...Да поможет мне бог

4. Среда, 18 июля, 9.25 вечера

Приняв душ и укутавшись купальной простыней, Спенсер вошел в спальню, которая, к его удивлению, была ярко освещена. От неожиданности он выпустил из рук дверную ручку, и дверь со стуком захлопнулась.

Лэрри, который стоял перед зеркалом, завязывая галстук, резко обернулся.

— Что с тобой, черт побери?

— Ничего, — ответил Спенсер. — Возможно, мне немного не по себе... Все возможно. Тяжелый выдался денек. — Он сел на кровать. — Который теперь час?

Лэрри пожал плечами, и Спенсер посмотрел на часы, стоявшие на ночном столике. Уже почти половина десятого, а он так и не позвонил Джин. Он даже не вспомнил о ней. Он поднял трубку и набрал номер.

Джин сама подошла к телефону.

— Хелло!

— Дорогая, я прошу извинить меня, но...

— Что случилось? — быстро спросила она.

— Я собирался позвонить тебе, но одно очень важное дело...

— Ты дома?

— Нет, — ответил Спенсер. — Я у Лэрри. Мне нужно было поговорить с ним... есть одно дело, и...

— Почему ты не позвонил мне? Я просто с ума схожу. Я звонила тебе три раза, просила передать...

— Прости меня, я не звонил в бюро обслуживания, — сказал Спенсер. — Мне очень жаль, дорогая, честное слово. Я буду у вас через полчаса. Договорились?

Молчание.

— Ты слушаешь? — спросил Спенсер.

— Да, — ответила Джин и повесила трубку.

Минуту Спенсер сидел неподвижно, раздумывая, стоит ли звонить еще раз. Сейчас она сердится, но ее гнев обычно проходит быстро. Через несколько минут она пожалеет, что была так резка с ним; ей станет неловко, и к тому времени, когда он придет к ним, она будет уже нежной и снисходительной, а может быть, и немного печальной.

— Я ухожу, — заметил Лэрри, надевая пиджак.

— Мне тоже пора, — сказал Спенсер. — Меня заждались у Джин. Она очень сердится.

Лэрри снова стоял у зеркала, наклонившись и обеими руками приглаживая волосы.

— Женщины, черт бы их побрал! Они годятся только для одного дела, одного-единственного; все остальное — ерунда. Я так дьявольски устал от всех этих капризов, истерик и психологических проблем, что готов орать во все горло.

— Как ты думаешь, нужно рассказать обо всем Джин? — спросил Спенсер.

— О чем рассказать? Не рассказывай ей ничего сколько-нибудь важного. Никогда не рассказывай ни одной женщине того, что имеет хоть некоторое значение.

— Я говорю о моем письме в комиссию, — раздраженно объяснил Спенсер. — Джин собирается стать моей женой. Мне кажется, я не имею права скрывать это от нее.

— Но ведь дело уже сделано, не так ли? — спросил Лэрри. Он подошел к двери, которая вела в гостиную. — Послушай, старик, не будем сейчас ничего обсуждать. Я хочу выпить и побыстрей смотаться.

— Валяй, — сказал Спенсер.

Его обидело безразличие Лэрри, но обвинять его серьезно он не мог. Лэрри был расстроен из-за Луизы. Они так часто ссорились последние месяцы; Спенсер даже не мог припомнить, когда у них были хорошие отношения. Правда, он давно не заходил к ним; они, наверно, мирились ночью, в постели, и вот тогда наступали чудесные минуты.

В комнате было жарко. Спенсер подошел к комоду, чтобы взять рубашку, непременно белую — Джин не нравилось, когда он носил цветные рубашки. Галстук у него тоже помялся, и он с великим трудом отыскал более или менее подходящий для себя галстук в пестрой коллекции Лэрри. Боясь снова вспотеть, он одевался не слишком быстро. Затем он взял свою собственную рубашку и галстук и вышел в гостиную.

В гостиной было темно. Луиза сидела у телевизора и смотрела состязания по борьбе. Она придвинула стул почти к самому экрану. Лэрри стоял позади, его можно было различить только по огоньку сигареты.

Диктор представлял борцов:

— В левом углу в красных трусах — очень способный спортсмен и знаменитый борец среднего веса Джо Симмонс! — Толпа ревела и стонала.

Луиза взглянула на Спенсера.

— А, вот и ты.

Она отвернулась, выключила телевизор и зажгла свет.

— Не беспокойся, — сказал Спенсер. — Я ухожу.

— Уходишь? — спросила Луиза. — А я думала, ты немного посидишь со мной.

Спенсер взял со стола бумаги и положил их в карман.

— К сожалению, не могу. Я ведь говорил тебе; у меня свидание с Джин.

— Я тоже ухожу, — сказал Лэрри. Он направился в прихожую с полным бокалом в руке. Он не смотрел на жену. — Я подвезу тебя к Джин.

Луиза повернулась к Спенсеру.

— Пожалуйста, останься. Я хочу поговорить с тобой. — Видя, что он колеблется, она добавила: — Хоть на несколько минут.

Спенсер кивнул головой. Он все еще держал в руках рубашку и галстук.

— У тебя найдется клочок бумаги или мешочек?

— Дай мне рубашку, — сказала Луиза. — Я отдам ее в стирку.

Она взяла рубашку и пошла в спальню.

Спенсер посмотрел на Лэрри.

— Что с Луизой?

Лэрри открыл дверь.

— Она доведет меня до белого каления. Поедем. Незачем тебе ее слушать.

— Я останусь на несколько минут, — сказал Спенсер. — Может, у нее улучшится настроение.

Не сказав ни слова, Лэрри пожал плечами и вышел, захлопнув за собой дверь.

— Извини, пожалуйста, но я должна была поговорить с тобой, — сказала Луиза.

— Ну что ж, поговорим, — ответил Спенсер.

— Мне кажется, я больше не в силах жить с ним, Я всячески пыталась заставить себя, но не могу.

Она стояла, прислонившись к стене, в напряженной позе.

— Нет, можешь, — сказал Спенсер.

— Ты не знаешь, что это значит. И прежде было плохо, когда он еще чем-то занимался, но с тех пор, как он продал все, — помнишь, Спенс, он даже не сказал, почему так поступил, — с тех пор он стал вести себя... просто странно. Он уходит — я не знаю куда — и возвращается под утро, ничего не объясняя. Затем ему в голову приходит какая-нибудь идея и он улетает на одном из своих дурацких самолетов. Внезапно раздается звонок из Сан-Франциско — а я и не знала, что его нет в городе. И это продолжается уже почти два года. Я не могу больше так жить.

— Ты любишь его, — сказал Спенсер.

Она ничего не ответила.

— И он тебя любит, — добавил Спенсер.

Она резко тряхнула головой.

— Он любит только себя. Ему наплевать, жива я или умерла.

— Просто ты сердишься на Лэрри, вот и все, — сказал Спенсер. Он отошел от нее на несколько шагов. Ему не хотелось вмешиваться в это дело. — Мне пора идти.

— Как-то я подумала, что мне следовало выйти замуж за тебя, Спенс,— неожиданно сказала она. — Почему я не вышла за тебя?

— Тут много причин, одна из них та, что я ни разу не делал тебе предложения, — ответил он. — Не забудь сказать мне, когда получишь счет из прачечной.

Она подошла ближе.

— Ты бы женился на мне, правда? Я всегда думала, что ты влюблен в меня. Но я никогда не была уверена.

— Ты полюбила Лэрри, — сказал Спенсер. — А сейчас я должен идти. Меня ждет Джин.

— Да, да, я знаю. — Ее глаза стали совсем темными. — У нас с тобой был бы свой дом, правда? Ты бы не заставлял меня все время жить в отелях? У нас был бы сад, и деревья, и дом с лестницей...

Спенсер отворил дверь; он весь дрожал, и ему не хотелось, чтобы она заметила его волнение.

— Спенс, я хочу, чтобы ты остался со мной... сейчас.

— Извини меня, — сказал он. — Скоро вернется Лэрри. Спокойной ночи, Луиза.

Дверь лифта открылась, и он вошел в кабину. Там, держа на руках крошечного пуделя, стояла женщина в зеленом платье и болтала с седовласым мужчиной, на котором был серый костюм в полоску. Он не слушал женщину и с интересом смотрел на пуделя.

Спенсер достал сигарету, руки его дрожали. Руки его все еще были полны желания.

Пересекая вестибюль, он увидел знакомое лицо и улыбнулся в знак приветствия. Когда он проходил через вращающуюся дверь, ему пришло в голову, что он забыл нечто очень важное.

— Такси, сэр? — спросил швейцар.

— Да, пожалуйста, — ответил Спенсер. Забыл такое, чего никак не следовало забывать. — Спасибо, — сказал он и дал швейцару четверть доллара.

На шофере такси был светло-коричневый костюм; его волосы были плохо подстрижены. Две белые крошечные туфельки висели у переднего стекла; такие туфельки Спенсер видел однажды — когда это было, в декабре? — на маленькой Мэри, дочери Кэрол Беквуд.

И тут-то он вспомнил: началось дело. Как мог он забыть об этом, хотя бы на мгновение? Теперь оно стало самым важным в его жизни; все остальное потеряло значение. Да и что могло значить отныне все остальное?

Семья Джеймса Ф. Садерленда занимала каменный особняк, построенный в середине девяностых годов, близ Парк-авеню. Спенсер поднялся на три ступеньки и позвонил. Он решил все рассказать Джин. Да, он отзовет ее в сторонку и...

Дверь отворилась почти мгновенно. Перед ним стояла Джин. Она была одета в легкое платье и держала в руке бокал. Она не улыбнулась ему.

— Привет, Джин, — весело сказал Спенсер.

Да, он непременно расскажет ей все.

— Ты, я вижу, весьма доволен собой, — сказала Джин. — Тебе очень весело; ты полагаешь, что со мной можно не церемониться и вести себя по-хамски... — Обида сдавила ей горло; она повернулась и быстро пошла в глубь передней, к открытой двери столовой. Он не последовал за ней, и она остановилась у двери. — В чем дело, ты не собираешься входить?

Из сада, находившегося позади столовой, доносились тихие голоса.

— Я не знал, что у вас гости, — сказал Спенсер.

Она отпила из бокала.

— А тебе хотелось, чтобы я сидела здесь в полном... одиночестве, целыми днями ожидая тебя? — Она запнулась на слове «одиночество». — Я пригласила Поля, — добавила она. — А к обеду пришли Биллинджеры.

— Биллинджеры?

— Лео и Пэт. Ты ведь знаком с ними?

— Да, — ответил Спенсер.

Нет, сейчас с ней нельзя говорить. Он понял это, и ему сразу стало легче. Он сам недоумевал, откуда явилось это чувство облегчения. Они вместе прошли в сад.

Джеймс Садерленд стоял у стола, приготовляя напитки. Лео и Поль поднялись со своих мест. Ростом все трое были выше Спенсера, хотя он сам не был маленьким — сто семьдесят восемь сантиметров или что-то около того.

Они поздоровались, и словоохотливая миссис Садерленд сразу заговорила:

— Садитесь, Спенсер, садитесь, вы, наверно, устали. Поль, будьте добры, принесите стул из столовой. Ничего, Спенсер, отдыхайте, Поль не обидится. Ему полезна такая гимнастика — он начинает толстеть. Джеймс, налей Спенсеру. Виски? Вам обязательно нужно выпить — вы плохо выглядите. Садитесь, Спенсер.

Она дружески похлопала его по плечу. Ей нравился ее будущий зять.

— Нечего так суетиться вокруг него, — сказала Джин.

Свет был тусклым, а воздух тяжелым, не чувствовалось ни малейшего ветерка. Из-под навеса Спенсер видел звезды. Я должен поговорить с Джин, думал он. Я должен поговорить с ней как можно скорее. Она поймет меня.

К нему подошел Лео Биллинджер.

— Давно не встречались. Как поживаете?

— Прекрасно, — сказал Спенсер. — А вы?

— Лучше, — ответил Лео, — гораздо лучше. Я нанял другого адвоката и выиграл дело.

— Да, — сказал Спенсер. — Я читал об этом. Очень рад.

Лео повернул тяжелое, невыразительное лицо к жене.

— Ты помнишь мистера Донована, милочка? Это тот самый парень, который отказался помочь нам. Он чуть было не испортил тогда все дело.

Пэт Биллинджер улыбнулась Спенсеру, бросив на него взгляд из-под длинных мохнатых ресниц. Она была гораздо моложе своего мужа.

— Это произошло до или после истории с Беквудом? — спросил Лео.

— Задолго до нее, — ответил Спенсер.

Лео кивнул головой.

— Да, конечно. После дела Беквуда я, наверно, дважды подумал бы, прежде чем обратиться к вам за консультацией.

— Вот ваше виски, — сказал Джеймс Садерленд, подавая Спенсеру высокий бокал.

Джин под руку с Полем прошла мимо Спенсера, задев юбкой его колени. Не взглянув на него, она скрылась с Полем в темноте сада.

Спенсер выпил. Миссис Садерленд придвинулась к нему. На ней было пышное кружевное платье с оборками, и рукав его зацепился за ручку кресла.

— Джин очень нервничает, — зашептала она. — Вам надо быть повнимательней к ней: она нуждается в ласке. Не потому, что она лишена ее дома — господи, чего я только не делаю, прямо в лепешку расшибиться готова, — она любит вас, она молода. Не забывайте, что она еще совсем девочка.

— У вас было много работы сегодня, Спенсер? — спросил Джеймс Садерленд.

— Да, — ответил Спенсер. — Сегодня я узнал нечто очень важное.

— Вы должны были позвонить ей, — упрекнула его миссис Садерленд. Она посмотрела туда, где скрылись Джин с Полем. — Позовите ее, — шепнула она Спенсеру. — Она ждет, чтобы вы позвали ее. Позовите ее сейчас.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Спенсер.

Внезапно все показалось ему призрачным — вечер, дом, люди. Он даже не мог припомнить лица Джин. Перед его глазами стоял Майлс: старик брал шляпу у гардеробщицы в «Брюсселе» и уходил рассерженный, даже не подав руки. Спенсеру стало жаль Майлса; он почувствовал, что виноват перед ним, потому что не сказал ему всей правды. Отгороженный глухой стеной тайны, он будет теперь чувствовать себя виноватым перед многими. Но Джин он должен рассказать.

— Дело Беквуда повредило вашей конторе? — спросил Лео Биллинджер.

Спенсеру потребовалось несколько секунд, чтобы уловить смысл вопроса.

— Пожалуй, нет, — ответил он. — А почему, собственно, оно должно повредить?

— Я согласен со Спенсером, — вмешался Джеймс Садерленд. — Он вел себя, как адвокат, которому платили за его работу. Он ведь не разделял политических убеждений Беквуда.

— А как насчет интервью, которое вы дали после его самоубийства? — усмехнулся Лео.

— Спенсер был расстроен, — ответил Джеймс Садерленд. — Так поступил бы любой. В конце концов он был близко знаком с этим человеком. Каждый может ошибиться при таких обстоятельствах.

— Не думаю, что это была ошибка, — внушительно сказал Спенсер.

Наступило молчание, а затем миссис Садерленд крикнула в сад:

— Джин! Где ты, Джин?

Джин не ответила.

— Я разыщу ее, — сказал Спенсер, вставая.

Джин и Поль стояли, прижавшись друг к другу, и целовались. Услышав шорох гравия под ногами Спенсера, они отпрянули в разные стороны.

— Извини, приятель, — сказал Поль. — Пожалуй, мы зашли немного далеко.

Спенсер знал, что ему следует рассердиться, но он даже не пытался это сделать. Он думал только о том, что теперь имеет право ничего не рассказывать Джин; может быть, он ей и вообще ничего не расскажет. Лэрри останется единственным, кто все знает. Он видел, как Поль достал платок и стер помаду со своих губ.

— Тебя зовет мать, Джин, — сказал Спенсер.

— Я слышала, — ответила Джин. Движением головы она стряхнула с лица темные волосы. Помада размазалась у нее по губам.

Поль еще раз неловко извинился и ушел. Спенсер посмотрел на Джин.

— Тебе следует привести в порядок лицо, прежде чем возвращаться.

Она нисколько не смутилась.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А что тебе хотелось бы услышать?

Она сделала шаг к нему, но остановилась.

— Спенсер, ты не любишь меня.

— Почему ты так говоришь?

— Ответь мне. Ты любишь меня? Ответь честно.

— Люблю, — сказал он. В тот момент он и сам не знал, правда это или ложь. Скорее, казалось ему, ложь, но это было единственное, что он мог сказать, единственное, что он хотел сказать. Он был бы очень рад любить Джин.

— Тогда почему же ты не рассердился? — спросила она. — Почему ты не ударил Поля и не оскорбил меня?

— Не знаю, дорогая, — пожал он плечами.

— Ты никогда не выходишь из себя?

— Нет, иногда я теряю терпение.

Она вдруг заплакала, Он обнял ее и прижал к себе.

— Не нужно, — сказала она. — Пусти. Ты не любишь меня. Я знаю, не любишь.

Он приподнял ее голову и нежно поцеловал в губы. Они были теплыми. Джин тяжело дышала. Он думал: возбуждена ли она все еще поцелуями Поля или...

— Прости меня, милый, — всхлипывала она. — Я так люблю тебя. Я никогда больше не причиню тебе боли. Но ты не обращаешь на меня внимания, ты всегда так далек от меня, что мне хочется сделать тебе больно, так больно, чтобы ты вспомнил обо мне.

— Я понимаю.

— Это глупо, правда?

— Мы не всегда бываем умными, — ответил Спенсер. Он обнял ее, а она все еще продолжала плакать. Он не знал, слышат ли ее плач сидящие на террасе и что они думают по этому поводу. Они, наверно, сейчас громче разговаривают, чтобы заглушить доносящиеся из сада звуки, а может быть, Джеймс Садерленд отпускает шутки насчет ссор влюбленных.

Спенсер понял, что ему сегодня не следовало сюда приходить. Но ведь он надеялся, что сумеет поговорить с Джин. Надеялся ли? Тогда почему же он этого не сделал? Почему он не поговорил с ней? Почему не говорит сейчас? Только потому, что увидел, как она целовалась с другим мужчиной? Он прекрасно знал, что Поль ровно ничего для нее не значит, и все-таки ухватился за это как за предлог, чтобы обо всем умолчать. Самое важное в своей жизни событие он хранил в тайне от девушки, на которой собирался жениться. Он не хотел делиться с ней своей тайной — ни с ней, ни с кем-либо другим. И незачем было сюда приходить. Не следовало сегодня встречаться. Джин, конечно, страшно разозлилась бы, но через день-другой успокоилась. Все что угодно, только бы не стоять здесь, во мраке сада, под звездами, говоря с ней, целуя ее и в то же время следя за собой, незнакомым человеком, который не в силах искренне ответить на любовь и ласку и тем самым превращает прильнувшую к нему живую женщину в манекен, а ее страсть — в нелепость.

— Не плачь, дорогая, — утешал он. — Не огорчайся, прошу тебя.

— Поль для меня ничто. Ты это знаешь, правда?

— Да, знаю.

Она прижалась к нему, а затем снова отодвинулась. Она перестала плакать.

— Я плохая, Спенсер. Только что, на этом самом месте, я флиртовала с другим мужчиной, а сейчас целую тебя, хотя губы мои все еще хранят тепло его поцелуев. Поль целовал меня, он даже готов был на большее, но я не позволила ему, Спенсер. Я испугалась.

— Очень рад, что ты не позволила.

Она смотрела на него.

— Спенсер, обещаю тебе: как бы я на тебя ни злилась, я никому больше не позволю себя целовать. Потому что сейчас я чувствую себя ужасно виноватой.

— Ничего, дорогая, — сказал Спенсер.

Она покачала головой.

— Дай мне сказать. Мне легче, когда я говорю с тобой об этом. Я хочу замуж, милый. Я не хочу больше ждать.

Он взял ее под руку.

— Декабрь не за горами.

— Мне кажется, что ты его совсем не ждешь.

— Неправда, Джин. Твои родители не...

— Я знаю, что это неправда, милый. Я очень глупо веду себя сегодня. Зажги спичку. Мне нужно привести себя в порядок.

Он зажег спичку. Она достала из своей сумки зеркальце и кусочек бумаги и принялась стирать размазанную помаду.

Через несколько минут они присоединились к остальным. Поль уже ушел. Отец Джин и Лео Биллинджер придвинули кресла поближе друг к другу и тихо беседовали. Миссис Садерленд читала журнал, не обращая внимания на свою гостью Пэт Биллинджер, которая лежала в шезлонге и безмятежно глядела в пространство широко раскрытыми круглыми глазами.

— Джин, чтобы не забыть, завтра вечером я играю в карты. У нас соберется дамское общество, — сказала миссис Садерленд, взглянув на Пэт, но Пэт не слушала: сна смотрела на Спенсера с кокетливой, понимающей улыбкой.

— Мы все равно будем заняты, — ответила Джин. — Правда, Спенсер?

— Да, — подтвердил Спенсер, — у нас билеты в театр.

— Что вы идете смотреть? — спросила миссис Садерленд.

— Новую оперетту, — ответила Джип. — Вчера была премьера. Наверно, что-нибудь ужасное.

— Я люблю оперетту, — сказала Пэт.

Услышав голос жены, Лео Биллинджер обернулся.

— Что такое?

— Я сказала, что люблю оперетту, — ответила Пэт.

Джеймс Садерленд встал, подошел к Спенсеру и отвел его в сторону.

— Я только что говорил с Лео. Хочу уладить ваши разногласия. Он влиятельный человек, Спенсер, и может насолить вам. Вы, наверно, слышали, его брат — член конгресса?

— Слышал.

— Что ж, — сказал мистер Садерленд, — поступайте, как знаете. Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я уверен, что у вас была причина не браться за его дело...

— Чертовски веская причина, — ответил Спенсер. — Но я не отказывал ему. В то время я был еще компаньоном фирмы «Арбэтт и Майлс». Акционер предъявил иск его банку — крайне запутанное дело. Я посоветовал Майлсу и Арбэтту не вмешиваться, и они согласились со мной.

Джеймс Садерленд кивнул головой.

— Я уверен, что вы были правы. И мнение Джона Арбэтта я ценю больше, чем чье-либо другое. Однако сейчас не к чему продолжать былую вражду. Какая от этого польза? Пригласите Лео позавтракать, и дело с концом. Он не такой уж плохой и может кое-кому порекомендовать вас. — Он засмеялся и похлопал Спенсера по спине. — Я хочу, чтобы моя дочь ни в чем не нуждалась, а ведь она у меня избалована.

— Я подумаю, что можно сделать, — сказал Спенсер.

Через несколько минут мистер и миссис Биллинджер собрались уходить, и Спенсер тоже начал прощаться. Он устал, ему хотелось побыть одному. Биллинджеры вышли первыми, оставив парадную дверь открытой, Спенсер поцеловал Джин.

— Ты больше не сердишься на меня? — шепнула она.

— Нет, — ответил Спенсер. — Я позвоню тебе утром.

Джин не отпускала его.

— Милый, давай больше ни с кем на завтра не договариваться. Я хочу побыть с тобой вдвоем.

— И я тоже.

— А после театра, — продолжала Джин, оглянувшись и удостоверившись, что родители не могут ее услышать, — мы поедем к тебе.

— Хорошо, — сказал Спенсер.

Биллинджеры стояли на улице, ожидая такси. Пэт обернулась.

— Мы подвезем вас, мистер Донован, — сказала она. — Где вы живете?

— Довольно близко, — ответил Спенсер, — возле Ист-Ривер. Большое спасибо, но я лучше пройдусь пешком.

Как раз в эту минуту подъехало такси, и Лео Биллинджер открыл дверцу, пропуская вперед жену.

— Ну, пока, — бросил он Спенсеру.

Теперь, когда они покинули дом будущего тестя Спенсера, Лео даже не старался казаться вежливым.

— До свидания, — ответил Спенсер. Больше и в самом деле ничего не оставалось сказать.