...Да поможет мне бог

25. Вторник, 24 июля, 12.20 дня

— Войдите, Ред, и закройте за собой дверь, — сказал Спенсер. — Отнесите эти две телеграммы в ближайшее почтовое отделение. Отправьте их, как обычно, и возьмите квитанции. Вот вам двадцать долларов — их должно хватить.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Ред. Он взял деньги и протянул руку за телеграммами.

— Одну минуту, Ред, — сказал Спенсер. — Я ознакомлю вас с их содержанием, постарайтесь запомнить, как они сформулированы. Первая телеграмма адресована в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, в Вашингтон. Вот она:

«УБЕДИТЕЛЬНО ПРОШУ ВЫСЛУШАТЬ МЕНЯ НА ОТКРЫТОМ ЗАСЕДАНИИ ВАШЕЙ КОМИССИИ В СВЯЗИ С ЗАЯВЛЕНИЯМИ, СДЕЛАННЫМИ ОДНИМ СЕНАТОРОМ США И НЕКОТОРЫМИ АМЕРИКАНСКИМИ ЖУРНАЛИСТАМИ. ЭТИ ЗАЯВЛЕНИЯ, ОБВИНЯЮЩИЕ МЕНЯ В ТОМ, ЧТО Я ЯВЛЯЮСЬ ЧЛЕНОМ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И ИЗМЕННИКОМ РОДИНЫ, РАСПРОСТРАНЯЮТСЯ АМЕРИКАНСКОЙ ПРЕССОЙ И ТЕЛЕВИДЕНИЕМ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ И ПАГУБНО ОТРАЖАЮТСЯ НА МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ПОСКОЛЬКУ ДАННЫЙ СЛУЧАЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИНТЕРЕС (Я БЫЛ АДВОКАТОМ ПОКОЙНОГО ГОРДОНА БЕКВУДА ПРИ РАССЛЕДОВАНИИ ЕГО ДЕЛА СЕНАТСКОЙ КОМИССИЕЙ), ПРОШУ ПРЕДОСТАВИТЬ МНЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫСТУПИТЬ С ПОКАЗАНИЯМИ ПО СУЩЕСТВУ УКАЗАННЫХ ВЫШЕ ОБВИНЕНИЙ. НАХОДЯСЬ В ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛОМ ПОЛОЖЕНИИ, БУДУ ПРИЗНАТЕЛЕН, ЕСЛИ ВЫ НЕМЕДЛЕННО РАССМОТРИТЕ МОЮ ПРОСЬБУ, И С ГОТОВНОСТЬЮ ПРЕДОСТАВЛЮ СЕБЯ В РАСПОРЯЖЕНИЕ КОМИССИИ. ИСКРЕННЕ ВАШ СПЕНСЕР ДОНОВАН».

Ред стоял неподвижно, не спуская глаз со Спенсера Донована.

— Вторую телеграмму, — пояснил Спенсер, — я отправляю сенатору Купу в Вашингтон. Вот она:

«ПОД ВЛИЯНИЕМ НЕКОТОРЫХ ЗАМЕЧАНИЙ, ВЫСКАЗАННЫХ ВАМИ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ В ТЕЛЕВИЗИОННОЙ ПЕРЕДАЧЕ «УОЛТ ФАУЛЕР КОММЕНТИРУЕТ ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ», Я ОБРАТИЛСЯ СЕГОДНЯ В КОМИССИЮ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ АНТИАМЕРИКАНСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ С ПРОСЬБОЙ ВЫСЛУШАТЬ МЕНЯ НА ОТКРЫТОМ ЗАСЕДАНИИ. ВАШЕ СЛОВО, СЕНАТОР КУП, В ПОДДЕРЖКУ МОЕЙ ПРОСЬБЫ, НЕСОМНЕННО, ПОМОЖЕТ УБЕДИТЬ КОМИССИЮ ПРЕДОСТАВИТЬ МНЕ ЭТУ ВОЗМОЖНОСТЬ. Я ОБРАЩАЮСЬ К ВАМ, ИБО СЧИТАЮ, ЧТО РЕЧЬ ИДЕТ НЕ ТОЛЬКО ОБО МНЕ ЛИЧНО, НО И ОБ ИНТЕРЕСАХ И БЕЗОПАСНОСТИ АМЕРИКАНСКОГО НАРОДА, КОТОРЫЙ ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ. С ПОЧТЕНИЕМ СПЕНСЕР ДОНОВАН».

Он вручил Реду телеграммы и взглянул па него.

— У вас есть какие-нибудь замечания?

Ред проглотил слюну.

— Это... это очень здорово, сэр! Я сейчас же отправлю их.

Он повернулся, чтобы уйти, но Спенсер остановил его.

— Ред, вам, вероятно, известно, что Арт Дэниелс уходит от нас?

— Я так и думал, сэр.

— Так вот, сегодня он последний день в конторе и завтра начнет работать уже на новом месте.

Ред издал какой-то звук — не засмеялся, а скорее фыркнул в знак презрения.

— Это... — он вовремя спохватился, — это чепуха, сэр. Никакой работы у Арта нет. Он звонил по всему городу, пытаясь раздобыть какое-нибудь место. Арт просто струсил, вот и все.

Спенсер кивнул головой.

— Вам будет трудно одному, Ред. Мэри больна, и я не знаю, когда она вернется.

— Она не вернется сюда, сэр, — сказал Ред, — по крайней мере до тех пор, пока эта... эта история не закончится, — и пояснил: — Так мне кажется. Мэри здесь ни при чем. Это все ее мать. Она вбивает Мэри в голову, что у нее еврейское лицо и что нужно сделать пластическую операцию. Эта женщина настроена против всех и вся. Она самая настоящая... Ну, вы знаете, что я думаю, сэр.

— Да, — усмехнулся Спенсер.

— Обо мне не беспокойтесь, — сказал Ред, открывая дверь. — Я пока не был особенно загружен. Для разнообразия можно поработать и в трудных условиях.

Отпустив дверную ручку, он неуклюже вышел и захлопнул за собой дверь.

Спенсера не удивили его слова об Арте, а что касается Мэри, то теперь, когда Спенсер сам убедился в истеричности миссис Шеппард, он разделял мнение Реда, что секретарша уже не вернется. Надо было что-то предпринимать с конторой. Надо было отвечать на письма, назначать встречи, вести деловые переговоры с клиентами. Следовало заняться предполагаемым слиянием фирм «Трансатлантик кемикелс» и «Лемберг и Фиппс», предстоял суд по делу «Зальцбургер против Ринальди», а он даже не ознакомился с последними материалами, так как дело вел Арт. «Алтуна миллз»... Ах, да! Он вспомнил о письме, лежавшем на столе, и вскрыл его. Совет директоров фирмы сообщал Спенсеру, что из-за шума, поднятого вокруг его имени в газетах, считает нежелательным поручать ему защиту интересов «Алтуна миллз» в предстоящем судебном разбирательстве иска фирмы к правительству и вынужден, хотя и весьма неохотно, отказаться от его услуг. Письмо подписал председатель совета директоров Ричард Уилсон.

Зазвонил телефон, и после второго звонка, вспомнив, что у коммутатора никого нет, Спенсер снял трубку.

— Здравствуйте, Спенсер, — сказала Кэрол Беквуд.

— Здравствуйте, Кэрол, как вы поживаете?

— Я так рада, что наконец дозвонилась. Я не хотела уезжать, не попрощавшись с вами.

— Куда вы уезжаете?

— В Европу. Жаль, что не смогу повидать вас: мы уезжаем сегодня вечером. Детей я беру с собой.

— Вы летите?

— Да, сначала в Лондон.

— Надолго, Кэрол?

Она помолчала, а затем, волнуясь, ответила:

— Не знаю.

— Понимаю, — проговорил Спенсер и с деланной бодростью добавил: — Ну что ж, пожелайте мне удачи!

— Конечно, желаю, — сказала Кэрол, и в голосе ее прозвучала вся теплота, с которой она всегда относилась к нему. — Желаю вам всяческих успехов, Спенсер, и даже больше: я желаю, чтобы вы были вместе со мной на самолете, улетающем в Англию.

— Это невозможно, — сказал Спенсер, и оба умолкли; каждый из них подумал в эту минуту о покойном Гордоне.

— Он не перестал бы любить меня по-прежнему, — произнесла Кэрол. — Он понял бы. Он понял бы и простил.

— Прощать нечего, — отозвался Спенсер.

Она заплакала и не могла больше сказать ни слова. Он слушал ее рыдания и время от времени тихо произносил ее имя, представляя себе, как она сидит там подавленная и растерянная. Затем Кэрол повесила трубку.

Она хотела, чтобы он бежал. Сейчас она бежит сама и заставляет бежать своих детей. Вполне возможно, что Кэрол приняла такое решение из-за него: он снова вызвал к жизни тени прошлого; он вытащил на свет имя Гордона Беквуда, оно опять появилось в сенсационных газетных заголовках и подвергалось публичным оскорблениям. Какая же твердость требуется от человека, чтобы причинить столько горя другим и все же сохранить веру в собственную правоту? — думал Спенсер.

Послышался стук в дверь, и в кабинет вошел Арт Дэниелс.

— Извините, сэр, — произнес он и плотно сжал губы под тонкими усиками.

— В чем дело, Арт?

— Вы не будете возражать, если я использую свой обеденный перерыв сейчас? Теперь почти четверть второго.

— Пожалуйста, Арт.

— Если это почему-либо неудобно для вас, я готов...

— Нет, нет! Все в порядке, — поспешил заверить его Спенсер. — Меня это вполне устраивает. — Он посмотрел на него и удивился, как мог ему нравиться этот человек. А может быть, он никогда ему не нравился? Теперь он уже ничего не знал. — Когда вы вернетесь после обеда, Арт, положите мне на стол все имеющиеся у вас материалы по делу Зальцбургер — Ринальди.

— Хорошо. По-моему, дело не будет слушаться раньше середины октября, сэр.

— Я думал, что оно назначено на шестнадцатое августа.

— Это условная дата, сэр. Я уверен, что оно будет отложено. — Он помолчал. — Если я могу быть чем-нибудь полезен вам по этому делу, мистер Донован, то в любое время, где бы я ни...

— Боюсь, что на новой работе у вас будет не очень много свободного времени, — сказал Спенсер.

— Да, сэр, я тоже опасаюсь, — ответил Арт и быстро вышел из комнаты.

Уже четверть второго. Он просил Лэрри дать ему ответ во второй половине дня; пожалуй, надо ему позвонить. Он начал набирать номер телефона Лэрри и снова почувствовал боль в желудке. Тупая, не очень сильная боль, но все же он начал нервничать. Спенсер почти не думал о Лэрри. По правде говоря, ему не хватало времени, чтобы думать о чем-нибудь, но он был уверен...

— Хелло, — услышал он в трубке голос Луизы.

— Луиза? Здравствуй, — сказал Спенсер и почувствовал, что у него вдруг сжало горло, а во рту стало сухо и ему трудно говорить. Он откашлялся. — Можно мне переговорить с Лэрри?

— Его нет дома.

— Но я могу... куда-нибудь позвонить ему?

— Не знаю.

— Он не сказал, когда вернется домой? Ты когда его ждешь?

— А я его и не жду, — сказала Луиза. — Он уехал.

— Как так уехал?

— Что с тобой, Спенс? Я не слышу, что ты говоришь.

— Ты сказала, что он уехал. Что это значит? Куда он уехал?

— Я не знаю, куда он уехал, — нетерпеливо ответила Луиза, повышая голос, — и больше того, меня не интересует, куда он уехал. Он уложил свои чемоданы и уехал.

— Но это... это же невозможно!

— Уж не думаешь ли ты, что я прячу его от тебя?

— Луиза! — воскликнул Спенсер. — Не говори так. Он ничего не передал мне?

— Он мне ни слова не сказал. — Наступила пауза. — Не понимаю, почему ты так волнуешься. Что он сделал?

— Можно зайти к тебе? — спросил Спенсер. — Мне необходимо поговорить с тобой. Мне нужно разыскать его.

— Хорошо, — согласилась Луиза. — Если хочешь, приходи, но здесь ты его не найдешь.

Спенсер встал. Ведь должно же быть какое-то объяснение. Конечно, они опять поссорились, и Лэрри, вероятно, переехал в другую гостиницу. Оттуда он позвонит Спенсеру и, может быть, уже звонил ему домой. Спенсер вернулся к столу и запросил бюро обслуживания, но выяснилось, что Лэрри не давал о себе знать. Телефонистка ворчливым голосом пожаловалась на анонимные звонки и вновь предложила ему подумать о замене номера. Он ответил, что займется этим, поручил ей проследить за звонком мистера Ханта и попросить Лэрри оставить номер телефона, по которому можно будет с ним связаться. Большего он сделать не мог — во всяком случае, не мог придумать ничего другого.

Он открыл дверь в соседнюю комнату и чуть не столкнулся с Редом, который принес ему квитанцию на две телеграммы и сдачу. Ред купил дневные газеты и спросил у Спенсера, не хочет ли тот посмотреть их. Спенсер покачал головой.

— Этот парень из «Дейли пресс» ведет себя прилично, — заявил Ред, — а остальные просто взбесились, сэр.

— Если позвонит мистер Хант, — не слушая его, сказал Спенсер, — передайте ему, что мне нужно поговорить с ним, что это страшно важно, и попросите оставить номер телефона или адрес, по которому его можно найти. Я рассчитываю на вас, Ред, и позвоню вам позже.

— Хорошо, сэр.

Проходя мимо газетного киоска, Спенсер заметил на первой странице одной из газет фотографию Сьюзи. Он внезапно увидел это знакомое лицо, эту знакомую улыбку и почувствовал, как сжалось его сердце. У него вырвалось что-то похожее на стон, а может быть, какое-то слово или крик. Проходившая мимо женщина с тревогой взглянула на Спенсера, но он быстро зашагал прочь. Ветер утих, тротуары еще не просохли, было жарко и душно. Такси поблизости не оказалось, но рядом был вход и метро, и Спенсер, пробиваясь сквозь густой поток человеческих тел, стремившийся вверх, спустился вниз, к поездам, где на него пахну́ло спертым воздухом и плесенью.

Спенсер вошел в вагон. Прислонившись к двери, он увидел, как какой-то солдат раскрывает газету. На него снова глянуло лицо Сьюзи, а когда солдат перевертывал страницу, в глаза ему бросилось его собственное имя, напечатанное большими буквами: «Спенсер Донован — левый...» Остальное он не успел прочитать. Он посмотрел вдоль вагона, но и там — внизу и вверху — увидел только газеты; они колыхались в руках мужчин и женщин, сидевших и стоявших, — шелестящая черно-белая река, — и все о Сьюзи, о бедной, покинутой Сьюзи, ставшей теперь жертвой красной доктрины свободной любви, все о безбожнике-коммунисте Спенсере Доноване, этом изменнике родины...

Луиза открыла дверь. В белой блузке и темно-синей юбке она казалась юной и свежей. На ее лице застыло неестественное выражение мрачного равнодушия, но оно сразу же исчезло, едва она увидела Спенсера.

— Ради бога, Спенс, что случилось?

— Не знаю, — ответил Спенсер, входя. Шторы в гостиной были опущены, и в комнате царил полумрак. На экране телевизора скакали во весь опор и стреляли из пистолетов ковбои.

Луиза быстро подошла к телевизору и выключила его.

— У тебя ужасный вид. Ты болен?

— Я расстроен. Лэрри обещал поговорить со мной сегодня днем. — Он тяжело сел и закрыл лицо руками.

— Он обещал тебе, — медленно повторила Луиза.

— Ты хоть представляешь себе, где он сейчас? — спросил Спенсер.

Луиза покачала головой.

— Я сразу же подумала об этом, как только ты позвонил. У него есть какая-то женщина, но кто она, я не знаю. Он ловко обделывает такие делишки. Мне известно только ее имя.

— Как ее зовут?

— Шейла. — Луиза подошла к кушетке и села рядом с ним. — Что у вас произошло с Лэрри? Скажи мне, пожалуйста. Ну, взгляни на меня!

Он опустил руки и посмотрел на нее усталыми глазами.

— Ты не можешь рассказать мне?

— Нет, не могу. Во всяком случае, не сейчас.

— Это связано со следствием, которое ведет ФБР? Ты же мне говорил, что ФБР ведет о тебе следствие...

— Разве ты не читаешь газет?

— Читаю иногда. В тех случаях, когда их приносит Лэрри. Сама никогда не покупаю. — Внезапно ее лицо исказилось, и она стала колотить себя кулаками по бедрам. — Скажи мне, Спенс! — воскликнула она. — Скажи мне, что в них пишут? Говори!

Растерянный и раздраженный, Спенсер встал. Он не понимал ее волнения, и у него не было времени разбираться в ее переживаниях.

— Могу сказать тебе только одно: меня обвиняют в том, что я коммунист. По всей вероятности, мне придется ехать в Вашингтон и оправдываться. Возможно, что и Лэрри придется давать показания в мою пользу. Возможно, что он единственный человек, который может представить нужные доказательства, — не спрашивай почему. Это моя вина. Я полностью на него полагался.

Он замолчал и начал закуривать сигарету. Луиза в ужасе уставилась на него.

— Я знаю, что вел себя глупо, — резко заметил Спенсер, — ты можешь говорить обо мне все что угодно и называть меня чем угодно — сейчас мне это не поможет. Я должен найти Лэрри.

Луиза встала.

— Перед твоим приходом я справлялась в гостиницах «Пьер» и «Уорвик», где он обычно останавливался, но на этот раз там ничего о нем не знают. — Помолчав, она тихо добавила: — Скорее всего он уехал из города. Видишь ли, вчера вечером я сказала ему, что между нами все кончено. Навсегда.

Она подняла голову и посмотрела на Спенсера. Что-то в нем шевельнулось, но он ограничился тем, что спросил ее:

— Куда? Куда он уехал?

Луиза ответила не сразу. Она медленно отвернулась и стала к нему спиной. Когда она заговорила, голос ее звучал хрипло:

— Пока Лэрри не продал своего дела — года два назад, — его поведение можно было как-то предугадывать. Трюки с исчезновением обычно заканчивались тем, что он появлялся на одном из заводов в Детройте или в Сан-Франциско...

Она внезапно умолкла; быстро подошла к телефону и стала набирать какой-то номер.

— Куда ты звонишь?

— На аэродром. Если он покинул Нью-Йорк, то только на своем самолете. Он иначе не ездит... Попросите, пожалуйста, мистера Поттера, — сказала она в трубку. — Дик? Говорит Луиза Хант. Здравствуйте. — Несколько секунд она слушала, а затем, глядя на Спенсера, воскликнула: — Ах, он улетел?.. Да я просто хотела узнать, все ли... — Она опять замолчала, прислушиваясь к тому, что говорил ее собеседник. — Ну что ж, спасибо, Дик, — поблагодарила она. — Нет, нет, я не беспокоюсь. Еще раз спасибо. Всего доброго.

Она повесила трубку.

— Дику Поттеру вообще можно не задавать вопросов. Он сам ответит еще до того, как вы спросите. Лэрри вылетел сегодня в три двадцать утра и заявил, что направляется в Чикаго. Но Дик думает, что Лэрри может легко изменить свое намерение: у него много горючего. Лэрри обещал телеграфировать Дику, но не сказал, когда и откуда. Тебе от этого мало толку, правда? — вполголоса промолвила она.

Спенсер кивнул головой.

— Конечно, — снова заговорила Луиза, — в конце концов мы проследим путь самолета и выясним, где он приземлится. Не так уж это трудно. Но если даже мы узнаем название аэродрома или города, то сможем ли найти Лэрри? — Она помолчала. — Боюсь, что тебе придется ждать, пока он сам не даст знать о себе.

— Пожалуй, — согласился Спенсер. Он размышлял. Можно допустить, конечно, что Лэрри покинул город, взбешенный ссорой с Луизой, что позднее он остынет, вспомнит об их уговоре и свяжется с ним. Тогда нечего беспокоиться...

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — донесся до него голос Луизы.

...но возможно и другое: возможно, что Лэрри исчез, не желая давать показаний или просто злорадствуя — Спенсер никак не мог заставить себя поверить в это, — или по какой-нибудь другой причине, неизвестной Спенсеру. Что ж, в таком случае Спенсер все равно сможет раскрыть карты. В любом суде его заявления и копии письма в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности было бы достаточно. Но при расследовании дела конгрессом ему придется, по всей вероятности, представить свидетеля. Спенсер сможет заявить, что именно Лэрри присутствовал при том, как он печатал письмо, но не сможет представить его самого.

— Спенс...

— Да, я слушаю тебя, Луиза, — машинально сказал он.

...Конечно, комиссия может обязать Лэрри явиться, если только его разыщут, но для этого потребуется много времени — вдруг Лэрри не захочет, чтобы его находили? Спенсер вздрогнул при мысли о том, какое впечатление произведет известие, что его единственный свидетель — якобы его друг — исчез перед самым слушанием дела, и как используют этот факт Уолты Фаулеры и Аароны Купы. Пусть Лэрри откажется давать показания, но хоть бы он сказал ему только, у кого взял пишущую машинку...

— У тебя здесь нет пишущей машинки? — спросил Спенсер.

— Нет, — ответила Луиза.

Он заметил, что она ждет чего-то от него, но не знал — чего. Ее глаза как-то странно блестели. Уж не собирается ли она расплакаться? О боже, только бы не сейчас!

— Возможно, он звонил мне в контору или домой, — сказал он. — Впрочем, едва ли...

— Что же ты не проверишь? — раздраженно спросила она, не сводя с него глаз. Черт возьми, что ей нужно? Он повернулся к ней спиной, подошел к телефону. Ни домой, ни в контору Лэрри не звонил.

— Спенс, — заговорила Луиза, — я понимаю, что у тебя неприятности. Видит бог, я не хочу тебе надоедать и быть тебе в тягость, но разве так и нужно? — Она стояла, выпрямившись и широко расставив ноги, и медленно, с трудом, подбирала слова.

— Что значит «так», Луиза? Я не понимаю тебя.

— Ты не... — начала было она, но тут же перебила себя: — Спенс, и это все, что есть между нами? Ты... ты не любишь меня больше?

Спенсер молчал. Он не мог ей ответить. Она взглянула на него и быстро закрыла лицо руками. Спенсер стоял перед ней, чувствуя себя беспомощным и виноватым, виноватым главным образом в том, что ничего другого сейчас не чувствовал. Он знал, что это была Луиза, которую он любил всю свою жизнь; она нуждалась в его участии, в его нежности, но он не мог дать ей ни того, ни другого. Он был измучен и опустошен.

— Луиза, будь снисходительна ко мне, — проговорил он, подходя к ней. — Пожалуйста...

Луиза яростно затрясла головой, преувеличенно подчеркивая свое согласие. Она рыдала, судорожно вздрагивая и делая отчаянные попытки совладать с собой. «В этом виноват я, — думал Спенсер. — Я причина всех ее мучений, и вот я стою здесь, вижу, как она страдает, и не могу даже посочувствовать ей».

Она, видимо, собралась с силами, резко выпрямилась и опустила руки.

— Когда я с тобой, то либо реву, либо устраиваю тебе истерики, — произнесла она прерывающимся от волнения голосом. — Я уже говорила тебе об этом.

— Ничего, ничего.

Она сделала несколько шагов к нему, вынула у него из кармана носовой платок и вытерла глаза.

— Ты думаешь, я сумасшедшая, да? Ты не понимаешь, из-за чего я плачу?

Спенсер покачал головой. Она нервным движением сложила платок и сунула его в карман Спенсеру, затем с глубоким вздохом положила руки ему на плечи и взглянула на него.

— Извини, пожалуйста, Спенс.

— Не говори так.

— Да, я прошу прощения и сожалею обо всем. Годы, прожитые с Лэрри, сделали меня такой неуверенной в себе. Вместо того чтобы становиться взрослее, я все больше и больше впадаю в детство. — Луиза тщетно попыталась улыбнуться ему. Она открыла рот и глубоко вдохнула воздух. — Я сама не знаю, чего ждала. А ты даже не понимаешь, что я тебе говорю. Видишь ли, я только что сказала тебе, что у нас с Лэрри все кончено. Я выгнала его. Я развожусь с ним. Это... это уже окончательно. Я думала, что ты...

Она внезапно опустила руки, отошла в сторону и изменившимся голосом сказала:

— Боже мой, а я ведь думала, что значу для тебя что-нибудь!

— Так и есть, Луиза!

Она энергично тряхнула головой.

— Нет, нет, не нужно, прошу тебя, не нужно! — Она продолжала более спокойным тоном: — Не бойся, я не буду больше устраивать тебе сцен. Видимо, я ошибалась. Я всегда чувствовала, что ты любишь меня, и никогда от тебя не отказывалась. Я и раньше не хотела отказываться и сейчас не хочу, но боюсь, что придется. — Помолчав, Луиза добавила: — Я тебе больше не нужна, Спенс.

— Сейчас мне никто не нужен, — ответил Спенсер. — И я ничего не могу с этим поделать. Эта... эта история отняла у меня все. Во мне не осталось ничего, что я мог бы отдать другому. Пойми меня, пожалуйста, Луиза, и будь терпелива. Когда все кончится...

Она повернулась.

— Нет, давай говорить откровенно. Такова уж твоя натура. Ты никогда не был способен отдать себя кому-нибудь целиком. Когда люди опираются на тебя, ты кажешься чудесным, нежным, участливым и считаешь, что любишь. Но это не любовь, Спенс, потому что любить — значит не только давать, но и брать. Иногда ты думаешь, что любишь кого-то, а в действительности ты только позволяешь любить себя.

Возможно, в ее словах была доля правды. Он не знал, права ли она. Он не мог думать об этом сейчас. Она говорила о ком-то, кто жил его жизнью, но не о нем. Говорить о нем бесполезно.

— Если бы я была твоей женой, Спенс, — словно издалека донеслись до него слова Луизы, — то сейчас, когда у тебя неприятности, я была бы с тобой, совсем рядом, спорила бы, боролась за тебя. Но ты же не хочешь этого!

Она умоляла его, но Спенсер оставался глух к ее мольбам.

— Я должен бороться один, Луиза, — ответил он.