Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

7

То, что Дент-Пиррон называл «кладовкой», на деле полностью занимало весь цокольный этаж его дома. Спустились они сюда вдвоем — только хозяин и король. Весь потолок тут был покрыт каким-то люминесцентным составом, и светло было, как днем на открытом воздухе.

— Да-а… — протянул Лабастьер при виде открывшегося ему зрелища. Ничего подобного лицезреть ему еще не приходилось. Весь пол внушительного помещения был заставлен самыми разнообразными предметами, один вид которых недвусмысленно свидетельствовал об их преступной сложности…

Дент-Пиррон, ведя гостя меж этих предметов, называя их и рассказывая об их предназначении, сперва краснел и бледнел от смущения, но затем, увлекшись, принялся говорить с воодушевлением:

— … А вот — точильная машина! Жмете ногой вот сюда, круглое точило вертится, вы подставляете лезвие, вж-жик и готово! Пользуясь ею, вы в течение дня можете наточить все ножи и сабли, имеющиеся в селении. А вот это — как будто бы просто палка. Но она начинена специальным взрывающимся порошком. Поднимаешься в небо, поджигаешь вот тут, крепко держишь палку, а крылья устанавливаешь неподвижно, как для планирования, и р-раз!… За несколько минут вы пролетаете столько, сколько не пролетели бы и за несколько часов! Эта штуковина называется «прыжок бескрылых». А это… Загляните сюда, мой король, вот в это отверстие. Видите это огромное бревно? А это, между прочим, всего лишь мой палец! Отчетливо видно каждую полоску на коже! Приспособление, названное мною, да простит меня Ваше Величество, «королевским оком», увеличивает зрительный образ примерно в пятьдесят раз! Смотрите, смотрите, сейчас вы видите краешек моего крыла. А вы, наверное, и не ведали, что материал крыла устроен так мудрено! Это крайне поучительное зрелище. А вот эту штуковину я назвал…

— Кто и в связи с чем изготовил все это? — оторвавшись от глазка «королевского ока», мрачно спросил Лабастьер Шестой.

— Честно говоря, эту коллекцию начал собирать еще мой дед. Это было его прихотью. Он считал, что изготовление подобных штуковин развивает ум и ловкость; он считал, что все это — не более, чем игрушки, и пользоваться ими по назначению не разрешал. В отличие от деда, мой отец не поощрял изобретательство. Но коллекцию сохранил. А я… В юности я любил торчать здесь. Но когда я сам стал править селением, я в полной мере ощутил ответственность и решил продолжить дело отца. И я стал бороться с изобретательством. Тогда я объявил, что всякий желающий может пополнить эту коллекцию и не будет при этом наказан; если же кто-то скроет какой-нибудь механизм, он будет наказан обязательно. И выяснилось, что чуть ли не каждая вторая семья втайне хранит какое-нибудь сомнительное приспособление. Они боялись наказания и тащили все это сюда. Это просто зараза какая-то, — сокрушенно вздохнув, развел руками Дент-Пиррон. — Прямо-таки и не знаю, как с ней бороться… А порой мне кажется, что бороться и не надо. Возможно, придет время… И все это пригодится…

Лабастьер покачал головой:

— Боюсь, подвергнув сомнению заветы Лабастьера Мудрого, вы, милейший, пошли по скользкому пути.

— Знаю, — окончательно поскучнел Дент-Пиррон. — Но… Взгляните, например, сюда. Это — каллиграфическая машина. Как пригодилась бы она вам при дворе! — Дент-Пиррон воодушевился. — Смотрите! Сюда я вставляю флуоновый лист, жму на клавиши…

Махаон с таким проворством и точностью принялся колотить по кнопкам с начертанными на них знаками алфавита, что у Лабастьера от удивления глаза полезли на лоб.

— Текст набран, — продолжал пояснять свои действия Пиррон. — Теперь жмем вот на этот рычаг… Готово! — воскликнул он и подал королю квадратный листок. Изумительно четким правильным почерком на флуоне было выдавлено:

«ВЕРНОПОДДАННЫЙ ПИРРОН, НОСИТЕЛЬ ЖЕЛТОГО БЕРЕТА, КОЛЕНОПРЕКЛОНЕННО НАДЕЕТСЯ НА МИЛОСТЬ, ДОБРОСЕРДИЕ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ МОЛОДОГО КОРОЛЯ».

— Повторно текст набирать уже не надо, — добавил Дент-Пиррон. — Вставляем следующий листок, жмем на рычаг, р-раз! Пожалуйста! — Он протянул королю точно так же квадрат с точно такой же надписью. — Я могу сделать сто таких, тысячу, сколько угодно…

— Вряд ли это поможет вам, — хмуро разглядывая флуон, отозвался Лабастьер.

Пиррон поперхнулся.

— Ну, может быть, все-таки… — промямлил он, откашлявшись. Вялыми движениями он зачем-то вставил в щель машины новый кусок флуона, нажал на рычаг и, пряча глаза, подал королю очередной экземпляр текста.

Хватит! — рявкнул Лабастьер. — И вообще, с меня довольно. Не надо больше демонстраций. Объясните-ка лучше, зачем вам все это надо?! К примеру, эта ваша «каллиграфическая машина». К чему она?! Вы говорите, она пригодилась бы при дворе… Но у меня есть прекрасные каллиграфы, и они вполне меня устраивают! К тому же, они счастливы своим искусством, и единственное, что может сделать эта машина — лишить их счастья! «Прыжок бескрылых»? Но у нас-то есть крылья! А это ваше «королевское око»?! Что в нем королевского?! Зачем мне видеть то, чего природа видеть не позволяет?.. К сожалению, при всей моей симпатии к вам, Пиррон, я вынужден констатировать: ваша деятельность и в самом деле преступна.

Тяжело вздохнув, махаон понуро уселся прямо на ящик каллиграфической машины. Бедняга даже как будто бы стал поменьше в габаритах.

— Мне трудно объяснить вам это, мой король, — тихо сказал он. — Но я не могу все это просто взять и разломать. И не могу наказывать тех, кто это делает. Я пробовал… Я был тогда совсем молод. Моя Рууйни была беременна, а я как раз в тот момент вел непримиримую борьбу с изобретателями. И был в их числе один… Он был моим лекарем… Он сделал вот это… — Пиррон указал рукой в угол. Там, отгороженный от прочего зеленой траурной полосой начертанной на белом ракушечном полу, стоял неказистый агрегат, состоящий из цилиндрических емкостей и изогнутых трубок. — Рууйни никак не могла разродится от бремени, — Продолжал Дент-Пиррон, — и лекарь вынужден был вскрыть лезвием ее лоно… Это редкая операция, и самка при этом выживает не всегда, иногда случается заражение… Гусеничка была мертва. Но Рууйни могла бы жить дальше, и лекарь сказал, что для полной безопасности следует лишь смазать рану жидкостью, которую он получает из напитка бескрылых с помощью вот этой машины… А я не позволил ему этого и машину отобрал…

Пиррон смолк.

— Она умерла, — закончил за него король.

— Да, — махаон поднял на короля покрасневшие припухшие глаза. — Да, — повторил он и попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказилось жалкой гримасой. — Но больше в моем селение при таких обстоятельствах не умерла ни одна самка! — почти выкрикнул он. — А у всех тех, кто сделал эти предметы, — обвел он рукой помещение, — есть свои ключи…

— Идемте, Пиррон, — тронул король плечо вассала. — Сейчас мне трудно решить что-либо. Но позже, хорошенько все обдумав, я приму решение, и постараюсь, чтобы оно было максимально справедливым. А сегодня — бал! Забудем же о печалях. Мне жаль, что я потревожил вашу память. Давайте веселиться…

Ден-Пиррон сполз а крышки каллиграфической машины на пол и стоял теперь лицом к лицу с королем.

— Я и вправду очень ждал вас… — произнося эти слова, он сделал такое движение, словно снимал рукой что-то прилипшее к лицу. — Вы говорили о реестре дозволенных приспособлений Лабастьера Мудрого… Если бы я от вашего имени послал за ним кого-нибудь в столицу…

Король покачал головой:

— Не стоит, Пиррон. Я помню его почти наизусть. Можно сказать уверенно, что, за малым исключением, ничего из того, что у вас тут хранится, в реестре нет. Слишком уж тут все сложное. Там… Ножницы, щипцы, телега… Еще с десяток наименований. Остальное — запрещено.

Дент-Пиррон потряс головой и суетливо поправил свой полосатый комбинезон.

— Что ж, — сказал он и, наперекор ситуации, сумел, наконец, улыбнуться по-настоящему. — Будем веселиться.

Приятной неожиданностью для гостей селения стало то, что здесь имелось даже особое местечко для проведения всеобщих праздников. Эту аккуратную площадку, устланную специально посаженным тут лиловым мхом и разделенную на секторы газончиками ровно подстриженного кустарника, местные жители называли «Веселым садом».

Вечерело. Темень еще не окутала селение полностью, лишь чуть потускнели краски, Дипт, Дент, и первые звезды уже проявились в небе. То ли от того, что день репетиций пошел трубачам на пользу, то ли потому, что к деревянным духовым прибавились струнные и ударные, музыка, струящаяся в воздухе Веселого сада, была довольно стройна, красива и немного печальна.

Когда Дент-Пиррон привел сюда Лабастьера, Ракши и Мариэль, оказалось, что Лаан уже тут.

— Это не лекарь, а волшебник! — закричал тот, помахивая крылом. — Как новенькое! Я уже и летать пробовал! Внимание… — он взвился в поднебесье, сделал несколько грациозных петель и спланировал обратно к друзьям. Сельчане, наблюдавшие эту картину, разразились рукоплесканиями.

— Как-то глупо получилось, — смутился Лаан. — Они же не знают, что крыло у меня было повреждено, и думают, что это я демонстрирую им свое умение летать… Как новорожденная бабочка. Как будто они сами так не умеют…

— Успокойтесь, мой друг, — замахал на него Пиррон, — все и всё прекрасно понимают! Известие о том, что королевский фаворит прибыл от наших негостеприимных соседей с рваным крылом, моментально облетело селение. А уж то, что король позволил чинить его мастеру Луару его нетрадиционными методами — настоящее для всех событие!

Лаан с гордостью показал то место, где еще недавно в его крыле зияла безобразная дыра. Теперь она была затянута каким-то полупрозрачным голубоватым, матово поблескивающим материалом.

— Луар — просто кудесник! — повторил Лаан. — И еще он дал мне емкость с клеем и пакетик чешуек. Через пару дней, когда я смажу это место и посыплю по нему чешуйками, вообще ничего не будет заметно! — похваставшись таким образом, Лаан виновато глянул на короля. — Я весьма ценю ваш поступок, мой господин…

— О чем ты? — удивился Лабастьер. — И давай без церемоний…

Лаан, посмотрев по сторонам, наклонился к самому уху короля:

— Нет уж, когда вокруг подданные, лучше с церемониями… Нельзя ронять престиж престола. А говорю я про то, что позволив мне воспользоваться услугами названного лекаря, вы, друг мой, маака, по всей видимости, несколько усложнили себе жизнь. Как тут порядок наводить, как запрещать изобретения, когда мы сами ими пользуемся?!

— Ничего, как-нибудь… — с деланной беззаботностью ответил Лабастьер, оглядываясь по сторонам.

Желающих пообщаться с королем и его спутниками становилось все больше. В полном соответствии с той задачей, которая стояла перед данным мероприятием, самки маака прогуливались по Веселом саду в одиночку, стайками или в обществе родителей, молодые же махаоны были представлены почти исключительно парами. Среди самок маака Лабастьер даже успел приметить несколько очень миленьких особей, с которыми не мешало познакомиться поближе.

Ракши и Мариэль, в свою очередь, терялись еще меньше. Они уже стояли в окружении нескольких бабочек, и Мариэль что-то оживленно рассказывала им. Ракши, как всегда, молчал, но время от времени хозяйским жестом поглаживал Мариэль по спине.

Внезапно Лабастьер ощутил укол ревности. Но чувство это было настолько несуразным и необоснованным, что он тут же загнал его в самый далекий и темный угол своей души, найдя отличный для этого способ:

— Не пора ли мне начать завязывать знакомства с вашими бабочками? — спросил он Дент-Пиррона.

— То есть, вы уже готовы, — блеснул глазками махаон. — Отлично! Тогда — несколько минут терпения. Сперва — небольшой сюрприз. Кто знает, вдруг вы все это запретите… Так что, у нас последняя возможность…

— Что за загадки вы там бормочите?

— Ничего, ничего. Все в порядке, мой государь… Саддин! — окликнул он молодого худощавого махаона с каким-то неказистым раструбом в неказистых руках. — Начали! Объявляй!

Тот приставил раструб ко рту, и Лабастьер понял, что это приспособление многократно усиливает громкость голоса.

— Внимание, внимание! — громовым раскатом пронеслось над Веселым садом. — Именем правителя Пиррона прошу всех в течение нескольких минут не подниматься в воздух. Прошу так же всех, кто уже находится над землей, немедленно опуститься.

Выждав, когда это распоряжение выполнят, Саддин продолжил, обращаясь неизвестно к кому:

— Поджигатели! Приготовились… — произнеся эти загадочные слова, он посмотрел на Лабастьера, широко ему улыбнулся и тут же заорал, обращаясь уже явно ко всем: — Да здравствует наш король!!!

И тут началось… Сперва послышалось легкое шипение, и со всех сторон одновременно потянуло легким дымком. А затем грянул такой оглушительный грохот, что Лабастьер от неожиданности даже присел. Звук был столь мощным, что казалось, он осязаем. А одновременно с громом в вечереющее небо из центра Веселого сада взметнулся мощный огненный ствол. Весь он состоял из разноцветных прожилок, и примерно на максимальной высоте полета бабочки, он расслоился и распался на тысячу разноцветных падающих звезд.

— Измена! — услышал Лабастьер. Подскочивший к нему Ракши, держа в руках оголенную шпагу, орал ему прямо в ухо.

— Успокойтесь! — так же в ухо, наклонившись, крикнул ему в ответ король. — Это просто для красоты! И ведь действительно красиво!

Они огляделись. Разноцветные звезды плавно оседали на землю. Их отблески и тени ползли по саду, по лицам оцепеневших бабочек и делали мир нереальным… И в этот миг весь периметр Веселого сада занялся густыми фонтанами стерильно белых искр. Эти фонтаны иссякли так же внезапно, как и появились, а вместо них вокруг сада, все ускоряясь и ускоряясь, хороводом помчались языки сочного желтого пламени.

У Лабастьера закружилась голова, и он на миг прикрыл глаза, а когда открыл их, оказалось, что картина уже вновь изменилась, и теперь с периметра сада к его центру выросли ажурные огненные арки, и цвета их, пульсируя, меняются. А из центра к небу поднялся тонюсенький, но пронзительно яркий зеленый стебелек… Еще миг, и он расцвел в поднебесье розовым бутоном… И осыпался в тот же миг, оставляя после себя лишь изумительный, незнакомый Лабастьеру аромат…

Всё кончилось. Бабочки ошарашенно смотрели друг на друга. Дент-Пиррон, нерешительно улыбаясь, что-то сказал Лабастьеру, но тот не расслышал. Он отрицательно покачал головой и показал на уши руками. Пиррон приблизился к королю вплотную, держа за руку того самого худощавого молодого махаона, у которого был прибор, усиливающий громкость голоса.

— Саддин! — указал на него Пиррон. — Он называет себя «мастером огней». Кое-что он мне уже показывал, но ТАКОЕ я и сам вижу впервые.

— Я составлял этот букет несколько лет. Я и не надеялся на то, что вы сами появитесь тут и хотел привезти его в столицу, когда будет объявлено о вашей свадьбе.

— И вы были уверены, что заслужите похвалы? А не наоборот?

— Это неважно, мой король, — ответил махаон и улыбнулся так, как может улыбаться только по-настоящему счастливая бабочка.

— Когда это кончится? — вмешался Ракши, показывая на свои уши.

— Не бойтесь, скоро, — Саддин развел непропорционально длинные руки. — Это единственный недостаток моего искусства. Раньше был еще едкий дым, но я преодолел это. И даже научился создавать ароматическое облако.

— Вас представили мне, не назвав при этом приставки «Дент», — заметил Лабастьер. — По всей видимости, вы еще не женаты?

— Нет, мой король.

— В таком случае, я разрешаю вам устроить подобное зрелище в день вашей собственной свадьбы.

— Спасибо, мой король, — Саддин даже засмеялся от удовольствия.

В разговор встрял Дент-Пиррон:

— Боюсь, дружок мой, у всех сейчас заложены уши, и мне не докричаться. Объяви-ка в свой раструб, чтобы нам принесли чего-нибудь промочить горло.

Саддин поднес замысловатое приспособление с раструбом ко рту, и, перекрывая возбужденную болтовню бабочек, над Веселым садом разнесся мощный глас:

— Принесите напиток бескрылых! Король Лабастьер Шестой испытывает жажду!

— Ваше Величество, вы еще не готовы вынести свой вердикт? — с надеждой взглянул на Лабастьера Дент-Пиррон.

— Нет. Давайте-ка сначала посмотрим, все-таки, на ваших самок. И не торопите меня, в конце концов!

…Тьма опустилась на мир, но Веселый сад был освещен множеством пропитанных смолой факелов, делавших все окружающее похожим на зыбкий романтический сон.

Небольшой пятачок с музыкантами, предназначенный для танцев, был утыкан этими факелами значительно более обильно, и там было по-настоящему светло. То, что танцы проходят на открытой площадке, давало возможность танцующим время от времени вспархивать в небо и продолжать танец над площадкой. Окружающими это воспринималось как свидетельство чувственного порыва, и встречалось рукоплесканиями и возгласами одобрения.

— Ну и как твои сердечные успехи, брат маака? — спросил Лаан, приблизившись к стоящему неподалеку от танцплощадки королю настолько, что никто больше не мог бы их услышать. — Вы побеседовали уже, по меньшей мере, с сотней самок, и я заметил, некоторых из них вы с удовольствием приглашаете потанцевать…

— Беда в том, мой друг, что это единственная возможность разглядеть их как следует, — отозвался тот. — Если, поговорив с самкой, я обнаруживаю, что передо мной не полная дура, я тащу ее к свету… И приходится танцевать. Несмотря на то, что ты уже разочарован.

— Хотите совет, друг мой? — заговорчески понизил голос Лаан.

— Буду признателен.

— Если не хотите испытывать разочарования, тащите к свету именно дур.

Они громко расхохотались, но тут же осеклись, заметив на себе удивленные взгляды.

— Напиток бескрылых у старины Пиррона исключительно хорош, — заметил Лаан, поднимая пиалу-раковину с плетеного столика. — Так же, как и зрелище, которым он подивил нас сегодня. Вы намерены пресечь пагубную страсть его соплеменников к изобретательству?

— Конечно. Ведь это мой долг, — также пригубив напитка, отозвался Лабастьер. — Но я не решил пока в какой форме, насколько сурово и до каких пределов исполнять его. Честно говоря, именно об этом я и думаю все время. Решение где-то рядом, оно так и вертится прямо передо мной, но я никак не могу ухватить его… И ни одна самка пока что не сумела отвлечь меня от этих мыслей. А это для меня показатель, — усмехнулся он. — Боюсь, мой друг, наше путешествие еще не окончено.

— Я частенько радуюсь, что не обременен вашими заботами, — кивнул Лаан, — и ничто не отвлекает меня от приятного времяпрепровождения. — В его голосе зазвучала легкая ирония. — Желаю вам найти ответы на свои эпохальные вопросы… А я пока что пойду потанцую с Мариэль.

— С Мариэль? — поднял бровь король. — А как же Ракши?

— Нашего тихоню атаковала какая-то местная прелестница. Честь не позволяет ему обидеть самку отказом, и он ведет с ней уже пятый круг. Хотя недовольным он, кстати, не выглядит. Да вот и он, взгляните.

Лабастьер устремил взгляд туда, куда указал Лаан, и действительно, у края площадки увидел Ракши, кружащегося в танце с ослепительно красивой темноволосой бабочкой-маака.

— Хм, — нахмурился король. — Эта ко мне не подходила.

— Может быть, и подходила… — покачал головой Лаан. — Но вы не нашли нужным отвести ее к свету…

Друзья переглянулись и, не удержавшись, расхохотались вновь.

Лаан нырнул куда-то в сумрак, и как раз в этот миг рядом с королем появился Дент-Пирррон.

— Кто это синеглазка? — кивнул Лабастьер на партнершу Ракши.

— О! Это моя племянница Тилия. Я знал, что рано или поздно вы обратите на нее внимание. Девушка исключительных дарований.

Лабастьер посмотрел на правителя с подозрением:

— Она что-то изобретает?

— Нет, что вы! — всплеснул руками Пиррон. — Как вы могли… э-э-э… Ну-у… Да. Изобретает, — он вздохнул и потупил взгляд. — И весьма недурно. Несмотря на возраст и пол.

— И что же она изобретает? — спросил Лабастьер, чувствуя, что вспыхнувший было в его душе интерес к этой самке моментально остыл.

— Оружие.

— Вот как?! — Лицо короля потемнело. — Создание сложного оружия вдвойне преступно, это общеизвестная истина. И тут для меня нет альтернативы. Я просто обязан наказать преступника.

— О да. Я это знаю, и, опасаясь за Тилию, я не позволил ей создать ни единой действующей модели. Все — в чертежах, только в чертежах. Так что преступления не совершено.

— И на том спасибо, — вздохнул Лабастьер с облегчением. — Я должен признаться вам, Пиррон, что вы поставили меня в крайне затруднительное положение. Я не знаю, что делать. Я убил т’анга ваших соседей, а потом сильно пожалел об этом, несмотря на то, что я просто обязан был так поступить. Погибли сотни бабочек, и это камнем давит на мою совесть…

В этот миг публика разразилась аплодисментами и одобрительными возгласами. В небо, делая изысканные пируэты, одновременно взмыли сразу две прекрасные пары: Ракши с Тилией и Лаан с Мариэль.

— Признаюсь, я чувствую себя несчастным, — продолжал король, следя за тем, как эти пары распались, а затем четверо бабочек, взявшись за руки, стали с ускорением кружиться в небе. — Не всегда, но сейчас это ощущение стало почему-то особенно острым. Что-то я должен решать и с вами. Но я боюсь ошибиться. Помогите мне, Пиррон. Попробуйте хотя бы объяснить мне, зачем все это. Я должен понять. Зачем, например, эта самка, ваша племянница, изобретает то, чего даже не собирается изготавливать? Если вы, конечно, не лжете.

— Нет, я не лгу… — пряча глаза, Дент-Пиррон, по своему обыкновению, снял берет и утер им пот. — Вы спросили, «зачем»? — он нахлобучил берет обратно на лысину. — Мы, признаться, не задаемся этим вопросом. Сам я, знаете ли, не изобретатель, но я много общаюсь с ними. Они относятся к этому делу как к искусству. Им просто нравится. Вот и все. — Он в упор посмотрел королю в глаза.

Лабастьер покачал головой.

— Не знаю…

— Вот что, мой друг, — лукаво прищурился Дент-Пиррон. — У меня есть очередное преступное предложение к вам… Когда умерла моя дорогая Рууйни, я тоже вознамерился умереть. Я хотел наказать себя за строптивость… И я, в порыве отчаяния, выпил залпом ту самую жидкость, которую изготавливал мой лекарь. Я думал, эта жидкость убьет меня. И это было бы только справедливо. Она обожгла мои внутренности, я не мог дышать, и из моих глаз потекли слезы… Я приготовился заснуть вечным сном. Но представьте себе, вместо боли и предсмертных мук я неожиданно почувствовал огромное облегчение! Жжение прекратилось, дыхание выровнялось, а тем временем ноша словно бы покинула мою совесть. Я больше не был несчастен! И я понял, как мне следует вести себя дальше, я смирился с собой… Потом, когда действие жидкости прошло, я никому не выдал ее секрета. Но время от времени, когда жизнь ставит передо мной особенно сложные задачи или когда становится невмоготу терпеть тоску по моей Рууйни, я прячусь в своей спальне и делаю пару глотков… И иногда это помогает. Вы, мой король, первый, кому я признаюсь в этом. Потому что, мне кажется, простите меня за смелость, но именно сейчас вам очень бы не помешало выпить немного моего зелья…

— Тащите! — махнул рукой Лабастьер. — В конце концов, вы прекрасно вылечили Лаана, вы показали нам удивительное огненное зрелище… И если это ваше зелье действительно лечит меланхолию, оно придется мне весьма кстати. А если бы вы хотели меня отравить, вы бы уже давным-давно сделали это.

— Я выпью из того же сосуда и столько же, сколько и вы, — заверил Дент-Пиррон. — Ожидание вашего решения и, по всей видимости, наказания, знаете ли, тоже не самое легкое и приятное дело…