...Да поможет мне бог

13. Суббота, 21 июля, 7.30 утра

Спенсер только начал бриться, когда из Вашингтона позвонил Майрон Вагнер и попросил его дать заявление для печати в ответ на статью Уолта Фаулера.

— На этот раз я, пожалуй, не буду делать заявлений, — сказал Спенсер.

— Почему, черт побери? — сердито спросил Майрон.

— Потому что я не готов.

Спенсер сидел на кровати, стирая с лица мыльную пену.

— Как нью-йоркские газетчики? Ты говорил с ними?

— Ко мне никто не обращался, — ответил Спенсер.

В голосе Майрона зазвучало удивление:

— Что-то необычное, а? Мне все это кажется странным. Я думал, что они ухватятся за такое дело.

— Ты хочешь сказать, что я уже представляю собой целое дело? — спросил Спенсер.

Он был раздражен: мыльная пена попала на трубку.

— Черт возьми, а ты что думаешь? — закричал Майрон. В эту минуту зазвонил дверной звонок в квартире Спенсера. — Помни, я первый тебя предупредил, сукин ты сын. Если кто имеет право...

— Подожди минуту, — перебил его Спенсер. — Кто-то пришел. Если ты не кончил и...

— Нет, — сказал Майрон, — я не кончил, мой мальчик. Я даже не начинал.

— Тогда подожди.

Спенсер положил трубку на стол и, продолжая вытирать лицо, направился к входной двери.

— Кто там? — спросил он.

— Письмо для мистера Донована, — ответил мужской голос.

Спенсер отворил дверь, и в комнату быстро проскользнул незнакомец, не дав Спенсеру себя задержать.

— Меня зовут Пит Гардинг, — сказал он.

Это был высокий мужчина лет сорока с худым, чисто выбритым лицом, с копной темных, не покрытых шляпой волос. Он был одет в светло-серый костюм, который хорошо на нем сидел.

— Что вам угодно? — спросил Спенсер.

Человек прошел мимо него в гостиную.

— Я репортер, мистер Донован.

Спенсер пошел за ним.

— Послушайте, мне нечего сказать вам. Я разговариваю сейчас с другим городом и...

Человек повернулся к нему с приятной улыбкой.

— Пожалуйста, заканчивайте ваш разговор, мистер Донован. Я могу подождать.

С минуту Спенсер смотрел на него, затем, решив, что ничего другого делать не остается, прошел обратно в спальню и взял трубку.

— Ну, — сказал он, — кажется, они напали на меня... Хелло, Майрон?

— Да, я слушаю, — ответил Майрон. — О чем ты говоришь?

— Только что явился репортер.

— Черт бы его побрал! Из какой газеты?

— Я не спросил, — ответил Спенсер. — Он застал меня врасплох.

— Не попадись в ловушку, — сказал Майрон. — Спроси его, из какой он газеты, и гони в шею. Хочешь, я потом еще раз позвоню тебе?

— Нет, — ответил Спенсер. — Говори сейчас, что тебе нужно.

— Мне нужно от тебя заявление, подойдет любое, не позорь меня, мой мальчик. Здесь все знают, что я твой друг. Самое малое, что ты можешь сделать для меня, — это ответить на вопрос-другой и...

— Ладно, ладно, на какие вопросы? — нетерпеливо спросил Спенсер.

— Номер один: собираешься ли ты подать на Фаулера в суд за клевету?

— Не знаю.

Молчание. Затем Майрон продолжал:

— Номер два: намерен ли ты ответить ему и каким образом?

— Не знаю, — повторил Спенсер.

Майрон начал сердиться.

— О боже правый, разве так относятся к друзьям?

— Послушай, Майрон, — сказал Спенсер, — я не хочу обижать тебя и ценю все, что ты для меня сделал, но сейчас я не могу ответить на твои вопросы. Вот и все.

Спустя минуту Майрон сказал изменившимся голосом:

— Ну, мой мальчик, если ты намерен играть таким образом...

— Извини меня, Майрон.

— Обещай мне, что ты не будешь разговаривать с другой газетой. Иными словами, я буду первым, кто получит заявление.

— Если оно будет сделано, — сказал Спенсер, — ты получишь его первым.

— Ладно, — согласился Майрон. — А теперь соберись с силами и вышвырни этого молодчика.

Спенсер снял пижамную куртку, надел халат и вышел в гостиную. Репортер отворил дверь на балкон и стоял там, глядя вниз на реку. По реке на полной скорости шел большой танкер, оставляя за собой белую рябь. Спенсер встал в дверях, репортер поднял голову и неохотно вошел в комнату.

— Очаровательно, — сказал он. — Если бы я жил здесь, я бы день и ночь смотрел на реку и ничего больше не делал.

— Вы из какой газеты? — спросил Спенсер.

Следя за выражением его лица, человек сказал:

— Я из «Дейли уоркер». — Заметив реакцию Спенсера, он добавил: — Это газета как газета, мистер Донован. Ваше дело интересует нас только как сенсация, Политика тут ни при чем.

— Насколько мне известно, никакого дела не существует, — холодно заметил Спенсер. — Мне не о чем говорить.

— Этот ваш ответ также и капиталистической прессе или только нам? — спросил репортер.

— Я никому не намерен делать заявления.

Репортер спокойно посмотрел на него.

— Это ошибка, мистер Донован. Разрешите мне объяснить вам...

— Прошу вас, мистер...

— Гардинг, — подсказал репортер. — Пит Гардинг.

— Видите ли, мистер Гардинг, мне пора на службу. Я спешу.

Репортер сложил руки на груди, не обращая внимания на волнение Спенсера.

— Одна из буржуазных бульварных газет назвала вас коммунистом, мистер Донован, — сказал он. — В наши дни человек вашего положения не может существовать с таким ярлыком. Прав мистер Фаулер или нет, но вам придется что-то предпринять. Вы член капиталистического общества, мистер Донован. Вы либерал, либерал с Уолл-стрита, но...

— Меня это не интересует, — прервал его Спенсер.

— Напрасно, — сказал репортер.

Терпение Спенсера иссякло, и он вышел из комнаты. Репортер медленно пошел вслед за ним, продолжая говорить.

— В течение ближайших месяцев вам понадобится помощь. Вам потребуется любой союзник, какого вы только сумеете найти. Даже мистер Черчилль не поколебался принять поддержку коммунистических сил, когда это ему потребовалось.

Спенсер открыл парадную дверь.

— Извините меня, мистер Гардинг, но...

— Ничего, — ответил репортер. Несмотря на вежливость, тон его был язвителен. — Пожалуй, мне следует считать это интервью законченным, не так ли?

— Никакого интервью не было, — сказал Спенсер. — Вы пробрались в мою квартиру, и я выгоняю вас вон!

Спустя час лифтер Брюс спросил у Спенсера:

— Надеюсь, я не сделал ошибки, мистер Донован?

Они ехали вниз. Спенсер просматривал заголовки газет. У него не хватило времени прочитать газеты, но зато он плотно позавтракал и чувствовал себя лучше.

— Я говорю о том парне, который приходил к вам, — продолжал Брюс. — Он вошел и назвал мне номер вашей квартиры. Я не успел позвонить вам. Надеюсь, все в порядке?

— Конечно.

Лифт остановился на первом этаже, и дверь открылась. Спенсер вышел.

— Доброе утро, миссис Лоуренс, — сказал Брюс, сделав шаг назад, чтобы пропустить мопса и миссис Лоуренс в лифт.

Спенсер рассеянно поздоровался с ней и даже не заметил, что миссис Лоуренс не ответила на его приветствие. Вместо этого она с любопытством оглядела его с головы до ног. И когда дверь лифта захлопнулась, он увидел, что она все еще не сводит с него холодного и почти враждебного взгляда.

Когда Спенсер пришел в контору, Мэри Шеппард и Арт Дэниелс были уже на месте. Обычно они не работали по субботам, если Спенсер специально не просил их об этом. Но сегодня они явились на службу, хотя их и не звали. Оба говорили по телефону: Мэри — у коммутатора, а Арт — в соседней комнате.

— Ну, — сказал Спенсер, с нежностью глядя на них, — дела идут?

Арт кивнул, прикрыв рукой микрофон. Мэри что-то соединяла и разъединяла, хмурясь из-за затруднений, которые встретились ей в незнакомой работе. Спенсер дотронулся до плеча Мэри и сразу вытащил все вилки из щита. Ахнув от неожиданности, она обернулась, а Арт закричал из соседней комнаты:

— Эй, что там случилось?

— Бросьте разговоры, — сказал Спенсер. — Мне нужно побеседовать с вами.

Он прошел в кабинет, на ходу снимая пиджак. Арт последовал за ним и сказал немного таинственно:

— Мне кажется, Мэри хочет кое-что рассказать вам, мистер Донован.

Вентилятор вращался на полной скорости, и оба окна были открыты. В комнате стояла приятная прохлада.

— Хорошо, — сказал Спенсер. — Пусть она войдет, но вы, Арт, если можно, пожалуйста, не уходите.

— У меня свободен весь день, сэр, — ответил Арт.

— Большое спасибо.

Арт уже был у дверей, когда вошла Мэри.

— И забудьте о телефоне! — крикнул ему вслед Спенсер. Мэри закрыла дверь. — Садитесь.

Она села в то кресло, где всегда сидела, когда стенографировала.

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросила она.

— Конечно, нет, — ответил Спенсер.

Он тоже закурил сигарету. Протянув ей спичку, он старался не смотреть, как она неумелыми пальцами достала сигарету и с трудом закурила.

— Спасибо, — сказала она, — все в порядке. Сьюзи больна, — добавила она. — Я звонила ей домой, ее соседка сказала, что она больна.

— Обойдемся без нее, — заметил Спенсер. — Ведь сегодня суббота.

Мэри затянулась и закашлялась.

— Извините. — Она глубоко вздохнула. — Мистер Донован, вчера вечером, когда я пришла домой, меня ждали два человека, — она проглотила слюну, — из ФБР.

— О! — только и произнес Спенсер.

— Да, они сидели в гостиной и разговаривали с мамой. Они были очень вежливы, но я сразу поняла, что произошла неприятность, потому что мама была бледна, как полотно.

Она помолчала и посмотрела на свои пальцы, державшие сигарету.

— Как я уже сказала, они были очень вежливы, предъявили мне свои удостоверения и представились...

— Вы помните их фамилии? — спросил Спенсер.

— Да, — ответила Мэри. — Одного звали Кеслер, а другого Ребендел или Ревендел, точно не помню. Они пожелали поговорить со мною наедине, поэтому мама ушла в кухню, а они начали задавать мне вопросы, — она подняла голову и взглянула прямо на Спенсера, — о вас.

— Так, — сказал Спенсер.

— Они хотели знать, сторонник ли вы радикальных идей — коммунизма, конечно, — и состоите ли вы в коммунистической партии. Я просто расхохоталась им в лицо. Затем они пожелали узнать о тех людях, с которыми вы поддерживаете отношения, но я сказала им, что очень мало знаю вашу частную жизнь, и сообщила только, что вы помолвлены с дочерью Джеймса Садерленда, а мистер и миссис Лоуренс Хант являются вашими близкими друзьями. Мне показалось, что имя мистера Ханта произвело на них впечатление, да и мистера Садерленда, конечно, тоже. Один из них — Ребендел или Ревендел — все время что-то записывал. — Мэри наклонилась, чтобы положить сигарету. — Затем, когда дошло до моего личного мнения, я дала себе волю и высказала им все, что я о вас думаю, что думают о вас все в конторе и вообще все, кого я знаю. Я также сказала им о нашем отношении к этой грязной статье мистера Фаулера, из-за которой загорелся сыр-бор. — Подумав, она добавила: — Они работают быстро, правда?

Она замолчала.

— Мне очень жаль, что вам пришлось вытерпеть все это, — сказал Спенсер.

Она отрицательно покачала головой.

— Не в этом дело. Совсем не в этом. Я-то понимаю, что происходит, когда все до смерти боятся России, и вас я, слава богу, достаточно хорошо знаю. — Неловкими пальцами она разминала вторую сигарету. — Но для мамы это сложнее. Подумать только, два каких-то субъекта едут к черту на рога в Нью-Джерси только для того, чтобы повидать меня. Там у нас все друг друга знают, и, конечно, через десять минут наша соседка миссис Аккерман прибегает занять каплю молока, хотя утром она купила два литра. Мама говорит, что все это ей внове, потому что обычно ее никто не навещает и... — Она замолчала, безнадежно запутавшись. — Извините, мистер Донован. Все это не имеет никакого значения.

— Мне следовало бы предупредить вас, — сказал Спенсер. — ФБР допрашивало обо мне и других людей.

— То есть еще до появления статьи? — нахмурившись, спросила Мэри.

Спенсер кивнул головой.

— Они, должно быть, сошли с ума, — сказала Мэри, вставая. Она принялась ходить по комнате, усиленно дымя сигаретой. — Они нападают на вас, потому что вы защищали Гордона Беквуда.

— Возможно.

Она остановилась и поглядела на Спенсера через стол.

— Я должна еще кое-что сказать вам, — тихо сказала она, — только не знаю, как это выразить.

— Надеюсь, это не касается наших отношений, — заметил Спенсер. — Мне очень нравилось работать с вами.

— Я знаю, — ответила Мэри. — Мне тоже нравится работать с вами. Во всем мире не найдешь лучшего хозяина. Я не хочу уходить. — Она коротко засмеялась; ее смех походил на кашель.— Я просто не хочу быть вам в тягость... мешать вам.

— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил Спенсер, искренне удивленный.

— Можете смеяться надо мной, — сказала Мэри, — хотя смеяться тут не над чем. — Она не смотрела па Спенсера и говорила очень быстро. — Из-за моего носа люди всегда думают, что я еврейка, и я не знаю, хорошо ли будет, если у вас в конторе в тот момент, когда вы находитесь под огнем грязной банды реакционеров, секретарем будет человек, похожий на еврея. Вы сами понимаете, они готовы прицепиться к чему угодно, — добавила она, взглянув наконец на Спенсера.

Ее довод показался Спенсеру столь нелепым, что в первую минуту, как она и опасалась, ему захотелось рассмеяться. Но затем он сообразил, что она говорит о своей собственной проблеме, омрачающей ее жизнь и лишь случайно связанной с его нынешним положением. Ему следовало отнестись к этому со всей серьезностью.

— Послушайте, Мэри, — сказал он, — вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понять, что для меня нет никакой разницы, еврейка вы или нет…

— Я не еврейка, — перебила его Мэри.

— Я знаю. Но если бы вы и были еврейкой, неужели вы действительно думаете, что я выгнал бы вас только из-за того, что ваша принадлежность к этой национальности может быть использована против меня? Неужели вы бы меня уважали, если бы я согласился с вами и позволил вам уйти?

— Я бы, безусловно, вас поняла, — решительно ответила Мэри.

— Незачем вам уходить, — продолжал Спенсер. — Тут нечего понимать. Ибо я не собираюсь отпускать вас до тех пор, пока вы сами не пожелаете уйти.

Мэри встала и положила сигарету.

— Мы с мамой еще неделю назад начали искать новую квартиру. Мы думали переехать в город. Около Бикмен Тауэрз мы нашли подходящую, но, когда начали договариваться об оплате, управляющий спросил нас, не евреи ли мы. Мама была очень возмущена, но я сказала: да, мы евреи, и мы ушли.

— Я не интересовался вашим вероисповеданием, когда принимал вас на работу, не так ли? — спросил Спенсер.

— Да, — ответила Мэри.

Он посмотрел на нее.

— А что касается вашего носа, о котором так много разговоров, — он попытался осторожно улыбнуться ей, но, увидев выражение ее лица, улыбнулся открыто, — то мне он нравится. Это прекрасный нос, независимо от того, еврейский он, римский или арабский. У него есть индивидуальность, и он вам идет.

— Большое спасибо, — сказала Мэри, явно довольная, — но я об этом другого мнения.

— То есть о вашем носе? — спросил Спенсер, откровенно смеясь над ней.

— Да, о моем носе, — весело ответила она. — Вы хотели сейчас поговорить с Артом?

— Давайте его сюда, — сказал Спенсер, вставая из-за стола. — И вы тоже побудьте здесь. Я задержу вас не надолго.

Телефон на столе Спенсера продолжал тихо звонить, но никто не обращал на него внимания. Арт и Мэри уселись, и Спенсер, прислонившись к подоконнику, засунув руки в карманы и поудобнее скрестив ноги, заговорил. Дверь в приемную была открыта и сквозняк немного растрепал волосы Мэри.

— Вы оба знаете, что произошло, — сказал Спенсер. — У Мэри уже были чиновники из ФБР. Они, без сомнения, придут и к вам, Арт. Возможно, они будут не раз вас допрашивать. Выпад Фаулера будет не единственным. Я попал под подозрение главным образом потому, что защищал Гордона Беквуда. Я не собираюсь оправдываться перед вами. Я горжусь своим поступком. Но, по-видимому, мне придется заплатить дорогой ценой за свои убеждения. Вы, очевидно, также подвергнетесь нападкам, и я хочу, чтобы вы отчетливо представляли себе, что может случиться с вами. Меня назвали коммунистом и предателем. Значит — в их понимании, — вы работаете на коммуниста и предателя. Вместе со мной вас будут считать виновными до тех пор, пока вы не докажете свою невиновность. Принимая во внимание все эти обстоятельства, я хочу, чтобы вы чувствовали себя вправе покинуть нашу контору в любой момент. Я не буду задавать никаких вопросов, я не буду в обиде на вас. Обдумайте мои слова. Не давайте ответа сейчас.

Он отошел от окна и вернулся к своему столу.

В приемной раздались тяжелые шаги, кто-то насвистывал популярную мелодию. В дверях показалась высокая фигура рассыльного Реда; увидев Спенсера, он остановился в крайнем изумлении, и свист замер у него на губах.

— Простите, сэр. Я не знал, что вы у себя.

Заметив улыбку Спенсера, он неловко прошел к столу, держа в больших красных руках целую пачку писем.

— Почта, сэр.

Мэри встала и взяла у него письма.

— Сегодня суббота, — заметил Спенсер. — Разве это не ваш выходной день?

Ред вспыхнул.

— Поскольку Сьюзи больна, я думал, что могу понадобиться, сэр.

— Очень великодушно с вашей стороны, — сказал Спенсер. — Я только что говорил мисс Шеппард и мистеру Дэниелсу о тех затруднениях, с которыми нам, возможно, придется столкнуться. Это касается и вас, Ред. Полагаю, вы читали статью мистера Фаулера?

Ред кивнул головой.

— Да, сэр. — Он помолчал и добавил: — Отец просил передать вам, сэр, что он на вашей стороне. Только скажите, и он вытряхнет душу из мистера Фаулера.

— Ваш отец такого же роста, как и вы? — спросил Спенсер.

— Ста девяносто четырех сантиметров.

— Спасибо, Ред, — весело сказал Спенсер.

Мэри засмеялась и пошла в приемную; Ред последовал за ней. Арт остался.

— Я, может быть, и не такой сильный, как отец Реда, — сказал он, — но и мне хотелось бы испробовать мои кулаки на этом сукином сыне.

— Да, — подтвердил Спенсер. — Заманчивая мысль, не правда ли?

Он посмотрел на Арта, который стоял у двери, не решаясь уйти.

— Еще что-нибудь, сэр? У меня весь день свободен, я сказал вам, но...

Спенсер отрицательно покачал головой.

— Вы не нужны мне, Арт. Большое спасибо за то, что пришли.

Арт улыбнулся, а Спенсер, глядя ему вслед, почувствовал легкое разочарование, хотя сознавал, что разочаровываться было не в чем. Арт оказался очень славным парнем.

Вошла Мэри и положила перед ним несколько писем. Одно из них было от фирмы «Брэндбит и Стоукс». Это короткое письмо извещало о расторжении договора со Спенсером Донованом — юрисконсультом акционерного общества; причины не указывались. К письму был приложен чек — жалованье за август месяц. Письмо подписал Родни Стоукс. Спенсер передал это письмо Мэри. Она недоуменно взглянула на него, и он кивнул головой.

— Еще будут такие же, — сказал он.

Зазвонил телефон в приемной, и она вышла, оставив дверь открытой. Она подняла трубку, потом положила ее и снова вошла в кабинет Спенсера.

— Какой-то мистер Адамс из Ассошиэйтед Пресс, Поль Адамс. Вы его знаете?

— Нет.

Минуту он сидел, раздумывая, затем взял трубку телефона на своем столе, жестом показывая Мэри, чтобы она послушала их разговор.

— Хелло, мистер Донован, — сказал голос в трубке, — меня зовут Поль Адамс, я из Ассошиэйтед Пресс. Мы вряд ли встречались прежде.

— Вероятно, нет, мистер Адамс.

— Я звоню насчет статьи Фаулера во вчерашней «Стар джорнел». Нельзя ли получить от вас какое-либо заявление?

— К сожалению, мне нечего сказать, — ответил Спенсер.

Поль Адамс откашлялся.

— Послушайте, мистер Донован, не думаю, при всей моей непредубежденности не думаю, что к этому следует так относиться. Вас назвали коммунистом и предателем. Вы коммунист? Вы предатель?

— Мистер Фаулер назвал коммунистом и государственного секретаря, — ответил Спенсер. — Как вы полагаете, государственный секретарь — коммунист?

— Не важно, что я полагаю. — В голосе мистера Адамса послышалось раздражение. — Если вы не опровергнете заявление Фаулера, люди сочтут его обвинения справедливыми.

— Я это знаю, — ответил Спенсер, — и уверяю вас, что в надлежащий момент сделаю заявление.

Наступило молчание. Затем снова раздался голос Поля Адамса:

— Хорошо, мистер Донован.

Адамс повесил трубку.

Спенсер набирал номер телефона Лэрри, когда вошла Мэри Шеппард, держа в руке блокнот.

— Я слышала разговор, — сказала она. — Хотите, чтобы я записала его?

Спенсер кивнул головой.

Лэрри сам подошел к телефону.

— Когда я могу увидеть тебя? — спросил Спенсер.

— Не знаю, — ответил Лэрри. Его голос казался далеким и незнакомым. — Я сейчас занят. Ты не можешь позвонить попозже?

— Когда?

— Немного позже. В начале первого.

— Есть несколько вещей... — начал Спенсер.

— Понятно, — ответил Лэрри, повышая голос. — Но не сейчас, старина. Хочешь, я сам позвоню тебе?

— Нет, я не знаю, где буду.

— Ладно, старик. Извини. — Он ждал. — Хорошо?

— Хорошо, — ответил Спенсер.

Он положил трубку, медленно повернул голову и посмотрел на Мэри, которая стояла в дверях.

— Это не мое дело, мистер Донован, — начала она неохотно, — но не считаете ли вы, что следовало дать какое-нибудь заявление этому человеку из Ассошиэйтед Пресс? Зачем при таких обстоятельствах возбуждать против себя газеты?

— Сейчас я не могу сделать заявление, — сказал Спенсер. — У меня есть на то причины.

Она не двигалась и продолжала смотреть на него. Слова, которые он только что произнес, требовали объяснения. И она ждала. Может быть, он сказал лишнее — снова лишнее. Выражение ее лица изменилось: черты заострились, и нос казался еще больше. Она опустила голову и вышла. Спенсер не остановил ее.

Ему нечего было сказать, и поэтому он чувствовал себя виноватым.

Затем он вспомнил голос Лэрри и, на мгновение прогнав всякие мысли, закрыл глаза. Он не хотел, чтобы страх овладел им.