница только чертежи рисует, — пробормотал Лаан, явно воодушевляясь.

Пауза чуть затянулась. А затем непокорная Наан, явно храбрясь, вскричала:

— Бред! Нам ли бояться этих трусов?! Атакуем их!

Количество вновь прибывших ненамного превышало численность отряда Наан, и в честном поединке, принимая во внимание недюжинные способности отважной Наан воодушевлять своих бойцов, исход боя был бы предрешен. Но оружие, в существование которого она не поверила или сделала вид, что не верит, все-таки действительно имелось.

Отряд Наан кинулся в атаку, причём, используя крылья, его бойцы приняли горизонтальное положение, благодаря чему стали менее уязвимы для колющего оружия…

В тот же миг незнакомый голос самки сверху выкрикнул:

— Король! Ракши! Ложитесь!

Названные, а вместе с ними и Лаан, рухнули на землю, еще не понимая, зачем это нужно… И тут же раздался грохот, подобный тому, который произвел давешний фейерверк в «Веселом саду». Но коренная разница этих звуков состояла в том, что нынешний сопровождался не благоуханием, а отвратительной едкой вонью, что служил он не красоте, а смерти и сопровождался не восторженными вздохами, а криками боли.

За несколько секунд отряд Наан, обстрелянный снизу арбалетными стрелами и забросанный ручными гранатами сверху, был частично разбит и полностью деморализован. С десяток окровавленных мертвых тел лежало на земле, остальные бунтовщики, перепуганные, побросав свои клинки, стояли, демонстративно разведя руки в стороны: они сдавались.

Лабастьер и его спутники поднялись на ноги.

— Где Наан? — спросил король, но за звоном в ушах и сам не услышал собственного голоса и повторил громче: — Где атаманша?!

Отозвался Лаан:

— Убита, — кивнул он в сторону. Лабастьер посмотрел в указанном направлении. И сразу же отвернулся. Изуродованное тело бесстрашной самки представляло собой жалкое зрелище…

Тем временем бабочки Пиррона под предводительством Барми связывали пленников, собирали их оружие, возились с телами погибших.

Лабастьер почувствовал, что кто-то позади него перерезает путы на его руках. Флуон лопнул, и король обернулся. Это была Мариэль. Они порывисто обнялись.

— Вы спасли нас от смерти, — произнес король с благодарностью. — Вы вернулись к Пиррону и привели сюда его отряд… Как вы сумели добраться сюда в столь короткий срок? — он отпустил ее и отстранился в некотором смущении.

— Вместе с остальными я воспользовалась приспособлением, которое они называют «прыжком бескрылых»…

— Ясно, — кивнул Лабастьер. — Пиррон рассказывал мне об этой штуковине… Итак, — обернулся он к Лаану, — как это ни прискорбно, но правительница этого селения убита. Не думаю, что его жители в связи с этим будут очень уж рады нашему визиту. Тем паче, что все они, насколько я понял, отменные строптивцы, предпочитающие жить по своему, а не по королевскому, закону и даже называют свое селение запрещенным словом «город».

— А я и не позволю вам нанести этот опасный визит, мой король, — безапелляционно заявил Лаан.

— Вот как? — поднял брови Лабастьер. — А как же тогда я сумею установить там порядок?

— Вам все еще мало? Вновь только чудо спасло вас от гибели. А впереди еще полсотни селений. Если вы будете продолжать «наводить порядок» в них, вы неминуемо оставите королевство без наследника. Так что настоятельно советую вам, мой друг, заняться этим только после рождения сына и в сопровождении хорошо вооруженного отряда. Такого, как, например, этот. А сейчас, Ваше Величество, — сменил Лаан тон с приятельского на официальный, видя, что король хмурится, — лишь только наши крылья высохнут, мы подобру-поздорову отправимся домой.

— Не слишком ли много ты на себя берешь, брат-махаон? — мрачно осведомился король. — Близость смерти, конечно же, всех сближает и уравнивает, независимо от рангов… Но опасность уже позади. Так вот: я не собираюсь возвращаться домой, не найдя невесты.

— А, по-моему, вы уже нашли ее…

— Я не понимаю тебя, друг мой, — отозвался король, несколько опешив.

— Она перед вами, — заявил Лаан, указывая на Мариэль. (Его руки уже были свободны.)

— Наглец! — гневно вскричал Лабастьер. — Мариэль — невеста Ракши, и честь никогда не позволила бы мне…

— Уймитесь, Ваше Величество, — перебил его Лаан, — взгляните-ка лучше сами на этого юношу.

Лабастьер обернулся и увидел, что лицо стоявшего в двух шагах от него связанного Ракши осыпает поцелуями синеглазая Тилия — оружейница, племянница Дент-Пиррона. И тот явно не собирался ей сопротивляться.

— Ракши, вы что, действительно любите эту девушку? — ошарашенно спросил король.

Тилия отпрянула и, наклонившись так, что лица ее Лабастьер теперь видеть не мог, принялась распутывать Ракши руки.

— Моя жизнь принадлежит Мариэль, — произнес Ракши твердо.

— О! Какие же вы все идиоты! — вскричал Лаан. — Мариэль, милая, вы единственная среди них здравомыслящая бабочка! Так помогите мне хотя бы вы! Повторите то, в чем признались мне вечером, когда эти надутые, как шар-птицы, самцы летали за хворостом.

— Я же просила вас молчать, — начала Мариэль укоризненно, — и вы поклялись мне…

— Повторите, — властно потребовал Лабастьер, чувствуя, как кровь бьется у него в висках.

Решительно посмотрев ему в лицо, девушка сказала:

— Я призналась Лаану в том, что люблю вас. Но…

— Никаких «но»! — замахал на нее руками Лаан. — А теперь вспоминайте, мой король, что вы мне говорили прошлой ночью, когда выпили зелья Пиррона! Вы, мой друг, сказали, что, кроме Мариэль, вам не мила ни одна самка на свете, и в связи с этим вы и вовсе намерены навек остаться холостяком. Припомнили?!

По тому, каким сконфуженным стало выражение лица Лабастьера, было абсолютно ясно, что он вспомнил эти свои слова.

— Так-то! — вскричал Лаан и обернулся к Ракши: — Все, друг-маака! Забирайте свою Тилию и женитесь на ней.

Синеглазка, закончив распутывать Ракши руки, выпрямилась, и стало видно, что лицо ее сияет озорной радостью.

— Но я поклялся Мариэль… — начал Ракши, однако Лаан перебил его:

— Да не нуждается она в вашей верности! Она любит короля! А клятва… Я, например, только что нарушил сразу две клятвы — Мариэль и королю; но если кто-нибудь посмеет сказать, что у меня нет чести, я немедленно буду драться с ним… Далась вам эта клятва, дружище?!

Ракши и Тилия, Мариэль и Лабастьер обескураженно переглядывались.

— Он прав, — выдавил наконец Лабастьер.

— Он прав, — эхом, еле слышно, отозвался Ракши, глядя на Мариэль, и во взгляде его читалась мольба о прощении. — Я и сейчас готов отдать за тебя жизнь… — его голос становился тверже. — Да. Но Тилия… Один взгляд, одно слово… Я и сам не знаю, почему это случилось… А когда мы клялись друг другу, мы ведь еще ничего не понимали…

— Он прав! — недослушав экс-жениха, звонко воскликнула Мариэль и кинулась на шею… Лаану. А еще через мгновение его уже зацеловывали обе самки.

Лабастьер и Ракши глянули друг на друга и, внезапно расхохотавшись, обменялись рукопожатием. Все еще смеясь, Лабастьер огляделся по сторонам.

Оставшиеся в живых бойцы правительницы Наан сидели на земле — связанные, с намоченными крыльями. Рядом стояли бабочки Пиррона. И все — и друзья, и враги, затаив дыхание, с любопытством прислушивались к разговору монарха и его сотоварищей.

— Вот так представление мы устроили! — покачал головой Лабастьер. — Скажем прямо, мы выбрали не самые подходящие время и место для решения своих сердечных проблем…

— Я вообще не понимаю, зачем надо было сюда тащиться, — с напускным недоумением заявил Лаан, которого самки, наконец, оставили в покое. — Я ведь, Ваше Величество, сразу, еще на хуторе у Мариэль, сказал, что вашей женой должна быть именно она.

— Ладно, ладно, — усмехнулся король. — Только не рассчитывай, что я теперь буду день и ночь благодарить тебя. Ты ведь уже заработал свой выигрыш, заполучив ее в диагональ.

Тем временем Тилия в радостном порыве прижалась лицом к плечу Ракши, а Мариэль взяла Лабастьера за руку и заглянула ему в лицо. Ее взгляд был полон удивления и радости:

— Ваше Величество, неужели я действительно стану королевой? А я-то думала, что мне всю жизнь придется прятать свою любовь и довольствоваться тем, что вы где-то рядом…

— А я, — посерьезнел Лабастьер, — я спрятал свое чувство так глубоко, что лишь сейчас, под натиском этого плута, — кивнул он на Лаана, — впервые признался в нем сам себе…

Заря поднималась над лесом на противоположном берегу речки. Первые ее лучи, пробиваясь сквозь листья и становясь от этого лиловыми, тронули и согрели тех самых бабочек, которые сперва убивали друг друга, а затем с не меньшим увлечением наблюдали за мелодраматическим развитием в отношениях короля и его друзей…

Лаан, покопавшись в сваленном в кучу оружии, нашел кинжал короля, свою саблю и шпагу Ракши. Раздав оружие, он встряхнул крыльями, проверяя насколько они высохли:

— Ха! А чешуйки-то держатся! — сообщил он. — Как родные. Минут через двадцать уже можно будет лететь. Как там наши сороконоги? Небось, бедняги, отчаянно перепугались и уже не надеются, что мы вернемся.

Но судьбы подданных беспокоили Лабастьера значительно больше.

— Мне жаль, что это утро, утро великой радости, кому-то принесло смерть, — покачал он головой. — Сколь бы преступна не была предводительница этих несчастных, отдадим ей должное: она была отважной и по-своему честной самкой. Надо освободить их, — кивнул он в сторону пленников.

— Когда полетим, тогда и развяжем им ноги, — ворчливо возразил Лаан. — И запомните! — обратился он к пленникам, грозно сведя брови. — Его Величество еще вернется! Сразу, как только эта достойнейшая самка, — указал он на Мариэль, — родит ему наследника. А она сделает это, и очень скоро, помяните мое слово. Так что, злодеи, навести у себя порядок, советую вам самим, загодя.

— И похороните погибших со всеми подобающими героям почестями, — добавил Лабастьер. — Такова воля вашего короля.


* * *

Обратный путь.

«Прыжки бескрылых» у бойцов отряда Пиррона закончились, еще когда они мчались спасать короля и его друзей, так что сейчас все летели самым тривиальным образом.

Добравшись до места, где были вынужденно брошены сороконоги, Лабастьер обнаружил, что зря за них беспокоился Лаан. Оказалось, к ним еще на тот путь был приставлен самец маака из селения Пиррона, и животные выглядели сытыми и вполне довольными.

— Это место теперь твое, Мариэль, — великодушно заявил Лаан, указывая на седло Умника позади короля.

— Но к Ракши, я думаю, сядет Тилия, — возразила та, — как же тогда вы? Лучше будет, если…

— Лучше будет, если ты раз и навсегда перестанешь мне перечить, — прервал ее Лаан. — Не забывай, я уже почти что со-муж короля, и строптивости в нашей семье я не потерплю!

При этом он так подмигнул ей, что Лабастьер, соскочив с сороконога на землю, хотел немедленно как следует отдубасить его. Но тот взмолился:

— О, простите меня, Ваше Величество. Я заговариваюсь от счастья… А глаз, глаз подергивается от волнения… — Заметив, что гнев короля больше напускной, чем взаправдашний, он сварливо добавил: — И, между прочим, не надо лишать меня последних сил, которые я берегу для полета; путь-то предстоит неблизкий! Правда ведь? — обратился махаон к Умнику, и тот всем своим видом подтвердил верность его слов.

Махнув рукой и стараясь не рассмеяться, король вспорхнул обратно в седло. Да и мог ли он сердиться на друга всерьез?

Далее две пары влюбленных двигались верхом, а отряд Пиррона и присоединившийся к нему Лаан сопровождали их по воздуху. Бежать сороконоги способны значительно быстрее, чем могут лететь бабочки, но чтобы не приходилось никого поджидать, наездники сдерживали животных и время от времени, чтобы летящие могли отдохнуть, устраивали короткие привалы. Иногда остановки были и вынужденными: когда перед сороконогами возникали те или иные преграды. Тогда отряд, подоспев, по очереди переносил перепуганных зверей через овраг или ручей, и они продолжали путь.

Во время одной из таких передышек Лабастьер перекинулся несколькими словами с синеглазой Тилией. Конечно же, она была очень мила, но… Его несказанно забавляла мысль о том, что эту самку Ракши предпочел самой Мариэль, и ему очень хотелось понять, как же такое могло произойти.

— Я думаю, дорогая Тилия, вы сделали завидный выбор, — обратился король к девушке. — Я обещал Ракши и Мариэль, что они отправятся со мной в столицу и останутся при дворе. Теперь это распространяется на вас, и я надеюсь, вы не откажетесь от этого предложения. С Ракши мы знакомы совсем недавно, но благодаря ряду качеств, я уже включил его в число своих лучших друзей. Он смел и благороден, добр и великодушен…

— Мне не нужно расхваливать его, Ваше Величество, — мягко остановила короля самка, — это было бы пустой тратой вашего драгоценного красноречия. Мне было достаточно нескольких минут общения с ним, чтобы понять, что мы рождены друг для друга.

— О да, понимаю, — кивнул головой Лабастьер, — то же случилось и со мной, когда я увидел Мариэль. И все-таки, если бы не Лаан…

— Кроме вашего друга мы должны благодарить и удивительное стечение обстоятельств, — возразила Тилия. — На балу Пиррона мы с Ракши и словом не перемолвились о своих чувствах. Его удерживала честь, а меня — гордость. Лишь известие о том, что он вместе с вами находится в смертельной опасности, вывело меня из состояния меланхолии, в которое я впала сразу, как только вы нас покинули. Ведь я была уверена, что больше никогда не увижу того, кого полюбила больше жизни. А если бы я не занималась оружием, меня бы не взяли с собой, и тогда… Все это похоже на чудо.

Тихий смех Мариэль заставил Тилию и Лабастьера обернуться.

— Там, где любовь, там и чудо, — улыбаясь, сказала та, — простите, что я невольно услышала конец вашей беседы. Меня послал за вами Ракши: в седельной сумке Ласкового сохранился последний сосуд с напитком бескрылых, и мы посчитали, что это очень кстати. В нашем селении помолвки принято отмечать несколькими глотками… Все уже приготовлено.

Загрузка...