...Да поможет мне бог

14. Суббота, 21 июля, 5.00 дня

Встреча с адвокатами, работавшими у будущего тестя Спенсера, состоялась в пять часов дня в кабинете Джеймса Ф. Садерленда на верхнем этаже здания «Фратернити лайф иншуренс» на Парк-авеню. Она продолжалась до шести часов двадцати минут, и на ней присутствовали бывший судья, ныне глава юридического отдела «Фратернити лайф» Перси О’Нийл, старший следователь компании Том Гинсберг и Бернард Г. Майлс, который, к большому удивлению Спенсера, попросил разрешения явиться. Однако Майлс предупредил, что он приехал как частное лицо, а не как представитель юридической фирмы «Арбэтт и Майлс».

Встреча эта ничем не отличалась от совещаний в кабинете Джона Арбэтта, за исключением лишь того, что Перси О’Нийл настоятельно рекомендовал, чтобы Спенсер возбудил дело против Уолта Фаулера и незамедлительно опубликовал заявление в прессе. Его доводы были убедительны. Он полагал, что предложение Джона Арбэтта было сверхосторожным и не учитывало опасности промедления для Спенсера. Он считал, что безотлагательные действия имеют большее значение, чем окончательное решение суда и сам судебный процесс.

Майлс не принимал участия в обсуждении. Своей напряженной позой и высоким белым воротничком на фоне темного костюма он напоминал Спенсеру какую-то допотопную птицу. Когда Спенсер окончательно решил принять предложение Перси О’Нийла, Майлс посмотрел на него и выразил одобрение еле заметным кивком головы.

Гораздо позднее, уже ночью, Спенсер объяснил в своем дневнике, почему он принял такое решение. Он писал:

«Доводы Перси неопровержимы. Он безоговорочно принял мой отказ реабилитировать себя перед мистером Гувером. Он сказал, что, как бывший судья, меня понимает, но не видит, какую угрозу моему положению таит в себе иск против Фаулера. Я пытался оттянуть принятие решения, ибо боялся и боюсь, что заметка в печати о том, что я возбуждаю дело против Фаулера, предостережет моих врагов и задержит или сорвет расследование. Однако придется рискнуть. Я мог бы отказаться только в том случае, если бы и Перси, и все остальные знали о заговоре «Донован против Донована». Становится все более и более очевидным, что мое поведение, позволяющее раздуть против меня дело и препятствующее немедленной реабилитации, совершенно непонятно доброму большинству моих друзей и сторонников, пожалуй даже всем им. Тем не менее это единственный способ показать американцам на живом примере, в данном случае на самом себе, что происходит на свете и что может случиться с любым из них. К сожалению, моя нерешительность довела мистера Садерленда почти до истерики, и Том Гинсберг, который, по-видимому, в результате своей работы старшего следователя, обладает подозрительным характером, весьма прозрачно намекнул, что я кое-что скрываю. У него уже вертелся на языке весьма коварный вопрос, но, как видно, он не осмелился задать его, помня, что я собираюсь жениться на дочери его босса. Майлс за все время не сказал ни слова, но меня не покидало ощущение, что он напряженно следит за мной».

После совещания Спенсер и Майлс вышли вместе. Остальные задержались в кабинете мистера Садерленда по делам фирмы. Когда спускались в лифте, Майлс закрыл глаза; у него был очень усталый вид.

Они вышли на первом этаже и медленно проследовали через мраморный вестибюль к широкой парадной двери, сверкавшей начищенной медью. На улице воздух был влажным и душным.

— Разрешите вас подвезти? — спросил Спенсер.

— Нет, спасибо. Я поеду на метро.

Они стояли рядом, нерешительно поглядывая друг на друга. Движение в этот час было особенно интенсивным: на несколько кварталов тянулись длинные вереницы машин. Свободных такси не было видно.

— Я очень рад, что вы присутствовали на совещании, — сказал Спенсер.

— Хорошо, хорошо. Вы собираетесь встретиться с Марком Хелриджем? — спросил Майлс.

— Постараюсь, — ответил Спенсер. — В субботу это нелегко сделать. Он, наверно, за городом. У него дача где-то в Коннектикуте.

Марк Хелридж был адвокат, который, по общему мнению, наиболее подходил для дела против Фаулера. Он считался либералом, но, дорожа своей высокой репутацией, держался в стороне от каких бы то ни было политических интриг. Он был другом Перси О’Нийла, и, по словам Перси, искренняя поддержка, оказанная Спенсером Гордону Беквуду, произвела на Хелриджа самое благоприятное впечатление.

— Если я буду вам нужен, звоните, не раздумывая, — сказал Майлс. — У вас ведь есть номер моего домашнего телефона?

— Да, — ответил Спенсер. — Большое спасибо, мистер Майлс.

— Ну, всего доброго... — сказал Майлс.

Он кивнул Спенсеру и медленно пошел к станции метро, находившейся за углом. Через несколько минут Спенсер отказался от попытки найти свободное такси и сел в автобус. Он приехал домой в начале восьмого. Позвонив в бюро обслуживания, он выяснил, что ему звонила только Джин. Четыре раза он набирал номер телефона Лэрри, но никто не отвечал. Он позвонил еще раз и долго держал трубку. Затем Спенсер связался с администратором «Савой-плаза» и попросил передать, чтобы Лэрри немедленно ему позвонил.

После этого он набрал номер Джин.

— Где бы ты хотела пообедать? — спросил он.

— В каком-нибудь маленьком ресторане, милый, в темном и маленьком. Чтобы не было ни музыки, ни посетителей.

— Сегодня суббота, — напомнил он.

— Я знаю. Давай встретимся попозже. Тебе ведь не нужно вставать завтра рано?

— Нет, — ответил Спенсер. — Как насчет итальянской кухни? Может, пойдем в «Артуро»?

— Лучше французская. Пойдем в «Паризиэн грил»?

— Прекрасно, — ответил Спенсер. — Я закажу столик и заеду за тобой минут через сорок пять.

— Не нужно, — сказала Джин. — Не нужно заезжать за мной. Давай встретимся прямо в ресторане. Это будет наше первое свидание; мы еще никуда не ходили вместе; мы познакомились лишь несколько дней назад. — Не получив немедленного согласия, она добавила: — Ну, пожалуйста, я прошу тебя, милый.

— Хорошо, — согласился Спенсер. — Как вас зовут?

— Джин, — ответила она радостно. — Мисс Джин Садерленд из семьи Садерлендов из Трентона, штат Огайо, ведущей свой род от бедных ирландцев. Только не говорите об этом моей маме.

— Не бойтесь, — сказал Спенсер.

Он взял телефонную книгу и отыскал номер телефона Марка Хелриджа. В квартире адвоката никто не ответил, но в бюро обслуживания сообщили, что мистер Хелридж уехал за город и вернется только утром в понедельник, причем проедет прямо к себе в контору. После долгого упрашивания и настоятельных ссылок на неотложность его дела Спенсер наконец уговорил телефонистку дать ему номер телефона адвоката в Коннектикуте. Он позвонил туда, но оказалось, что мистер и миссис Хелридж ушли в гости к соседям. Спенсер назвал свое имя и просил передать, что позвонит вторично в воскресенье.

Уже сидя в такси, он вспомнил, что забыл заказать столик в «Паризиэн грил». Ресторан, когда он приехал туда, был полон; его владелец Пьер, маленький француз с тонким лицом и узкими плечами, обещал сделать все возможное — Спенсер был частым посетителем. Все стулья в зале были заняты, поэтому Спенсер решил подождать Джин в холле. Там стоял диван, и по радио передавали танцевальную музыку. Девушка-гардеробщица улыбнулась ему из своего угла. Это была высокая блондинка с томными глазами, актриса, как она всем рассказывала, вынужденная зарабатывать свой хлеб в ресторане. Дверь отворилась, и вошло еще несколько человек. Девушка взглянула на них, но, так как мужчины были без шляп, она снова возвратилась к своей книге. Летом заработок падал.

Джин опоздала на двадцать минут. Она удивила его, когда наконец приехала. На ней было белое вечернее платье с большим декольте — слишком парадное для такого вечера. Она быстро прошла мимо Спенсера, хотя он был уверен, что она видела его, и он остался сидеть, поняв, что игра продолжается. Девушка-гардеробщица, которая знала Джин, встала и поглядела ей вслед, а затем нерешительно посмотрела на Спенсера.

Джин возвратилась в сопровождении Пьера, который указал на Спенсера:

— Вот мистер Донован.

— Ах, да, — сказала Джин. — Благодарю вас, Пьер.

Она не подала руки вставшему с дивана Спенсеру,

— Добрый вечер, мистер Донован.

— Добрый вечер, мисс Садерленд, — ответил Спенсер.

Пьер и гардеробщица не сводили с них глаз.

— Я оставил для вас столик, — сказал Пьер, стараясь улыбнуться.

— Большое спасибо.

Они последовали за ним в полутемный зал и сели за одним из столиков в углу.

К платью Джин была приколота белая орхидея с ярко-желтой и красной сердцевиной. Волосы темными волнами падали ей на плечи.

— Почему у вас такой официальный вид? — спросил Спенсер.

— Вы имеете в виду платье?

— Да.

— Вам оно не нравится?

— Чудесное платье. Вы замечательно выглядите, дорогая.

— Благодарю, мистер Донован! — сказала Джин, Наклонившись вперед, она кому-то улыбнулась. — Привет!

Спенсер обернулся и увидел Лео Биллинджера и Пэт, сидевших с какой-то незнакомой парой за соседним столиком. Они поздоровались, а затем подошел официант, и Спенсер заказал напитки и кушанья.

Лео поставил стакан на стол. Указывая на незнакомую пару, он прогудел:

— Мистер и миссис Патрик, мистер Донован, мисс Садерленд. Мистер и миссис Патрик приехали из Чикаго, это — сельские жители Среднего Запада, деревенщина, одним словом.

Он засмеялся, мистер Патрик вежливо улыбнулся, а миссис Патрик так и не подняла глаз от своего стакана. Им было лет по сорок с небольшим, и они напоминали брата с сестрой: у них были широкие лица и одинаковые очки в роговой оправе.

Джин повернулась к Спенсеру и придвинулась к нему.

— Все испорчено, — сказала она.

Он отрицательно покачал головой.

— Давай быстро пообедаем и пойдем в другое место.

— Куда?

Он поднял стакан, и они оба выпили.

— К тебе, — шепнула Джин, глядя на Спенсера.

— Что вы, мисс Садерленд!

Она положила свою руку на его.

— Не нужно.

— Хорошо, — сказал он, — поедем ко мне.

Официант поставил перед ними два бокала.

— От мистера Биллинджера.

— Вот еще, — совсем тихо сказала Джин.

Она и Спенсер повернулись к соседнему столику и улыбнулись:

— Большое спасибо.

Пэт Биллинджер покачивала головой, глаза ее были закрыты, а белые пухлые пальцы играли ножкой бокала. Лео подтолкнул ее локтем, и она широко раскрыла глаза.

— В чем дело?

— Выпей, — сказал Лео. — Выпей с Джин и с нашим другом Спенсером.

Она покорно подняла свой бокал, и они все, включая мистера и миссис Патрик, выпили.

— О вас упоминали на днях в газете, — сказал Лео. — Когда это было? Вчера?

Мускулы Спенсера напряглись, и одновременно он ощутил боль в желудке. Джин заметила перемену в его лице.

— Я до смерти проголодалась, — громко заявила она. — Где наша еда?

Лео наклонился к Спенсеру.

— Я сказал это не ради шутки. Дело довольно серьезное.

— Что такое? — спросил мистер Патрик,

Лео отмахнулся от вопроса.

— Очередная газетная чепуха. Они напали на мистера Донована, потому что...

— Я предпочитаю не говорить об этом сейчас, мистер Биллинджер, — перебил его Спенсер. — Если вы, конечно, не возражаете, — вежливо добавил он.

Мистер и миссис Патрик обернулись посмотреть на Спенсера, а Лео опустил голову и улыбнулся.

— Конечно, нет, — ответил он. — Всегда я лезу в самый неподходящий момент. Мне бы следовало...

— Извините, мистер Биллинджер, — сказала Джин с улыбкой и повернулась к Спенсеру. — Милый, позови официанта. Я хочу есть.

Наступило молчание. Спенсер подозвал официанта. За другим столиком миссис Патрик пыталась завязать разговор о модах, но Пэт Биллинджер впала в состояние оцепенения и ни на что не реагировала.

— Некоторые люди иногда не понимают, когда им хотят помочь, — сказал мистер Биллинджер, ни к кому не обращаясь.

Внезапно шум, дым и жара начали наступать на Спенсера. У него закружилась голова, и в то же время он почувствовал странное волнение. Он знал, что должен немедленно встать и уйти, иначе случится нечто такое, чего не должно случиться. Он видел, что Джин говорит с ним, но не слышал ее слов; он не мог отличить ее голос от других голосов.

С большим трудом он достал свой бумажник, вынул несколько ассигнаций, положил их на стол и встал. Джин пыталась удержать его, но он оттолкнул ее — легко, как он полагал. Официант в это время передвигал столик. Рядом с ним стояли Пьер и еще один официант. Они что-то говорили, а Спенсер думал, что улыбается им. Затем он вышел, дважды с чем-то или с кем-то столкнувшись, и, только когда достиг вестибюля, сообразил, что Джин осталась в зале и что он один. Минуту он стоял в нерешительности.

Он видел, как девушка-гардеробщица отложила свою книгу и встала. Она улыбнулась ему.

— Вы без шляпы, сэр. — И, так как он не ответил, повторила: — Вы без шляпы, сэр. Вы пришли без шляпы.

Он направился к выходу, но, почувствовав запах знакомых духов, обернулся и увидел Джин.

— Спенсер, — сказала она (так она называла его, когда сердилась), — неужели ты бы ушел?

Она тяжело дышала.

— Прости меня, — сказал он.

— Ты бы ушел и оставил меня?

— Не знаю, — ответил Спенсер. Он все еще не мог прийти в себя. Он словно сквозь сон видел себя и девушку, свою девушку. Она была его девушкой, он знал это, и ему следовало рассказать ей о письме; он должен был сделать это давным-давно. Теперь она уже не поймет его. Это была его ошибка.

Джин хотела открыть дверь, но он стоял на ее пути и не двигался. Она не могла дотянуться до дверной ручки.

— Не устраивай еще одной сцены, — сказала она.

Его удивили ее слова. Он не понимал, что она хочет уйти и что он задерживает ее. Она положила руку ему на плечо.

— Тебе не следовало этого делать.

— Что? — переспросил Спенсер. — Ты не хотела, чтобы я грубил мистеру Биллинджеру? Но ведь он тебе никогда не нравился. Ты мне сама говорила.

— Мне он не нравится, но он папин приятель, — сказала она. — Тебе следовало быть вежливым с ним ради папы.

— Да, — согласился Спенсер.

Дверь отворилась, и его толкнуло прямо на Джин.

— Извините, пожалуйста, — сказал мужской голос.

Спенсер шагнул в сторону, и в вестибюль вошла женщина в черном платье, а с ней мужчина в смокинге и цилиндре. Мужчина приподнял цилиндр и улыбнулся, обнажив все зубы.

— Еще раз прошу прощения.

— Уйдем отсюда, — сказала Джин.

Близко от входа стояло такси, и шофер, готовый уже ехать, увидев их, задержался. Джин подошла к машине и обернулась,

— Ты едешь?

— А куда ты намерена ехать? — спросил он.

Она посмотрела на него и не ответила, и по выражению ее лица он понял, что сейчас не время стоять, задавая вопросы, а нужно сесть вместе с ней в машину, быть около нее, держать ее за руку и...

— Мне кажется, что ты не хочешь быть со мной сегодня, Спенсер, — сказала Джин. Шофер такси включил мотор, и она крикнула ему: — Подождите! Я сажусь в машину — с тобой или без тебя, — сказала она, обращаясь к Спенсеру, — и, если ты предпочитаешь быть один или черт знает с кем, может с твоими драгоценными Луизой и Лэрри, тогда я отправляюсь на вечер к Полю. Меня там ждут, я знаю.

Спенсер подумал: «Лэрри! Я должен увидеть его». И снова услышал голос Джин.

— Я очень рада, что надела это платье и орхидею Поля. Я словно предчувствовала и не сказала, что не приду. Наши с тобой отношения стали такими... — Ее голос задрожал; она не окончила фразы. Быстро повернувшись, она села в такси и захлопнула дверцу. Ее голова упала на подушки, Джин больше не было видно. Машина тронулась.

На мгновение ему захотелось побежать за машиной, догнать Джин и поговорить с ней. Но он не тронулся с места. Он видел, как такси ненадолго остановилось на углу, затем медленно сделало левый поворот и скрылось. Наблюдая, как исчезают два маленьких красных огонька, Спенсер внезапно почувствовал, будто что-то кончилось, словно он больше никогда не увидит Джин. Но при этом он не испытал ни горечи, ни облегчения.

Он пересек улицу, зашел в аптеку и направился к пустой телефонной будке. Он набрал номер Лэрри, но ответа не последовало. Он позвонил администратору «Савой-плаза» и назвал себя. Лэрри не приходил. Просьбу Спенсера ему пока передать не удалось. Спенсер попросил сообщить Лэрри, что звонил вторично.

Вместе со Спенсером в лифте поднималась компания молодежи. Их было человек пять. Они шумели, веселились. На седьмом этаже они сошли, и лифтер Карл спросил:

— Что этому Фаулеру от вас надо, мистер Донован?

— Честное слово, не знаю, — ответил Спенсер. — Вы читали его статью?

Карл утвердительно кивнул.

— Брюс принес газету и оставил ее мне. Вы не можете подать на него в суд за клевету?

— Думаю, что могу.

Дверь открылась на шестнадцатом этаже. Карл покачал головой.

— Ничего не понимаю. Теперь, даже совершив убийство, люди выходят сухими из воды.

— Да, — ответил Спенсер.

Он включил свет в квартире. В гостиной было жарко и душно. Спенсер снял галстук, отворил дверь на балкон и вышел. На темном небе не было видно звезд. С противоположного берега реки дул ветерок, но он не освежал. Вдали, высоко над горизонтом, блеснула молния. Спенсер наклонился, развязал шнурки и снял ботинки. Ноги его ощутили прохладу каменного пола. Он стоял на балконе, прислонившись к перилам. В соседнем доме, на несколько этажей ниже, он увидел служанку, которая равнодушными, усталыми движениями мыла посуду. На реке от Уэлфер-айленд только что отошел паром; на нем были люди, много людей, они сидели и стояли по два, по три, по четыре человека. За шторами соседнего здания тоже были люди; они были за всеми стенами и окнами, они разговаривали, ели, читали, может быть, обнимались, ссорились или даже ненавидели друг друга, но они были вместе, и он завидовал им. Он выпрямился, вошел в комнату и подошел к письменному столу.

Спенсер снова набрал номер телефона Лэрри, и жужжание диска эхом отозвалось в комнате. Никакого ответа.

Он начал ходить взад и вперед, пытаясь припомнить, что сказал ему Лэрри. «Я занят... Может, ты позвонишь попозже?.. Не сейчас, старина». Почему «не сейчас»? По-видимому, Лэрри был не один в комнате. С ним был еще кто-то, конечно не Луиза, в ее присутствии он мог говорить со Спенсером. Спенсер остановился. ФБР! Конечно, это единственное объяснение, ну не единственное, но вполне правдоподобное. Мэри Шеппард назвала им Лэрри. Вот где разгадка. Они медленно окружали его: сначала Майлс, его бывший хозяин, затем его секретарша и, наконец, его друг. Следующим будет, наверно, Джеймс Садерленд или Джин. Он должен предупредить их. Хотя, пожалуй, нет. Вдруг они пропустят Садерлендов?

Но если чиновники были у Лэрри, когда звонил Спенсер, то почему же Лэрри не позвонил ему потом, чтобы все объяснить или, что еще важнее, сообщить ему о их посещении? Ведь понимает же он, как важно знать Спенсеру о каждом замышляемом против него шаге. Вместо этого Лэрри исчез, не попытавшись даже позвонить ему, не дав о себе знать.

Что случилось с Лэрри? Он никогда не вел себя так. Он всегда был беспечен, весел, можно сказать, сиял, именно поэтому Спенсер потянулся к нему четырнадцать лет назад. Но за этой обаятельной внешностью таилась недюжинная сила и безграничная энергия, умно направляемая и успешно используемая. Еще не достигнув тридцати лет, Лэрри, продолжая традиции своей семьи, был уже ведущим инженером в области самолетостроения и управлял заводами в Детройте, Миннеаполисе и Лонг-Биче в Калифорнии. Спенсер относился к нему с благоговением; в том, что сказала Луиза, была истина: «Он был твоим кумиром, а кумир не может поступить плохо». По сравнению с Лэрри Спенсер считал себя скучным и неуклюжим. Вот почему он никогда по-настоящему не обвинял Луизу, когда она остановила свой выбор на Лэрри. Он понимал ее.

Затем внезапно Лэрри решил продать все свои акции самолетостроительной компании «Лоуренс Хант» и с тех пор изо дня в день менял свой образ жизни. Теперь Лэрри было тридцать восемь — тридцать девять лет, он был на два года старше Спенсера. Последние месяцы им не часто удавалось встречаться. Лэрри нередко внезапно уезжал — испытывать новые самолеты, говорил он, — перекочевывал с места на место, исчезал на целые дни, а то и на недели. Он стал беспокойным, нерешительным и много пил. Луиза жаловалась на это уже не раз, теперь она заявила, что у Лэрри есть другая женщина, а когда Спенсер рассказал ему о ее подозрениях, Лэрри беспечно махнул рукой: «Ах, это!»

Снова Спенсер почувствовал тупую боль в желудке. Он не обедал; наверно, это просто голод. Он прошел в кухню и открыл холодильник. Там лежало много припасов: ветчина, сыр, яйца; с минуту он смотрел на все это, но так и не заставил себя ни к чему прикоснуться. Он не был голоден. Он захлопнул холодильник и закурил сигарету. Затем подошел к письменному столу, чтобы набросать заявление, которое нужно будет в понедельник утром передать в газеты, если так посоветует и Марк Хелридж. Но для этого необходимо поговорить с адвокатом до понедельника. Сейчас было около одиннадцати, но, даже если Хелриджи уже вернулись домой, пожалуй, нет смысла беспокоить их так поздно. Лучше подождать до завтра. Он сидел над заявлением несколько часов. Заявление нужно было составить сдержанное и краткое — наподобие простого извещения. Обычно, диктуя письма, он тратил на это не больше времени, чем Мэри, которая их стенографировала, но тут было совсем другое. Он не мог подобрать нужных слов, все они звучали слишком драматично и банально. Наконец он бросил заявление и принялся писать в дневник.

Спенсер уже лег и уснул, когда зазвонил телефон. Он впотьмах нашел выключатель, зажег свет и взял трубку, ощущая ее вес и холод. Была половина пятого утра.

— Да?

— Я только что вернулась домой, — сказала Джин. — Я чудесно провела время.

— Хорошо.

— Я не пьяная, — заявила Джин.

Спенсер вспомнил, что между ними что-то произошло, но не мог припомнить, что именно. Он пытался собраться с мыслями.

— Что ты делал? — спросила Джин.

— Я поехал домой.

Наступило короткое молчание.

— Ну, тогда все. Если тебе нечего сказать мне...

Она ждала, но Спенсер никак не мог вспомнить.

— Иди к черту! — крикнула Джин.

Он услышал гудки отбоя.

Спенсер выключил свет. Засыпая снова, он услышал монотонный шум, похожий на дробь барабана, и понял, что идет дождь. Но даже не подумал о своих ботинках, оставшихся на балконе.