...Да поможет мне бог

15. Воскресенье, 22 июля, 7.00 утра

Спенсер даже по воскресеньям вставал рано. Человек довольно педантичный, со сложившимися привычками, он с годами выработал для воскресных и праздничных дней определенный распорядок, которого с удовольствием придерживался, добродушно иронизируя над самим собой и изредка — раз или два за несколько месяцев — его нарушая, впрочем только для того, чтобы доказать себе, что может идти и не по проторенной дорожке.

Он поднимался около семи, брился и принимал душ, как и в обычные дни. Затем — тут уже вступал в силу его распорядок — разгуливал по квартире в одних трусах. Он складывал стопкой газеты — по воскресеньям Спенсер читал все нью-йоркские газеты, — проверял электрические часы, за неделю уходившие на несколько минут вперед, переставлял книги на полках, точил карандаши, наполнял сигаретами коробки — словом, вновь становился хозяином своей квартиры, причем занимался всем этим неторопливо и охотно.

Затем он накрывал стол для завтрака — в хорошую погоду на балконе, а если день выдавался холодный или дождливый, то в комнате. Он клал ложки и нож на строго определенные места, свертывал по всем правилам бумажную салфетку и наливал воду в стакан, хотя почти никогда к ней не притрагивался. Проделав все это, Спенсер шел на кухню и готовил себе обычный воскресный завтрак: два яйца всмятку, два ломтика хлеба, поджаренного в масле, большой стакан апельсинового сока и две чашки кофе. За завтраком он начинал читать газеты. Вначале Спенсер обычно просматривал сообщения о бейсболе и футболе, если на первой странице не оказывалось какой-нибудь сенсационной информации, которой нельзя было пренебречь. Затем он читал театральную страницу, а потом без всякого разбора — все другое, приберегая на сладкое свои любимые комиксы: «Блонди», «Лил Абнер» и «Дик Трэйси». Закончив завтрак, он убирал со стола, уносил посуду в кухню и, слегка ополоснув ее, оставлял в раковине, а сам возвращался в гостиную дочитывать газеты.

Из всех обязанностей, лежавших на нем по воскресеньям, когда Эмма не приходила, Спенсер не любил только уборки постели и обычно ее не убирал, если не ждал гостей, которым могло прийти в голову осмотреть его квартиру.

В воскресенье, кроме того, Спенсер сидел у телевизора. В остальные дни недели он редко его включал, но по воскресеньям приемник работал у него почти с самого утра, когда передавали спортивные новости и последние известия, и до позднего вечера или до тех пор, пока Спенсер куда-нибудь не уходил.

Это воскресенье было пасмурным и дождливым. Спенсер позавтракал. Шел только десятый час — слишком рано, чтобы звонить Марку Хелриджу в Коннектикут. Он стал просматривать «Геральд трибюн». На пятой странице под заголовком «Сенатор нападает на нью-йоркского адвоката» была помещена следующая заметка:

«Вашингтон, 21 июля (Юнайтед Пресс). Сенатор Аарон Куп заявил о своем все растущем беспокойстве по поводу систематически усиливающегося влияния коммунистов и их пособников на частную и общественную жизнь Соединенных Штатов. В качестве примера он указал на видного нью-йоркского адвоката, известного своими левыми взглядами, которому прочат важный судебный пост в штате Нью-Йорк. Сенатор, несомненно, имел в виду статью, опубликованную в пятницу одной из ведущих нью-йоркских газет и заклеймившую этого адвоката — он приобрел широкую известность защитой покойного Гордона Беквуда — как человека, сочувствующего красным. Гордон Беквуд, в свое время работавший экспертом государственного департамента по ближневосточным делам, был обвинен в том, что является советским агентом. Он покончил жизнь самоубийством в конце февраля сего года, в то время как назначенная сенатом комиссия расследовала его деятельность. Виновность Беквуда не была доказана».

Спенсер взял другие газеты. «Таймс» поместила то же сообщение Юнайтед Пресс, но на гораздо менее видном месте, спрятав его среди прочей вашингтонской информации и выбросив последнюю фразу. В «Миррор» Спенсер не нашел этой заметки — возможно, там ее не приметили, а может быть, не напечатали из-за давнишней склоки между Уолтом Фаулером и обозревателем «Миррор». «Ньюс» напечатала ее на седьмой странице, под заголовком «Сенатор разоблачает красного адвоката», причем назвала имена Спенсера и Фаулера.

Сильно встревоженный, Спенсер развернул газету «Стар джорнел». Ему сразу же бросилась в глаза его собственная фотография на третьей странице. Снимок был сделан в первые дни расследования дела Беквуда и изображал Спенсера в момент горячего спора с сенатором Купом. Он стоял с поднятой правой рукой и искаженным гримасой ртом. Подпись гласила: «Нью-йоркский адвокат Спенсер Донован, недавно обвиненный в принадлежности к коммунистической партии. (Подробности на пятой странице)». Спенсер намеревался открыть пятую страницу, как вдруг зазвонил телефон, и он, не выпуская газеты из рук, подошел к письменному столу.

— Мистера Донована, пожалуйста. Вызывает Вашингтон.

— Я у телефона.

— Мистер Донован?

— Да.

— Одну минуту. Вашингтон, говорите, пожалуйста.

— Хелло, — сказал Майрон Вагнер в Вашингтоне. — Спенсер?

— Хелло, Майрон.

— Послушай, мой мальчик, мне незачем сообщать тебе, что ты влип.

— Знаю. Я как раз читаю газеты.

— Из всех дурацких поступков, — горячился Майрон, — твое интервью в «Дейли уоркер»...

— Что? — спросил пораженный Спенсер.

— «Дейли уоркер», сегодня утром, от собственного корреспондента… Ну как ты мог сморозить такую глупость?

— Перестань кричать и спокойно объясни мне, в чем дело, — сказал Спенсер. Он старался говорить хладнокровно, но рука у него дрожала. — Я не...

— Черт побери, а я думал, что ты...

— Послушай, — прервал Спенсер, — не волнуйся ты так, я не могу тебя понять. — Он глубоко вздохнул. — Если «Дейли уоркер» напечатала интервью своего корреспондента со мной, то это какое-то недоразумение. Я не делал этому парню никаких заявлений, я просто вышвырнул его за дверь.

— Но зачем ты вообще пускал его к себе?

— Майрон, послушай меня, — сказал Спенсер. — Вчера утром, помнишь, когда ты мне позвонил...

— Угу.

— Я услышал звонок — помнишь? — и попросил тебя подождать у телефона, сказав, что ко мне пришел репортер. Я как раз говорил с тобой. Я забыл спросить у него, из какой он газеты... Помнишь, мы еще говорили об этом? Как только я узнал, кто он, я тут же выставил его вон.

— Бог мой, почему же ты потом не позвонил мне?

— Да мне и в голову не пришло, — ответил Спенсер. — Я не думал, что это так важно.

— Не думал, что это так важно?!

Майрон Вагнер снова сбился на крик, и Спенсер несколько отстранил трубку от уха.

— Мой мальчик, ты отказываешься сделать мне заявление, ты игнорируешь всю прессу Соединенных Штатов, но даешь красным возможность...

— Да перестань ты! — с негодованием воскликнул Спенсер.— Ты даже не слушаешь, что я тебе говорю.

— Нет, слушаю, — ответил Майрон. — Но то, что я слушаю и думаю, не имеет абсолютно никакого значения. Вчера ты, кажется, разговаривал с Полем Адамсом из Ассошиэйтед Пресс. Ты отклонил его просьбу и сделал это не очень вежливо. Так вот, он разобиделся и сегодня утром позвонил в свое вашингтонское бюро насчет сообщения «Дейли уоркер», Имей в виду, теперь все газеты будут против тебя.

Спенсер попытался собраться с мыслями.

— Что же ты посоветуешь? — спросил он.

Ответа не последовало.

— Майрон...

— Да. Тебе следует выступить с каким-то заявлением.

— Я так и сделаю. Сейчас я должен связаться с Марком Хелриджем,

— С кем?

— С Марком Хелриджем, с адвокатом.

— С Хелриджем? — переспросил Майрон, на которого эта фамилия явно произвела впечатление. — Он будет представлять твои интересы?

— Надеюсь, что да, — ответил Спенсер. — Я собираюсь возбудить дело против Фаулера...

— Минутку. Могу я это напечатать?

— По-моему, можешь, — нерешительно произнес Спенсер. — Хотя, пожалуй, будет лучше, если я сначала переговорю с Хелриджем, а потом снова позвоню тебе.

— Ради бога, не будь таким формалистом! Сейчас уже слишком поздно соблюдать этикет. Все, что мне нужно, — это факты.

— Ну, хорошо, — смирился Спенсер. — Теперь ты знаешь факты.

Наступила пауза.

— Мальчик, — сказал Майрон изменившимся голосом, — честное слово, мне жаль тебя. В дело вмешался твой любимый сенатор, и тебе предстоит драка.

— Я знаю.

— В таком случае — желаю удачи. Я за тебя, мой мальчик. Позвони мне, если я тебе потребуюсь. Поговори с Полем Адамсом по телефону. Он работает в Нью-Йорке, в Ассошиэйтед Пресс. У тебя есть номер его телефона?

— Найду. Спасибо, Майрон.

— Ну, хорошо. Будь здоров, мой мальчик. Не расстраивайся.

События развивались быстро, пожалуй, даже слишком быстро. Он только собирался еще прочесть сообщение в «Стар джорнел» о речи сенатора Купа, а уже другая новость — так называемое интервью «Дейли уоркер» — ударила его, словно обухом по голове. Он даже не знал, о чем говорится в этом «интервью». Следовало бы спросить Майрона или... нужно как можно скорее раздобыть номер «Дейли уоркер». Но как это сделать? Не может же он пойти вниз и сказать Эдди или Карлу — кто там из них сейчас дежурит: «Принесите мне сегодняшнюю «Дейли уоркер». Как это прозвучит? Более чем подозрительно, если учесть все, что там напечатано. Ну что ж, тогда, вероятно, он сходит сам. Но куда? Он был уверен, что в газетных киосках его района коммунистических газет нет. Ему казалось, что он читал какое-то постановление на этот счет. Возможно, что завтра, в своей конторе, он придумает более простой способ раздобыть газету. А сейчас самое важное — связаться с Марком Хелриджем.

Он позвонил в Коннектикут и на этот раз связался с адвокатом без всякого труда. Перси О’Нийл уже разговаривал с Хелриджем и сообщил ему суть дела. Хелридж будет рад встретиться со Спенсером для консультации в наиболее удобное для Спенсера время, желательно с утра, скажем между девятью и четвертью одиннадцатого, у кого-нибудь из них, желательнее все-таки в конторе у Хелриджа. Он внимательно ознакомился со статьей Уолта Фаулера, но еще не успел прочитать утренние газеты. Накануне он был где-то на вечеринке, как водится, засиделся допоздна и основательно выпил (Марк Хелридж употребил именно это выражение). Он только что встал, когда ему позвонил Спенсер.

Спенсер вновь извинился, что так рано побеспокоил Хелриджа, передал ему свой телефонный разговор с Майроном Вагнером из Вашингтона и упомянул об инциденте с «Дейли уоркер».

Выслушав его, Марк Хелридж немного помолчал, а когда заговорил снова, тон его стал заметно суше.

— Перси ничего не сказал мне об этом.

— Но он сам ничего не знал, — заметил Спенсер.

— Понимаю. — Хелридж помолчал, а затем добавил: — Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что это обстоятельство может серьезно осложнить ваше дело?

— Не понимаю почему, — сказал Спенсер с ноткой нетерпения в голосе. — Этот человек обманом ворвался в мою квартиру. Я ничего ему не говорил...

— Хорошо, но вы же сами адвокат, — прервал Марк Хелридж. — Предполагается, что люди не должны врываться в чужие квартиры. Есть законные способы остановить их. Почему вы не вызвали полицию?

— До этого не дошло. Он сам ушел, как только я потребовал.

— Понимаю.

Дальше разговор не клеился, в тоне Хелриджа все отчетливее звучали нотки раздражения и усталости.

Спенсер положил трубку и вновь взялся за «Стар джорнел», но не мог собраться с мыслями и вникнуть в смысл слов. Почти без всякой надежды на успех он опять набрал номер Лэрри и некоторое время прислушивался к гудкам, подтверждавшим, как и прошлый раз, что телефон свободен. Начиная все больше и больше беспокоиться, он позвонил администратору «Савой-плаза». Ни от Лэрри, ни от Луизы никаких поручений не было.

Он почувствовал острую необходимость что-то предпринять, но что именно? Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но с кем? Говорить стоило только с Лэрри, потому что он один знал все. Может быть, его телефон испорчен или он просто не хочет отвечать. Может быть, он напился и поссорился вчера с Луизой, а сейчас отсыпается и не слышит телефонных звонков. Спенсер решил пойти к Лэрри и выяснить, в чем дело. Так будет лучше, чем сидеть сложа руки и томиться. Хорошо уже, что нужно будет выйти из квартиры, из этих мрачных четырех стен. Он встал и отворил дверь на балкон. По-прежнему лил дождь — бесконечный серый поток с такого же серого неба... Серо на улице, серо в комнате. Спенсер вздрогнул.

Оставив дверь открытой, он пошел в спальню одеваться. Вот рубашка, вот брюки... Но где же ботинки, коричневые ботинки, которые были на нем вчера? Спенсер, все еще в домашних туфлях, сел на кровать. Подняв голову, он увидел прямо перед собой, в зеркале шкафа, человека с темными взъерошенными волосами, в расстегнутой рубашке, скорчившегося на кровати.

Он встал, чтобы посмотреть на него. Подходя к зеркалу, Спенсер вытягивал шею, пока чуть не коснулся лицом стекла. Он видел это лицо уже много лет и называл его своим собственным: карие глаза, слишком большой рот, средний, слегка изогнутый нос, широкий, в морщинах лоб. По-разному смотрели на это лицо другие: кто со страстью, кто с нежностью, кто с ненавистью, называя его обладателя то ласковыми, то гневными именами. Ему же это лицо ничего не говорило; оно не трогало его; оно было ему безразлично.

Но затем у него мелькнула мысль, что с этим лицом, вернее с человеком, которому оно принадлежит, происходит нечто важное, что этот человек — он сам и что все это происходит с ним. Он не мог закрыть книгу и отложить ее в сторону; он не мог уйти из повествования, которое вел, как ему казалось, кто-то другой, посторонний, — не мог, потому что нельзя ведь уйти от самого себя. Человек и его отражение вновь слились и одно целое, и этим целым был он сам, его жизнь.

Раздался телефонный звонок. Говорил Майлс, который только что прочел утреннюю газету. Голос старика звучал сильно и бодро. Его интересовало, связался ли Спенсер с Марком Хелриджем. Спенсер рассказал ему о своем разговоре с адвокатом, а также об интервью «Дейли уоркер».

— А вы читали это интервью? — спросил Майлс,

— Нет, — ответил Спенсер. — Откровенно говоря, и даже не представляю себе, где мне достать этот номер, но если бы даже и представлял, то дважды подумал бы, прежде чем купить его.

— Странно это слышать от вас, Донован, — отозвался Майлс. — Мы ведь живем в свободной стране, не так ли? — Он хихикнул. — Я попытаюсь раздобыть газету, когда выйду из дому. Я старик и тридцать лет голосовал за республиканцев. Пожалуй, за это время я полностью освободился от всяких подозрительных мыслей. — Неожиданно он добавил: — А нас не подслушивают, а?

— Нет, не думаю, — ответил Спенсер. — Мне... мне это и в голову не приходило.

— Между тем это вполне возможно. За вами ведется слежка, вы знаете? Как говорится в наших современных детективных романах, за вами неотступно следует «хвост», или «тень».

— Откуда вы знаете? — спросил Спенсер.

— Слежку за вами я заметил еще вчера, — ответил Майлс. — Когда мы выходили из здания «Фратернити лайф», я увидел в вестибюле человека, который читал газету. Удивительно, что вы не обратили на него внимания — он держался настолько неприметно, что сразу бросался в глаза. Пока мы ждали машину, он тоже, вышел на улицу. Потому-то я и сказал, что поеду на метро. Мне хотелось убедиться, прав ли я. — Он опять засмеялся. — Конечно, я оказался прав. Я завернул за угол и стал наблюдать за ним. Он продолжал читать газету, пока вы не решили уйти. После этого он сложил газету, сунул ее в карман и устремился за вами. И все это он проделывал с таким небрежным видом, что о случайности не может быть и речи. Мне уже доводилось видеть таких молодчиков за работой.

Спенсер помолчал, а затем ответил:

— Вот еще одна причина, по которой мне самому не следует ходить за «Дейли уоркер».

— И опять вы не правы, Донован, — решительно заявил Майлс. — Вы ничего не теряете, пока действуете смело и открыто. Но вы ничего не выиграете, если поддадитесь страху и подозрительности. — Он помолчал, а затем спросил: — Знаете что?

— Что?

— Вам нужен адвокат. — И Майлс повесил трубку.

Спенсер хотел снова набрать номер Лэрри, но в это время в передней раздался звонок. Он положил трубку на рычаг и подошел к двери.

— Кто там? — спросил он. Ответа не последовало, но он услышал за дверью какой-то шорох.

— Кто там? — снова спросил он. — Я не открою…

— Открой, пожалуйста, — послышался женский голос.

Спенсер повернул ключ. Вошла Луиза. На ней был легкий плащ и черный берет, в руках она держала саквояж. Вода стекала с ее одежды, капала с рукавов. Она смотрела на него глазами, казавшимися огромными и черными на бледном, омытом дождем лице, и дрожала. Он шагнул ей навстречу, но она, не закрыв двери, молча, стараясь не задеть его, прошла со своим саквояжем в ванную комнату.